На разных авиалиниях ))

Мой Дон Кихот! Вы многих дам - мечта!
Хоть я, увы, совсем не Дульсинея...
Удар-р... отскок... падение... Фата!
От ужаса за вашу жизнь бледнею.

Мой Дон Кихот! Любвиобильны Вы...
Тобосской Дульсинеи оказалось мало,
И в тарантас готовы поместить, увы,
Всех стюардесс... И это лишь начало?

Мой Дон Кихот! Была готова поделить
С Тобосской Дульсинеей Вас и чувства...
Да, да... Но тарантас и Фаберже!
То обольщенья верх! Искусство!

Мой Дон Кихот! Увы, я покидаю Вас...
Мой глаз стеклянный и клюка Вам в том порука,
Счастливым для меня был час,
Когда не к мельнице, к стилу * Вы приложили руку.

* Стило - орудие письма(перо, ручка и т.д.)

                                                                                          Мой Дон Кихот! юмор
                                                                                                   Автор: Эмберг

Натали и Николай Басков - Николай (Официальный клип)

Дон - Кихот и тургеневская девушка

Зина была на этот раз как-то особенно мила и ласкова.

Она восторгалась ресницами своей приятельницы, её ногами, её чулками, её причёской, её зубами – словно видела её в первый раз.

«Чего-то ей от меня до смерти нужно, – думала Зоя. – Может быть, продулась в карты?»

– Ну, а как твой покер? – спросила она, чтобы подвинуть своего друга ближе к цели. – Давно не играла?
– Покер? – переспросила Зина. – Ах, я сейчас так далека от этого всего. Я тебе потом расскажу.

Она чуть - чуть покраснела, засмеялась и замолчала.

– Слушай, Зи, – сказала подруга, – лучше признайся сразу. Новый флирт?
– Хуже! – отвечала Зина, и опять покраснела, и опять засмеялась: – Хуже… Влюблена.
– Опять что - нибудь новое? – строго спросила Зоя.
– Отчего такой сердитый тон? – обиделась Зина. – Ты осуждаешь меня, Зо? Ты не имеешь права осуждать меня, Зо. Если бы у тебя был такой муж, как у меня, ты бы давно от него сбежала.
– Ну что ты болтаешь! – возмутилась Зоя. – Твой Вася идеальнейшее существо. Умный, добрый, внимательный. И у него такая приятная внешность.
– Дарю его тебе со всеми достоинствами. Слышишь? А я больше не могу. Я задыхаюсь…
– Ничего не понимаю, – недоумевала Зоя. – Отчего ты задыхаешься?
– Именно от его достоинств. Муж должен быть, прежде всего, товарищ, с которым можно обо всём просто и весело говорить, который понимает и флиртик, и анекдотик, и всякую милую ерунду. А ведь этот идиотский Дон - Кихот, если бы я ему рассказала что - нибудь не очень почтенное, да он бы глаза вылупил и его тут же кондрашка бы хватил. Я ему не друг, я ему не жена, я для него какая-то уважаемая тётка, которую он не смеет даже в какое - нибудь голое «Ревю» (*) повести. Ну, раз не смеешь, так я пойду с другими, которые смеют.

Зоя хлопала глазами.

– Как всё это странно! Между прочим, это, вероятно, очень приятно, когда тебя уважают.
– Это только так кажется, потому что ты этого не испытала.

Зоя поджала губы.

– Надеюсь, ты не так глупа, чтобы обидеться на мои слова, – продолжала Зина. – Скажи слава Богу, что тебя никто не уважал. Это ужасная вещь – близкий человек, который тебя уважает. Это… Это прямо свинство! Я молода, я люблю смех, шутку. Ты знаешь, этот болван боится, как бы мне не попала в руки какая - нибудь «пошлая» книжонка. Он воображает, что я буду страшно шокирована. Прямо не знаю, почему он вбил себе в голову, что я святая недотрога.
– А ты бы объяснила ему его заблуждение.
– Ну зачем же разбивать иллюзии? Если он счастлив, что ему попалась жена по его вкусу, – зачем же портить ему жизнь? Гораздо проще устраивать свою частную жизнь по своему вкусу и просить своего милого друга Зо прийти на помощь. А?
– Я так и знала, что всё к этому сведётся. То-то ты сегодня такая ласковая. Что же тебе нужно?

Зина поёжилась, облизнулась, придвинулась поближе к Зое и шепотком попросила:

– Помоги мне, Зо. Понимаешь? Обидно пропустить такой случай. Вася раскачался, наконец, пойти с каким-то приезжим приятелем пообедать и в синема. А я решила ему сказать, что проведу вечер с тобой. Ты согласна? Ты не выдашь?

Зоя нахмурилась.

– Ну нет, дорогая моя, – сказала она. – Это абсолютно невозможно.
– Почему? – с негодованием воскликнула Зина. – Почему вдруг невозможно?
– Во-первых, потому, что я не желаю помогать тебе обманывать такого достойного человека, как твой муж, а во-вторых, просто потому, что это для меня неудобно.
– Вот так друг, нечего сказать. Почему неудобно?
– Я сегодня вечером ухожу.
– Ну, так что же?
– Он может позвонить сюда и узнает, что тебя здесь нет.
– Чего ради он будет звонить? Да, наконец, мы можем сказать, что пошли в синема.
– Ах, ещё выворачиваться, выкручивался. Нет. Я слишком его уважаю, чтобы взять на себя такую гнусную роль.
– Вот уж никогда не думала, что в тебе столько подлости, – с горечью сказала Зина. – Если бы знала, ни за что бы не обратилась к тебе.

Обе помолчали, надутые.

– А, собственно говоря, зачем тебе эти алиби, раз он сам уходит? Сделай вид, что сидела весь вечер дома, и делу конец.
– А если позвонит?
– Скажешь, что вышла опустить письмо.
– Какая ты умница! Ну конечно, скажу, что была дома. Да я ведь и уйду ненадолго. Я обещала только пообедать вместе. Ведь это будет так весело, он такой забавный. Ты не думай – я очень люблю Васю. Если бы только он немножко больше понимал меня, не разводил бы эту мерихлюндию (**). Ведь это не жизнь, а какая-то мелодекламация под Эолову арфу, засахаренные звезды, а я люблю жареную колбасу с чесноком. Ну что мне делать? Пойми, я очень ценю его и ни на кого не променяю, но иногда прямо выть хочется. Ну отчего он такой? Милый, умный, благородный человек, но ни капли темперамента, не чувствует жизни, не понимает никаких ярких моментов.

Она приостановилась, подумала.

– Так как же, Зоечка? Зо, милая? Значит, советуешь просто сказать, что я буду дома сидеть?

* * *
Зоя сама открыла дверь на его звонок.

Он вошёл, такой весёлый, такой бурно радостный, что, казалось, даже стекляшки на люстре зазвенели ему в ответ.

– Тише, Васька, что с тобой, – останавливала его Зоя и сама невольно смеялась вместе с ним.
– Так трудно было уйти, ты себе представить не можешь, – говорил он, целуя попеременно обе её руки. – Я придумал для Зины, что у меня обед с приятелем. Понимаешь? Хитро? А она вдруг заявила, что в таком случае проведёт вечер с тобой. Как тебе это нравится? Я прямо голову потерял. Ну, как тут её отговоришь? Я посоветовал – ты сначала узнай, будет ли твоя Зина дома, а то проедешься даром и только расстроишься, если не застанешь. Ты, говорю, позвони ей по телефону. Ну, она решила, что, так как будет где-то неподалёку от тебя, так и зайдёт сама. Вернулась с головной болью и решила лучше пораньше лечь в постель. Значит, всё обстоит великолепно.
– Ну что за зверь! Радуется, что у его жены голова болит. Ну разве ты не зверь после этого?
– Ну это же пустяки – легкая головная боль. Если бы что - нибудь серьёзное, тогда другое дело. Ну-с, а теперь перейдём к вопросу дня. Куда мы едем? У меня настроение очень приподнятое. Прямо – раззудись, плечо, размахнись, рука. Зойка! Едем обедать. Едем обедать в какое - нибудь самое расцыганское место. Идёт? Ну! Живо! Шляпу! Подожди, подрумянь мне сначала губы.
– Тебе? Губы? Что за ерунда?
– Ну да. Твоими губами, глупая, бестолковый гусь! Ух, до чего хорошо жить на свете!

* * *
Так, между прочим, всегда бывает – когда людям хочется поговорить, они отправляются в ресторан с музыкой.

Музыка мешает, заглушает голоса. Приходится по три раза переспрашивать, выжидать паузы, иногда с нетерпением и раздражением. И всё - таки почему-то идут беседовать в ресторан с музыкой.

Зоя деловито выбрала место поближе к эстраде. Сели.

Она с удовольствием и сочувствием смотрела на сияющую физиономию мужа своей приятельницы.

– Что, кот - Васька, рад?
– Ужасно рад!

У него было выражение лица собаки, махающей хвостом во все стороны.

– Рад!

Было очень весело. Похохотали, выпили немало.

– Хорошо жить на свете?
– Очень даже недурно, – ответила Зоя. – Почаще бы так.

Он промолчал и посмотрел на часы.

– Что? Потянуло домой? – насмешливо спросила Зоя.
– Нет, время ещё есть. Я скажу, что мы были в синема, а потом прошлись пешком. Ночь такая чудесная.
– Вот так чудесная, дождь как из ведра.
– Неужели? – удивился он. – Хорошо, что вы обратили моё внимание на это обстоятельство. Ну, так я скажу, что мы зашли в кафе. Одним словом – по вдохновению.
– Ну конечно. По вдохновению выходит лучше всего.
– Н-да. Хотя я раз по вдохновению так наврал, что прямо сам испугался. А она, бедненькая, даже не заметила.
– Вам, кажется, очень её жалко? – сочувственно спросила Зоя.

Он отвёл глаза в сторону и задумался.

– Это чудесный, милый человечек, – сказал он. – Я её очень, очень люблю. Но мы так мало подходим друг к другу. Ну, вот вы нас обоих отлично знаете. Скажите – можно ли поискать более резкие контрасты, чем мы с ней? Я – полноценный пошляк, люблю нашу маленькую, подленькую жизнь, я легкомысленный – живи и жить давай другим. А она, Зина, это – тургеневская девушка, чистая, трепетная. Она вся как насторожившаяся лань. Мне всегда страшно вспугнуть её. Я всегда начеку, всегда осторожен, всегда боюсь, не брякнуть бы при ней чего - нибудь неладного. Зо, дорогая моя, вы умная женщина, вы меня поймёте. Вы представить себе не можете, как это всё иногда тяготит. Как бы я был счастлив, если бы Зина не только любила меня, но и знала, и понимала. Но она никогда не поймёт меня и никогда не простит. Я бы даже согласен был на её неверность, конечно, мимолетную, несерьёзную, – мы бы тогда лучше поняли друг друга, и крепче спаяла бы нас на… чего вы смеётесь? Вы не слушаете моей горькой исповеди?

Зоя сдерживалась и не могла сдержать смеха. Подбородок и щёки дрожали, на глаза навёртывались слёзы.

– Васенька! Милый! Прости! Я… мне сегодня мой дантист рассказывал пресмешную штуку. Это, конечно, не имеет никакого отношения… Среди его пациентов есть парочка – муж и жена. Муж вставил себе зубы потихоньку от жены. Жена скрывает от мужа, что у неё фальшивые зубы. Оба просили дантиста не выдавать их. Отсюда масса неудобств. Каждый прячется, запирается от другого, когда совершает свой туалет. Дантист говорит: «Вот, в моих руках наладить это дело, позвать их обоих вместе и открыть тайну. И как бы это упростило их жизнь! А не могу, – связан словом».

– Почему вам вспомнилась эта ерунда? – удивился Васенька.
– Сама не знаю, – весело отвечала Зоя. – Ну, а теперь пойдём. Бедная Зинушка заждалась.

                                                                                                                                                        Дон - Кихот и тургеневская девушка
                                                                                                                                                                      Автор: Н. А. Тэффи
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) я для него какая-то уважаемая тётка, которую он не смеет даже в какое - нибудь голое «Ревю» - «Голое ревю» («nude revue») относится к типу театральных представлений, популярных в конце XIX — первой половине XX века, особенно в странах Западной Европы и Северной Америки. Это были шоу, включающие элементы бурлеска, варьете и театрализованных постановок, часто отличавшиеся откровенными костюмами актрис и сценическими номерами, подчёркивающими эротизм. Такие представления изначально возникли как форма развлечения для мужской аудитории и имели целью привлечь внимание зрелищностью и сексуальностью.«Голое ревю», таким образом, ассоциируется с театром развлечений, ориентированным преимущественно на взрослых зрителей и содержащим сцены обнажённости либо демонстрации женского тела в качестве основной эстетической составляющей спектакля.

(**) Если бы только он немножко больше понимал меня, не разводил бы эту мерихлюндию - «Мерехлюндия» — разговорное шутливое слово, означающее печальное, грустное настроение, меланхолию. Слово привнёс в русский язык Антон Павлович Чехов.

В излишестве мистической чувствительности

Привет, король бубновой масти.
Ты появился в октябре,
И я искала слово «счастье»
В большом толковом словаре.

Напрасно плакали чернила
На строчках странного письма…
Я не спрошу о том, что было, —
Я всё придумаю сама.

Я всё придумаю, как надо,
Ни в чём не буду обличать —
На лбу твоём — моя помада,
Как всепрощения печать.

                                                      Привет, король бубновой масти
                                                           Автор: Екатерина Горбовская

Гаданье.

– Мамочка, за мной зашли Вера Ивановская и Катя Фиш. Можно нам пойти ко всенощной?

Надя говорит равнодушным тоном, но лицо у неё напряжённое, уголки рта дрожат.

– Идите, – отвечает мать. – Что это вдруг такая религиозность обуяла? Подозрительно что-то…

Надя слегка краснеет и, быстро повернувшись, уходит из комнаты.

В передней взволнованным шёпотом расспрашивают её нескладная дылда Катя Фиш и маленькая, юркая Вера.

– Можно! Можно! Позволила! Идём.

Надя быстро одевается. Сердце стучит. Страшно. Ещё одумаются и вернут. Выбежали на улицу.

– Нехорошо только, что у нас платья такие короткие. Подумает, что девчонки, и не станет серьёзно гадать.
– Ерунда, – утешает Вера. – На платье она внимания не обратит, а лица-то у нас не молоденькие.
– В пятницу, когда я шла из гимназии, меня один извозчик барыней назвал, – хвастает дылда Катя. – Честное слово! Ей - богу!
– Надо было всё - таки хоть косы подколоть, – беспокоится Надя. – А то она не отнесётся серьёзно.
– Нет, нет, не беспокойся, она очень серьёзная. Она горничной Фене всю правду сказала. И привораживать умеет, и всё.
– Привораживать?

Надя задумалась. Хорошо бы кого - нибудь приворожить.

Вчера мадам Таубе рассказывала маме про своего дядю графа Градолли, который всегда в Париже живёт. Старый богач. Вот бы его приворожить.

Граф Градолли!

Ну, есть ли что на свете красивее такой фамилии!

Графиня Градолли.

Надежда Александровна Градолли! Молодая красавица графиня…

– Тише, тише! Осторожно, тут ступеньки, – шепчет дылда. – Вот в этот подвал.
– В подвал? – пугается Надя. – Нет, я в подвал ни за что не полезу!
– Бою - усь! – пищит Вера. – А ты не спутала: это тот самый подвал?
– Ну, конечно. Мне горничная Феня показывала.
– Бою - усь!
– Ну, так нечего было и затевать, – демонстративно поворачивается дылда. – Жалко, что связалась.
– Как же быть? – томится Надя. Ступеньки подвала ослизлые, щербатые. На дверях – рваная клеёнка и мочалка. Но с другой стороны, что может быть красивее фамилия Градолли!.. Молодая графиня Градолли…
– Всё равно: уж раз решили, так пойдём.

В подвале пахнет щами и прелыми досками.

– Вам кого надо? – спрашивает тощий мужик в лиловой рубахе.

Подруги молчат. Им неловко и страшно сказать, что нужна гадалка. Мужик ещё рассердится.

– Мы, наверно, не туда попали, – испуганно шепчет Вера и тянет Надю за рукав к выходу.
– Да им, верно, Дарью Семёновну нужно, – захрипел чей-то голос из-за печки. – Дарья! К тебе, что ли?
– Господи! Да их тут целая шайка! – волнуется Надя. Из-за перегородки показывается рябая бабья рожа; тёмные внимательные глаза искоса приглядываются.
– Что, барышни, погадать, что ли? Только я ведь этим не занимаюсь. Это вам кто же сказал-то?
– Феня… Феня сказала.
– Феня? Рыжая, что ли?
– Да… да…
– Ну, уж так и быть. Только деньги вперёд. Тридцать копеек за каждую. Пожалте-с.

За перегородкой стояла узкая железная кровать, стол, покрытый красной бумажной скатертью, и два кресла без всякой покрышки, – просто одно мочальное содержимое.

На одно кресло села сама гадалка. На другое указала Кате, в которой сразу определила предводителя.

– На бубновую даму. Для сердца – удивит дорога. Через денежное предприятие червонный разговор в казённом дом. В торговом деле – бубновый человек вредит.

Дылда испуганно выкатила глаза. Торговых дел у неё не было, но всё - таки пугало, что бубновый человек вредит.

– Теперь на которую? – скучающим голосом спросила гадалка.

Надя покраснела, засмеялась от смущения.

– Не можете ли вы… мне говорили… я бы хотела приворот.
– Приворот? – ничуть не удивилась гадалка. – За это особливо двугривенный. Деньги вперёд. На чьё имя?
– Меня… Надеждой зовут.
– А кого имярека-то?
– Что?
– Кого привораживать-то?
– Он… его… графа Градолли.
– А имя-то как?
– Имя? А имя я не знаю.
– Ну, как же так, без имени-то. Без имени трудно. Некрепко выйдет.

Гадалка озабоченно пожевала губами и вдруг запричитала:

– На синем море, на червонном камне лежит доска, под доской – тоска. Отвались доска, подымись тоска по морям, по долам, по зелёным лесам, пади тоска на сердце раба Божьего Гре… Гра… Грыдоли (ишь, как неладно выходит!), истоми его, иссуши его, чтоб он спать не спал, чтоб он есть не ел, чтоб он пить не пил, по рабе Божьей Надежде сох. Аминь, аминь, аминь. Тьфу, тьфу, тьфу. Раба Божья Надежда, плюнь три раза.

Надя нагнулась, добросовестно плюнула три раза под стол и вытерла губы.

На улицу вышли какие-то подавленные.

– Всё-таки она поразительно верно говорит! – ёжилась дылда от страха сверхъестественного. – Этот бубновый человек – это, наверное, доктор Крюкин. Он всегда рад повредить. Или батюшка. «Я тебе, Фиш Екатерина, после праздников кол влеплю» (*). Наверное, бубновый – это батюшка. Поразительно верно говорит. И как это она так может!
– Бою - усь! – повизгивает Вера.

Надя молчит. Ей не по себе. Связалась с этим Градолли, а вдруг он рожа!

* * *
Через два дня, за вечерним чаем, мать передала Наде флакончик духов.

– Это тебе мадам Таубе оставила. Она сегодня, бедненькая, в Париж уезжает. Расстроена ужасно.
– Почему расстроена?
– Телеграмму получила: дядя её заболел. Помнишь, она рассказывала, – граф Градолли? Бедный старичок. Жалко, столько добра делал.
– А… а что с ним? – спрашивает Надя дрожащим голосом.
– Неизвестно что. Вдруг почувствовал себя худо. Должно быть, не выживет.

Надя вся застыла.

Вот оно! Вот оно, началось! Отвалилась доска, привалилась тоска! Господи, что мне теперь делать?!

– Мамочка, а разве он хороший, этот граф?
– Да, он известный благотворитель. Добрый старичок.

«За что я погубила его? За что? – терзается Надя. – Добрый, милый старичок, прости ты меня, окаянную! Ведь, он даже о моём существовали не знает, и вдруг, откуда ни возьмись, отвалилась доска и навалилась тоска. И помочь нельзя. И не знают, как лечить!»

– Мамочка! Они его, наверное, неправильно лечат. Мамочка, ему, может быть, жениться хочется? А они не понимают.
– Что-о? Что ты за вздор болтаешь?

Лицо у Нади такое несчастное, такое расстроенное.

– Если бы я знала, что можно сделать отворот против приворота, я бы не пожалела всего своего состояния!..
– Какой отворот? Какое у тебя состояние? Ничего не понимаю.
– Шестьдесят пять… ко… копе… ек…
– Господи! Да она плачет!

Мать быстро подбежала к телефону и, не спуская глаз с рыдающей Нади, нажала кнопку «А» и вызвала доктора Крюкина.

                                                                                                                                                                                              Гадание
                                                                                                                                                                                     Автор: Н. А. Тэффи
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Или батюшка. «Я тебе, Фиш Екатерина, после праздников кол влеплю» - Батюшка, в смысле священник, преподающий девочкам в гимназии предмет "Закон Божий".

Всё тот же вопрос в  широком спектре правительств

Один лишь вор —
Желает вам Добра!
Все остальные —
Думают о пользе
Лишь о своей!
И только для себя!
А вы —
Там не стоИте!
Даже возле…
Нужно врачу —
Чтоб были вы больны…
Беда у вас?
— Нужны вы адвокату…
Милиции —
Преступники нужны!
Чтоб вы бы
Ими стали —
Очень надо!
Один лишь
Только вор —
Желает вам:
Добра,
Здоровья,
Благосостоянья!
Но почему-то
Именно ворам
Все люди
Причисляют
Злодеянья…

                                     Про воров…
                            Автор: Евгений Туев

ВИА "ПЕСНЯРЫ". Эмигрантская песня. Видеоклип на стихи М Богдановича

Ке фер  ? Что делать ? (от фр. que faire? прим. редактора)

Рассказывали мне: вышел русский генерал - беженец на плас де ла Конкорд, посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на магазины, на пёструю говорливую толпу, – почесал в переносице и сказал с чувством:

– Всё это, конечно, хорошо, господа. Очень даже всё это хорошо. А вот… ке фер? Фер то ке?

Генерал – это присказка.

Сказка будет впереди.

* * *

Живём мы, так называемые лерюссы / русские (от фр. le russe) прим. редактора / самой странной на другие жизни не похожей жизнью.

Держимся вместе не взаимопритяжением, как, например, планетарная система, а вопреки законам физическим – взаимоотталкиванием.

Каждый лерюсс ненавидит всех остальных, столь же определённо, сколь остальные ненавидят его.

Настроение это вызвало некоторые новообразования в русской речи. Так, например, вошла в обиход частица «вор», которую ставят перед именем каждого лерюсса.

– Вор - Акименко, вор - Петров, вор - Савельев.

Частица эта давно утратила своё первоначальное значение и носит характер не то французского «le» для обозначения пола именуемого лица, не то испанской приставки «дон».

– Дон - Диего, дон - Хозе.

Слышатся разговоры:

Вчера у вора - Вельского собралось несколько человек. Был вор - Иванов, вор - Гусин, вор - Попов. Играли в бридж. Очень мило.

Деловые люди беседуют:

– Советую вам привлечь к нашему делу вора - Парченку. Очень полезный человек.
– А он не того… Не злоупотребляет доверием?
– Господь с вами! Вор - Парченко? Да это честнейшая личность! Кристальной души.
– А может быть лучше пригласить вора - Кусаченко?
– Ну, нет, этот гораздо ворее.

Свежеприезжего эта приставка первое время сильно удивляет, даже пугает.

– Почему вор? Кто решил? Кто доказал? Где украл?

И его больше пугает равнодушный ответ.

А кто ж его знает – почему, да где… Говорят вор, ну и ладно.

– А вдруг это неправда?
– Ну вот ещё! А почему бы ему и не быть вором?

И действительно – почему?

* * *

Соединенные взаимным отталкиванием лерюссы, определённо разделяются на две категории – на продающих Россию и на спасающих её.

Продающие живут весело. Ездят по театрам, танцуют фокстроты, держат русских поваров, едят русский борщ и угощают им спасающих Россию.

Среди всех этих ерундовых занятий совсем не брезгают своим главным делом, и если вы захотите у них справиться, почем теперь и на каких условиях продаётся Россия, вряд ли смогут дать толковый ответ.

Совсем другую картину представляют собой спасающие. Они хлопочут день и ночь, бьются в тенетах политических интриг, куда то ездят и разоблачают друг друга.

К «продающим» относятся добродушно и берут с них деньги на спасение России. Друг друга ненавидят бело - калённой ненавистью.

– Слышали – вор Овечкин какой оказался мерзавец! Тамбов продаёт.
– Да что вы! Кому?
– Как кому? Чилийцам.
– Что?
– Чилийцам – вот что.

– А на что чилийцам Тамбов дался?
– Что за вопрос! Нужен же им опорный пункт в России.
– Так ведь Тамбов то не Овечкинский, как же он его продаёт?
– Я же вам говорю, что он мерзавец. Они с вором Гавкиным ещё и не такую штуку выкинули: можете себе представить – взяли да и переманили к себе нашу барышню с пишущей машинкой, как раз в тот момент, когда мы должны были поддержать Усть - Сысольское правительство.
– А разве такое есть?

– Было. Положим недолго. Один подполковник – не помню фамилии – объявил себя правительством. Продержался всё таки полтора дня. Если бы мы его поддержали во время, дело было бы выиграно. Но куда же сунешься без пишущей машинки. Вот и проворонили Россию. А всё он – вор Овечкин. А вор Коробкин – слышали? Тоже хорош! Уполномочил себя послом в Японию.

– А кто же его назначил?

– Никому не известно. Уверяет, будто было какое-то Тирасполь - Сортировочное правительство. Существовало оно минут пятнадцать, двадцать, так… по недоразумению. Потом само сконфузилось и прекратилось. Ну а Коробкин как раз тут как тут, за эти четверть часа успел всё это обделать.

– Да кто же его признаёт?
– А не всё ли равно. Ему главное нужно было визу получить – для этого и уполномочился. Ужас!
– А слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят!
– Кем?
– Неизвестно.
– А у кого?

– Тоже неизвестно. Ужас!
– Да откуда же вы это узнали?
– Из радио. Нас обслуживают два радио – советское «Соврадио» и украинское «Украдио». И наше собственное первое европейское – «Переврадио».
– А Париж как к этому относится?
– Что Париж! Париж известно, как собака на Сене. Ему что.
– Ну, а скажите, кто - нибудь что - нибудь понимает?
– Вряд ли. Сами знаете – ещё Тютчев сказал, что «умом Россию не понять», а так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится, то и остаётся махнуть рукой. Один из здешних общественных деятелей начал, говорят, животом понимать, да его уволили.

– Н-да-м…
– Н-да-м…

Посмотрел, значит, генерал по сторонам и сказал с чувством:

– Всё это, господа, конечно, хорошо. Очень даже всё это хорошо. – А вот ке фер? Фер - то ке?

Действительно – ке?

                                                                                                                                                                                        Ке фер ?
                                                                                                                                                                              Автор: Н. А. Тэффи

( кадр из фильма «Объяснение в любви» 1977 )

Отцы и сыны

Я в кабаке сорю деньгами,
Сегодня пьян, гуляю я,
Отводим душу мы с друзьями
Эх, лейся водочка моя!

Открыты души нараспашку,
Как много хочется сказать,
И каждый рвёт свою тельняшку,
И вспоминает чью-то мать ,…

Поёт кабацкая певица,
Патлатый  лабух  душу рвёт ,
И сигаретный дым клубится ,
И водочка рекой течёт …

Пылит  куплеты  шансоньетка,
Маэстро лупит в инструмент,
Вся мокрая на нём жилетка,
Мерцает огоньками свет,…

Плывёт мужицкая беседа,
Официант спешит опять,
Шашлык, салаты, винегреты…
Нам подавать и наливать…

Румяны, красны наши лица,
В нас бьёт энергия ключом,
Всё голосит шансон девица,
А лабуху всё нипочём…

                                                  Я в кабаке сорю деньгами (отрывок)
                                                                Автор: Евгений Кедров

9 класс - Грибоедов А.С. - Горе от ума - Монолог Чацкого (1952) - М.Царёв

Карьера Сципиона Африканского

Театральный рецензент заболел. Написал в редакцию, что вечером в театр идти не может, попросил аванс на поправление здоровья и обстоятельств, но билета не вернул.

А между тем рецензия о спектакле была необходима.

Послали к рецензенту, но посланный вернулся ни с чем. Больного вторые сутки не было дома.

Редактор заволновался. Как быть? Билеты все распроданы.

– Я напишу о спектакле, – сказал печальный и тихий голос.

Редактор обернулся и увидел, что голос принадлежит печальному хроникёру, с уныло - вопросительными бровями.

– Вы взяли билет?
– Нет. У меня нет билета. Но я напишу о спектакле.
– Да как же вы пойдёте в театр без билета?
– Я в театр не пойду, – всё так же печально отвечал хроникёр, – но я напишу о спектакле.

Подумали, посоветовались и положились на хроникёра и на кривую.

Через час рецензия была готова:

«Александрийский театр поставил неудачную новинку „Горе от ума“, написанную неким господином Грибоедовым. (Зачем брать псевдонимом такое известное имя?) Sic!..*» * Так! (лат.)

– А ведь он ядовито пишет, – сказал редактор и продолжал чтение:

«Написана пьеса в стихах, что наша публика очень любит, и хотя полна прописной морали, но поставлена очень прилично (Sic!). Хотя многим здравомыслящим людям давно надоела фраза вроде „О, закрой свои бледные ноги“, как сочиняют наши декаденты. Не мешало бы некоторым актёрам и актрисам потвёрже знать свои роли (Sic! Sic!)».

«А ведь и правда, – подумал редактор. – Очень не мешает актеру знать потвёрже свою роль. Какое меткое перо!»

«Из исполнителей отметим г-жу Савину, которая обнаружила очень симпатичное дарование и справилась со своей ролью с присущей ей миловидностью. Остальные все были на своих местах.

Автора вызывали после третьего действия. Sic! Sic! Transit! (**) ** Так! Так! Проходит (лат.)

Сципион Африканский»

– Это что же? – удивился редактор на подпись.
– Мой псевдоним, – скромно опустил глаза печальный хроникёр.
– У вас бойкое перо, – сказал редактор и задумался.

* * *
Наступили скверные времена. Наполнять газету было нечем. Наняли специального человека, который сидел, читал набранные статьи и подводил их под законы.

«Пять лет каторжных работ! Лишение всех прав! Высылка на родину! Штраф по усмотрению! Конфискация! Запрещение розничной продажи! Крепость!»

Слова эти гулко вылетали из редакторского кабинета, где сидел специальный человек, и наполняли ужасом редакцию.

Недописанные статьи летели в корзину, дописанные сжигались дрожащими руками.

Тогда Сципион Африканский пришёл к растерянному редактору и грустно сказал:

– У вас нет материала, так я вам приведу жирафов.
– Что? – даже побледнел редактор.
– Я приведу вам в Петербург жирафов из Африки. Будет много статей.

Недоумевающий редактор согласился.

На другой же день в газете появилась интересная заметка о том, что одно высокопоставленное африканское лицо подарило одному высокопоставленному петербургскому лицу четырёх жирафов, которых и приведут из Африки прямо в Петербург сухим путём. Где нельзя – там вплавь.

Жирафы тронулись в путь на другой же день. Путешествие было трудное.

По дороге они хворали, и Сципион писал горячие статьи о способе лечения зверей и апеллировал к обществу покровительства животным.

Потом написал сам себе письмо о том, что стыдно думать о скотах, когда народ голодает.

Потом ответил сам себе очень резко и, в конце концов, так сам с собой сцепился, что пришлось вмешаться редактору, который боялся, что дело кончится дуэлью и скандалом. Еле уломали: Сципион согласился на третейский суд.

А жирафы, между тем шли да шли. Где-то в Калькутте, куда они, очевидно, забрели по дороге, у них родились маленькие жирафята, и понадобилось сделать привал.

Но природа, окружающая отдыхавших путников, была так дивно хороша, что пришлось поместить несколько снимков из Ботанического сада.

Кто-то из подписчиков выразил письменное удивление по поводу того, что в Калькутте леса растут в кадках, но редакция казнила его своим молчанием.

Жирафы были уже под Кавказом, где туземцы устраивали для них живописные празднества, когда редактор неожиданно призвал к себе Сципиона.

– Довольно жирафов, – сказал он. – Теперь начинается свобода печати. Займёмся политикой. Жирафы не нужны.
– Господи! Куда же я теперь с ними денусь? – затосковал Сципион с таким видом, точно у него осталось на руках пятеро детей, мал мала меньше.

Но редактор был неумолим.

– Пусть сдохнут, – сказал он. – Мне какое дело. И жирафы сдохли в Оренбурге, куда их зачем-то понесло.

* * *
Журналистов не пустили в Думу, и газета, в которой работал Сципион, осталась без «кулуаров».

Настроение было унылое.

Сципион писал сам себе телеграммы из Лондона, Парижа и Берлина, где сообщал самые потрясающие известия, и в следующем номере, проверив, красноречиво опровергал их.

А кулуары всё - таки были нужны.

– Сципион Африканский, – взмолился редактор. – Может быть, вы как - нибудь сможете…
– Ну, разумеется, могу. Что кулуары – волк, что ли? Очень могу.

На следующий же день появились в газете «кулуары».

«Прекрасная зала екатерининских времён, где некогда гулял сам светлейший повелитель Тавриды, оглашается теперь зрелищем народных представителей.

Вот идёт П. Н. Милюков.

– Здравствуйте, Павел Николаевич! – говорит ему молодой, симпатичный кадет.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – приветливо отвечает ему лидер партии народной свободы и пожимает его правую руку своей правой рукой.

А вот и Ф. И. Родичев. Его высокая фигура видна ещё издали. Он весело разговаривает со своим собеседником. До нас долетают слова:

– Так вы ещё не завтракали?..
– Нет, Фёдор Измаилович, ещё не успел.

Едва успели мы занести это в свою книжку, как уже наталкиваемся на еврейскую группу.

– Ну что, вы всё ещё против погромов?
– Безусловно, против, – отвечает, улыбаясь, группа и проходит дальше.

Ожидается бурное заседание, и Маклаков (Василий Алексеевич), видный брюнет, потирает руки.

После краткой беседы с социал - демократами мы вынесли убеждение, что они бесповоротно примкнули к партии с.-д.

Вот раздалась звонкая польская речь, это беседуют между собой два представителя польской группы.

В глубине залы, у колонн, стоит Гучков.

– Какого вы мнения, Александр Иванович, о блоке с кадетами?

Гучков улыбается и делает неопределённый жест.

У входа в кулуары два крестьянина горячо толкуют об аграрной реформе.

В буфете, у стойки, закусывает селёдкой Пуришкевич, который принадлежит к крайним правым.

„Нонича, теперича, тае - тае“, – говорят мужички в кулуарах».

* * *
– «Последний Луч» меня переманивает, то есть «кулуары», – с безысходной грустью заявил Сципион.

Редактор вздохнул, оторвал четвертушку бумаги и молча написал:

«В контору.

Выдать Сципиону Африканскому (Савелию Апельсину) авансом четыреста (400) рублей, с погашением 30 %».

Вздохнул ещё раз и протянул бумажку Сципиону.

                                                                                                                                                               Карьера Сципиона Африканского
                                                                                                                                                                           Автор: Н. А. Тэффи

( кадр из фильма «Преступление и наказание» 1969 )