Слово о житие болотном .. о житие застойном

Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чём они шепчут? О чём говорят?
Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают — и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползёт.
Трясина заманит, сожмёт, засосёт.

"Кого? Для чего? - камыши говорят, -
Зачем огоньки между нами горят?"

Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет всё ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.

                                                                                      Камыши
                                                                            Автор: Бальмонт К.Д.

Мудрый человек. ( Фрагмент )

Тощий, длинный, голова узкая, плешивая, выражение лица мудрое.

Говорит только на темы практические, без шуточек, прибауточек, без улыбочек.

Если и усмехнётся, так непременно иронически, оттянув углы рта книзу.

Занимает в эмиграции положение скромное: торгует вразнос духами и селёдками.

Духи пахнут селёдками, селёдки – духами.

Торгует плохо. Убеждает неубедительно:

– Духи скверные? Так ведь дешёво. За эти самые духи в магазине шестьдесят франков отвалите, а у меня девять. А плохо пахнут, так вы живо принюхаетесь. И не к такому человек привыкает.

– Что? Селёдка одеколоном пахнет? Это её вкусу не вредит. Мало что. Вот немцы, говорят, такой сыр едят, что покойником пахнет. А ничего. Не обижаются. Затошнит? Не знаю, никто не жаловался. От тошноты тоже никто не помирал. Никто не жаловался, что помирал.

Сам серый, брови рыжие. Рыжие и шевелятся.

Любил рассказывать о своей жизни.

Понимаю, что жизнь его являет образец поступков осмысленных и правильных.

Рассказывая, он поучает и одновременно выказывает недоверие к вашей сообразительности и восприимчивости.

– Фамилия наша Вурюгин. Не Ворюгин, как многие позволяют себе шутить, а именно Вурюгин, от совершенно неизвестного корня. Жили мы в Таганроге. Так жили, что ни один француз даже в воображении не может иметь такой жизни. Шесть лошадей, две коровы. Огород, угодья. Лавку отец держал. Чего? Да всё было. Хочешь кирпичу – получай кирпичу. Хочешь постного масла – изволь масла. Хочешь бараний тулуп – получай тулуп. Даже готовое платье было. Да какое! Не то что здесь – год поносил, всё залоснится. У нас такие материалы были, какие здесь и во сне не снились. Крепкие, с ворсом. И фасоны ловкие, широкие, любой артист наденет – не прогадает. Модные. Здесь у них насчёт моды, надо сказать, слабовато. Выставили летом сапоги коричневой кожи. Ах - ах! во всех магазинах, ах - ах, последняя мода. Ну, я хожу, смотрю, да только головой качаю. Я такие точно сапоги двадцать лет тому назад в Таганроге носил. Вон когда. Двадцать лет тому назад, а к ним сюда мода только сейчас докатилась. Модники, нечего сказать.

А дамы как одеваются! Разве у нас носили такие лепёшки на голове?

Да у нас бы с такой лепёшкой прямо постыдились бы на люди выйти.

У нас модно одевались, шикарно. А здесь о моде понятия не имеют.

Скучно у них. Ужасно скучно.

Метро да синема.

Стали бы у нас в Таганроге так по метро мотаться? Несколько сот тысяч ежедневно по парижским метро проезжает.

И вы станете меня уверять, что все они по делу ездят?

Ну, это, знаете, как говорится, ври, да не завирайся.

Триста тысяч человек в день, и все по делу! Где же эти их дела-то? В чём они себя показывают? В торговле?

В торговле, извините меня, застой. В работах тоже, извините меня, застой.

Так где же, спрашивается, дела, по которым триста тысяч человек день и ночь, вылупя глаза, по метро носятся?

Удивляюсь, благоговею, но не верю.

                                                                                                                                                                      Мудрый человек (отрывок)
                                                                                                                                                                            Автор: Н. А. Тэффи

( кадр мини - сериала «Брежнев» 2005 )

Не затереть свой шанс дослужиться до швейцара

Интрига делает романы,
Интрига изменяет власть.
Интрига двигает все страны,
Интрига - в ней любовь и страсть.

Нам без интриг не интересно,
Без них всё - стылая вода.
Они приправа, дрожжи в тесто,
Много - ходовая игра.

                                               Интриги (фрагмент из одноимённого стихотворного цикла)
                                                                                Автор: Оскар Хуторянский

Выслужился. ( Фрагмент )

У Лёшки давно затекла правая нога, но он не смел переменить позу и жадно прислушивался.

В коридорчике было совсем темно, и через узкую щель приотворённой двери виднелся только ярко освещённый кусок стены над кухонной плитой.

На стене колебался большой тёмный круг, увенчанный двумя рогами.

Лёшка догадался, что круг этот не что иное, как тень от головы его тётки с торчащими вверх концами платка.

Тётка пришла навестить Лёшку, которого только неделю тому назад определила в «мальчики для комнатных услуг», и вела теперь серьёзные переговоры с протежировавшей ей кухаркой.

Переговоры носили характер неприятно - тревожный, тётка сильно волновалась, и рога на стене круто поднимались и опускались, словно какой-то невиданный зверь бодал своих невидимых противников.

Разговор вёлся полным голосом, но на патетических местах падал до шёпота, громкого и свистящего.

Предполагалось, что Лёшка моет в передней калоши.

Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает, и Лёшка с тряпкой в руках подслушивал за дверью.

– Я с самого начала поняла, что он растяпа, – пела сдобным голосом кухарка. – Сколько раз говорю ему: коли ты, парень, не дурак, держись на глазах. Хушь дела не делай, а на глазах держись. Потому – Дуняшка оттирает. А он и ухом не ведёт. Давеча опять барыня кричала – в печке не помешал и с головешкой закрыл.

Рога на стене волнуются, и тётка стонет, как эолова арфа:

– Куда же я с ним денусь? Мавра Семёновна! Сапоги ему купила, не пито, не едено, пять рублей отдала. За куртку за переделку портной, не пито, не едено, шесть гривен содрал…
– Не иначе как домой отослать.
– Милая! Дорога-то, не пито, не едено, четыре рубля, милая!

Лёшка, забыв всякие предосторожности, вздыхает за дверью.

Ему домой не хочется. Отец обещал, что спустит с него семь шкур, а Лёшка знает по опыту, как это неприятно.

– Так ведь выть-то ещё рано, – снова поёт кухарка. – Пока что никто его не гонит. Барыня только пригрозила… А жилец, Пётр Дмитрич-то, очень заступается. Прямо горой за Лёшку. Полно вам, говорит, Марья Васильевна, он, говорит, не дурак, Лёшка-то. Он, говорит, форменный адеот, его и ругать нечего. Прямо - таки горой за Лёшку.

– Ну, дай ему Бог…
– А уж у нас, что жилец скажет, то и свято. Потому человек он начитанный, платит аккуратно…
– А и Дуняшка хороша! – закрутила тётка рогами. – Не пойму я такого народа – на мальчишку ябеду пущать…

– Истинно! Истинно. Давеча говорю ей: «Иди двери отвори, Дуняша», – ласково, как по-доброму. Так она мне как фыркнет в морду: «Я, грит, вам не швейцар, отворяйте сами!» А я ей тут всё и выпела. Как двери отворять, так ты, говорю, не швейцар, а как с дворником на лестнице целоваться, так это ты всё швейцар…

– Господи помилуй! С этих лет до всего дошпионивши. Девка молодая, жить бы да жить. Одного жалованья, не пито, не…
– Мне что? Я ей прямо сказала: как двери открывать, так это ты не швейцар. Она, вишь, не швейцар! А как от дворника подарки принимать, так это она швейцар. Да жильцову помаду…

Трррр… – затрещал электрический звонок.

– Лёшка-а! Лёшка-а! – закричала кухарка. – Ах ты, провались ты! Дуняшу услали, а он и ухом не ведёт.

Лёшка затаил дыхание, прижался к стене и тихо стоял, пока, сердито гремя крахмальными юбками, не проплыла мимо него разгневанная кухарка.

«Нет, дудки, – думал Лёшка, – в деревню не поеду. Я парень не дурак, я захочу, так живо выслужусь. Меня не затрёшь, не таковский».

И, выждав возвращения кухарки, он решительными шагами направился в комнаты.

                                                                                                                                                                                           Выслужился (отрывок)
                                                                                                                                                                                            Автор: Н. А. Тэффи

( кадр из фильма «Место встречи изменить нельзя» 1979 )

Наш караул идёт тропой, и каждый к своему посту ( © )

Выставим, товарищи, по рангу,
Гениев – задумчивых парней,
Софью (то бишь - Мудрость), бабку Вангу:
Кто из них на свете всех умней ?

Гераклит, Платон, Сократ и Лютер
Были, разумеется, мудры:
Там ума – палата, целый хутор!
Сколько лет промчалось с той поры, -

До сих пор их вспомнить может кто-то, -
Кто о прошлом знает на сантим,
Тот, кому извилиной охота
Шевельнуть «не только про интим».

Да, мудры, умны – почти без меры, -
гении, умы – до потолка!
Жили-то они до Новой Эры,
или в эти… Средние Века

                                                            КТО САМЫЙ УМНЫЙ ? (ОТРЫВОК )
                                                              Автор: Сeргей Медвeдeв

Подлецы. ( Фрагмент )

Сколько ей лет?

Лет пятьдесят - пятьдесят пять, что - нибудь в этом роде.

Волосы рыжие, завитые туго, как грива ассирийского льва.

Щёки круглые, клякспапирового цвета.

Когда она сердится или негодует – щёки слегка дрожат.

Реснички расчёсаны, бровки подщипаны.

На платье плиссировочки, шнуровочки, бантики, кантики, словом – дамочка за собой следит и себе цену знает.

Да – цену себе знает. Поэтому спорить с ней нельзя.

Говорит она очень авторитетно. От всякого возражения просто отмахивается рукой:

– Ах, бросьте!
– Ах, оставьте!

Даже и переубеждать не даёт себе труда. И так ведь ясно, что она права.

Зовут её Алевтина Петровна.

– Милая моя, – говорит Алевтина Петровна. – Вы слышали – Шура замуж выходит!
– Ну и пусть себе.
– Как «пусть себе»! Выходить замуж – ведь это значит за мужчину. За подлеца!
– Почему же вы думаете, что он подлец?

– Ах, бросьте! Видели вы когда - нибудь мужчину не подлеца? Видели вы когда - нибудь такого, который своей жене не изменял? Была у меня старушка знакомая, большого опыта женщина. Так она, помню, всегда говорила: «Алевтя, дорогуша, верь мне: мужчины – Божьи собаки». Так их всегда и называла. Большого опыта была женщина. Уж она-то знала.

– У неё, поди, этих собак за долгую жизнь целая свора перебывала?

– Ну да, наверное, немало пришлось ей, бедненькой, перестрадать. «Алевтя, говорит, дорогая, верь мне – у них у всех только бабы на уме». Всё понимала. Часто её вспоминаю. Иногда забежишь послушать какой - нибудь доклад. Ходит по эстраде общественный деятель или какой - нибудь там профессор - бородач, голова копной. Смотрю на него и думаю: «Бреши, бреши, меня не надуешь. Знаю, что у тебя в голове». Да, дорогая моя, недаром Пушкин писал:

Мужчины по улицам рыщут,
Даму сердца себе ищут!

– Ну, что вы! Когда же это Пушкин писал?

– Да уж писал, нас с вами не спросил. И подумать только, что Шура, молоденькая, хорошенькая, и вдруг выходит замуж. Я её матери прямо сказала: ваша Шура дура. А та: «Ах - ах, он такой интересный, и со средствами, и с положением». А я ей: «Пусть с положением, я не спорю. А что он её любит, так на это я вам прямо скажу: верить не верьте, а у него по отношению к ней простая порнография». Ну да разве эти идиотки способны понимать! Боже мой, сколько я видела на своём веку мужской подлости! Да вот ещё недавно зашла в кафе, смотрю, за столиком знакомая рожа. Генерал Кухормин. С молоденькой. Сидят, кофий пьют. А он так весь и блекочет. Стыд и срам. Я даже своё мороженое не доела, ушла и не заплатила – так мне противно стало. На другой день встречаю его у Буркаловых, отвела в сторону и говорю:

– Видела вас. Я, конечно, Софье Петровне ничего не скажу, но вам моё негодование выражаю от души.

Так этот подлец, можете себе представить, ещё оправдываться стал:

– Тут, – говорит, – ничего особенно дурного нет, человеку иногда хочется немножко встряхнуться. Я Софью Петровну глубоко ценю и уважаю, но у меня к ней нет эротических эмоции.

– Слышали вы свинью! Эмоции у него нет! К благороднейшей женщине, которая отдала ему сорок пять лет своей цветущей жизни, родила восемь человек детей, была образцовой хозяйкой (какие пироги!), которая вся в ревматизмах, в подаграх, в ишиасах, в печени, в золотухе, в желтухе, в ожирении сердца, ноги, как колоды – я сама видала. Так к такой женщине у него, изволите ли видеть, нет эротических эмоции, а к накрашенной девчонке - балаболке у него эмоции! Ведь каким надо быть подлецом, чтобы до этого договориться! Я хотела было закатить ему тут же пощёчину, да как раз пригласили к столу, так уж было неудобно.

Ах, многое могла бы я вам рассказать об этих «подлецах».

Вот, например, жил в нашем городе один помещик Колышев.

Человек богатый, но рыло – прямо, что говорится, естественное.

Пузатый, нос трубой, вечно рот разинут, и язык набекрень.

И целые дни за дамами бегал.

Пойдёт в ресторан – там уже его четверо ждут. Пойдёт в кафе – там пятеро в окошко высматривают, не идёт ли.

– Позвольте, так ведь это выходит, что дамы за ним бегали, а не он за ними?
– Ну, знаете, так всё повернуть можно. Если этот негодяй просит, умоляет, заклинает прийти, так, конечно, не у всякой женщины хватит духа отказать.

                                                                                                                                                                               Подлецы (отрывок)
                                                                                                                                                                                Автор: Н. А. Тэффи