Под зноем южных звёзд
Что за нехитрое творенье -
Всего лишь солод и вода,
Что там компот или варенье,
Коль выпьешь кружку, господа!
Он веселит и будоражит,
В жару он жажду утолит,
В окрошке он себя покажет,
Собой залить её велит.
Он отчего, скажите, бродит,
Накрывшись пеной, как волна?
В нём дух земли под шапкой ходит,
Напившись суслом допьяна.
И отряхнув хмельную пену
С ржаных соломенных усов,
Он бродит в нас, бодря нам вены,
Снимая прочь с души засов.
Квас (отрывок)
Автор: Фомина Ольга Алексеевна
Книга вторая / Глава четвёртая / Отрывок
1
Жара. Безветрие. Черепичные крыши Константинополя выцвели.
Над городом — марево зноя. Нет тени даже в бурых пыльных садах султанского дворца.
У подножия крепостных стен, на камнях у зеркальной воды, спят оборванные люди.
Город затих. Только с высоких минаретов начинают кричать протяжные голоса — скорбным напоминанием.
Да по ночам воют собаки на большие звёзды.
Миновал год, как великий посол Емельян Украинцев и дьяк Чередеев сидели на подворьи в Перу (*).
Созваны были двадцать три конференции, — но ни мы — ни взад ни вперёд, ни турки — ни взад ни вперёд.
На - днях прибыл гонец от Петра с приказом вершить мир спешно, — уступить туркам всё, что возможно, кроме Азова, о гробе господнем лучше совсем не поминать, чтобы не задирать католиков, и, уступив, уже на сей раз стоять крепко.
На двадцать третьей конференции Украинцев сказал:
«Вот наше последнее слово: жития нам осталось в Цареграде две недели... Не будет мира — сами на себя пеняйте: флот у великого государя не в пример прошлому году... Чай, слышали...»
Для устрашения великое посольство перебралось с подворья на корабль.
«Крепость» стоял так долго в бездействии, — плесенью заросли борта, в каютах завелись тараканы и клопы, капитан Памбург совсем обрюзг от скуки.
Украинцев и Чередеев просыпались до света, почёсывались и кряхтели в душной каюте.
Надевали прямо на исподнее татарские халаты, выходили на палубу...
Тоска, — над тёмным ещё Босфором, над выжженными холмами разливалась безоблачная заря, таящая зной.
Садились закусывать. Квасу бы с погребицы... Какой чорт! — ели вонючую рыбу, пили воду с уксусом, — всё без вкуса.
Капитан Памбург, пропустив натощак чарку, прохаживался в одних подштанниках по рассохшейся палубе.
Выкатывалось оранжевое солнце.
И скоро нестерпимо было глядеть на текучую воду, на лениво колыхающиеся у берега лодки с арбузами и дынями, на меловые купола мечетей, на колющие глаза полумесяцы в синеве.
Доносился шум голосов, крики, звонки продавцов из узких переулков Галаты.
— Емельян Игнатьевич, ну, что тебе пользы от меня, — говорил дьяк Чередеев, — отпусти ты меня... Пешком уйду...
— Скоро, скоро домой, потерпи, Иван Иванович, — отвечал Украинцев, закрывая глаза, чтобы самому не видеть опостылевшего города.
— Емельян Игнатьевич, на одно бы согласился: в огороде, в лебеде, в прохладе полежать... (И без того длинное, узкобородое лицо Чередеева совсем высохло от жары и тоски, глаза завалились.) У меня в Суздале домишко... На огороде две берёзы старых, — во сне их вижу... Утречком встанешь — пошёл скотинку взглянуть, ан её уже выгнали на луг... Пойдёшь на пасеку, — трава по пояс... На речке мужики идут бреднем... Бабы стучат вальками (**). Приветливо...
— Ай, ай, ай, да, да, да, — кивал морщинистым лицом великий посол.
— На обед — пирог с соминой...
Украинцев, покачиваясь, не открывая глаз:
— Сомина — жирновато, Иван Иванович... По летней поре — ботвинью... Квасок мятный...
— Хороша уха из ершей, Емельян Игнатьевич...
— И его чистить нельзя, ерша, как есть, сопливого надо варить. Сварил — долой и туда — стерлядь...
— Какое государство, боже мой! Ну, а здесь, Емельян Игнатьевич? Истинно — бусурмане. Так, марево какое-то. И гречанки здесь — истинно сосуд мерзостей...
— Вот этого тебе бы надо избегать, Иван Иванович.
У Чередеева на большом носу, как просо, проступал пот. Глаза глубже заваливались.
От берега к кораблю шёл шестивёсельный сандал, покрытый ковром. Капитан Памбург вдруг закричал хрипло:
— Боцман, свистать всех наверх! Давай трап.
На сандале подплыл, торопливо шлёпая туфлями, — взобрался по трапу Соломон, один из подьячих великого визиря, быстрый в мыслях и в движениях тела, со скуластым лицом, приплюснутым носом.
Живо обшарил глазами корабль, живо, — ладонь — ко лбу, к губам, к сердцу, — заговорил по-русски:
— Великий визирь просит спросить про твоё здоровье, Емельян Игнатьевич... Боится, что тебе тесно на корабле. С чего разгневался на нас?
— Здравствуй, Соломон, — ответил Украинцев, как можно не спеша, — скажи и ты про здоровье великого визиря... Всё ли у вас слава богу? (При сих словах приоткрыл острый глаз.) А нам и здесь хорошо. По дому соскучились. Всего дому-то здесь — пятьдесят футов под ногами.
— Емельян Игнатьевич, можно в сторонку?
— Отчего же, можно и в сторонку. — Кашлянув, сказал Чередееву и Памбургу: — Отойдите от нас. — И сам отступил в тень паруса.
Соломон улыбкой открыл корявые дёсны:
— Емельян Игнатьевич, я ваш истинный друг, врагов ваших по пальцам знаю... (Замелькал перстами перед носом Украинцева, — тот только: «Так, так».) Над их происками смеюсь... Не будь меня, Диван бы и говорить с вами перестал... Удалось мне повернуть дело, — великий визирь хоть завтра подпишет мир... Бакшиш надо дать кое - кому...
— Вот как? — повторил Украинцев. Всё теперь было понятно. Один грек, состоявший у него на жалованьи, вчера донёс, что в Константинополь вернулся из Парижа французский посол и было собрание Дивана — султанских министров — и они получили большие подарки. Емельян всю ночь, мучаясь от жары и тараканов, думал: «К чему бы сие? Не иначе, как снова втравляют турок в войну с австрийским цезарем. А посему туркам надо развязать руки с московскими делами...»
— Что ж, бакшиш — дело десятое... Ты вот что скажи великому визирю: — ждём-де мы только попутного ветра. Будет мир — хорошо, не будет — ещё нам лучше... А миру быть так... (Твёрдо из-под седатых бровей стал глядеть на Соломона). Днепровские городки мы разорим, как уговорились... Но взамен вокруг Азова быть русской земле на десять дней верхового пути. Это твёрдо.
Соломон, испугавшись, как бы совсем бакшиш не ушёл от него, — русские, видимо, знали больше, чем надо, — схватил великого посла за рукава. Начал спорить. Пошли в каюту.
Памбург, зная, что много глаз глядят в подзорные трубы на «Крепость», послал матросов на мачты — будто бы готовить паруса к походу. Емельян на минуту показался из каюты.
— Иван Иванович, приберись, в город поедем.
И скоро сам вышел при парике и шпаге. Соломон подхватывал его за локти, когда спускались по трапу в сандал.
После полудня впервые за много дней лениво плеснулся узкий вымпел на корабле. Далёкие холмы стало затягивать бесцветной мглой.
Синева неба будто насыщалась пылью, заволакивало город. Начал дуть ветер из пустыни.
На другой день был подписан мир.
из исторического романа Алексея Николаевича Толстого - «Пётр Первый»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) Миновал год, как великий посол Емельян Украинцев и дьяк Чередеев сидели на подворьи в Перу - Пера, генуэзская колония в Константинополе.
(**) Бабы стучат вальками - Плоский деревянный брусок с ручкой для выколачивания белья при полоскании или для катания белья на скалке.
