Господин Никто.
Непритязательные истории писателя Богомила Райнова о похождениях болгарского секретного агента Эмиля Боева в мире капитала, призванные отвлечь читателей популярных приключенческих альманахов «Подвиг» и «Искатель» от казавшегося бесконечным безвременья 70-х годов прошлого века, были изначально обречены на забвение. И все же что-то заставляло этих первых читателей – лысеющих брежневианских криптохолостяков, свидетелей йоги, мумие, прополиса, НЛО, восточных гороскопов и чайного гриба, - любовно собирать многократно прочитанные выпуски боевианы в объемистые конволюты с «владельческими» переплетами и украшать многослойный, как письма сподвижников Пахомия, ледерин твердых обложек простодушным самодельным тиснением.
Какую мудрость укрывали эти фолианты, какое тайное знание хотели сохранить и передать в – невозможное, казалось бы – будущее владельцы этих частных библиотечных собраний, нашедших последний приют на тесных антресолях хрущевок и заколоченных фанерой верандах почерневших от дождей щитовых домиков в садово-огородных фавелах? Может ли вообще быть передан этот странный опыт медленного - длиною в жизнь поколения носителей катакомбной субкультуры – вчитывания в жизнь Эмиля Боева, элегантного и меланхоличного героя своего времени, обособленного человека, денди, фланера, пневматика, практика Темной волны, призвавшего своих последователей на путь самотрансформации?
Для начала - два эпиграфа:
All which tyme to Land we shall not passe,
No although our Ship be made of Glasse
Thomas Charnock
У человека Знания нет ни чести, ни достоинства,
ни семьи, ни имени, ни родины.
Дон Хуан
«У него нет имени, у него нет даже номера...», - лукавили рекламные плакаты, зазывая на очередной еврошпионский боевик американских зрителей, успевших к 1966 году устать от экранного нашествия однообразно нумерованных секретных агентов. Разумеется, у агента «Шаровая молния» было в запасе несколько имен и пара номеров (Боб или Барт Флеминг и 077 или X117, в зависимости от прокатной версии), мало отличавших его от конкурентов (под номером 077 действовал также секретный агент Дик Маллой из трилогии с участием Кена Кларка; Агент 117 был героем экранизаций романов Жана Брюса, получившим свой номер за три года до Джеймса Бонда), паразитировавших на успехе бондианы по всему миру – от Каракаса до Варны.
Именно в Варну – морскую столицу Болгарии – прибыл в 1966 году герой новой книги популярного писателя Андрея Гуляшки агент 07, первоначально имевший номер 007, измененный издателями из соображений копирайта (впрочем, самому Бонду к тому времени был уже присвоен новый - четырехзначный – номер 7777, поскольку все права на «три семерки» были переуступлены не продержавшимся на экране и двух лет секретным агентом 777 Льюисом Джорданом советской бормотухе, названной в честь труда Алистера Кроули «777 и другие кабалистические сочинения»), чтобы выкрасть с международного научного конгресса безумного русского профессора Константина Трофимова, изобретателя всепроникающего лазерного луча смерти, еще не зная, что противостоять ему будет мрачный гений болгарской контрразведки, социопат, мизантроп, мизогинист и черный меланхолик Аввакум Захов.
В этом своем – шестом по счету – приключении Аввакум, впервые оставив размеренный холостяцкий быт и прохождение привычных для контрразведчика квестов, выступает в роли суперагента под прикрытием. В погоне за шпионом 07 Захов, осваивающий премудрости разведки как пошаговой стратегии, принимает облик нацистского преступника Шелленберга и проникает на палубу корабля, увозящего похищенного профессора Трофимова и его обольстительную секретаршу Наташу в тайную заморскую лабораторию (в это же время на другом конце света коллега Захова, суперагент Мэтт Хэлм, начал преследование похитителей сумасшедшего доктора Соляриса, изобретателя схожей с трофимовской вундервафли, и его прелестной дочери Сюзи).
Захову удается обмануть своего противника, перехватить управление судном, и тут начинает твориться что-то странное: в самый неподходящий момент, когда остается всего полдня хода до Кейптауна, при помощи ложных радиограмм он вдруг разворачивает корабль на юг и уводит его к Южному полярному кругу и дальше, в царство белых льдов, с отчаянным упорством, достойным Артура Гордона Пима, героя повести Эдгара Алана По.
«В ушах у Аввакума звенели тысячи колоколов, глаза блуждали в разрываемой какими-то вспышками мгле; мокрой от пота рукой он передал: 63 градуса, 30 минут, юг».
Первые волны безумия, еще рядящегося в цифровые выкладки, накрывают Захова уже совсем рядом с параллелью острова Отчаяния, ставшего ужасной ловушкой для спутников А. Г. Пима. В этих сомнабулических широтах им встретились звери-альбиносы с коралловыми когтями и зубами и туземцы-людоеды, режущие фасетчатую воду ручья слоями и едящие ее. И здесь, на краю этой странной бездны, так неудержимо манящей Захова, его упорство обреченного, идущего навстречу року, кажется, окончательно проявляет свою природу в кровавом жертвоприношении.
«...Когда судорожные движения тюленя с разбитой головой прекратились, Аввакум поднял измазанную тюленьей кровью руку и провел ладонью по лбу — он покрылся испариной.
Наташа зачерпнула горсть снега и, положив окоченевшие руки Аввакума к себе на колени, стала смывать с них кровь. Затем, чтоб согреть их, она прижала их к своей груди.
С неба падали чудесные белые цветы».
Что же случилось с отважным контрразведчиком в этом странном путешествии? Луч профессора Трофимова, способный «проникать в любую материю», пробудил в Захове Вечное начало, пылающий ледяной Луч звезды, до поры сокрытой в каждом человеке. Чтобы познать немыслимый свет этой звезды, Аввакум встал на путь Знания, вертикальной осью проходящий через обретенный им в откровении центр Бытия.
«Аввакум испытывал такой прилив сил, такую бодрость, что, казалось, был готов сейчас же отправиться в самый центр Антарктиды. Его лицо больше не обжигали горящие искры, с неба падали белые цветы».
Эти многократно упоминаемые падающие с неба прекрасные белые цветы прямо отсылают к заключительным строкам «Повести о приключениях Артура Гордона Пима», в которых герой и его спутник продвигаются на лодке в самое сердце Антарктиды: «Из молочно-белых глубин океана поднялось яркое сияние. Нас засыпает дождем из белой пыли, которая, однако, тает, едва коснувшись воды. Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто приглашая нас в свои объятья. И в этот момент нам преграждает путь поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты, человеческая фигура в саване. И кожа ее белее белого».
Пронзивший Захова люциферианский луч неописуемого огня и света не имеет верха и низа, в нем не существуют жизнь и смерть как два экзистенциальных полюса. Начав движение на Юг, Захов выбирает Влажный путь искупления из рабства материальности, но цель его та же, что и в извечном стремлении на Север (практически в те же дни, когда Захов устремился в свой антарктический анабазис, навстречу ему, с южного полюса на северный, на арктическую станцию «Зебра», стремительно перелетел другой известный агент советского блока под прикрытием - Борис Борисович Васлов)– собирание себя, реинтеграция с центром собственного существа через бракосочетание Рая и Ада. На Влажном пути адепт отделяет от духа свое тело и отдает его приходящей извне стихии воды, несущей освобождение, или, как учит Rosarium Philosophorum, сжигает себя в воде, высвобождая жизненное начало (бесконечные льды, окружающие Захова, это и есть обжигающая вода или «наш Меркурий» - вода, которая не смачивает рук). Влажный путь – это путь погружения адепта в лоно абсолютной женственности, материи, в точку абсолютной смерти, за которой может начаться живая новая жизнь. Но может и не начаться, ведь путь к тайному знанию смертельно опасен...
«А я предпочитаю больше не иметь дел со смертью, — твердо сказал Аввакум. — И вообще не будем говорить о смерти.»
* * *
«Ну нет, - твердо сказал могущественный функционер Богомил Райнов, вице-председатель Союза болгарских писателей, советник по вопросам культуры при ЦК Болгарской коммунистической партии и без пяти минут кандидат в члены этого самого ЦК, выступая на партийном собрании Союза писателей, посвященном обсуждению первых глав новой книги Андрея Гуляшки «Против 07», публиковавшихся в газете «Народная молодежь» в 1966 году, - Мы не допустим попыток контрабандой протащить к нам буржуазную «массовую культуру»! Это не просто выход за жанровые рамки, это удар в спину социалистическому реализму. Болгарскому разведчику не подобает вести борьбу с призраками!»
Перепуганный Гуляшки написал самодонос Старшему брату – в советскую «Литературную газету», в котором назвал «бондизм» «синонимом морального уродства, антигуманизма, доведенного до пароксизма ницшеанства, бешеной злобы против Советского Союза и социалистических идей» , и залег на дно (следующее – и демонстративно названное «последним» - приключение Аввакума Захова будет напечатано через долгих 10 лет), издательство «Народная молодежь» отказалось от планов публикации повести в суперпопулярной и супертиражной серии шпионской и приключенческой прозы «Луч», а Богомил Райнов, вдохновленный партийной дискуссией, меньше чем через год выпустил – и именно в серии «Луч» - первую из серии своих книг о болгарском суперагенте Эмиле Боеве, том самом человеке без имени и номера, которого с таким нетерпением ждала пресыщенная массовая аудитория.
* * *
«Господин Никто, родом ниоткуда. Национальность: без национальности», - подытоживает сотрудница французской контрразведки Франсуаз новую легенду болгарского шпиона Эмиля Боева, проникшего за железный занавес под видом не выдержавшего ужасов социализма дерзкого перебежчика Эмиля Бобева и собирающегося по заданию ПГУ ГБ НРБ внедриться в эмигрантские круги, вынашивающие преступные замыслы против болгарского народа.
Это многократно слышанное каждым советским заложником в разных вариациях «Ты никто и звать тебя никак», призванное подчеркнуть беззащитность и бесправие не входящего ни в одну из титульных асабий одиночки перед коллективной волей давлы, как нельзя лучше описывает историю болгарского агента. За «Эмилем» «Боевым», подкидышем, которому в сиротском приюте дали казенное имя Найден Найденов, действительно ничего не стоит - ничего, кроме фантазмов митраистского Отечества и кибелистской Родины-матери, заменивших ему отца и мать в обряде коллективной инициации, проведенном в 1944 году болгарскими коммунистами под присмотром старших товарищей из братского СССР. Коминтерн как инициатическая фабрика опирался в своей деятельности на веру в имманентный травматизм больших групп людей (рабочих и крестьян) – естественно-инициированных субъектов истории. Сирота Найденов с его хорошо усвоенным «недочеловеческим» классовым рессантимантом («Да, Франсуаз невольно попала в точку, когда назвала меня господин Никто, - признается Боев, - Я и в самом деле что-то в этом роде, если опустить титул "господин", потому что подкидыш, выросший без отца и матери, господином стать не может») кажется идеальным кандидатом на сборку коллективной идентичности (принятие навязанных социальных скреп) и – в пределе - коллективной личности, навсегда лишенной возможности подлинной инициации (личностной интеграции и трансгрессии), которая может быть только персональной.
Опекунша, ненадолго приютившая сироту Найдена после окончания им прогимназии, воплощает собой Кибелу – ужасную Родину-мать, всепоглощающую Мать-сыру землю, удерживающую и эксплуатирующую своих сыновей под лозунгами «священного материнства» и «чувства сыновнего долга» (в описании Боева это перезрелая женщина, удушливо пахнущая шипром и потом, которая заставляла его растирать ее жиреющие телеса, надеясь и на иные услуги с его стороны, и ожесточенно, до крови, избивала за провинности). Сменивший ее опекун – добровольный служитель культа Митры, священного «патриотического» брака, заключаемого во имя Великой Матери (но против женщины) между членами воинского мужского союза; именно он обучает Найдена азам мизогинии («Запомни это хорошенько: - наставляет сироту бай Павел, - разложение, упадок, амортизация в результате постельных упражнений - вот что такое женщины») и в первый же день коммунистического переворота записывает его на службу в Народную милицию.
В милиции Найден (взявший себе имя Эмиль Боев) отличается (уничтожает на границе группу беженцев) и идет по комсомольскому набору в ГБ, окончательно погружаясь в средоточие призрачного мира мистерий Митры, в тот самый загадочный Орден меченосцев, которым бредил Сталин еще в 1921 году: с фаллическим культом Меча, анальным огораживанием Щитом и неизменной системой ритуалов - от целования мечей и передачи праны в обрядах ранговой сперматофагии до целования в пупок как части osculum obscaenum (включающего таже троекратное ритуальное касание губами губ посвящаемого и основания его позвоночника). Теперь лишенный самости Боев – расходный материал, пища для Кибелы, и именно в таком качестве спустя 20 лет безупречной службы он отправляется на свое первое самостоятельное задание в тыл врага – на Запад.
На что же рассчитывает контрразведчица Франсуаз, когда берется за вербовку Боева – члена исполнительской низовки военизированного гомосексуального союза? Может быть, на безраздельно владеющее Боевым чувство тотального одиночества и пустоты («Не знаю, всем ли доводилось испытывать подобное ощущение пустоты, или оно овладевает только мной, потому что я с самого начала был Никто, потому что пришел я Ниоткуда, потому что первое, что я осознал, была Пустота», - откровенничает суперагент). «Когда он станет пустым, он наполнится светом», - сказано в Евангелии от Фомы. Именно то, что Боев ощущает в себе эту пустоту, которую не до конца заполнил Демиург, оставляет ему шанс на прорыв из царства мнимостей «стадной любви» (т.н. «любви к Родине-матери») в царство свободы, открываемое познанием любви как персонального выбора, как узнавания в избранной божественной Дамы-натуры...
Величайший шейх Ибн аль-Араби, постигавший суфийскую мудрость под руководством женщины-наставницы - Фатимы бинт ибн аль-Мутанна, писал: «Видение Бога в женщине является самым совершенным». «Франсуаз, ты настоящее чудовище!» - восклицает Боев и признается читателю: - «Мне не раз приходило в голову, что, лаская меня одной рукой, она может, глазом не моргнув, всадить в меня пулю другой». Ну конечно же, Боев видит во Франсуаз воплощение многоликой богини Шакти, а, точнее, самой темной и чудовищной ее манифестации – Кали, совершающей ритуальное благословение правой рукой и отрубающей головы мечом – левой. На ошеломленного агента нисходит энергия темной волны, излучаемая инициатрикс Пути левой руки, тантрического Влажного пути, на который Боев встает с тем же радостным отчаянием, что и его коллега Аввакум Захов, и со всей пылкостью «изнурительного, первобытного любовника» (так аттестует Боева Франсуаз «после первой физической близости»), готового излить свою кровь в чашу Бабалон.
Женский демонизм Франсуаз радикально проявляется в ее образе божественной охотницы. В экранизации, осуществленной дебютантом Иваном Терзиевым через год после публикации повести (в болгарский прокат картина вышла в мае 1969 года), на вопрос своей попутчицы: «Куда мы едем?» Боев (Коста Цонев впервые предстает в роли «главного» героя своей актерской карьеры) отвечает: «Надеюсь, что не в тартарары, хотя Вивьен (такое имя героиня картины, сыгранная оперетточной дивой из Дрездена Маритой Бёме, получила, чтобы избежать нежелательной привязки экранного образа к французским спецслужбам) уже могла пустить своих собак по моему следу». Конечно же, речь идет о порожденных бездной гончих псах греческой богини Гекаты (соответствующей богине Кали в индийской мифологии), сопровождающих покровительницу подземного царства (Тартара) в ее ночной охоте.
Боева манит тонкий поток шакти, эманируемый темной богиней Франсуаз/Вивьен, и смертельно пугает сокрушительная мистическая сила, которую несет в себе эта жрица Вама Марги. На Пути левой руки адепт должен направить свое влечение на избавление от таких мнимостей как внутреннее «я» и внешняя реальность. Но иллюзорная «реальность» в последнюю минуту появляется на горизонте в виде пришедшего на помощь корабля с не оставляющим шансов названием «Родина». Персональной инициации Боева не дано завершиться. Отчизна (андрогинный Бафомет, слепленный из Отечества и Родины-матери), которая в том же 1971 году, в котором фильм «Господин Никто» вышел в триумфальный советский прокат, разжимала вынутой из-за голенища кирзача финкой челюсти Мировому парню, чтобы щедро плеснуть ему в глотку березового сока из пятилитровой банки, не отпускает своего сына...
Сразу же после первой публикации в 1967 году роман был переведен на многие европейские языки, адаптирован для комикса, печатавшегося в венгерской газете «Непсава» (динамизм рисунка знаменитого венгерского художника Имре Шебека роднит эти стрипы с комикс-бондианой русского австралийца Ярослава Горака в «Дейли Экспресс»), и уже через год Богомил Райнов выпустил новую историю об Эмиле Боеве, торжественно анонсированную альманахом «Подвиг», ставшим на долгие годы главным прибежищем советских адептов Темного пути.
moskovitza (с)
Отредактировано Алина (2020-02-13 08:53:29)
