Чужой среди своих (©)

Я не хочу про это слышать,
Ты слишком долго говорил,
Года поехали и крыши
И нет ни времени, ни сил.
Семья без счастья, без ребёнка
Одно терпение и страх…
Хочу любить, хочу пелёнки
И в садик утром – впопыхах…

                                                 Я не хочу про это слышать
                                              Автор: Станислав Прохоренко

Как пили классики советской литературы? Хотите знать — читайте М. Веллера:

"... Знатный алкоголик - миллионер — нет, не Шолохов, но Панфёров (*) тоже ничего — был наряжен руководить Всесоюзным совещанием редакторов. Открытие имело произойти в десять утра в большом зале Дома литераторов. В десять литераторы празднично расселись. Они не были классиками, а многие из них не были алкоголиками, многие вообще съехались из провинций на халявное столичное удовольствие, чего ж им в десять не рассесться.

Но Панфёров, повторяю, как хорошо было известно всем его знавшим, в десять утра если и садился, так только с целью принять стопарь на опохмел, жалобно выматериться и лечь обратно. Итак, ждут. Ждут... И в самом деле, к одиннадцати появляется Панфёров. Недоопохмелившийся и недополежавший. Злой, как цепная сука. Транспортируют его под руки из - за кулис, как адскую машину на взводе, и устанавливают на трибуне. Кладут перед микрофоном текст приветственного слова. Панфёров икает, отпивает воды, текстом вытирает губы, потом потный лоб, потом сморкается в него и убирает в карман. С бычьей ненавистью смотрит в зал. И, наконец, тяжело произносит:

— Всех редакторов... я бы перевешал, как шелудивых собак! Но... поскольку это не в моих силах... пока... особенно сейчас... ох... Всесоюзное совещание редакторов объявляю открытым! вашу мать..."

Андрей Битов. Не просто цитировать этого знатока современного ленинградского (не путать с московским) пьянства. Ведь невозможно переписать всю повесть "Человек в пейзаже", главный герой которой реставратор, художник - дилетант, философ и гений от алкоголизма Павел Петрович. По словам А. Гениса, "...иронией здесь и не пахнет. Жестокое, со знанием дела описанное пьянство — важнейшее условие напряжённого интеллектуального монолога, который составляет содержание повести. Вслед за Веничкой Ерофеевым Битов рассматривает пьяное рассуждение как освобожденную от тела мысль".

Вот образчики его прозы:

"... Это было то, что мне никак не удавалось уловить и на что я бесспорно попадался: пауза и доза. То есть я не мог уловить закона и ритма, по которым он варьировал: то полстакана, то стакан, то треть, то через пять минут, то через час... За точность времени я, конечно, не мог ручаться, потому что вряд ли какое - то чувство времени во мне сохранилось, но что - то от власти над собой и над процессом в его неумолимом, самоубийственном пьянстве, и уж совсем непонятно было, как я то выдерживал это с ним равенство, но всякий раз, когда он находил нужным добавить или повторить, я оказывался вполне способным, а иногда даже готовым это вынести.

И рассказ его, и бурные барашки мыслей, предвещавшие штурм очередной системы мира, были каким - то образом подчинены и организованы кажущейся бессистемностью тостов. [...] Тихо, на цыпочках, вышел я из квартиры, дверь была открыта, и замок болтался на последнем винте бесполезный... и никого ещё не было на улице, лишь с чьей - то лоджии прокричал петух, и, чуть подумав, ответил ему другой... Тут только я заметил, что я в носках, но за туфлями решительно не вернулся, а направился в сторону предполагаемой трассы ловить машину и ехать туда, где меня ждало своё объяснение".

У А. Гениса есть филологический роман "Довлатов и окрестности", в котором много всего: тонких, прочувствованных мыслей о водке, о В. Ерофееве, о пьянстве. Чувствуется, что автор давно вынашивал этот материал, пестовал его, и он, созрев в творческой утробе, появился на свет. Своеобразный некролог С. Довлатову начинается личными воспоминаниями автора:

"Много раз я пытался рассказать о том, что происходит вокруг бутылки. И всегда уходил в частности — пейзаж и закуску: приторность яблока с припорошенной плиты старинного кладбища или прилипшая к тающему сырку серебрышка.

Много раз я хотел написать об этом, пока не смирился с безнадёжным правилом, с которым вынужден считаться каждый автор: всё, о чём можно рассказать, не стоит в сущности того, чтобы это делать.

[...] 1972 год я встречал по месту тогдашней службы: в пожарном депо Рижского завода микроавтобусов.

Мои сотрудники напоминали персонажей театра абсурда. [...] Всех их объединял безусловный алкоголизм и абсолютная удовлетворённость своим положением. Попав на дно, они избавились от страха и надежд и казались самыми счастливыми людьми в нашем городе.

[...] Старообрядец Разумеев испражнялся, не снимая галифе. Полковник Колосенцев спал с дочкой. Замполит Брусцов не расставался с романом Лациса "Сын рыбака" (**) и вытирался моим полотенцем. Капитан дальнего плавания Строгов играл в шахматы — 22 часа в сутки и пил трижды в год, но все — от клея БФ до тормозной жидкости. [...]

С закуской обстояло неопределённо. Сквозь снег пожарные нарвали дикую траву и варили её в казённой кастрюле до тех пор, пока бульон не приобрёл цвет зелёнки. Потом сняли клеёнку с кухонного стола и ссыпали крошки в варево. С выпивкой было сложнее: освежитель кожи "Берёзовая вода" тоже изумрудного оттенка, причём у каждого свой пузырёк.

Начальник нашего караула, бывший майор КГБ Вацлав Мейранс, известный тем, что пропил гроб своей матери, удовлетворённо оглядел празднество и произнёс тост: чтоб каждый год мы встречали за столом, не хуже этого.

[...] Среди моих пожарных трудно было не слыть белой вороной. Меня они, как каждого, кто разбавлял гидролизный спирт, считали непьющим".

                                                                                                                                                            Антология российского пьянства (Отрывок)
                                                                                                                                                                       Автор: Геннадий Николаев
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) нет, не Шолохов, но Панфёров - Фёдор Иванович Панфёров (псевдоним — Марк Солнцев) — советский писатель, один из руководителей РАПП, главный редактор журнала «Октябрь» (с 1931 года). Наибольшую известность получил как автор монументального романа «Бруски» (книги 1–4, 1928–1937). Первый рассказ «Перед рассветом» опубликован в 1918 году. Автор пьес для крестьянских театров «Дети земли» (1920), «Пахом» (1923), «Мужики» (1924), «Бунт земли» (1926), «Развал» (1926), «Урод», «Стальной конь». Написал трилогию о Великой Отечественной войне и послевоенном строительстве «Борьба за мир» (1945–1947), «В стране поверженных» (1948), «Большое искусство» (1954). Развитие сельского хозяйства в послевоенные годы — в центре трилогии «Волга - матушка река» (романы «Удар» (1953), «Раздумье» (1958), «Во имя молодого» (1960)).

(**) Замполит Брусцов не расставался с романом Лациса "Сын рыбака" - «Сын рыбака» — роман Вилиса Лациса, написанный в 1932 –1 934 годах. В нём достоверно показана жизнь в рыбачьем селе: события, происходящие в нём, судьбы рыбаков в досоветской Латвии. Главный герой — молодой рыбак Оскар, сильный, мужественный, умный, но необразованный. Он честен, прямолинеен и трудолюбив. Оскар нелюбимый сын в своей семье, он и защитник, и кормилец, но родители, брат и сёстры не ценят его. Сюжет: Оскар не доволен зависимым положением местных рыбаков, которым приходится отдавать рыбу за бесценок перекупщикам. Поэтому парень задумывает построить морскую мережу, ледник и своими силами сбывать улов на рынке.