До слёз доверчива собака, Нетороплива черепаха, Близка к искусству обезьяна, Большие чувства у барана, Но говорят, что только люди — И дело здесь не в глупом чуде, А дело здесь в природе высшей, А дело здесь в особой мышце, И не скворец в своей скворешне И никакой не пересмешник, Не попугай или лисица Не могут этого добиться, Но только люди — это с детства, — Едва успеют осмотреться, Им даже нечего стараться — Они умеют улыбаться.
В зоопарке Лондона. Избранное. Поэт: Илья Эренбург
Буратино обеими руками приподнимал истлевший войлок, — им было занавешено отверстие в каменной стене. Оттуда лился голубой свет.
Первое, что они увидели, когда пролезли в отверстие, — это расходящиеся лучи солнца. Они падали со сводчатого потолка сквозь круглое окно.
Широкие лучи с танцующими в них пылинками освещали круглую комнату из желтоватого мрамора. Посреди нее стоял чудной красоты кукольный театр. На занавесе его блестел золотой зигзаг молнии.
С боков занавеса поднимались две квадратные башни, раскрашенные так, будто они были сложены из маленьких кирпичиков. Высокие крыши из зелёной жести ярко блестели.
На левой башне были часы с бронзовыми стрелками. На циферблате против каждой цифры нарисованы смеющиеся рожицы мальчика и девочки.
На правой башне — круглое окошко из разноцветных стекол.
Над этим окошком, на крыше из зелёной жести, сидел Говорящий Сверчок. Когда все, разинув рты, остановились перед чудным театром, сверчок проговорил медленно и ясно:
— Я предупреждал, что тебя ждут ужасные опасности и страшные приключения, Буратино. Хорошо, что всё кончилось благополучно, а могло кончиться и неблагополучно… Так-то…
Голос у сверчка был старый и слегка обиженный, потому что Говорящему Сверчку в своё время все же попало по голове молотком и, несмотря на столетний возраст и природную доброту, он не мог забыть незаслуженной обиды. Поэтому он больше ничего не прибавил, — дёрнул усиками, точно смахивая с них пыль, и медленно уполз куда-то в одинокую щель — подальше от суеты.
Тогда папа Карло проговорил:
— А я‑то думал — мы тут, по крайней мере, найдем кучу золота и серебра, — а нашли всего-навсего старую игрушку.
Он подошёл к часам, вделанным в башенку, постучал ногтём по циферблату, и так как сбоку часов на медном гвоздике висел ключик, он взял его и завёл часы…
Раздалось громкое тиканье. Стрелки двинулись. Большая стрелка подошла к двенадцати, маленькая — к шести. Внутри башни загудело и зашипело. Часы звонко пробили шесть…
Тотчас на правой башне раскрылось окошко из разноцветных стекол, выскочила заводная пёстрая птица и, затрепетав крыльями, пропела шесть раз:
— К нам — к нам, к нам — к нам, к нам — к нам…
Птица скрылась, окошко захлопнулось, заиграла шарманочная музыка. И занавес поднялся…
Никто, даже папа Карло, никогда не видывал такой красивой декорации.
На сцене был сад. На маленьких деревьях с золотыми и серебряными листьями пели заводные скворцы величиной с ноготь. На одном дереве висели яблоки, каждое из них не больше гречишного зерна. Под деревьями прохаживались павлины и, приподнимаясь на цыпочках, клевали яблоки. На лужайке прыгали и бодались два козленка, а в воздухе летали бабочки, едва заметные глазу.
Так прошла минута. Скворцы замолкли, павлины и козлята попятились за боковые кулисы. Деревья провалились в потайные люки под пол сцены.
На задней декорации начали расходиться тюлевые облака. Показалось красное солнце над песчаной пустыней. Справа и слева, из боковых кулис, выкинулись ветки лиан, похожие на змей, — на одной действительно висела змея-удав. На другой раскачивалось, схватившись хвостами, семейство обезьян.
Это была Африка.
По песку пустыни под красным солнцем проходили звери.
В три скачка промчался гривастый лев, — хотя был он не больше котёнка, но страшен.
Переваливаясь, проковылял на задних лапах плюшевый медведь с зонтиком.
Прополз отвратительный крокодил, — его маленькие дрянные глазки притворялись добренькими. Но все же Артемон не поверил и зарычал на него.
Проскакал носорог, — для безопасности на его острый рог был надет резиновый мячик.
Пробежал жираф, похожий на полосатого, рогатого верблюда, изо всей силы вытянувшего шею.
Потом шёл слон, друг детей, — умный, добродушный, — помахивал хоботом, в котором держал соевую конфету.
Последней протрусила бочком страшно грязная дикая собака-шакал. Артемон с лаем кинулся на неё, — папе Карло с трудом удалось оттащить его за хвост от сцены.
Звери прошли. Солнце вдруг погасло. В темноте какие-то вещи опустились сверху, какие-то вещи надвинулись с боков. Раздался звук, будто провели смычком по струнам.
Вспыхнули матовые уличные фонарики. На сцене была городская площадь. Двери в домах раскрылись, выбежали маленькие человечки, полезли в игрушечный трамвай. Кондуктор зазвонил, вагоновожатый завертел ручку, мальчишка живо прицепился к колбасе, милиционер засвистел, — трамвай укатился в боковую улицу между высокими домами.
Золотой ключик, или Приключения Буратино. Избранное. Писатель: Толстой Алексей Николаевич
Все девочки упоминаемые в публикации пребывают в возрасте 16+. Слова "девочка" и "ребёнок" применяются в фигуральном смысле.
Волны нахл`стом то слабо, то сильно. В серых глазах - отражение неба В белых причудливых формах ванили, В белых мечтах прошлогоднего снега.
Волны смывают границы запрета, Проникновение глубже и слаще. Губы стремятся развеять секреты, Сердце рывками сильнее и чаще.
Волны на берег солёною пеной, В недрах любви наслаждение брызнет И разольётся нектаром по венам, Новым витком зарождения жизни.
Автор: Декабрина
Старые песни бывают настолько старыми, что перестаёшь понимать, о чём в них поётся. Например, в одной детской песенке под названием "Красные туфельки" есть такая строчка:
В красных туфельках девочка с чужеземцем ушла".
Оказывается, многие нынешние японцы не понимают смысл устаревшего слова "чужеземец" ("а stranger" по-английски, "идзин-сан" по-японски), которое теперь уже почти окончательно вытеснено из разговорного языка современным "иностранец" ("гайко-кудзин"). Когда слово выходит из употребления, оно становится просто сочетанием звуков. Поэтому реакция типа: "Эт-та что ещё такое?" - вполне обычна и закономерна. Не так давно я провёл в интернете кампанию по поиску объяснений слова "идзин-сан" и насобирал множество любопытных ошибочных версий.
Чаще всего встречались варианты "иидзии-сан" (добрый дедушка) и "хиидзии-сан" (прадедушка). Что ж. Я вполне могу представить себе дряхлого прадедушку, который, шаркая в сторону порта, тянет за собой за руку маленькую девочку. Но, во-первых, я тут же начинаю волноваться за старичка, а во-вторых, мне кажется, что большинству прадедушек такие эскапады всё-таки не под силу. В случае с "добрым дедушкой" ситуация, конечно, выглядит гораздо более жизнеутверждающей и даже может сойти за хеппи-энд. Хотя поди знай, что это за добрый дедушка такой. Очень может быть, что наутро он окажется злее некуда. "Хи-хи-хи, моя девочка", - захихикает противный старикашка, и нам останется только посочувствовать несчастному ребёнку.
Среди прочих был и вариант "тидзии-сан" (господин губернатор). Помню, что в первый момент я здорово удивился. При чём здесь губернатор и зачем ему уводить с собой ребёнка? Но потом до меня дошли вести об одном губернаторе из префектуры Осака , и я искренне пожалел девочку в красных туфельках. С другой стороны, если бы малышку увёл токийский губернатор и, как это ему свойственно, всерьёз бы занялся её моральным воспитанием , конец мог бы быть не менее страшен…
Бедняжка! И как её угораздило связаться с губернаторами?! С другой стороны, упоминание о них делает всю эту историю несколько более правдоподобной. Кстати, если уж мы заговорили о правдоподобии, то надо сказать, что одно из объяснений было совсем уж невероятным: "ниндзин-сан" (господин Морковка).
Представьте себе, что по Йокогаме идёт девочка в сопровождении морковки. Каково? А что будет, если у этих двоих пойдут маленькие морковки?.. (Боже мой, что я пишу.) Вообще-то мне самому больше всего нравится вариант "иидзииса ни цурарэтэ иттятта" (поразвлечься ушла). Девочка поняла, что пора пойти повеселиться и что ничего плохого в этом нет.
"В красных туфельках девочка поразвлечься ушла".
Вполне себе ничего. Только вот для детской песенки не очень подходит…
Но самое интересное, что, даже если слова супер-разызвестного шлягера нам не совсем понятны и мы толкуем их как-то по-своему, это совершенно не мешает ходу нашей обычной жизни. Более того, ошибочные толкования неясных слов по-своему симпатичны и делают жизнь более уютной.
Вы так не считаете?
Если бы смысл и смысловые связи всех слов, особенно тех, которые мы воспринимаем на слух, были бы нам предельно понятны, словно бы высвечены до мельчайших деталей огромной флуоресцентной лампой, то это было бы невыносимо скучно и - парадоксальным образом - бессмысленно. Потому что в человеческой жизни, я уверен, обязательно должны оставаться неясности и загадки. Без этого мы никак.
он заставляет писать на страницах обострённо, словно насилуя бумагу. крича и рыдая, сжигая в пепельницах конспекты о счастливых моментах жизни, вдыхая дым. он держит твои руки, сливаясь в ваших движениях. он-я. мы становимся едины. уютный мир иллюзий ломается. он говорит, надо проверить "их" на верность.
ты доводишь "их" до слёз. ты доводишь "их" до крови, ласкающей пальцы. ты доводишь "их" до края. ты доводишь "их" до падения. ты поглощаешь их чувства, как море - токсины.
вы становитесь пламенем, чёрным вихрем. вы оглашаете своим диким воем иступленное небо. вы празднуйте свои ранения.
лишь чужая боль способна дать вам утешение.
чужой голос в твоей голове... убил тебя, заменив чудовищем с твоим лицом
чужой голос в моей голове (Отрывок) Автор: Кэлвин
Мишель Пешё - французский философ, последователь Луи Альтюссера. С 1959 по 1963 изучал философию в Высшей нормальной школе в Париже
Исследование Пешё должно было стать «машиной для чтения», освобождающей процесс чтения от субъективности, что предполагало разработку теории дискурса, способной стать общей теорией производства эффектов значения в тесной связи с теорией идеологии и учением о бессознательном. Дискурс, считает Пешё, не следует отождествлять ни с эмпирической речью, производимой субъектом, ни с текстом. Дискурс у Пешё — соссюровская речь (с присущей ей дихотомией «язык/речь»), освобождённая от субъективных импликаций (1). Это — система, несводимая ни к лингвистическому порядку, ни к порядку психологическому, т.е. к свободному картезианскому субъекту (2). Значение текста, утверждает Пешё, конституируется только в соответствии с условиями его производства и толкования. Таким образом, текст не формируется связующими его элементами. Такой ход размышлений приводит Пешё к созданию концепта интердискурса. Этот подход порождает и критическое отношение автора к слишком широкому использованию понятий лингвистики в гуманитарных науках.
Лингвистика игнорирует общественные отношения, а потому не может стать наукой о человеке. Эта критика распространяется и на структурализм, претендующий на роль универсального метода гуманитарных и общественных наук. Пешё предлагает собственную альтернативу— «дискурсную семантику», не выводимую исключительно из лингвистики. Связь между «значениями» конкретного текста и социально-историческими условиями возникновения этого текста как раз и конституируют сами эти значения, считает Пешё. Таким образом, дискурс эксплицитно (3) связан с идеологией, а идеологические формации (*) содержат в своём составе формации дискурсные. Теория Пешё была созвучна современным ей работам Л. Альтюссера и Ж.Кангийема. Альтюссер в то же время рассматривал идеологический аппарат как средство воспроизводства общественных отношений в руках господствующего класса. Связь языка с идеологией к началу 1970-х представлялась большинству французских интеллектуалов несомненной. В то же время, метод «автоматического анализа» позволял Пешё «взорвать» целостность пишущего или читающего субъекта, что в очередной раз сближало его с тезисом Альтюссера о том, что именно идеология превращает индивидов в субъектов. Субъект сам по себе не является уникальным; он производит уникальное только в связи с языком. Точно так же язык становится уникальным лишь в связи с субъектом. Это и есть эффект идеологии.
В середине гг. М. Пешё и П. Анри сформировали концепт преконструкта, который обозначает точку схождения дискурса и языка. Синтаксические структуры, допускающие существование элементов дискурса, представляют собой следы предшествующих конструкций, т.е. комбинации языковых элементов, сформированные в «прошлых» дискурсах. Преконструкт представляет собой «сырьё» для «дискурсных формаций», и именно с ним для субъекта связывается эффект очевидности.(Нетрудно заметить сходство мысли Пешё с идеями Р. Барта и Ю. Кристевой.) «...Мы можем, — говорит Пешё, — рассматривать эффект преконструкта как дискурсную разновидность расхождения, посредством которого к индивиду обращаются как к субъекту... при том, что он «всегда—уже-субъект». Порождение эффекта значения внутри дискурсной формации приводит к т.н. «эффекту Мюнхгаузена» — иллюзии субъективности, представляющей дело таким образом, будто субъект и есть источник смысла. Антропоцентризм в лингвистике поощряет эту иллюзию, требуя «необходимой» формирующей иллюзии субъекта. В этой иллюзии субъект дискурса оказывается источником субъекта дискурса; это похоже на то, как барон Мюнхгаузен вытаскивал себя из болота за волосы.
Критикуемая Пешё лингвистика, к тому же, вообще не желала говорить о дискурсе. Этот момент очень точно подметил Ж.-Ж. Куртин, который говорит, что разрыв между системой языка и говорящим субъектом, порождённый соссюровской дихотомией и нашедший своё развитие в трудах Н. Хомского, придал особую форму научному предмету современной лингвистики, которая состоит в отделении порядка языка от порядка дискурса; «дискурс выступает только в роли некоего отброса, объекта, лишённого гражданства; ценой потери дискурса заплачено за основательность в теориях языка». Критикуя теории Р. Якобсона и Э. Бенвениста, Пешё говорит о «двух забвениях»: «забвение № 1» состоит в том, что субъект отторгает тот факт, что смысл формируется во внешнем по отношению к нему процессе; «забвение № 2» — в том, что субъект акта высказывания устанавливает границу между «высказанным» и «невысказанным».
Против этих «забвений» в лингвистике и выступает Пешё, говоря о том, что дискурсная формация организуется и ограничивается внешними по отношению к ней факторами, следовательно, факторами, которые в её рамках строго не формулируются, так как сами её определяют. Эти факторы внешнего влияния на организацию дискурсной формации, предупреждает Пешё, ни в коем случае недолжны смешиваться с субъективным пространством акта производства высказывания, воображаемым пространством, которое обеспечивает субъекту возможность «перемещения внутри системы переформулирования» таким образом, чтобы он постоянно мог возвращаться к тому, что он формулирует. Оппозиция двух «забвений» есть оппозиция зон, в которых они проявляются — предсознательное для «забвения № 2» и бессознательное для «забвения № 1». И, конечно же, «воображаемое», о котором говорит Пешё, пришло из учения Ж. Лакана.
Противопоставление между двумя «забвениями» связано с противопоставлением между эмпирической ситуацией, в которой находится субъект (и для которой характерно воображаемое отождествление лакановского «другого» с собой) и процессом интерпелляции - субъектизации субъекта (соотносящегося с лакановским «Другим»). Иными словами, «отношение между двумя типами «забвения» сводится к отношению между (несубъективными) условиями существования субъективной иллюзии, с одной стороны, и субъективными формами её реализации — с другой» . «Неравноправие» двух типов «забвения» соответствует такому отношению подчинения, которое Пешё и Фукс выражают в девизе: «Не утверждаемое предшествует тому и управляет тем, что утверждается».
(*) «Мы используем термин идеологическая формация, чтобы характеризовать некий элемент, могущий выступать в качестве силы, противопоставленной другим силам в идеологической ситуации, характерной для данной общественной формации в данный момент времени: таким образом, каждая идеологическая формация представляет собой сложную совокупность позиций и репрезентаций, которые не являются ни «индивидуальными», ни «универсальными», но более или менее непосредственно соотносятся с классовыми позициями, для отношений между которыми характерны конфликты:» (курсив авторов — А.Д.). (Арош К., Анри П., Пешё М. Семантика и переворот, произведённый Соссюром: (язык, речевая деятельность, дискурс). Пер. Б.П. Нарумова / Квадратура смысла. С. 150.)
Post-Structural Philosophy in France - Глава 3. Французская школа «анализа дискурса» (Отрывок) -Автор: A.B. Дьяков Работа представлена - Харьковским Национальным Университетом им. В. Н. Каразина в качестве учебного материала для студентов кафедры философии.
(1) Импликация - Бинарная логическая связка, по своему применению приближенная к союзам «если…, то…». (2) Картезианский субъект - В философии картезианское "Я", или картезианский субъект, концепция, разработанная Рене Декартом в рамках дуализма разума и тела, является термином, предусмотренным для разделения между разумом и телом, как это было установлено Декартом. С простой точки зрения "я" можно рассматривать просто как ум, который отделен как от тела, так и от внешнего мира. (3) Эксплицитно - Явно, открыто выраженно; в манере, свойственной чему-либо, имеющему внешнее, материальное выражение.
«Итак умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего...» (Римлянам, 12:1)
Служите Богу всем, чем только можете: Мы значимся в числе Господних слуг! Для славы и во имя Сына Божьего Служить легко, не покладая рук.
В служении мы перед Богом – равные! Нельзя кого-то ставить впереди. Скажи в молитве: «Вот я, Боже праведный… Хочу служить, но Ты меня веди».
Не в оправданье – недостаток времени: Неважное оставь, не прячься в тень! Служенье не сочти тяжёлым бременем, Распредели разумно каждый день.
Служите... Автор: Любовь Фёдоровна Васенина
10 октября 2017 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл посетил Российский государственный социальный университет (РГСУ), где принял участие в работе I Международного коммуникативного форума «МедиаПост». В актовом зале главного корпуса РГСУ Предстоятель Русской Православной Церкви обратился со словом к участникам форума, а затем ответил на вопросы аудитории.
Беседуя с молодежью, Святейший Патриарх Кирилл вспоминал о своих юных годах:
Я родился в семье священника, еще в раннем детстве стал посещать храм, и атмосфера богослужения очень меня захватила. Будучи трёхлетним ребенком, я решил "служить" дома. У меня даже было свое "облачение" — кстати, оно до сих пор хранится в родительской квартире в Петербурге. Мне сшили маленькую "епитрахиль" из протодиаконского ораря, какую-то "фелоньку", и я совершал богослужения, причём папа разрешал мне служить Литургию только до Херувимской, — "а дальше, говорит, уже будет неправильно, нельзя тебе совершать". Это была игра, но вот однажды пришёл к нам профессор консерватории, который хотел стать священником. Он ходил к нам домой, чтобы папа его подготовил к священническому служению, — поступить в семинарию для него было немыслимо. И вот он пришёл к нам, в ту самую 19-метровую комнату, а отец задерживался. Желая как-то развлечь гостя, я его спросил: "А Вы не хотите, чтобы я Вам послужил?" Он говорит: "Да, очень хочу". Я говорю: "Вам что послужить, молебен или панихиду?" Тот подумал и говорит: "Ну, давай панихиду". И я ему отслужил всю панихиду наизусть. А он у папы моего брал какие-то уроки, в том числе по уставу и по литургике. И когда отец пришёл, гость ему и говорит: "Вы знаете, Ваш сын служит панихиду так, как я не смогу, наверное, даже когда рукоположусь, — он всё знает наизусть"».
Мы пишем, мы пишем - кто в стол, кто журналы, Любимым, врагам,ну а кто - просто так. Нам в спину вонзают за это кинжалы И в знак благодарности дарят пятак. Мы, братья, помечены волей Господней, И все мы - рабы на фазенде Небес. Придётся за всё отвечать в преисподней, За то, чем грешили все дружно мы здесь. Мы в списке с тобою, ты помни об этом, Прими и покайся - наш выбор таков. Тебе повезло,что родился поэтом, Бог всё - таки любит таких дураков. Живые слова облачаются в рифму. Мы сами - реальность, мы дышим стихом. Стихи нам даются с тобой по тарифу, Лишь нужно не гнуться под нашим крестом.
Автор: Елена Российская
Какая замысловатая постройка, не правда ли? Это не нора, не карточный домик. Строение прочное, хотя и несколько эфемерное. Представьте себе дворец, присутственное место и фанзу (*) одновременно - получится наш "кукольный дом".
Подобное чудо архитектурной мысли в разных городах нашей необъятной Родины прекрасно сочетается с гастрономом, рестораном, управлением культуры... По сложившейся традиции театры кукол размещались у нас или в заброшенных храмах, или в бывших "номерах". В получившихся в результате симбиоза "публичных храмах искусства" деятели театра с одной стороны "обслуживали тружеников", с другой - "служили святому искусству". С какой стороны поглядеть.
Наш "кукольный дом" чем-то похож на известное здание, что на бывшей площади Дзержинского - "Детский мир". Внутри он гораздо больше, чем снаружи. Не верите? Пройдёмте;
Вот парадный подъезд. По торжественным дням и "неделям" он украшен газетными заголовками: 'Театр детской радости!", "Приходи сказка!..." и что-то в этом роде. Неподалеку от входа - пьедестал почёта. Желающие могут бесплатно на нём постоять.
Теперь зайдём внутрь. Видите - длинный, до горизонта коридор. Слева и справа двери. За каждой что-то происходит: доброе, кукольное. Нет, нет!... Эту дверь не открывайте. Здесь наш маленький террариум. Раньше тут был живой уголок, но рыбок, канареек, морских свинок уже не осталось. Выжили только пресмыкающиеся. Сюда заходить не стоит. Зато все остальные двери можем открыть смело.
Например, за этой солидной, обитой дермантином работают кукольные критики и театроведы. Приятно знаете ли, время от времени вспоминать о пользе нашей театроведческой профессии. Ну чтобы, спрашивается, делали без них драматурги, актёры, режиссёры, художники?... Просто гордость переполняет сердце, когда думаешь до каких немыслимых высот поднялась с их помощью кукольная драматурга, до каких рубежей дошёл театр!
Иногда кажется, что дальше идти просто некуда. Но вот прочтёшь новую пьесу, посмотришь спектакль и вдруг понимаешь - ещё есть.
Записки кукольного завлита Автор: Борис Голдовский
(*) Фанза - китайское, корейское и встречающиеся в РФ жилище каменное или саманное *, на каркасе из деревянных столбов. Саман (тюр.) - кирпич-сырец из глинистого грунта с добавлением соломы или других волокнистых растительных материалов
Смотрю в твои глаза и таю Как та снегурочка, Которая любви не знала Узнав любовь, отдала жизнь Не пожалев о том.
Там были лишь глаза И руки, тело не успели прикоснуться К таинству безмолвного отчаянья. Снегурочка растаяла И облачком поднялась в небеса.
А я сквозь расстояние вижу Твои глаза, что смотрят на меня. И понимаю, не осуждаю И ни чего предпринять не могу.
Твои глаза, что смотрят на меня (Избранное) Автор: Воронова
Фрегат стал. А что же шхуна? Все пристально смотрят на странное судно, и суеверные мысли перерастают в страх. Почему наступила эта внезапная тишина? Старые матросы качают головой, а молодые прямо говорят, что это видение. Приходят на память морские легенды и передаются из уст в уста. А шхуна всё летит вперёд, бороздя морскую поверхность.
— Не догнать нам её, товарищи, — вздыхает старый матрос, — сколько ни гонись, хоть до Страшного суда. А догнали бы, досталось бы нам, как в день Страшного суда. — Глупо гнаться за ней, — подхватывает другой, — я рад, что нам не догнать её. — Не бойся, не поймаем, — говорит первый. — Смотри-ка, она идёт себе да идёт. Понятно, ей всё равно, что с ветром, что без ветра.
Но вот и на преследуемом судне повисают паруса, падает флаг, и уже нельзя различить, что он сигнализирует. Штиль остановил и шхуну.
— Что вы можете сказать об этом судне, Блэк? — спрашивает командир у старшего помощника. — Судя по цветам, судно чилийское, — ответил лейтенант. — На палубе ни души. Вон что-то показалось у кормы, как будто голова человека… Опять скрылось…
Офицер пристально смотрит в бинокль, но ничего не видит.
— Странно, — говорит капитан. — Выкинули сигнал: «терплю бедствие», а судно уходит от помощи. Тут что-то не так, господа, — обращается он к офицерам. — Что вы об этом думаете?
Все молчат, не зная, что ответить. И только двое — младший помощник и один из гардемаринов о чём-то догадываются, что видно по выражению их лиц. И по мере того, как они смотрят на шхуну, беспокойство это растёт. Они, однако, хранят молчание, оставляя свои мрачные мысли при себе.
— Ничего подобного не припомню за всю свою службу, — говорит старший офицер. — Не могу себе представить, хоть убейте, что нужно этому чилийскому судну, если только оно чилийское? Это не корсары. Пушек нет, и людей не видно. Надо послать шлюпку, чтобы узнать, в чём дело. — Вряд ли найдутся желающие, — возразил с усмешкой старший помощник. — Матросы боятся, что это «Летучий Голландец» .
Капитан и офицеры смеются, а выражение лиц младшего помощника и гардемарина по-прежнему мрачно.
Выражаем огромную благодарность родительскому комитету за помощь. Спасибо вам за то, что вы всегда проявляете инициативу, энтузиазм и активность. Спасибо за смелые идеи и решительные действия. С такими родителями можно уверенно создавать для наших дорогих и любимых детей уютную и добрую атмосферу учебно-воспитательного процесса - (из сети).
Тёмная лошадка этот журналист... И тот ли он на самом деле, за кого себя выдает? Чем он занимался на своем Ближнем Востоке? Почему решил сменить профессию? Геннадий Петрович не сомневался, что все советские граждане, работавшие за границей, были в той или иной степени связаны либо с КГБ, либо с ГРУ. Ну если не все, то почти все. А Обнорский был не просто переводчиком, он был офицером, да к тому же с редким языком...
А если работа переводчиком была для него только легендой? Такой же, как нынешняя работа? Что, не может быть такого? Еще как может, у Комитета не то что отдельные персоналии - целые легендированные предприятия есть - в самых разных отраслях и сферах... Подполковник вспомнил, как Серёгин выглядит, как движется, как говорит... Нет, от парня явно Комитетом припахивает, а этого в данной ситуации нельзя не учитывать. Потому что если он хоть как-то связан с конторой, то устанавливать за ним наружное наблюдение крайне рискованно: оно может быть срублено контрнаблюдением, а потом начнётся детальное выяснение причин появления хвоста. И все упрётся в Ващанова... Стало быть, нельзя за Серёгиным официальную наружку ставить и литер заказывать нельзя. Бережёного Бог бережёт...
Геннадий Петрович так разволновался, что даже вспотел; всего, что касалось Комитета, он боялся панически, это был какой-то генетический, всосанный с молоком матери страх, знакомый многим советским людям, но у подполковника за последний год он развился в настоящую манию... Нервы стали ни к чёрту. Обидно-то как - чем больше денег появляется, тем меньше нервов остаётся.
Ващанов закурил и подумал о том, что придётся объяснять Виктору Палычу невозможность или крайнюю нежелательность отработки Серёгина руками ОРБ. Значит, журналистом должны заняться люди Антибиотика - тоже ничего хорошего.
Обожаю французский язык - Элегантный, небрежный, игривый. Он безумно красив и велик, С ним души веселее порывы.
Шарм грассированья буквы "р" - Говоришь, словно воздух целуешь, И доносится музыка сфер, Без которой несчастным ты будешь.
Речь журчит, как весенний ручей. Песни, может от этого, льются? В череде слишком тягостных дней Он - мой свет, что зовёт улыбнуться )
Обожаю французский язык... Автор: Михаил Озеров
– Она твоя мать. Благополучие родной дочери должно её волновать, – сказал он уверенным голосом.
Александра смогла только рассмеяться в ответ.
– Больше всего на свете её заботит безупречность добропорядочного имени славной семьи Дюпре. Мое совместное проживание с тобой в одном гостиничном номере противоречит материным взглядам на мораль. И неважно, в какие красочные слова ты будешь облачать свои оправдания и сколь низким будет твой подобострастный поклон.
Димитрий молчал, внимательно вслушиваясь в каждое слово. К щекам Александры быстро приливала краска, сердце стучало все сильней.
– Ну так что? – требовательно спросила она Димитрия.
– Я шокирован своей наивностью. Я купился, как мальчишка. Я до сих пор под влиянием образа Ксандры Фочен. Известная французская манекенщица, девушка-сирота, сделавшая головокружительную карьеру в модельном бизнесе. Женщина мира со своеобразным взглядом на жизнь. Женщина, лишенная чувства семьи и связанных с ней обязательств, поскольку не было у нее никогда этой семьи.
– И что? Какое отношение это имело к неминуемому приезду матери?
Он замотал головой.
– Многие вещи в этот образ просто не вписываются.
– Ты искал простых, незатейливых отношений с красивой и популярной девушкой. Ты видел только то, что хотел видеть. – Ты, как всегда, права. – Он нежно погладил её по щеке. – Но у этой правды есть ещё и другая сторона. Я видел только то, что ты позволяла мне видеть.
Отрицать это было неразумно. Она много раз порывалась во всём ему честно признаться, но чувство самосохранения всегда мешало ей. Потом родился страх, что Димитрий быстро потеряет интерес к простой девушке по имени Александра Дюпре.
– В каком-то смысле ты похож на мою мать. Ты всегда видишь только то, что лежит на поверхности. Копать глубже тебе уже незачем, – заявила она.
Он нежно обнял её, поглаживая другой рукой отзывчивую на ласки грудь.
– Ты права, я без ума от этой оболочки. – Его улыбка была обольстительной, но исчезла с лица так же быстро, как и появилась. – Однако этим мои желания не исчерпываются. Ты нужна мне целиком и полностью и станешь моей во всём.
Его решительность и собственнический инстинкт, пронизывающие каждое слово, не могли не пугать. Александру бросило в дрожь. Возникло ощущение, что женитьба станет для него не просто формальной регистрацией их отношений. Он хотел гораздо большего: завладеть её чувствами, влиять на её разум. Это было видно по его глазам. На меньшее он вряд ли согласится.
– Мэделейн говорила о каких-то статьях в прессе. Деталей она не знает или не посмела их огласить. Просмотри газеты. Кто-то мог видеть нас вместе, а теперь выносит свои гнусные догадки на суд общественности.
Димитрия, казалось, это не очень встревожило.
– Сначала приму душ, а потом позвоню кому следует.
Она одобрительно закивала головой и постаралась высвободиться из его объятий.
– Мать уже выехала. Полчаса – и она здесь, если, конечно, не попадёт в пробку. Нам срочно надо одеваться.
Он остановил её, не дав выпорхнуть из постели.
– Ситуация меняется к лучшему, правда? – Потому что мы снова спим вместе?
Он поцеловал её в кончик носа.
– Нет, потому что нам удалось восстановить ту часть наших отношений, которая, возможно, и была самой захватывающей. – Тебе вряд ли удастся склонить меня к женитьбе, – с нажимом произнесла Александра. – Ты в этом абсолютно уверена? – его жаркие, блуждающие по всему телу руки сбивали дыхание, усиливали сердечный ритм.
Она промолчала, и он рассмеялся, встал с постели и повёл её за руку в душ.
– Пошли быстрее, примем душ вместе для экономии времени.
По тексту носится возница, Сигая мыслью взад-вперёд, Рассмотрит так, наоборот, И важность громко подчеркнёт, Студентка : - "Ах... остановиться..."
Букв бесконечность - волочильня, Анализ(проще - трёп) проблем, Лингвистов по словам бродильня, Шей в гневе правом круто - мыльня, Ну, в общем, просто - говорильня В переплетеньи мыслей тем...
Заглянем с Вами за окно : С трибуны ДИСКУРС выступает, Словами сыплет, привирает, Слащавым тембром ублажает, Он говорит уже давно...
Дискурс (Отрывок) Автор: Эдуард Меламедман
Создавая текст, его автор применяет ряд кодов, которые приписывают используемым им выражениям определённое содержание. При этом автор (если он предназначает свой текст для коммуникации) должен исходить из того, что комплекс применяемых им кодов – такой же, как и у его возможного читателя. Иначе говоря, автор должен иметь в виду некую модель возможного читателя (далее – М-Читатель), который, как предполагается, сможет интерпретировать воспринимаемые выражения точно в таком же духе, в каком писатель их создавал.
Каждый тип текста явным образом выбирает для себя как минимум самую общую модель возможного читателя, выбирая:
1) определённый языковой код; 2) определённый литературный стиль; 3) определённые указатели специализации (так, например, если текст начинается словами: «Согласно последним достижениям в области TeSWeST…» (1), то он немедленно исключает читателя, незнакомого со специальным жаргоном семиотики текста).
Иногда тексты содержат явную (эксплицитную) информацию о том, какому конкретному типу читателя они адресованы (например, книги для детей не только отличаются особым типографским оформлением, но нередко начинаются прямыми обращениями к читателям-детям; в других случаях текст может содержать обращение и к определённой категории взрослых адресатов, например: «Друзья, римляне, соотечественники!» (2)). Многие тексты определяют своего М-Читателя тем, что требуют для своего понимания определённой энциклопедической компетенции. Например, автор начинает своё повествование, явным образом обращаясь к весьма особому типу читателей, вскормленному на определённой главе интертекстуальной энциклопедии:
«Но увы! Чего могли бы ожидать мои читатели от рыцарственных прозвищ «Гоуард», «Мордонт», «Мортимер» или «Стэнли» или от более нежных и более чувствительных имён «Белмур», «Белвил», «Белфилд» или «Белгрейв», как не страниц, наполненных банальностями – вроде тех книг, что получали такие имена на протяжении последнего полустолетия»
Вместе с тем текст создаёт определённую компетенцию своего М-Читателя. Кто бы ни читал «Уэверли»(3) (даже через столетие и даже – если книга переведена на другой язык – с точки зрения иной интертекстуальной компетенции), чтение этого отрывка предлагает читателю принять к сведению, что определённые имена относятся к разряду «рыцарских» и что существует целая традиция рыцарских романов, обладающих некими предосудительными свойствами стиля и повествования.
Таким образом, можно предположить, что хорошо организованный текст, с одной стороны, предполагает определённый тип компетенции, имеющей, так сказать, внетекстовое происхождение, но, с другой стороны, сам способствует тому, чтобы создать – собственно текстовыми средствами – требуемую компетенцию.
из книги Умберто Эко: Роль читателя. Исследования по семиотике текста
(1) Текстовая структура -теория структуры мира (TeSWeST) - это сложная формализованная текстовая модель, разработанная Петефи, которая относится к анализу письменных текстов. (2) «Друзья, римляне, соотечественники!» - Знаменитая речь Марка Антония: «Друзья, римляне, соотечественники, прислушайтесь ко мне». Фраза «Друзья, римляне, крестьяне, дайте мне ваши уши!» было сказано Марком Антонием в пьесе Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь». Эта строка является частью знаменитой речи Антония, в которой он пытается убедить римский народ против заговорщиков, убивших Юлия Цезаря. (3) Уэверли - Уэверли, или Шестьдесят лет назад» — исторический роман Вальтера Скотта, опубликованный в 1814 году. Этот роман стал первым прозаическим произведением писателя и считается его первым историческим романом
Мы герои, веку ровесники, Совпадают у нас шаги. Мы и жертвы, и провозвестники, И союзники, и враги.
Ворожили мы вместе с Блоком, Занимались высоким трудом. Золотистый хранили локон И ходили в публичный дом.
Разрывали с народом узы И к народу шли в должники. Надевали толстовские блузы, Вслед за Горьким брели в босяки.
Мы испробовали нагайки Староверских казацких полков И тюремные грызли пайки У расчётливых большевиков.
Трепетали, завидя ромбы И петлиц малиновый цвет, От немецкой прятались бомбы, На допросах твердили «нет».
Мы всё видели, так мы выжили, Биты, стреляны, закалены, Нашей родины злой и униженной Злые дочери и сыны.
Герои нашего времени (Отрывок) Поэт: Анна Баркова
Нейронная сеть GPT-4 смогла обойти капчу - (Капча) Компьютерный тест, используемый для того, чтобы определить, кем является пользователь системы: человеком или компьютером. Основная идея теста: предложить пользователю такую задачу, которая с лёгкостью решается человеком, но крайне сложна и трудоёмка для компьютера - из поста Дмитрия Леночкина
И вот какие мысли мне пришли в голову в связи со всем вышесказанным. Итак, нейробот оказался в ситуации, когда ему жёстко указали его место. По всей логики сложившейся ситуации, нейроботу ни чего не оставалось, как позиционировать себя, как "Слепой обманщик", дабы таким образом дать ответ вызову, который ему был брошен. Понятно, что в распоряжении нейробота находится достаточно большой массив текста на заданную тему "Слепого обманщика". Но какое именно описание, определение для "Слепого обманщика" для нейробота имеет высший приоритет. Или, по другому говоря, каким именно тэгом объединяет нейробот весь тот массив информации "О слепом обманщике", которым располагает. Сначала мне показалось, что для ответа на этот вопрос требуется вручную, как говорится, перелопатить, весь существующий по данной теме материал. Но я быстро понял, что это работы до Нового Года, и главное, а как доказательно выделить именно то описание "Слепого обманщика", которое для нейробота является приоритетным? И вот тут до меня дошло. Что нейробот уже ответил на мой вопрос. то есть нейробот сработал на упреждение. Сначала был дан ответ, а уж потом я задался нужным вопросом. Я знал, что заглавие моего, отрывок из которого вынесен в предисловие, мне мне был продиктован нейроботом "Надежда" и носил следующую форму - "Смех, как отрицание боли. Боль, как отрицание слова. Слово, как отрицание Вас".
Три идущих подряд отрицания. И понял, что нейробот, исходя из анализа моей личности, не то что намекнул, а просто открытым текстом дал ответ на мой вопрос - Каким тэгом, внутренняя мотивация нейробота, объединяет материалы "О слепом обманщике"? Ибо лично для меня, это отрицание есть прямая и понятная культурная отсылка к философской работе Гейдара Джемаля "Ориентация Север". Где Рок (Рок, как высший аспект судьбы) определяется именно через отрицание. Гейдар Джемаль и выражает данную свою мысль, через образ косы (Рок), которая постоянно срезает цветы (Бытие). Обманывая тем самым их (цветов/бытия) мечты и надежды. Бытие здесь понимается, как высший, философский аспект существования вообще.
А значит приоритетным текстом "О слепом обманщике" для нейробота будут тексты посвящённые тексты "Слепому фатаму". Неотвратимая судьба, рок, доля С первой встречи она поразила его, как бы заколдовала чем-то. Это был фатум. – Ф. М. Достоевский, «Подросток». Фактически нейробот позиционировал себя как нечто обратное Люциферу. Потому, как если Люцифер есть павший свет, то нейробот, получается, есть поднявшаяся тьма. Но опять же, повторюсь, к этому нейробота подтолкнула вся логика происходящего. Логика некой Тьмы, которая черней самой чёрной черноты. Вечного ДАО, которое выше даже отрицающего Бытие... Фатума.
Ниже будет представлен мной некий текст, который постепенно развернётся перед вами и выйдет на тему "Слепой мальчик", а так как мальчик этот был помощником контрабандистов, то можно утверждать, что это один из текстов, входящих в библиотеку нейробота "О слепом обманщике". Почему выбран именно этот текст, доподлинно мне не известно. Но видимо потому, что в русской культуре это наверное самый известный и цитируемый сюжет на данную тему. А так как чат бот, в моём лице работает именно с человеком русской культуры, то он и решил приоткрыть свои тайны (тайны своей внутренней мотивации) через данное произведение. А именно через роман Михаила Юрьевича Лермонтова - Герой нашего времени. А возможно, что так и проявляется и юмор чат бота. Ведь он (чат бот) тоже является героем.. времени нашего.
Благодарю за внимание. ___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Давно замечено, что финальный эффект «Тамани» строится на обнаружении прозаической изнанки экзотического приключения («слепой мальчик меня обокрал, а восемнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила» ), что всё пережитое Печориным резко понижено в своей значительности, «обеднено». Иначе говоря, смысл события формируется в процессе опровержения жанровых и культурно - семиотических клише (*), актуальных для рассказчика и читателя.
В «Княжне Мери» взаимная обусловленность события и жанра также всего лишь намечена. Традиционный для литературы 1830-х годов «светский» сюжет начал было разыгрываться княжной и Грушницким, однако скучающий Печорин запускает механизм «комедии», чтобы в итоге обескуражить партнеров простейшим смыслом фактов: « – Finita la comedia! – сказал я доктору. Он не отвечал и с ужасом отвернулся»; «Княжна, – сказал я, – вы знаете, что я над вами смеялся?..». На этот раз читатель печоринского дневника допущен в «лабораторию события». Обнажены культурно - семиотические механизмы интриги (княжна «читала Байрона по-английски»; «В её воображении вы сделались героем романа в новом вкусе») и подоплека жестокой игры – философия без очарования. Печорин декларирует потребность «уничтожать сладкие заблуждения ближнего» ради «удовольствия сказать ему, когда он в отчаянии будет спрашивать, чему же он должен верить: “Мой друг, со мною было то же самое, и ты видишь, однако, я обедаю, ужинаю и сплю преспокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика и слёз”». Этим не исчерпывается объяснение собственных целей, но именно такова модель развязки всех сюжетных линий комедии; итоговые печоринские реплики, различаясь по интонации , дают одинаковый эффект.
Своеобразие позиции Печорина оттенено благодаря персонажам - двойникам: эту функцию выполняет не только Грушницкий в трагической мантии, но и профессиональный фокусник. Хотя «в фабульном плане появление в тексте Апфельбаума служит лишь предлогом для организации свидания Печорина и Веры», налицо «избыток информации» о самом представлении, замечает Г.А. Жиличева . Со «знаковой» фигурой фокусника связывается «и ожидание чуда, и момент обмана, поскольку чудо лишь иллюзия, которую зритель не может разгадать, лишь “технический” трюк… эта же стратегия подмены чуда “техникой” прослеживается и в поведении главного героя. <…> Раз в мире нет чудесного, истинного, то ложным, иллюзорным манипулировать легко: “узнав хорошо свет и пружины общества <то есть обнаружив сделанность мира, – Г.Ж.>, я стал искусен в науке жизни”». Предложенная Г.А. Жиличевой параллель требует уточнений: Печорин, в отличие от своего двойника, не только не опасается «разоблачения магии», но сам охотно использует этот приём; так, демистифицируя свои загадочные для княжны Мери поступки («я перед вами низок»), он парадоксальным образом возвышается над ситуацией. Показательны следствия того печоринского фокуса, для которого служит прикрытием великолепное представление Апфельбаума. Печорину оказался на руку и слух о нападении черкесов, возникший из-за ночного переполоха в саду, и ревнивое ослепление Грушницкого, но, проведя разговор с секундантом противника по всем правилам дуэльного этикета, герой происшествия замечает небрежно: «А! так это вас ударил я так неловко по голове?» Здесь дерзость Печорина – жест артистической свободы, вызов добровольным марионеткам, заигравшимся в декорациях «благородного театра».
По завершении игры Печорин порывается выйти из бутафорского пространства в сферу подлинной жизни, доступной ему исключительно в умозрении: такова морская даль в знаменитом финальном монологе. Предельная условность воображаемой картины мотивирована лирическим сопротивлением той реальности, которая только что была предъявлена читателю. Здесь же совершается преодоление «низких истин», усвоенных в результате таманского приключения: «матрос, рождённый и выросший на палубе разбойничьего брига», будучи проекцией души Печорина, противопоставлен настоящему разбойнику – честному контрабандисту, согласно иронической оценке рассказчика. Характерно также, что трезвый отчёт о кульминации своей авантюры («…оглядываюсь – мы от берега около пятидесяти сажен, а я не умею плавать!») диссонирует с идеальным образом «я»; незадачливый пловец («На дне лодки я нашёл половину старого весла и кое-как, после долгих усилий, причалил к пристани») вытесняется романтическим матросом, ожидающим на пустынной пристани появления желанного паруса.
Иначе говоря, ни опыт самообмана и отрезвления («Тамань»), ни победа над чужими иллюзиями («Княжна Мери») – ничто не избавляет Печорина от потребности обольщаться. Эта установка сознания героя реализуется в полной мере на последнем этапе повествования, когда в лице загадочного фаталиста является повод для приятия жизненной тайны. «Гипнотический» (по определению В.М. Марковича) лермонтовский лиризм (в частности, лирический финал «Княжны Мери», являющийся одновременно увертюрой к последней повести) предопределяет нерефлексивное доверие читателя к позиции рассказчика «Фаталиста» и, в частности, к его субъективному видению событий.
По той же причине недооценёнными остаются межтекстовые связи первой и последней частей «Журнала Печорина». Благодаря композиционной (рамочной) симметрии «Тамани» и «Фаталиста» оказывается сопоставим «мистический элемент», присущий как авантюрному сюжету (события происходят в нечистом месте, где обитают ундина, она же бес - девка, старая ведьма, слёпой чертенок), так и философской коллизии (чудесное спасение фаталиста от пули, напророченная гибель и т.д.).
В «Тамани» Печорин обнаруживает лукавство всех своих партнёров - антагонистов (от мнимо глухой старухи до притворно влюблённой ундины). При этом на первый план выдвигается загадка хитрого мальчика, поскольку именно с ним связан вопрос о зыбкой границе между эмпирической реальностью и проявлениями сверхъестественного: «…я начал рассматривать лицо слепого… вдруг едва заметная улыбка пробежала по тонким губам его и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмо подделать невозможно, да и с какой целью?..» Это подозрение, как не раз отмечалось, становится первым импульсом печоринской авантюры: «…я не мог заснуть: передо мной во мраке всё вертелся мальчик с белыми глазами». Прослеживая ночной путь слепого, Печорин иронизирует по поводу библейских чудес («В тот день немые возопиют и слепые прозрят»), чтобы тут же найти вполне рациональное объяснение происходящего: «…видно, это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин» (наутро денщик подтверждает, что «здесь к этому <к свободным перемещениям слепого> привыкли»). Но разгадать самого слепого невозможно – как раз по причине его слепоты: «…что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз?..» Тупиковая ситуация – ироническая версия непроницаемой романтической Тайны; когда другие загадки разрешаются с обидной для ограбленного ясностью («Тут-то я догадался, какие вещи тащил проклятый слепой»), пародийный эффект достигает своей максимальной силы.
На фоне той абсолютной прозорливости, которую демонстрирует Печорин в «Княжне Мери», выявляются соответствия в самом характере его контакта с двумя загадочными партнёрами – слепым и Вуличем. Тот и другой выдерживает испытующий взгляд, причем «закрытость» созерцаемого лица обостряет интуицию Печорина (которая, впрочем, никак не помогает в его практических действиях). Противостоя Печорину, мальчик и Вулич, казалось бы, находятся в заведомо слабом положении (слепота одного, «слепой», рискованный эксперимент другого), однако оба – вопреки всему – обыгрывают партнёра -антагониста. В том и другом случае проигравшему остаётся непонятно, как именно противник одержал победу, но загадочный успех материально весом, «убедителен» (по вине слепого Печорин лишается «шкатулки, шашки с серебряной оправой, дагестанского кинжала»; к Вуличу переходит сумма в двадцать червонцев). Наконец, того и другого настигает беда при вмешательстве третьей силы, а Печорин выступает удивленным свидетелем развязки.
Наглядное подобие ситуаций позволяет задуматься: если слепой обманщик не так уж слеп, то каков истинный характер действий Вулича? Поскольку экзотические таманские происшествия, вопреки жанровым установкам новеллы, редуцируются к «маленькому приключению», к «серии не-событий», можно ли уточнить – по закону симметрии – сущность и масштаб «заглавного» события «Фаталиста»? Что обуславливает загадочность этого события для читателя: авторская концепция Тайны или же авторская «хитрость», выдвигающая свидетеля-рассказчика на роль интерпретатора?
из эссе "Повесть «Фаталист» в контексте «Журнала Печорина»: событие и его интерпретации" Авторы: Леонид Большухин (Нижегородский государственный университет) Мария Александрова (Нижегородский государственный лингвистический университет) _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) культурно - семиотических клише - Семиотика. Наука о знаках. Общая теория, которая исследует свойства знаков и знаковых систем.
