Слышишь, милый?

Слышишь, милый? Только не приходи. Что-то было — занозою жжет в груди, злая память мне ловко и едко мстит... Если встанет мой дом на твоем пути — слышишь, милый? - только не заходи.
Свора псов на пороге, в капканах яд, заговоры плету я в полночной тьме, чтобы ты заплутал, повернул назад, и не думал более обо мне. В рукаве зеленом храню кинжал, чтобы сердце, милый, тебе пронзить. Заблудись, умри среди серых скал — тогда мне не пришлось бы тебя убить. Если тенью мелькну на твоем пути, если руку тебе протяну, маня, - слышишь, милый? - молча отринь меня, только близко, близко не подходи.
Я не помню, что в сердце моем болит. И не вспомню, как память ни напрягай - унеслось на дальний конец земли вместе с гомоном птичьих веселых стай. Это выплакать надо бы, только слез больше нет на усталых моих глазах. Пепел к пеплу, ветер развеял прах и куда-то к северу все унес, где лиловые звездочки на холме, где в морях покоятся корабли. Но не надо слезы лить обо мне, если хочешь, лучше уж помолись. Что-то жило, занозою жгло в груди, билось птицей в неловких моих руках. Потеряйся, милый, в чужих мирах, во вселенной без вести пропади — но не надо, слышишь? - не приходи.
Пусть ночами в холодных мирах зимы я за окнами свечи с надеждой жгу, пусть следы мои к дому тебя ведут из владений безумных ветров и тьмы, пусть уснули псы, проржавел капкан, пусть разорван кем-то заклятый круг — от себя гони снеговой дурман, поворачивай и беги, мой друг! Не буди царевны, вкусившей яд, - мои чувства, милый, не береди, повернись на запад и на закат — уходи.

Мари Покусаювас (с)

Sade - King Of Sorrow (Official Music Video)

Море внутри...

внутри у нее есть море, оно волнуется, мается, бьется о скалы быта, рокочет, плачет чаячьим криком, когда она спит без снов, когда за окнами хмарь и день без надежды на лучшее, когда трамвай едет долго, а вечер набряк туманом, и все угрюмы, и все бегут
у нее есть море, раковина ушная улавливает песни сирен и китов, они отдаются в солнечном сплетении, и она чувствует пустоту, чувствует, как ее облепляет серая кашица суетливого небытия, как все вокруг покрыто этой корочкой, коростой обыденности, как шкурой лягушки, как чешуей змеи - тронь ее, притяни к груди, она обернется раскаленным железом, изожжет тебе пальцы, а потом станет тем, чего ты так жаждешь
у нее есть море.
она закрывает глаза и чувствует его запах, путает его с запахом мыла, гул его путает с шелестом бумаги, текущей из принтера, путает ветер с дыханием вентилятора, у стук своих каблуков по кафелю путает с перестукиванием камушков гальки на берегу, и понимает - пора. она выходит из серой коробки здания вовремя - минута в минуту, не более и не менее, идет вдоль асфальта до рельс, рассекающих землю, садится в коробку трамвая, полную грохота, пота, пустых разговоров и духоты, предвкушения вечера, а потом еще вечера и еще одного перед новой неделей. море внутри у нее наливается сталью и отблеском молнии, дождь за окном режет город тонкими нитями, режет дома и проспекты, вонзается в легкие, набивается влагою, превращает платье в тяжелую шкуру, наполняет каналы стихией, и море прорастает в асфальт.
она чувствует, кем становится: как шкура врастает в кожу, ноги становятся плоскими, как тело становится странным, тяжелым и неуклюжим на суше, как гибко оно в воде.
она входит в море, как в дом.

© Турнезоль | Turnezolle

БиС - Кораблики

Что есть любовь?

Людское тщеславие невыносимо, но эльфийское высокомерие невыносимее в разы.
Первое - душное, как июльский полдень, когда корсет врезается в ребра, пока ты стоишь за спиной матери и улыбаешься ее гостям, видя в их глазах страх, смешанный с любопытством, восхищением и той особенной алчностью, свойственной людям, созерцающим чуждую для них красоту. Второе - холодное, как презрение во взглядах, когда аквамариновая бездна сияет из-под длинных ресниц, и тонкие губы кузена растягиваются в дежурной улыбке, которой он приветствует тебя, слишком смертную для высоких арок, для ледяного узора витражей Дома Хелек, для этого царства магии и вечности, потому что семья твоего отца проживет дольше, чем семья твоей матери, а твой дар - он как стекляшка в горсти алмазов, жалкий отблеск царственных сокровищ, подделка, пустышка.
Ты идешь по тропе между двумя мирами, но не принадлежишь ни одному, потому что ни одному из них ты не нужна. В одном тебя презирают, в другом - боятся, в одном ты слишком человечна, в другом на тебя смотрят, как на прекрасный цветок, выросший на ядовитой лозе, и крошечные искорки дара, того дара, который сделал семью твоего отца главной среди Высших, становятся проклятьем.
Что есть любовь к тебе, если она выросла на почве страха, удобренной твоей силой? Что есть восхищение тобой, если ты сама желаешь видеть его в глазах смотрящего? Есть ли цена у такой любви, у такого восхищения?
И есть ли цена у твоей свободы, певчая птичка?
И равна ли она, цена эта, тому, что ты получишь взамен?

© Турнезоль | Turnezolle

Geri Halliwell - Calling

Серая кошка

Она целовала его, целовала.
Раздевшись, под полной луной танцевала.
Глазами манила, призывно смеялась,
и тела его словно ветер касалась.

Любила его, как свободу и кошек.
И яркое лето сжимала в ладошках.
Он ей говорил: "Ты на ведьму похожа",
она соглашалась: "Немножко, возможно".

И шлепая в ливень по солнечным лужам,
шептала, кричала: "Он нужен мне! Нужен!"
Меняла рубли на его крупный почерк.
Под вечер сжималась в уютный клубочек.

Он ей говорил: "Признавайся, ты кошка?"
Она соглашалась: "Возможно, немножко".
Закатом алела, вьюном обвивалась,
цветочной пыльцой по утрам умывалась.

Из сказок и снов собирала букеты.
Он ей говорил: "Нет, ты все-таки ведьма".
Вздыхала: "Ты знаешь, в полете, бывает,
что ведьма дорогу домой забывает,
И погибает на лунной дорожке...
Тогда вместо ведьмы рождается кошка"

И вновь целовала его, целовала,
по капельке сердце его выпивала.
Пила его нежность, а силу вливала,
пространство и мысли его заполняла.

И он в ней тонул, словно в море глубоком,
и как-то подумал: "Тебя очень много".
Он только подумал: "Исчезни, изыди.
Мне воздуха мало. Мне солнца не видно!"

Она подоткнула под ним одеяло.
Шагнула в свет лунный. Как тень. И пропала.
Он утром проснулся и к ней потянулся,
но глади пустынно-простынной коснулся.

Он вспомнил и вздрогнул, глазам не поверил,
весь день караулил и окна и двери.
Шептал заклинаньем, молился: "Вернись!
Мне солнца не нужно! В тебе моя жизнь!"

А ночью увидел, как с лунной дорожки,
на крышу запрыгнула серая кошка.

©Александрит Мина

Мария Ржевская - Когда я стану кошкой