Актёры

Моя профессия прекрасна -
Мне аплодирует весь зал.
Но жизнь моя порой ужасна.
От вечных ролей я устал.

Вот, в понедельник я романтик
Костюм, усы, букет цветов.
Поправив свой на шее бантик,
Я вновь к свиданию готов!

Во вторник я известный повар,
А в среду колкий, словно ёж.
И задают вопрос мне снова:
Зачем же ты так часто врёшь?

В четверг хотел я оправдаться,
Реальный образ вспомнить свой.
Как не пытался я стараться,
Я проиграл смертельный бой...

На пятый день я возвращаюсь
Уже как оперный певец!
В субботу в смокинг облачаюсь -
Теперь я женских вор сердец.

В воскресный день на сцену утром
Я свой талант преподношу,
А ближе к ночи на попутном
Маршруте я домой спешу.

Моя профессия красива,
И люди плачут вслед за мной,
Но жизнь моя довольно лжива -
Мне вновь не быть самим собой.

                                                                  Актёр
                                      Автор: Дмитрий Витальевич Кравченко

Белый голубь - Чёрный голубь

Белый голубь, чёрный голубь
Вдоль дороги - по судьбе:
Белый - от, а чёрный - ко
Мне.

Бело - чёрно - грязно - серо
На щеках и под душой.
Белый нет, а чёрный со
Мной.

"Кап" по взгляду - "хрясь" по сердцу,
Мимо неба - полменя.
А другая половина - не
Я.

"Я" - так холодно и пусто,
Не рифмуется с тоски...
Мокроглазое искусство -
Сти-
Хи.

"Я" - по воздуху губами.
Пшик! - и снова не нашла
Босоногими глазами со
Сна.

А на белых перьях - чёрным
Взгляды спрятанных в тебя.
Я, почти как ты, без крыльев, зе-
Мля!

                                                    Белый голубь - чёрный голубь
                                                       Автор: Анна Завранская

Летом 1897 года в Мариинском театре случилось неслыханное событие. Под сценой поселился голубь. Сизый, обыкновенный и совсем здоровый. Не бог весть какая певчая птица, скорее ворчун, но видно мнил себя соловьём и тянулся к своим.

И вот так казус - не хотел улетать, а когда прогоняли, сразу же возвращался. Молодая прима Амалия Красавина узнала об этом безобразии во время репетиции "Бориса Годунова", когда Чирка (в театре голубю дали имя по аналогии с чеховской "Чайкой"), выпорхнул из оркестровой ямы и спланировал ей на голову.

Красавина играла Марину Мнишек, и не сразу вышла из образа гордой полячки. Её меццо - сопрано (*) оборвалось на драматичной, нервической си - бемоль, отозвалось эхом над тёмным бельэтажем, скрылось за царской ложей и перешло в неловкое "ой". Чирка пристроился в лихо закрученной, двухэтажной причёске и заработал клювом, вытягивая цветные ленты.

Диадема с голубыми «топазами» угрожающе сползла на бок.

- Ама, что случилось? В либретто нет никакого "ой", - по взмаху руки дирижёра Рудникова оркестр единодушно смолк. Это был сложный, но хорошо отлаженный механизм. - Что это у тебя на голове? Боже ты мой, к нам птичка залетела. Выпустить надо, а то помрёт в духоте. Это ж не люди.
- Прогоняли, Валерий Михайлович, и не единожды. Они обратно изволят возвращаться. Где  -то в крыше лазейку находят, - отозвался из ямы трубач. - Хорошо тут ей больно. Вчера даже яйца снесла - в уголке, рядом с арфистом. Так что никакой это не Чирка, а по меньшей мере Прасковья!
- Вы всё шутите, а Людмиле Петровне работы прибавится. Одно дело за людьми убирать, а теперь ещё и за птицей. Ну Бог с вами, голубиная ферма. Ама, давай эту часть сначала. Со слов "Вашей страсти я не верю, пани…" Хору приготовиться. Солисты хора вступают одновременно, а значит - в одну и ту же секунду!

Худой и подвижный Рудников напоминал студента естественных наук, который только получил учёную степень и ещё не пресытился ею. Энергия жизни и творческого рвения кипела в нём, искристые и колючие глаза за узенькими очками в один миг выуживали самую суть человека и отличали правду от лжи, а уши ловили каждую фальшивую ноту.  Волосы пшеничного цвета лежали небрежными волнами, но он мало заботился своим внешним видом. Его фокус внимания всегда был в других и в его деле, которым он жил и коему отдавался без остатка.

Театр взялся за смелый эксперимент - вернуть на сцену «Бориса Годунова», что пылился на задворках цензуры с первой постановки 1874 года. Не приглянулась опера власть предержащим.

Понятное дело - кому ж из правителей захочется, чтобы его равняли с Борисом - детоубийцей и узурпатором? Вот и Александру - батюшке не хотелось. Но теперь уж власти было не до того. Нашлись враги посерьёзнее. А молодой император Николай на узурпатора явно не походил, скорее на героя - любовника. Как и братец его английский - Георг. Вот уж двое из ларца...

Неужто теперь вздохнёт Россия без твёрдой руки? Неужто в кои то веки свободу почует? Или полетит с обрыва как обезумевшая тройка, чей возница спросонья клюнул носом и на секунду ослабил вожжи? Размышляя об этом, дирижёр хотел верить в долгие светлые времена.

Красавина была настоящей находкой. Девочке нет и двадцати, а такой бархатный, зрелый тембр, диапазон три октавы, и главное - столь чуткое и глубокое вживание в образ.

Нет, это не просто инструмент, не "мелодическая пушка". Это прирождённая актриса. Обнажённая рана. При любом касании вся трепещет, вся отзывается. С первых же партий в "Тоске" и "Травиате" ей прочили огромное будущее. В роли Мнишек - этой бронзовой, тщеславной царевны - её было не узнать. Это же надо - так сыграть зрелую женщину, хищницу, полную противоположность её самой! Талант, отчаянный талант. Если бы ещё не придавалась сердечным слабостям, цены бы ей не было… А может, не было бы самой Амалии.

- Ама, ты молодец. На сегодня это всё, жду тебя завтра с утра на генеральный прогон. Хору приготовиться, нужно ещё поработать над "Славой". Мне совсем не нравится интонация. Ребята, подойдите поближе. Немного теории, потому что, как мне кажется, не все уловили суть. Что такое хор "Слава" по сути своей, кто мне ответит?
- Гимн солнцу! Прославление царя! Преклонение перед властью! - отозвались "голоса из народа".

Рудников устроился в первом ряду и начал объяснять, активно жестикулируя. На паузах он то хитро щурился, то сдержанно улыбался в знак одобрения.

- Вот! В этом и есть ошибка! Суть здесь только одна. Это церковное песнопение. В церкви на Пасху все были? Не все... А Модест Петрович был и не единожды, и оттуда свои колокола списывал. "Величай царя Бориса..." - оно же "Величаем тя". С одной стороны, автор упрекает народ, что славит земного царя наравне с Богом , но тут же и оправдывает - мол, власть - то, если разобраться, вся от Бога - и каждый народ стоит своего царя. И в конечном итоге молитвы всегда долетают по назначению. Адресат письмецо получит, даже если адрес неверный.

Так - то… Потому и петь надо как в церкви, сдержанно и с благоговением. А крещендо (**) свои возмущённые для "Гайды" оставьте. Там, где "Расходилась, разгулялась сила удаль молодецкая" и "Смерть Борису!". Да, так и выходит - то слава, то смерть... Чудной мы народ - волевой, гордый и необузданный, но перед силой трепещем, в силе видим Бога. Если "рука божья" хлебом кормит...

Качаемся от "Славы" до "Гайды", а власть дрожит, чтобы в опасную сторону не скатились. И вот все эти смыслы нам с вами как - то надо упаковать в нашем хоре. Попробуем? Наташ, всё хорошо, но слишком стараешься. В хоре всё портит кто? Лучший из лучших. Поэтому поскромнее, не выделяемся - делаем общее дело.

Тем временем Марина Мнишек помолодела на двадцать лет. В гримёрной из тяжёлого платья в золотых блестках вынырнула хрупкая девочка и стала снимать грим миниатюрными пальцами. Круглые карие глазки и востренький носик делали её похожей то ли на мышонка, то ли на голубёнка, но чуть выступающая нижняя губа выдавала склонность к капризам и даже бунтарству.

Причёска оказалась накладной, под ней скрывались русые кудри, которые она с большой радостью обнажила и причесала, скрутив аккуратным узлом. В дверь постучали. Амалия ждала гостью, и не удивилась, когда в дверь заглянула зеленоглазая брюнетка лет сорока пяти с властным и надменным лицом, которое оживляла торжествующая улыбка. Улыбалась она одними глазами.

Гера Петровна Рудникова - гордая жена дирижёра - выучилась в консерватории на артистку хора. Но выйдя удачно замуж, ни дня не служила в театре. Однажды - ещё во время учёбы - ей довелось выйти на сцену и исполнить "Libiamo" - застольную песню с бокалами из "Травиаты". За день до того она в спешке облилась кипятком, покрылась волдырями от кисти до локтя, и бокал держала забинтованными руками.

Эту историю она во всех красках передавала подругам вместе с отборными сплетнями. Но с годами характер у неё становился всё более властным и склочным, ряды подруг стремительно редели, а число сплетен множилось и переполняло её страстную натуру. Беда из бед. Теперь и обсудить-то их было не с кем, ибо муж ее склонностей не разделял и вообще пресекал на корню.

У Рудниковой была привычка прицокивать языком, когда сплетня особенно её увлекала или назидательная мудрость - с ярким примером из жизни - приходила ей в голову. При этом она непременно вставляла короткую усмешку между словами - двойную «хм - хм» или одинарную «хм» в зависимости от степени сарказма.

Чуткая, доверчивая Амалия стала в последнее время её единственным другом и слушателем. Гера наконец нашла применение своей неприкаянной хватке и неуёмной энергии. Взялась устроить личную жизнь молодой примы. Случай был трудный. Ама быстро добилась успеха, не успела хорошенько узнать свет и совершала много грубейших ошибок.

Об одной из них Гера Петровна узнала сию же секунду, сидя в гримёрной. На её атласном, тёмно - зелёном рукаве невесть откуда появилось белое пятно, а потом что - то острое вонзилось ей в руку. Бесцеремонный голубь взирал на неё, внушая дикий ужас. Птица не желала расставаться с Амалией, и ей пришлось рискнуть чистотой платьев - своих и чужих.

                                                                                                                                                                           Меццо - сопрано (Отрывок)
                                                                                                                                                                                  Автор: Эль Рикман
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  Её меццо - сопрано - Меццо-сопрано — женский певческий голос среднего регистра, расположенный между сопрано и контральто. Рабочий диапазон меццо - сопрано — от ля малой октавы до ля второй октавы. Характерным признаком этого типа голоса является насыщенность, полнота его звучания в «середине» и мягкость, объёмность звучания низких (грудных) нот. Меццо - сопрано зачастую исполняют партии контральто, иногда также сопрановые партии. Классическими примерами партий меццо - сопрано являются партия Золушки из одноимённой оперы Дж. Россини, Кармен из одноимённой оперы Ж. Бизе, Маргариты из «Осуждения Фауста» Г. Берлиоза, Марины Мнишек из «Бориса Годунова» М. П. Мусоргского.

(**) А крещендо (**) свои возмущённые - «Крещендо» — музыкальный термин, обозначающий постепенное увеличение силы звука. Также это слово используют в переносном значении, которое означает движение по нарастающей, достижение пиковой стадии. Термин произошёл от итальянского слова crescendo — «увеличивая, нарастая».

Смейся паяц (©)

Четырём лошадям
На фронтоне Большого театра —
Он задаст им овса,
Он им крикнет весёлое «тпру!».
Мы догнали ту женщину!
Как тебя звать? Клеопатра?
Приходи, дорогая,
Я калитку тебе отопру.

Покажу я тебе и колодец,
И ясень любимый,
Познакомлю с друзьями,
К родителям в гости сведу.
Посмотри на меня —
Никакого на мне псевдонима,
Весь я тут —
У своих земляков на виду.

В самом дальнем краю
Никогда я их не позабуду,
Пусть в моих сновиденьях
Оно повторится стократ —
Это мирное поле,
Где трудятся близкие люди
И журавль лениво бредёт,
Как скучающий аристократ.

Я тебе расскажу
Все свои сокровенные чувства,
Что люблю, что читаю,
Что мечтаю в дороге найти.
Я хочу подышать
Возле тёплого тела искусства,
Я в квартиру таланта
Хочу как хозяин войти.

                                                      Артист (Отрывок)
                                                 Поэт: Михаил Светлов

Pagliacci (Паяцы) - Vesti la Giubba (Смейся паяц) Роман Завадский Канио

Вечером в вагон, как всегда голодные, но бодрые, с шумом, звоном и бряком вломились артисты, приволокли огурцов, помидоров и хлеба, стали мыться и, обнаружив в туалете курицу, пришли в умиление, разговаривали с нею, пугали гитарой. Но курица эта, должно быть, видала виды и с полотенечной вешалки, которую приспособила вместо насеста, не слетала, а, открыв один глаз, копошилась и по - старушечьи недовольно ворчала.

Подав в купе генералу скромный ужин, тётя Тося помялась и сообщила, что хотела приготовить курицу, но она с яйцом оказалась.

— Вот как! — изумился генерал. Спыхальский. — А как вы узнали?
— Так вот и узнала.

Генерал озадачился. Подумав крепко, выдвинул предложение:

— Может, потом? Ну, когда она… хм… ну, когда она родит яйцо.

Утром тётя Тося услышала, как за стенкой ее купе, в туалете, что - то начало постукивать, кататься в стоковой лунке на полу. И тут же весь вагон был поднят на ноги боевым кличем курицы, в срок исполнившей свое дело.

Тёплое, розоватое яйцо переходило из рук в руки, будто невиданное творение природы, и когда дошло до генерала Спыхальского и тетя Тося объявила, что вот и завтрак генералу бог сподобил, он несмело полюбопытствовал, как, мол, быть, нельзя же, мол, держать птицу в управленческом вагоне.

Тётя Тося, потупясь, согласилась: нельзя, непорядок — и, словно виновата во всём была сама, довела до сведения генерала, что курица снова с яйцом.

— Да что вы говорите?! — вовсе изумился генерал. — Не могу постигнуть, Анастасия Поликарповна, как же вы всё - таки узнаете, что она с яйцом?
— А и не пытайтесь — не постигнете, — сказала тётя Тося и, как о вопросе, окончательно решенном, объявила: — Значит, курицу не режем!

Курица упорно боролась за сохранение своей жизни. Она каждый день выкатывала из себя яйцо, кудкудахтала, извещая об этом войной охваченный мир, и в конце концов отстояла право на существование. Проводница оборудовала ей гнездо за унитазом, кормила и поила её и, развлекаясь, разговаривала с этим, по утверждению тёти Тоси, совершенно разумным существом. «А ещё болтают, что курица — не птица, баба — не человек!» — подвергла сомнению старинную поговорку проводница.

Артисты напрягали умственные способности, чтобы придумать имя курице. Называли её и Джильдой, и Аидой, и Карамболитой, но курица почему - то отреагировала на Клеопатру..

Клеопатра так Клеопатра, — решил коллектив, закрепил за хохлаткой древнее имя да и баловать её начал всевозможными подношениями. Но тётя Тося немедля осадила сердобольных артистов, утверждая, что, если курица зажиреет, — перестанет нестись и тогда боевой её путь тут же завершится.

В который уже раз поразившись тёти Тосиной проницательности, артисты подношения прекратили и вплотную занялись воспитанием Клеопатры. И скоро смекалистая курица выходила на прогулку из вагона, копалась возле насыпи, отыскивая пропитание, а когда раздавался гудок — турманом влетала в тамбур и спешила на своё законное место.

Весь поезд, весь трудовой его народ знал и остерегал Клеопатру и вспоминал свой дом, хозяйство при виде такой домашней живности, чего - то поклевывающей, чего - то наговаривающей либо хлюпающей в придорожной пыли и дремлющей на солнце.

Первое время Клеопатра боялась бомбёжек, вихрем влетала в вагон и забивалась под отопительные трубы.

— Где ты, матушка? Где ты, Клеопатрушка? — звала её тётя Тося, когда самолёты, отбомбившись, улетали.

Клеопатра вылазила из засидки, судорожно подергивала шеей, и у неё слабели ноги. Нестись после этого она не могла дня по два и есть тоже, лишь пила воду.

Но постепенно и она вжилась в военную обстановку, не паниковала уже и, когда начинали бить зенитки, греметь разрывы, возмущённо кудахтая, прыгала и нервно целилась клювом в самолёт — так бы начисто и исклевала эту нудно жужжащую муху.

Дальше и дальше на запад следовала Клеопатра, исполняя аккуратно свою службу и мирясь с дорожными неудобствами и тревогами, которые добавляли ещё эти весёлые люди — артисты. Только выйдет, бывало, погулять Клеопатра, только займется она промыслом — паровоз и загудит. Клеопатра немедленно снимается с земли и летит в вагон. Посидит - посидит — не трогается вагон. Выйдет в тамбур, осмотрится — и снова на землю. Артистам потеха — опять на гудок жиманут, и опять курица мчится в вагон.

— Лешие! — ругалась тётя Тося. — Вы меня с ума свели. Мало вам этого, за курицу взялись!

Похохатывают артисты, кудахтает возмущённо курица, идут поезда следом за фронтом, и тянется за ними восстановленная нитка пути меж порушенных вокзалов, станций, городов и селений, и никому неведомо, что где - то далеко - далеко, в больших и строгих кабинетах Наркомата путей сообщения, военных ведомствах, а возможно, и в самом Комитете Обороны уже бесповоротно решена участь Клеопатры да и всего ведомого тётей Тосей народа.

Генерал Спыхальский был известный не только в нашей стране, но и за кордоном теоретик и спец по железнодорожным мостам. И когда легче сделалось на фронте, а разрушенные мосты лежали в Днепре, Десне и прочих реках, возникла большая необходимость в инженерах такого профиля.

Отозвали в тыл Павла Аркадьевича для более важной работы.

Растроганно прощались с ним работники восстановительных поездов. Артисты по этому случаю раздобыли самогонки, и генерал, отроду не пьющий, оскоромился, приняв стопку бурякового зелья, а тётя Тося прослезилась и перекрестила на прощанье генерала, которого чтила за культурность и совсем не генеральское горло.

Павел Аркадьевич заглянул в засидку Клеопатры, поёрошил на ней перья, улыбнулся и сказал, смущённо моргая:

— Вот ведь странность какая… — Он не пояснил ничего, но всем было понятно — генералу жалко покидать Клеопатру.

Вскоре прибыл высокий с зычным голосом человек, который уже назывался не просто генералом, а генерал - директором. Одет он был наполовину в железнодорожное, наполовину в военное. Принимая хозяйство, генерал - директор увидел беспечно копающуюся Клеопатру и ткнул в неё пальцем:

— Это что?
— Курица, — чуя надвигающуюся грозу, как можно спокойней ответила тетя Тося.
— Вижу, что не гусь. Я спрашиваю, почему она тут?
— Она яички несёт, — пояснила тетя Тося.
— Я -а - ички! — рявкнул генерал, и румянец покинул. его лицо. — Вы, может, ещё конюшню тут разведете?
— Зачем же конюшню - то? Курица, она опрятная, места мало занимает, а вам каждый день свежее яйцо будет, — оробев, сказала тётя Тося и схватилась за последнюю возможность: — Мы к ней привыкли… как к человеку.
— Мало ли к чему вы тут привыкли! — взревел генерал. — Безобразие! Бедлам! Не железнодорожная часть, орс какой - то (*), подсобное хозяйство! Цирк!..

Власть есть власть — с ней не заспоришь, — это тётя Тося давно уже и прочно усвоила. Она спрятала Клеопатру под шинель, отнесла зенитчикам и, заручившись уверением, что те не употребят её в пищу, попросила выпустить курицу на какой - нибудь станции или возле села, где увидят они других куриц и не будет поблизости собак.

Зенитчики пытались выполнить всё, как им было велено. Завидев обочь линии село, мало побитое, садами окружённое, и белые россыпи кур, они на полном ходу поезда выпустили в полёт Клеопатру. Курица благополучно приземлилась и возмущённо закричала, не понимая такого к себе отношения, и тут же увидела убегающий от неё, такой знакомый, обжитый ею зелёный дом на колёсах. Хлопая крыльями, она ринулась следом и где бегом, где лётом настигла вагон, взлетела, пытаясь заскочить в тамбур, но дверь оказалась запертой. Клеопатра ударилась в стекло. Её отбросило под колёса, завертело и швырнуло на откос. Комком катилась она по насыпи, перевертываясь через голову, буся пером. Хлопнувшись несколько раз, прошла винтом по земле и утихла Клеопатра, мелькнув белым пятнышком вдали.

Тётя Тося закрылась в купе и плакала в фартук. Артистки зарылись в подушки лицами, баритоны, стиснув зубы, угрожающе молчали, тенор беззвучно рыдал, уткнувшись лбом в стекло. Маркел Эрастович хмурился и, пытаясь утешить свою труппу, говорил о каких - то безымянных жертвах войны.

— Шоб тому генералу весь век арбузами питаться! — прошептал Брамсо с ненавистью.

Тётя Тося придумала генералу казнь ещё более жестокую:

— Чтоб он три года кряду ваши концерты слушал!

Неделю спустя новый генерал приказал через посредство адъютанта, этакого рыхленького, с бабьими бёдрами лейтенантика, собрать имущество и переселить артистов в другой вагон — шумят больно.

— С удовольствием!
— С радостью!
— С великим наслаждением! — восклицали артисты так, чтобы слышно было генералу, запершемуся в купе. Тенор, покидая вагон, истошно рванул: «Смейся, паяц…» Но допеть ему не дал адъютантик. Совершенно потрясённый, он возник откуда - то и беззвучно открывал и закрывал рот. Но, хотя он и беззвучно это делал, всё равно понятно было: «Да вы с ума сошли! Товарищ генерал работают!..»
— Мы тоже работаем, между прочим! — отшил адъютанта тенор и хлопнул дверью вагона так, что на столе генерала опрокинулся стакан с чаем и облил ему форменные штаны.

Неприютно, сиротливо и худо жили артисты в отдельном вагоне. Они уж подумывали: не продать ли им парадные костюмы и после этого, может быть, месть какую придумать, ну, например, трахнуть кирпичом в окно генеральского вагона или в программу концерта включить ехидную частушку.

Но всё обошлось благополучно. Явилась в вагон людей искусства тётя Тося с сундучком и швейной машиной. Артисты догадались, что она к ним насовсем и жить без них не может. Смех и слёзы, объятия и поцелуи.

— Охреди вы, охреди! (**) — ругалась тётя Тося. — Эко вагон - то устряпали! Мне тут месяц скрести не отскрести! — И, вовсе построжев, прокурорским тоном спросила: — Форму концертную небось успели прокутить?

Тенор встал перед тётей Тосей на колени, каясь:

— Были! Были такие чёрные мысли и поползновения…
— Вовремя, вовремя я уволилась, — сказала тётя Тося и стала с великой обидой рассказывать, как новый генерал вызвал из Москвы личного повара и проводником мужчину назначил, чтобы, говорит, ничего такого…

Артисты, оскорбившись за тётю Тосю, хотели тут же идти к генералу и высказать ему всё, что они о нём думают. Еле остепенила их тётя Тося, а остепенив, и за дела принялась, и так вот, с этими «ребятишками», как она называла артистов, проработала она до конца войны.

Сейчас тётя Тося живет в Подмосковье, в маленьком прохладном домике. На полу там лежат весёлые деревенские половики, стоит узенькая кровать с кружевной прошвой, сундучок старинный стоит в углу, а над ним икона в обгорелом окладе. На стене репродуктор, который говорит от гудка до гудка, и тётя Тося ругается, когда тот слишком уж заговаривается. Есть ещё у тёти Тоси две сотки земли и палисадник перед домом. И в огороде, и в палисаднике растут у неё овощи, но большую часть земли покрывают цветы, которые она никогда и никому не продаёт, считая грехом это тяжким. И ещё одна особенность — тётя Тося никогда не держала и не держит кур, хотя все условия вроде бы для этого есть.

                                                                                                                                                                      Курица — не птица (Отрывок)
                                                                                                                                                                           Автор: Виктор Астафьев
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Не железнодорожная часть, орс какой - то - Отдел рабочего снабжения (ОРС) — организация (предприятие) государственной розничной торговли в СССР. ОРСы осуществляли торгово - бытовое обслуживание рабочих и служащих предприятий ряда отраслей промышленности, строительства и транспорта в соответствии со спецификой организации их производства (отдалённость, разбросанность производственных цехов и участков, особые условия труда персонала) при отсутствии развитой торговой сети Министерства торговли СССР.

(**) — Охреди вы, охреди! - ругалась тётя Тося - Охреди. Устаревшее - неопрятный человек.

Костюм на выход в этой сцене

Опять пора идти гулять
И опыт жизни набирать
Жаль путь далёк, пожалуй, я
Костюм надену сверху я

Отлично сел костюм
И вот, в пути уже давно
Забыл костюм одеть
И вот же ж но

В пути купил костюм другой
Скромнее вроде он такой
Да ладно, путь далёк идти
Сойдёт и он, пора идти

И вот уж пол пути туда
Забыл костюм надеть пора
Да вроде ладно, ведь забыл
Уж благо новый прикупил

Теперь могу гулять, гулять
И опыт жизни набирать
Пусть жизнь подарит чудеса
Ведь жизнь для всех, она всегда…

                                                             костюм...
                                                    Автор: Артур Исен

По причине полудня, в угловом магазине «Арфа» было мало народа. Пенсионерки, с неизменными сумками на колёсиках и суетливые молодые мамаши, уже закупились кашами и молоком, пенсионеры и бездельники пивом с сушёной рыбкой, а кто и водкой.

Вдоль прилавков,  возмущённо качая головами над переписанными за ночь «вверх» ценниками, слонялись отдельные граждане, ничего не покупая.  Среди них была и Зина Обносова, в девичестве Курносова. Хрен редьки не слаще, сказал Коля, когда узнал, что Зина и Петя поженились.
 
Мигрень наблюдал за ней со стороны, сквозь тёмные очки. На подбородок он приклеил «профессорскую» бородку. Видимо, клей был старый, поэтому чесался не только подбородок, но и вся шея.

Увидев Колю  в таком виде, Зина рассмеялась: «Тебе нужно было в ГИТИС поступать, а не в школу МВД». «Сейчас ты свои театральные таланты продемонстрируешь, - ответил Мигрень. - Помнится, в школе ты со сцены  что - то представляла». «Басни читала,  а ещё монолог Нины Заречной». «Перед тем как в речку прыгнуть?»

«Эх, ты, сыщик. Это Катерина в «Грозе» со скалы сиганула, а Нина Заречная в «Чайке» была женщиной тонкой душевной организации. … Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить…» «Ну вот, ей просто духу не хватило  самоликвидироваться».

«Маску» Коля надел по вполне логичным доводам: если бандиты вели не только Сверла, но и его подругу Нику, которой вручили «мафиозный подарочек»,  то наверняка знали и Мигренева.

В рыбном отделе за прилавком стоял невысокий парень с плоским жёлтым лицом и большими, как у карася, по выражению Ники, губами. И шрам над бровью был на месте.

Но девушка ошиблась, он был не мордвин, а киргиз, на его кармашке висел бейджик: «Ажыбек Исмаилов, продавец - консультант». Видно, в прошлый раз бейджа не было, иначе остроглазая журналистка Кострова его бы запомнила.

Коля незаметно его щёлкнул, переслал фото Нике. «Карась?» Тут же получил утвердительный ответ. Мигрень запретил Костровой не только появляться в этом магазине, но даже и приближаться к нему.

Получив ответ,  сыщик  кивнул Зине - начинай. Ну, а дальше… куда там выдающимся актрисам, игравшим Нину Заречную и Катерину Кабанову.

Зина вальяжно подошла к витрине с вяленой рыбой, банками с морской капустой, сайрой, бычками в томате и прочими морскими гадами. Подмигнула продавцу:

- Как дела, красавчик?

Парень опешил.

- Возьмите навагу, свежий улов, - ответил Ажыбек без акцента, - только с Камчатки получили.
- А тебя откуда получили?
- Что?
- Ты мне тут не «чтокай», - повысила голос Зина.

Она  положила перед ним стеклянную банку из - под икры, вытрясла из неё серую фалангу «пальца».

- Это что, я тебе спрашиваю, довесок к икорке, которую ты здесь продаёшь?

Киргиз заморгал:

- Я ничего не знаю. Впервые вижу. Уберите!
- Ага, щас.

Обносова повернулась к залу, воздела руки, заголосила на весь магазин:

- Люди добрые! Я простая сельская женщина, труженица серпа и жатвы, мать пятерых…нет, четверых детей. По копеечке копила, чтобы купить своим деточкам вкусной лососёвой икорки, дабы поправить их хиленькое, подорванное непосильным трудом здоровье, а эти твари надсмеялись надо мной, подсунули в банку отрубленный палец!

Зина продемонстрировала пластмассовый «пальчик». Вокруг начали собираться люди. А Коля мысленно потирал руки.

Конечно, можно было бы пойти по простому пути, прижать этого киргизского  продавца с помощью подполковника Пилюгина, да выведать, кто ему велел подсунуть «подарочек» Нике. Вряд ли сам Ажыбек входил в мафию, скорее всего, Исмаилова использовали втёмную. Но взяв его теперь, можно было спугнуть «крупную рыбу».

И Мигрень решил применить метод «удара наотмашь», то есть вывести преступников из равновесия совершенно неожиданным для них действием.

Ну да, подсунули «икорку со значением» любовнице журналиста, копающего под «криминальный бизнес», а пришла какая - то дикая тётка, раскричалась, что ей вместо икры продали банку с отрубленным пальцем. Вернее, с тем самым, пластмассовым, какой и должен в ней быть. Нелогичная ситуация, должна, по мнению Коли, привести к нелогичным же, спонтанным и быстрым действиям бандитов.

Это ему и нужно.

А Зина разошлась не на шутку:

- Вот! Вот! - демонстрировала она изумлённой публике фалангу.- Моё больное, перенесшее три инфаркта сердце не выдержит! На кого мои детки останутся?!

«В полицию иди», в Роспотребнадзор, прокуратуру», - советовали граждане. -  «Премьеру отправь, развели гастарбайтеров, как обезьян в зоопарке». «Надо заставить азиата сожрать палец, а ещё своё ухо!» «Как же «сожрать», а улика?»

Запоздавшая  на «утренний разбор продуктов» беременная женщина упала в обморок.  Её потащили к скамейке. Из служебного помещения скорым шагом вышла администратор.

- Что здесь происходит?!

Коля кивнул Зине: пора сматываться.

Театрально вытерев пот со лба, Обносова произнесла:

- Я так утомилась.…Отдохнуть бы.…Отдохнуть!

Напрасно Зина обвинила Колю в невежестве. Он прекрасно помнил все произведения Островского и Чехова, которые проходили в школе. Просто, иногда путал их за ненадобностью использования в практике сыщика. И теперь он узнал один из последних монологов Нины Заречной.

- Я пойду, прощайте, - продолжила «театр» Зина. – Уже поздно. Я еле на ногах стою…

Обносова повернулась к побелевшему, как перемороженный сибас, киргизу, бросила ему в лицо пластмассовую фалангу.

- Смейся, паяц, над разбитой любовью. Но…перстня с ониксом я тебе не отдам. Хоть он и фальшивый, но самой пригодится.

Возможно, Зина и продолжила бы «представление», раз уж её потянуло даже на арию Канио из оперы итальянского композитора (*), но Коля решительно схватил её за рукав, утянул под гневные выкрики народа уже в адрес администраторши, из магазина.

- Как я выступила?- спросила счастливая Зина, когда Коля усаживал её в автомобиль.
- Лучше недобор, чем перебор, - сказал Коля.- А вообще, ты Зина, великий талант.

                                                                                                                                                                        Золотая мафия. Часть 2 (Отрывок)
                                                                                                                                                                         Автор: Владимир Положенцев
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) её потянуло даже на арию Канио из оперы итальянского композитора - Ария Канио — это музыкальный фрагмент из оперы Руджеро Леонкавалло «Паяцы».  Ария называется «Recitar / Vesti la giubba» («Пора выступать! Пора надеть костюм!») и относится к числу наиболее популярных в оперном мире.