Дверь первая. Вампир.

Привратник слышит: где-то за углом
в сверчковой темноте звенят трамваи.
Привратник стар: он ни добро, ни зло,
он человек, который открывает.
Он знает, что однажды в октябре
по воле Древних, неподвластной воле
ему дадут шесть запертых дверей,
и на губах появится вкус соли,
вкус крови и смятение в груди,
вороны горя, бражники печали.
Горит табличка с номером один.
Привратник краем глаза замечает,

как бесится за дверью красный свет
и в щели проникает огоньками.
Какие мысли бродят в голове
того, что пробуждается веками
для Ночи Всех Святых, по колдовству,
когда гнилой мертвец встает из гроба?
Кого они хотят, кого зовут?
Привратник франт, привратник смотрит в оба.
Жилет, часы, осиновая трость,
на пальцах искры — дети саламандры.
Всё, началось, а вот и первый гость,
мужчина, долгожданный гость Самайна.

Ползуче из неведомых глубин
клубится речь, затягивает илом.
"Была жена, и я её любил,
была жена - она меня любила.
И двое замечательных ребят
порхали беззаботно, как стрекозки.
Жену убили, я винил себя,
но больше ненавидел отморозков,
трусливых, отвратительных, живых.
И я вставал на след собакой гончей,
а как бы, сударь, поступили вы?
Я отсыкал убийц в капкане ночи.
Свершилась месть, был щедрым мой улов.
Я вскрыл их вены, вскрыл шутя, как ящик.
Глотал их кровь, о да, глотал их кровь,
захлёбывался — это даже слаще.

Потом почти не помню ничего:
я хохотал до полного бессилья.
Текли минуты струйкой чёрных вод.
Пригрела, приютила камарилья.
Мне хорошо, но в листопадный шум
я в новой жизни чувствую изъяны.
Привратник, пропустите, вас прошу.
Я должен знать, что стало с сыновьями,
не потревожу, дьявол сохрани,
родная кровь любой священней крови.
Но должен видеть — счастливы они,
не веря ни в вампиров, ни в героев".

По ткани неба звёздчатый бадьян
разбросан мотыльками суеверий.
Привратник ни палач и ни судья.
Он страж, он просто открывает двери.
От славословий мир осоловел,
хватают фонари руками Шивы.
Привратник резко открывает дверь,
и думает, что совершил ошибку.

Он знает, что позднее в октябре,
похожие на склепы и могилы,
призывно распахнутся пять дверей,
и на губах появится вкус силы,
пьянящий, обжигающий как спирт.
Глядит старик, подслеповато щурясь,
как быстро удаляется вампир,
ныряет в рот колодцев тенью щучьей
без пропуска, бумажных волокит.
Хранитель пограничья (не конвойный)
нащупывает языком клыки.
Зудят клыки.
Горит табличка с "двойкой".

Резная Свирель (с)

The Maker

Дверь третья. Призрак.

Висит табличка с круглой цифрой "три".
Привратник ждёт, когда наступит утро,
он болен, он поймал бессонный трип и чувствует себя Хомою Брутом.

Ужасный гость появится вот-вот,
четвёртый, пятый, нелюди, не-люди.
Потом возьмёт отгул на целый год, и всё забудет,
точно всё забудет.

Ведь, правда, что-то надо забывать,
терять в метро, упрятывать в кармашки.
Прекрасная получится глава, где только лето, феи и ромашки,
где весел страж, не одинок, богат,
целует муза, выпадает бинго. Но сказки открывают двери в ад,
и не всегда милы и безобидны.

Летит копьё, на острие копья
бег кролика, испуг дрожащей лани.
Привратник в рваном облаке тряпья,
в закрученной чалме как после бани.
Перо орла и модные очки.
В часах "вчера" встречается с "сегодня".
За гостя кто-то держит кулачки на небе, или, может, в преисподней.

Пока минуты водят хоровод, гадает страж по стеклам запотелым,
какое тело будет у Того,
и будет ли вообще у гостя тело?

И город вдруг текучий как река,
и дверь не дверь — сверкающая призма.
От стража сантиметрах в сорока стоит, верней, парит печальный призрак.

"Когда-то ночь была желанней дня.
Я обожал крахмальные манжеты.
Немного спал,
но много сочинял,
в деталях, в мелочах искал сюжеты.

Снимая у известного врача
квартиру задарма,
но с неким шиком,
я буквами-костяшками стучал на допотопной пишущей машинке.

Прохладу в окна приносил канал,
и я почти добрался до финала,
но не сумел изобрести финал,
такой, чтоб до мурашек пробирала,
до слёз, до боли каждая строка,
чтоб критики толпились у парадной.

По-моему, простыл на сквозняках,
лечился, но скончался в лихорадке.

Стоп.
Оказалось, это не конец.
Тащили скарб, выбрасывали книги.
Какой-то избалованный малец свернул из них кулёчек для клубники
и перемазал соком всё вокруг, как будто он водил руками бога.

Логично, согласись, кому я вру.
Для славы не хватило эпилога.

Пока мы здесь, пока играет блюз,
наш лист не должен оставаться белым.
Пусти меня, Привратник, я молю,
закончить незаконченное дело.

Ни кровожадный деспот, ни маньяк, признаний не вытаскивал под пыткой.
На горизонте вечность у меня, чего-чего,
а времени в избытке".

Ходами землеройного крота
плетутся лабиринты под обложкой.
Привратник вспоминает: да, читал.
Реальность снова путается с ложью.

И что плохого, если дописать, довериться обманчивой химере?
И страж переставляет полюса.
Он — персонаж, он открывает двери.

Пустой бульвар зеркально искривлен,
шаги прохожих редкими мазками.
Брусчатка издаёт хрустальный звон,
как будто это вовсе и не камни,
а льдинки и сосульки с козырька,
пыльца цветов тропических растений.

Становится прозрачнее рука,
куда-то исчезает тяготенье.
И можно оттолкнуться от земли,
и в небо, в его бархатную нежность,
где Воланд, и Марго, и "Массолит",
и рукописи не горят, конечно.

Привратник — архимаг и архетип,
хранитель истин и баланса в мире.
Над набережной метрах в десяти видна табличка с номером "четыре".

Резная Свирель (с)

The Mystic's Dream · Loreena McKennitt

Дверь пятая. Демон.

Колышется табличка с цифрой "пять",
скрипучая и плоская как блинчик.
Обидно, что тебе нельзя гулять: "ты дурачок, ты больше не отличник".
Пытаешься доказывать, кричать.
Хороший день, и все давно на речке,
а ты в чулане.
Сети паучат ждут слабеньких и вкусных человечков.
И крысы ждут,
и ты пойдёшь на корм,
ты весь в поту и в земляничном мыле.
Ты узник замка Иф, ты под замком,
но что страшней всего — тебя забыли.
С корявой ветки отлетает лист,
с Привратника слетает жуткий морок.
Сон.
Снова маг, хранитель, старый лис, волшебник с крайне наглой рыжей мордой.
Рождает одуванчики стена.
И тополиный пух (готовьте спички).
Приходят мама, дочка и жена, весенние, весёлые как птички.
Так ласково: "Смотри, как ты устал, давай домой, поспи, поешь оладьи.
У нас — сады, цветы, дуга моста".
Дочь в бантиках, жена в красивом платье.
А мама, мама в крупных бигудях,
в переднике из яркого сатина.
Мир маленький, страж глупое дитя,
но лица затянула паутина.
Желейный пудинг ядовитых жал сожрал качели, лестницу и веник.
"Они ненастоящие. Как жаль".
"Ты дурачок, и ты почти поверил.
Ты здесь ещё? Не слушаться? опять?"
"Естественно, я здесь, куда я денусь".
За предпоследней дверью с цифрой пять смеётся до животных колик демон.
"Что ж, если так — мы можем сделать вид, что ты не страж
и ничего не понял.
Ты дома, и болячка не кровит, и в выходной катаешься на пони,
с мороженкой.
А клоуны чудны,
носаты. От шашлычных тянет гарью.
Мороженое пачкает штаны,
тебя никто за это не ругает,
и не пугает происками бяк, а ставят мультик и купают в ванне.
А мир — он обойдётся без тебя. Незаменимых, братец, не бывает".

Пятерка — философское число, изнанка, переписанный исходник.
Привратник (помнишь?) ни добро, ни зло,
шкала весов,
но только не сегодня.
Сегодня дышит пламенем Самайн,
танцующий мертвяк трясёт мощами.
Заполни, небо, солнцем закрома,
чтоб демон никогда не возвращался.
"Потрогай страх.
Он так давно с тобой,
нащупай дыркой в кариозном зубе".
Сон.
Новый сон про вечную любовь, и почему-то верится, что любят
Привратника и дочка, и жена,
и мама, погрустневшая, седая.
Привратник произносит имена.
Угадывая сон или гадая,
уходит демон. У фонарных шей
хандроз,
пищит сигналка истерично.
Пузырится табличка с цифрой "шесть".

Конечная осенняя табличка.

Резная Свирель (с)

Artio · Eluveitie

Птицы мои

Птицы мои, цокочущие, щебечущие, в крыльях осенних сердце моё несущие.
вы научите меня своему наречию, дайте водицы, чтобы разбавить сушь мою.
сушь мою страшную, сахарную, сахАрную, ливнем прохладно-мерцающим, словом песенным.
а позовите юродивых с музыкантами, птиц нам они не заменят, но будет весело.

звери мои, рычащие, непокорные,
в лапах когтистых память мою держащие. годы с чужого лица состружите корками,
и убегайте быстрее лесными чащами,
и убегайте, пока не пришли охотники с ружьями жадными, стрелами оперенными.
с толстыми шкурами вам ли бояться холода, бойтесь врагов и домов с золотыми бревнами.

рыбы мои, блестючие, безъязыкие,
красной наживкой голос мой проглотившие. что за печали скрывает болото зыбкое,
что за тоска вспухает в измятую тишь его?
лучше молчите.
от шелкового, нарядного вы ускользните от невода и от удочки,
ночи плесните русалкам, пускай появятся,
или утопец всплывёт с тростниковой дудочкой.

хтони мои, октябрьские, заколдованные,
смех мой оконный ухмылками серповидными, ведьминым зельем, Гоморрами и Содомами ждущие там, где стоят на полянах идолы тёмными строгими нитями, каинитами.
этими нитями спутались с полукровками.
вы посвятите меня в навсегда забытое, тянущее магнитами и верёвками.

люди мои, чувствующие и близкие,
чьи имена божества повторяют мантрами. люди, рождённые пламенем, солнцем, искрами, фениксами, драконами, саламандрами.
я обнимаю вас буквами и катренами,
я обращаю в ваш свет полумрак безлюдия.
вы возвращайтесь, когда захотите пенного, пленного или повинного словоблудия.

боги мои, непроданные, придуманные. древние руны труднопроизносимые.
я написала ещё бы, но ветры дунули и утащили в задверье меня, красивую.
а некрасивую здесь, на земле оставили.
в дебрях, в крапиве, в мыслях чертополохами. вот повяжу последний куплет на талию и побреду к началу шутом гороховым.

птицы мои. цокочущие. щебечущие.

Резная Свирель (с)

Sensual Spanish Guitar Music: REDEMPTION - Al Marconi