Вижу плащ твой вишнёвый и с гребнем вишнёвым шлем. Над покрывалами иудеек нежных Горит он ало и грешно.
Плачут женщины, Ветер сгоняет тучи на запад, От чего-то мурашки бегут по спине.
Идёт преступник длинноволосый в терновой короне, крест на плечах несёт, спотыкается, падает, снова встаёт...
Милосердие, сотник! Видишь, трава заплелась и припала к земле, дрожит под ногами почва и воздух сгустился?
Вижу алый твой плащ, - Символ власти военной, золотые от солнца колени, щит расписной и вишнёвый гребень.
Вы идёте сквозь гущу людскую, И тёмная музыка сфер нарастает внутри. Будь ты проклят, Иерусалим, жаркий город, с народом твоим сумасшедшим.
Расступаются люди, и дальше густою рекою текут.
Вы распнёте Его под тучами этими, но рубинами крови пролитой твои исцелятся глаза.
Будешь помнить до смерти сиянье от длинных волос назарянина, лица овал, овеянный грозной и кроткой силой, летящие брови, скорбящие губы, вены на руках под гвоздями синие.
Как стрела я сквозь толщу столетий прошла и в голубом покрывале у порога костёла на колени упала.
Сорвав покрывало, молю тебя, римский солдат: Одели меня стойкостью и даруй гроздь добродетелей суть христианских. Если даже пронзивший святое сердце Его - поклоненья достоин стал, Если даже разбойник навечно с Ним в Царстве пребудет, - мне ли каяться поздно? Почему ж на меня так сурово глядят образа?
Темен лик веры моей, говорю, и стигматы сочатся на белых ладонях,- алы, как древних пророков кровь, как твой плащ, как заря, как страсть.
Вышивала Клавдия* покровы для алтарей, нянчила сына, стихи читала, а муж её в час грозовой пред ревущей толпою руки омыл, и всё рухнуло в миг.
Вы, обречённое переплетенье имён, римляне и иудеи, префекты, солдаты, первосвященники, книжники, в том что случилось, - вы ль виноваты?
Льётся месса горьким полынным мёдом, а я всё думаю, сотник, об одеянье твоём вишнёвом, о жарком солнце Иерусалима, и о том, что блудного сына всегда сильнее любит отец. Всегда сильнее... __________________________________ Клавдия Прокула - жена Понтия Пилата. Отсылка к её письму Фульвии.
Юлия Чернышева (с)
Rome Score Soundtrack 22 The murder of Julius Caesar
В Иерусалиме дождь, твой плащ намок, Над рощами оливковыми - хмарь, Седым руном обложен весь восток, И капли пляшут бисером у ног, И ясно, что закончилась зима.
Здесь старый город в рамке дождевой, Моё лицо в окладе мокрых кос… Ты звал меня Мариею, и вот За пеленой господних звонких вод Стою перед тобой - в венце из гроз.
Крести грозу и понукай коня, Мне с высоты седла теперь видней Как взгляд суров твой на и сквозь меня, Как капли по лицу бегут, звеня, И как намокли пряди, потемнев.
Мне – пить с лица, прекрасного, как сон, Пастелью фрески рисовать в церквах, Сочить сквозь пальцы вечности песок, Сучить под полуночный бег часов, как пряжу непослушную - слова.
А в лавке Ибн-Атхира – пряный дым, Сурьма в коробочках, шелка, крема… Давай зайдём, - ведь мимо нам идти, прошу тебя, а нет – так подожди меня у входа – я схожу сама.
Марии полагается венец, А мне – на палец чёрный морион… Ты чист, и я чиста, и смерти нет, И мыслей тайных нет, и день, - как снег, И медленно встаёт вдали Сион.
А ты ведёшь усталого коня Сквозь дождь иерусалимский – под уздцы, Я сплю в седле, закутавшись в свой мятль, Вдыхая нежный запах миндаля, Не опасаясь больше сарацин.
О, пряжа туч над рощами олив! Толпа внизу паломников босых, Раскат грозы над храмами вдали, И вдруг этот порывистый прилив ко мне – волос промокших золотых.
Я так люблю твой крестоносный лик В прозрачных каплях светлого дождя, Твой мокрый плащ и твой Иерусалим, сверкающий от ливней и молитв, как ледяной обломок хрусталя.
Когда так сладок полуоборот, И белые цветут в груди цветы, И за завесой вод Сион встаёт, И мечет в гневе стрелы небосвод, И высь двумя перстами крестишь ты.
Юлия Чернышева (с)
Elysium + Honor Him + Now We Are Free - Hans Zimmer , Lisa Gerrard & Claus Badelt
Молитва - роза. Пятьдесят бусин в чётках - пятьдесят роз на чело Марии. Грозы над храмом римским. В аметистовых тучах костёл плывёт. В витражах - разряды, господни молнии: Месса в грозу при свечах.
По дороге святого Иакова, в звёздном плаще, всё идти и идти, старый посох сжимая как знамя, Средь таких же, бог весть чем гонимых на лунный ущерб, В тёмных душах своих распаливших старинное пламя.
Говорят, что монах один, древле, пошёл за звездой, И ковчег обнаружил, прибитый волной к ойкумене, И лучи расходились дугой от ковчега того, И упал, откровеньем пронзённый монах на колени...
Мы ходили по этой дороге когда-то давно, Охраняли нас рыцари всех благородных союзов, Выносили крестьяне навстречу нам хлеб и вино, А обилье языков смывало духовные шлюзы.
Я, открытая миру - стою на холмах Пиреней, Ниспадают с отрогов в долину седые дороги, И уже не пойму в сумасшедшем круженье планет - Так кому же я вышла навстречу - себе или Богу?
Так идти и идти босиком по осенним камням, Запечатав уста, шерстяной подпоясавшись вервью...
Если я для себя - кто же платье на робу сменял? Если я для Него - что же прямо признаться не смею?
Млечный Путь до конца распахнётся тебе одному, Заглянёт в твою душу Иаков, глазами как звёзды... И окажется спор этот долгий - совсем ни к чему: Бог - есть Ты, Ты - есть Бог, ибо сын от отца -разве розно?
Млечный Путь распахнётся и выльется воск на порог, Из заветных сокровищниц в купол сиянье рванётся... Под торжественный римский орган ты преступишь чертог, И замрёшь на скамье, средь воскресших в снегах крестоносцев.
Как сладка нам была эта трудная пыль их плащей! Ликование толп у подножий их замков и храмов...
Сердце, сердце моё, храм мой главный, ответь мне, зачем, Я стою здесь, язычница бледная, в громе органа?
Ни огнём, ни мечом мой народ обратить не смогли, Но когда опустили клинки - вдруг пронзил меня Логос... И повёл за Плащом, дав венок из хвои и молитв, Сквозь метель и Адвент, на тревожный крепчающий голос...
Семь обетов святых приносили мне братья из Риги, И ковала зима изо льда и смарагда венец. Чёрный Ве... Моим латышским предкам...
Семь обетов святых приносили мне братья из Риги, И ковала зима изо льда и смарагда венец. Чёрный Венден* стоял над рекой непрочитанной книгой, Рассыпая по княжествам жемчуг напрасных словес.
Возлагала я в ночь на алтарь их бескровную требу: Горсти снега лесного дарила, восторгом пьянясь! Пронесись же сквозь снов моих дым на коне своём бледном*, Как тому семь веков пронеслись вы по нашим краям.
Соль языческих княжеств в лесах собиралась дремучих, И держала совет, и скрепляла союз на крови, Выходила ко граду, ушедшему башнями в тучи, И застывши, смотрела на новый неведомый мир.
Я роняла на жертвенник Ордена алые розы полуночных молитв и жарких рифмованных строк...
Прикажи мне молчать,- и я словом вас больше не трону, Прикажи мне ректи,- и оденешься о котту из роз.
Выходили из леса на нас синеокие эсты, Подступали к твердыням, тревожили кличами высь, И опять отправляли мы снежно-кровавую мессу Средь дремучих лесов, взятых нами во имя любви.
Расстонался сосняк, раскачались стволы-великаны, Растревожил всю душу скрипучею жалобой бор…
Если я и язычница, - только по воле Яхаве, Если ты и католик,- и это ссудил только Бог.
Прикажи мне молчать, - я не трону вас даже молитвой, К Рождеству не украшу ни Венден, ни Мальборк, ни Дерпт, Не навью драгоценных венков из зелёного мирта, Не затеплю свечей, не надену венчальных одежд.
Десять снежных крестов подносили мне рижские братья, И готический перстень из тёмно-зелёного льда. Но колен не хотела Остзея* склонить у распятья, И один лишь Творец знает что там случилось тогда.
Отказала я церкви дорпатской наследные земли, Русу косу срубила, да и по лесам побрела… Выходила навстречу мне жмудь из окрестных селений, Причитала о горьких обидах и тёмных делах.
-Мы спасём вас от скверны и ада… -Себя упасите! -Мы омоем вас светлой водою… -И дела нам нет!
Плачет девушка в чаще в короне из хвои и мирта, Над Остзеей лесной,- только ночь, только стон, только снег… ________________________________________________________________ Те́рра Мариа́на* - (лат. Terra Mariana — «Земля девы Марии»; в смысловом переводе — «Удел Богородицы», то есть территория, находящаяся под особым покровительством Матери Божьей) — официальное название средневековой Ливонии.
Венден* – замок крестоносцев в Латвии, недалеко от Риги.
На коне своём бледном* – намёк на новозаветного Коня Бледа (Конь Блед (церковносл.)т.е. Конь Бледный) на котором едет Четвёртый Всадник Апокалипсиса, - Смерть.
Остзея* – принятое в средневековой Германии название Восточной Прибалтики.
Теперь Европа уж не та, Витает в воздухе беда, - Затеял Фридрих С Папой спор, Сцепились Генрих и Монфор.
Людовик снова поднял крест, Что б веру гаснущую несть, Как сам в болезни обещал , И Пётр Пустынник завещал.
В портах Эг-Морта шум и гам, Умылись пеной берега, Мы отплываем, Mater Dei, Благослови своих детей!
Благослови, благослови Возвесть твердыни на крови...
Но время криков: "Deus vult!"*- Минуло, как и Девы культ, И с Акры я лишь пепла горсть В родную Францию привёз.
Сгорает Запад в витражах, Его плащи в пыли лежат, Его раздроблены стада, Его отравлена вода,
Повержен Храма образец , По всем концам гремит процесс: "Динь-дон, динь-дон, беда, беда!", О, где Твоё: "... и аз воздам"?
Избитый, плачет пилигрим: Потерян Иерусалим! Никто дорог теперь не бдит, Никто его не защитит...
-Потерян Иерусалим! - Взывает ветер из долин, -Потерян Иерусалим, - Ты шепчешь, яростью палим, Бессильной яростью палим...
-О, нет, молчи, - два века те - Звездой сияют в темноте, Они стяжали идеал, Зажгли Европы Зодиак!
-Быть может так, но нынче, ах - Оплакать должен я наш крах, Где гордость увенчал позор, Там слаб потомка тихий зов...
Восплачь же Рим! Стенай, Берлин! Рыдай весь христианский мир!- Потерян Иерусалим! Потерян Иерусалим! ___________________________________ Deus vult (лат.) - Бог этого хочет, клич христиан во время провозглашения первого крестового похода.
За моей спиной поднимается Бог Грозы. Пантеон полевой, ягодный, озорной… В этом Княжестве Ликов Резных мы проводим жизнь, И младенцев своих с колыбели поим грозой.
А вдали поднимаются боги иных племён. По стенам пирамид рассыпает рассвет лучи, Бог в ладье выплывает - радостен, раскалён, Жрица падает ниц и что-то ему кричит.
Солнце плавится в водах Нила, и Нил течёт, Солнце щедрое расточает снопами свет. Назови его – Ра, Ярилою, Солом,- счёт потеряешь, а Сол улыбнётся тебе в ответ.
За моей спиной – Бог Грозы разгоняет мрак, Я – в восточном платье – у храма, как древний рок. Изумруды на пряжках сандалий моих горят, И – колено согнув – ступаю я на порог.
За моей спиной останется Бог Грозы. Я пройду по земле, познавая чужих богов, Я в чужих неметонах познаю иной язык, И в конце пути почти позабуду свой.
И тогда быть может сбудется мой каприз- Я родную речь услышу со стороны, Где-нибудь со сцены, в сквозном ореоле искр, Между явью и сном посредине чужой страны.
Будут листья-лодочки литься с усталых ив, И присев на скамью, я закрою на миг глаза, Тёплый дождь пойдёт, и печалью печаль запив, Я клубок своих троп попытаюсь смотать назад.
За моей спиной снова встанет усталый бог, Взвоет ветер, мешая запад, восток и юг, Буду долго стоять я на стыке родных дорог, И никто-никто не узнает во мне свою.
И расплачусь я, заслонивши лицо рукой, Отшатнусь, брошусь прочь, за туман и дождь, - навсегда. Я их столько познала - ненужных мне языков, А теперь оказалось что свой ушёл вода.
Но положит мне Бог Грозы на плечо ладонь, И прольётся надежда в меня из его руки… Полевой, родниковый мой, ягодный пантеон! Обернусь лицом, назову отцом, поклонюсь в пески…
Пантеоны другие есть – южные например, Есть восточные – там все смуглые и в шелках, В неметоны севера тихо открою дверь,- Там все снежные, рунные, гордые, при мечах…
Пантеоны Востока и Запада делят мир. Я пройду сквозь строй беспокойных чужих богов. Тростниковый, ржаной, сандаловый мой кумир! (Бог Грозы добродушно кивает: бери любой!)
Мне кричат фанатики, в руках их звенят мечи, Я им всем улыбаюсь, щурясь на яркий свет, Меж седых пирамид просыпает рассвет лучи, Бог – один, хоть и не един, – вот и весь секрет.
Брат мой, хлеб мой насущный, прохладой плаща окружён, словно рвом неприступная крепость - проходишь ты мимо... Опустивши глаза я стою средь отверженных жён, Волю Рима отринувших, мёртвых для этого мира.
Тает зимнее солнце в твоих голубых витражах. Там за ними - пелены полуночи тихо спадают. Всё синее расцвет, всё бледнее алмазы Стожар, Всё пронзительней "Media Vita" с хоралов центральных...
Эта ранняя месса и запах плащей шерстяных, мокрым снегом чуть тронутых в час зоревого обхода, и торжественный свет разогретых свечей восковых, и зыбящийся, тайным волненьем напоенный воздух...
С бледной дрёмой борьба не долга, - это тоже обряд, И уже отряхнувшись от снов, исступленьем палимый, Преклонивши колена у самых основ алтаря, Ты стоишь, подбирая ключи к светоносной латыни.
Это только игра двух лучей в подземельной клети. Я ваш образ оправленный в грёзы несу сквозь столетья: Что б за долгую вечность всем жаром любви изойти, И предстать перед небом вечернею снежною жертвой.
Там в слепящем сиянье идущих от Чаши лучей, Перед всем капитулом, на тайном собраньи закрытом, Завершив посвященье, фанатик-прецептор в плаще Поднимает с колен и целует в уста неофита.
Я не стану молить о пощаде, хватая полы, И ползти за тобою, мой брат по подвальной соломе, Мы ведь знаем, что ныне сюда не придёт Гавриил, Что б известь меня за руку прочь, как Петра из полона.
Если отнял ладонь - я не буду за палец держать, Если сердце молчит - я не стану будить вожделенья. Выйдет дева тебя в голубом покрывале встречать, Это будет Мария, и к ней ревновать ли посмею?
Ты проходишь в плаще. Кто твои опечатал уста? Кто ночного оффиция* звуки по Тамплю рассеял? Брат, природа не грех, я играла под куполом там, Опьянившись на миг самозванным одухотвореньем.
Все в кудрях золотых, вы стоите, глаза опустив, Как пред Чашей с вином, возложиша десницу на шуйцу*... Вы сожжёте меня, захотев мою душу спасти, И тем самым с собою на век эту свяжете душу.
Суть - не грех, говорю, но глаза твои гневом полны, Ты с другим бы грехом поборолся - с гордыней своею!
...Я хочу снова слышать тот запах плащей шерстяных, И стоять средь капеллы, купаясь в одухотворенье.
Расскажи же как голос прецептора вырос до звёзд, Вызывая из купола связки искрящих перунов, Как на тайных собраньях в венках экстатических роз, В серафической страсти чертили вы чёрные руны.
Белый плащ, белый плащ, как избыть мне твоё колдовство? Католичества тёмную чашу испить до предела... Пригуби со мной край её сколотый, вкус дождевой, Посвяти меня в тайное братство плащей этих белых!
Я пришла босиком, без коня, я стою у ворот, Окрылённая чистым, как снег милосердьем Мостера. Белый плащ, белый плащ, вдохновенье - молитва- полёт, Алый крест, алый крест, покаянье - полёт - отреченье...
Белый плащ, алый крест, кто ты,выживший в криптах* капелл? Я смотрю как несут мои братья охапки соломы... Выводи же меня перед Тамплем на площадь теперь, И сама поднимусь я по сходням к столбу роковому.
2
Ad Missam in noct. (Месса ночью)
Ты чело моё бледное розами Храма венчаешь, Поднимаешь с колен и безгрешно целуешь в уста. Вам нужна была Вечная Дева с повадками чайльда,- И стою я пред всем капитулом - княжна, да не та....
Скоро, скоро утихнет Парижа встревоженный улей, В снегопаде вечернем Европа затеплит огни... Я люблю её - снежную, в розах, порталах, горгульях, С тамплиером, молящимся восемь веков в витраже Сен-Дени...
Ты почти не касаясь одежд, взял цветок мой духовный, Слово семенем тайным упало в густой чернозём... Встанут злаки теперь, колосясь, по равнинам и склонам, Злое, доброе ли - обязательно что-то взойдёт.
Кто ты, рыцарь, провёдший меня по ночам Монсальвата*? Покажи мне лицо своё, ну же, закончен обряд! Кто, скажи, облачась в благочестья суровые латы, Не спросившись - ключом Соломона сердца отворял?
Мы оплакали Храм. А масоны придумали жесты*, Что б печаль распускала свой розан опять и опять...
Прямо под ноги миру рассыпав духовный свой жемчуг, Вы ушли в темноту, не нарушив молчанья печать.
Эти слёзы чисты и священны, как ризы Востока. Заслонившись плащом, ты не стой, уходя - уходи. В этой кузнице братств серафических - в старой Европе - Мы сойдёмся ещё, кто не стал бы у нас на пути.
И касаясь плечами, пройдём сквозь ряды кенотафов*, Пусть их розы живые, стеблями тогда оплетут... Это будет, клянусь тебе небом, возлюбленный брат мой, Мы вернёмся, но ныне прошу - распусти капитул!
------------------------------------------------------------------ Оффиций (лат. officium [divinum] — [Божественное] служение) — катол. богослужение суточного круга, в наст. время называющееся Литургией часов.
Крипта — в средневековой западноевропейской архитектуре одно или несколько подземных сводчатых помещений, расположенных под алтарной и хоральной частями храма.
Замок Монсальват - (иначе Монсальваж, Мунсальвеш) — замок Святого Грааля, где он и находится (согласно всем романам).
"Масоны придумали жесты"- изначально рыцари-храмовники носили свой крест на левом плече плаща. Существует масонский жест "Слёзы по Храму", когда правая рука ложится на левое плечо визави, тем самым как бы прикрывая крест.
Кенотаф — надгробный памятник в месте, которое не содержит останков покойного.
