Утро

Распахнуто окно напротив старой булочной.
Шагает незнакомка по узкой улочке.
Темнокожий Фредди открывает лавку.
Банда Рамоса уходит повышая ставку.

Сеньора Эмма поливает сонные цветы.
В мастерской Хавьера также тикают часы.
Пока любуюсь цветами на балконе,
Улыбаясь сеньорита наливает кофе.

                                                        Испанский кофе
                                                 Автор: Елена Яхницкая

Белый букет под апрельскую шляпку

1) Сколько раз твердили люди,
Счастья нам вдвоём не будет,
Не влюбляйся и не нужен он тебе такой,
Чтоб у моря ждать погоды,
Но ждала четыре года
И пора на берег мне другой.

Припев:

Белый букет на фоне моря,
Белый букет душистых роз.
Розы любви, запоздалой любви,
Ну, зачем ты их принёс.
Белый букет на фоне моря,
Белый букет, каким он был,
Белый букет, долгожданный привет,
Но корабль уже отплыл,
Белый букет, белый букет, белый букет.

2) Что теперь, не так уж важно,
Мне поверь, совсем не страшно,
Не печалюсь, просто, видно,
Всё забыть пора, всё забыть пора.
Было долгим ожидание,
Будет кратким расставание
И уносят волны мой корабль.

Припев: (2, как и 1 прим. ОЛЛИ)

************************************************

3) Ну, зачем, ну, зачем, ты их принёс,
Мой корабль отплыл.

Припев:

Белый букет на фоне моря,
Белый букет, каким он был,
Белый букет, долгожданный привет,
Но корабль уже отплыл,
Белый букет, белый букет, белый букет,
Белый букет.
Белый букет на фоне моря,
Белый букет, каким он был,
Белый букет, долгожданный привет,
Но корабль уже отплыл.

                                                        Музыкальная композиция - Белый букет (отрывок)
                                                                         Исполнитель: Анне Вески

Ночью муж умер, и утром на совещании врачей разгорелся спор, что же теперь делать — сказать всё или ничего не говорить было в равной степени опасно.

Наконец решили «услать» мужа в дальнюю поездку и тем самым уничтожить надежду на скорую встречу. Когда она примирится с отсрочкой, ей откроют правду.

Врачи уже расходились, как вдруг один из них остановил коллег и показал на дальний конец коридора Миссис Кинг с чемоданом в руке шла по направлению к вестибюлю.

Доктор Пири, её лечащий врач, шумно вздохнул. — Положение хуже некуда. Может, лучше ей всё рассказать сейчас. Что толку врать про его отъезд, когда она привыкла получать от него по два письма в неделю.

А сказать, что он заболел, и того не легче — станет проситься, чтобы её отпустили к нему. Есть желающие поменяться со мной?

Глава 2

Сразу же после совещания один из врачей уехал в отпуск.

Вернувшись через две недели, он в тот же час оказался в том же коридоре и замер при виде крохотной приближающейся процессии — санитара с чемоданом, сиделки и миссис Кинг в платье цвета морской волны и апрельской шляпке.

— Здравствуйте, доктор, — обратилась к нему миссис Кинг, — а я уезжаю. Сейчас за мной заедет муж и повезёт меня в Вирджиния - Бич. Я встречу его внизу, чтобы ему не пришлось меня дожидаться.

Врач взглянул ей в лицо, глаза её были ясными и счастливыми, как у ребёнка. Сиделка делала ему знаки, что всё идёт как надо, поэтому врач просто поклонился и сказал, что погода нынче чудесная.

— Да, день выдался на славу, — ответила миссис Кинг, — но сегодняшний день — пусть бы даже лил дождь — все равно был бы для меня самым прекрасным.

Врач посмотрел ей вслед с недоумением и лёгкой досадой. Зачем понадобилось затягивать этот обман, думал он. На что они надеются?

Увидев доктора Пири, он задал ему этот вопрос.

— Мы пытались сказать ей правду, а она рассмеялась и обвинила нас в том, что мы всё ещё проверяем, здорова ли она, — ответил доктор Пири. — Вот пример, когда слово «немыслимо» можно употребить в прямом смысле — её мозг отказывается воспринимать мысль о смерти мужа.
— Но не может же так тянуться до бесконечности?
— Теоретически нет. Несколько дней назад, после того как она в очередной раз уложила свой чемодан, сиделка попыталась её удержать. Из холла я мог следить за её лицом — она была на грани срыва, причём, заметьте, впервые за весь курс лечения. Лицевые мускулы напряглись, в глазах появился стеклянный блеск, голос сделался резким и хриплым, и она ледяным тоном заявила сиделке, что та лжёт. Положение было критическим — ещё минута, и вместо послушной пациентки у нас на руках оказалась бы больная с приступом острого возбуждения. Тут я вмешался и приказал сиделке проводить её в вестибюль.

Он умолк, увидев, как всё та же крохотная процессия в прежнем порядке возвращается в палату. Миссис Кинг остановилась и заговорила с доктором Пири:

— Моего мужа задержали дела. Досадно, конечно, но он просил передать, что будет завтра, а когда столько ждёшь, смешно расстраиваться из-за одного Дня.
— Совершенно с вами согласен, миссис Кинг.
— Пойду переоденусь. Надо, чтобы мой наряд и завтра выглядел таким же свежим. — Она сняла шляпку и стала её внимательно разглядывать. — Смотрите, пятнышко; надеюсь, мне удастся его свести. Может, он не заметит?
— Не заметит, ручаюсь вам.
— Право, доктор, я ни капельки не унываю, что приходится ждать до завтра. Время летит так быстро.

Когда врачи остались вдвоём, тот, что помоложе, сказал:

— Может быть, дети… у неё ведь их двое.
— Едва ли её спасут дети. Когда она свихнулась, эта поездка стала для неё символом исцеления. Стоит отнять эту надежду, как её рассудок совсем помрачится, и придётся всё начинать с самого начала.
— Есть ли у неё шанс?
— А вот это уже совершенно непредсказуемо. Я лишь попытался объяснить, почему ей было разрешено сегодня спуститься вниз.
— Ну, а завтра? А послезавтра?
— Что ж, — отвечал доктор Пири, — остаётся лишь надеяться, что в один прекрасный день он окажется там…

И тут врач неожиданно оборвал рассказ.

В ответ на наши настойчивые расспросы он заявил, что ничего интересного дальше не было — всякому сочувствию рано или поздно приходит конец, а к странностям больных персоналу не привыкать.

          из рассказ Фрэнсиса Скотта Фицджеральда - «Долгое ожидание» (другие названия: «Я могу подождать», «Каменный мешок», «Миссис Кинг согласна подождать», «Затянувшийся отъезд»)

Наше Утро с Доброй Эдит !

Ночью звёзды вдаль плывут по синим рекам,
Утром звёзды гаснут без следа.
Только песня остаётся с человеком,
Песня - верный друг твой навсегда.

Через годы, через расстоянья,
На любой дороге, в стороне любой,
Песне ты не скажешь до свиданья,
Песня не прощается с тобой.

Наши песни носим в сердце с колыбели,
С песней всюду вместе мы идём,
Сколько песен мы любимым нашим спели,
Сколько мы ещё с тобой споём.

Через годы, через расстоянья,
На любой дороге, в стороне любой,
Песне ты не скажешь до свиданья,
Песня не прощается с тобой.

В лютый холод песня нас с тобой согреет,
В жаркий полдень будет как вода.
Тот кто песни петь и слушать не умеет,
Тот не будет счастлив никогда.

Через годы, через расстоянья,
На любой дороге, в стороне любой,
Песне ты не скажешь до свиданья,
Песня не прощается с тобой.
Песне ты не скажешь до свиданья,
Песня не прощается с тобой.

                                                                        Муз. композиция - «Песня остаётся с человеком»
                                                            Композитор: Аркадий Островский. Слова: Сергей Островой

Итак, моя профессия…

«Куда ж нам плыть?»

С чего начать?

Описать для затравки, как однажды пришлось делать «бразильское бикини» (*) одному толстому мужику?

Написала «толстому», а грамотный айпад тут же поправил – «Толстому». Нет, Толстого ваксать (**) (айпад выдал «ваксить», меня умиляет его педантичность!) – упаришься.

И поверь, бабы куда интереснее и разнообразнее.

С мужиком не поговоришь, не обсудишь новостей косметологии, не поделишься средствами борьбы с молочницей – короче, скукотища, никакого интима.

Ему тоже не позавидуешь: препоручать своё добро чужим рукам. И все приказы отдаю я:

«Поднять! опустить! так держать!»

Да и зрелище – средненькое, уровень немого кино.

Ну ладно, я не об этом. Сижу себе, пошучиваю, дым из ноздрей пускаю – трёпанная жизнью пожилая драконица. Может, не прошёл у меня ещё тот позавчерашний шок? Дай расскажу…

Явилась ко мне на «бразильское бикини» мексиканка, беременная двойней. Ей, понимаешь ли, за два часа до родов понадобилось начисто убрать её чёрную метёлку.

Взгромоздилась на кушетку, живот до потолка – не могла даже охватить его руками, чтобы мне помочь.

И только я наложила слой тёплого вакса, приложила ткань, дёрнула… как вздрогнули, сотряслись и завопили дети в её тугом барабане. Стали топать, бить изнутри кулачками, выпирать головки и колотить ногами по брюху. Вот - вот вышибут дно и выйдут вон.

Я отшатнулась и с ужасом уставилась на это гневное головоногое восстание, я просто онемела. И тут из клиентки моей хлынули воды прямо на кушетку. Закричала она; видимо, закричала я… Перед праздником салон был полон народу – публика решила, что я добиваю краснокожих.

Ну, позвонили 911, и амбуланс приехал минут через пять, которые для меня тянулись дольше века. Вообрази эту пародию на родильное отделение: кушетка, соответствующая поза клиентки и я, акушер - косметолог в резиновых перчатках.

Сейчас-то я уже и зубоскалить могу, а тогда всё так стремительно и страшно понеслось: я держала её ноги, кто-то держал голову. Мне повезло, я увидела очевидное и всё же невероятное: клянусь, мне казалось, что там, в отполированной моим ваксом щели, ворочается темечко!

Ну, приехали, значит, одновременно и амбуланс, и полиция, клиентку - пациентку спросили, когда её срок рожать. Она простонала:

«Вчера, сегодня, завтра…»

Врач только руками развёл.

Политкорректность американская не позволила выразить, что он думает об этой идиотке.

Наконец, увезли её, впору было и меня свезти в какую - нибудь палату, ибо полиция, как положено, подвергла меня небольшому допросу: не был ли слишком горячим вакс, не спровоцировала ли я роды своими непрофессиональными действиями.

Обычная рутина… я же оцепенела от ужаса: шутка ли, обвинение в халатности, и где – в Америке, зачарованной державе судебных исков!

Понятно, работать в тот день я уже не могла – руки трясутся, подбородок дрожит, глаза на мокром месте. Коллеги меня чем-то напоили, успокоили и отвезли домой.

Больше ничего не помню: проспала часов двенадцать. Это три моих обычных нормы.

А недавно тоже интересный случай был.

Пришла на ту же процедуру молодая негритянка. Ничего, что я их по старинке зову, как Марк Твен и Агата Кристи?

Никогда не могла постичь главного жупела Великой Политкорректности: страна Нигерия есть, а негров, хоть обыщись, нигде нет; при том, что китаянку я вполне могу назвать китаянкой – той по фигу, ибо смотрит в корень.

Короче, явилась такая вот чёрная пантера, зубы сияют, глазки стреляют…

Поставила её в привычную позицию, вид сзади, смотрю – мама родная! – да у неё вся задница искусана!

Вся в шрамах, даже следы зубов различимы.

О чём при виде этакого пейзажа думает нормальный человек?

Конечно, о собаке. Осторожно интересуюсь – какой, мол, породы любимая собачка? А она мне с кокетливой гордостью: это муж. В определённые моменты страсти, на завершающем, так сказать, этапе неистовой любви должен непременно вгрызться! Бывало, что накладывали швы и скобки…

Обернулась, увидела моё лицо и торопливо добавила: всё, мол, о’кей, она и сама не может достичь апогея, пока от её задницы не отхватят приличный кусок.

Представь-ка этот кадр: её позу, мой белый халат… Одно хорошо: меня ещё могут удивлять люди.

Люди?!.

* * *
… Это ж уму непостижимо – от чего зависит моё настроение! От снов, поверишь ли…

Снится мне покойная теть - Таня, мамина сестра, на своём рабочем месте в углу парикмахерской.

Что-то там она переставляет, вытирает тряпочкой пыль с полки и рассказывает мне, уже взрослой, какие-то мелкие сплетни.

А я рядом стою: двадцатилетняя кобыла, красавица каурая, в своей безумной кожанке «с разговорами» – с заклёпками да молниями; в Киеве таких только две были, у меня и у племянника министра тяжёлой промышленности Сереги Боярина, с которым мы тогда уже вовсю прыгали с парашютом.

Стою, значит, переминаюсь на длинных своих ногах, краса и гордость университета, и попутно вымазываю ресницы «харчковой» тушью «Ленинград» – помнишь эти незабвенные картонные коробочки, куда надо было смачно харкнуть, а потом повозить - помусолить щёточкой, набирая натуральную сажу, чтобы ресницы были «как у Пьехи»?

Проснулась в слезах, старая кошёлка, и первым делом вспомнила необъятную теть - Танину грудь, высокую, щедрую, матриархальную!

Вот это была грудь, сейчас такие только надувают!

Это была Грудь - Императрица, на неё хотелось пришпилить все на свете ордена, от монгольского Полярной Звезды до Ордена Подвязки, и, уверяю тебя, ещё б осталось место для какой - нибудь миленькой золочёной брошки.

Правда, и хлопот с этим хозяйством было немало: бюстгальтеры приходилось шить или доставать импортные.

Доставала их для тётки мама, у неё был блат в центральном универмаге; доставала и продавала Тане на пять рублей дешевле, чем они стоили. Это была её существенная помощь сестре.

Папа говорил:

«Твой процветающий гешефт…» и маму называл «мамахен - спекуляхен».

«Таня бедная, – тихо возражала мама, – а такая грудь требует вложений».

Она утверждала, что успех у мужчин Таня имеет не из-за груди, а из-за стихов.

Та знала чёртову пропасть стихов типа любовь не вздохи на скамейке , а Эдуарда Асадова вообще шпарила наизусть целым сборником – само собой, он был её любимый поэт.

Ни о каких таких Мандельштаме или Цветаевой, которых я ей подсовывала, и слышать не хотела:

«Та у них ни хрена не понятно!»

Асадов был понятен и пронзителен, как и Щипачев.

Господи, где Таня, где я, где Щипачёв с Асадовым…

Чёрт бы побрал эти сны! – вот, с утра в башке ностальгическая пьеха подвывает…

                                                                                                                                                           из повести Дины Рубиной - «Бабий ветер»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) писать для затравки, как однажды пришлось делать «бразильское бикини» - «Бразильское бикини» (также называют тотальной интимной эпиляцией) — полное удаление волос в интимной зоне.

(**) Нет, Толстого ваксать -  «Ваксинг» — процедура восковой депиляции, удаления волос с помощью воска.