Как дожить до понедельника и не сжечь школу
Вышедший на экраны в конце 1968 года фильм Станислава Ростоцкого по сценарию Георгия Полонского «Доживём до понедельника» сразу стал, как сказали бы сейчас, культовым. Однако премьера фильма состоялась на год раньше – на Всесоюзном слёте молодых передовиков производства в Комсомольске-на-Амуре в июне 1967 года. А сценарий фильма «Доживём до понедельника» Георгий Полонский написал в 1966 году в качестве дипломной работы на Высших сценарных курсах, на которые поступил в 1965 году.
На Высших сценарных курсах Полонский учился в мастерской Иосифа Ольшанского, который является автором сценария ряда знаковых советских кинолент, в том числе «А если это любовь?» с Жанной Прохоренко в главной роли. Фильм «А если это любовь?», напомню, рассказывал о первой любви старшеклассников и грубой реакции на эту любовь со стороны учителей и родителей. Это вторжение взрослых убивает любовь в том фильме. И «Доживём до понедельника» является таким как бы намёком на «А если это любовь?», так сказать, благодарностью ученика учителю. Впрочем, об этом чуть позже.
Фильм Ростоцкого и Полонского «Доживём до понедельника» сразу же привлекает к себе интригующим названием. Название – чего просто невозможно не заметить – отсылает к культовой (опять же, в современном понимании) фантастической повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», вышедшей в 1965 году. Полонский явно находился под большим впечатлением от этой повести. «Понедельник начинается в субботу» состоит из трёх частей. И точно также из трёх частей состоит фильм «Доживём до понедельника», причём эти три части чётко привязаны к дням недели: четверг, пятница и – суббота (именно в эти дни разворачивается действие первой части «Понедельник начинается в субботу»). В конце фильма, то есть в субботу, Илья Семёнович Мельников после драматической паузы сообщает своему классу (который боится, что он уйдёт из школы), что они увидятся в следующий раз (в понедельник, если следовать названию фильма), если конечно «не сожгут к тому времени школу». В субботу он говорит о следующей встрече в понедельник. Более ясно и не намекнуть – понедельник начинается в субботу.
Этого мало. Фильм «Доживём до понедельника» начинается со сцены принесения сакральной жертвы молодой учительницей Натальей Сергеевной Гореловой своему школьному кумиру, а ныне коллеге – учителю Мельникову. Учительница Горелова, напомню, убивает чёрную ворону, которую приносит ученик с несколько странной фамилией Шестопал, т.е. имеющий шесть пальцев. Не буду сейчас рассуждать о символическом значении цифры 6, но вообще сцена эта, несмотря на то, что всё происходит в классе обычной средней школы, носит какой-то потусторонний оттенок. Что несколько странно. Но если вспомнить, что в первой части «Понедельник начинается в субботу» («Суета вокруг дивана») действие начинается, когда герой повести, Александр Привалов, попадает в сказочную реальность, завязанную на НИИЧАВО (Научно-исследовательский институт Чародейства и Волшебства), то намёк становится понятным. Это не единственный намёк. Так, в фильме «Доживём до понедельника» имеется момент, в котором учитель Мельников крайне скептически смотрит телепередачу, в которой рассказывается о том, как ЭВМ сочиняет клавесинные менуэты. Причём тут ЭВМ? Зачем ЭВМ? Но если вспомнить, что герой «Понедельник начинается в субботу» Александр Привалов в институте НИИЧАВО работает в вычислительном центре, то можно сказать, и этот намёк («пасхалку» в нынешней терминологии), можно сказать, мы вычислили.
Впрочем, не стоит рассматривать фильм «Доживём до понедельника» через призму повести Стругацких «Понедельник называется в субботу». Если я и упомянул о параллелях названий и кое-каких «пасхалках», то лишь для того, чтобы сказать, что любое произведение, тем более такое, которое стало «культовым», пишется в рамках конкретного исторического контекста и знание этого контекста позволяет лучше понять и авторов, и их героев.
Что вообще можно сказать о герое фильма – Илье Семёновиче Мельникова? Инфантил ли он? Я бы так не сказал. Всё же как ни крути, но человек, который прошёл войну, меняется сильно. Но также и факт, что когда-то он был маменькин сыночком и даже в момент событий фильма до конца не изжил этого. Мать-старушка ухаживает за ним. И это полностью устраивает Мельникова. У мамы он даже водку просит. Кроме того, мужчина, который долгое время работает в преимущественно женском коллективе, невольно приобретает некоторые женские черты. В частности, в сцене, в которой Мельников нападает на не самую грамотную учительницу начальных классов («Пожалейте наши уши! Нет такого слова – ложат!»), он ведёт себя не как мужчина. Но и не как ребёнок. Он ведёт себя, как женщина. Именно для раздражённой женщины характерно в такой ситуации накричать на другую женщину. Увы, профессиональная деформация личности. Позднее Мельников спохватывается и извиняется. Инфантил вряд извинился бы.
Наиболее загадочной во всём фильме следует считать сцену, в которой Илья Семёнович просит о длительном отпуске у своего фронтового друга, а ныне директора школы Николая Борисовича, предлагая тому взяться за преподавание вместо себя.
«Как же ты меня допускаешь преподавать? Калечить юные души? У меня эластичные взгляды, я легко перестраиваюсь, свежая газета для меня – последнее слово науки» – раздражённо бросает в ответ Николай Борисович, припоминая Мельникову слова, который тот когда-то сказал в его адрес. И продолжает: «На покой захотелось? Честность свою холить? А другие пусть строят… А ведь ты руки не подашь. Скажешь: замарали руки-то, пока строили»
«Смотря чем замараешь, – парирует Мельников, – а то и не подам»
«Принципами не пообедаешь, не поправишь здоровья, не согреешься» – пытается наставлять его директор. И тут Мельников переходит к главному пункту своей программы: «Принципы не шашлык, не витамин Б12, не грелка. Некоторые чудаки жертвуют за них обедом. Бывает плата и подороже. В 41-м под Вязьмой мы с тобой это хорошо понимали. История – наука, которая делает человека гражданином.»
«Вот учебник этого года. Этого!» – восклицает Мельников.
Причём тут учебник? Директор понимает намёк. Современный зритель – нет. Мельников пытается пояснить непонятливым: «А ты никогда не задумывался о великой роли бумаги? Можно написать на ней "На холмах Грузии лежит ночная мгла". А можно – кляузу на соседа. Можно переписать диссертацию, чтобы изъять одну фамилию, один факт; чтобы изменить трактовку… Но души-то у нас и ребят не бумажные, Коля!»
О чём это они? Нет, ну общий смысл понятен – в СССР постоянно менялись трактовки не только чужой, но и своей истории, истории СССР. Дело конечно известное. Но Илья Семёнович как-то уж очень горячится. Что его так задело? И снова точно этого не понять, не поняв общественный контекст того времени. Разберёмся.
Итак, свой сценарий Георгий Полонский написал в 1966 году. Что происходило в СССР в то время, что могло вывести Мельникова из себя? Если бы дело происходило, скажем, в 1956 или 1961 годах, можно было бы предположить, что Мельников – сталинист, который переживает разоблачение культа личности Сталина. Но что такого случилось в 1966 году? А вот что.
Разоблачение Хрущёвым культа личности Сталина с высокой партийной трибуны, безусловно, было встречено с большим облегчением большей частью советского общества. И простые люди, и партийные функционеры, и офицеры армии и силовых структур вздохнули свободно, когда вечно витавшая на страной тень Большого террора исчезла. Однако наивно было бы предполагать, что десталинизацию приветствовали абсолютно все граждане и функционеры. А что вы хотите? Так устроены люди. Назовите вслух имя самого омерзительного негодяя и кровожадного убийцы, известию о казни которого будет рукоплескать большая часть общества, и вы с удивлением обнаружите, что у этого негодяя и убийцы откуда-то вылезли сторонники, славящие его. Тем более это справедливо, когда дело касается бывшего лидера государства, с именем которого связана победа в кровавой войне. Сколько бы преступлений против своего народа не совершал Сталин, но фактом является и то, что с его именем связаны не только преступления. А если ещё учесть, что хотя огромное количество людей было уничтожено благодаря Сталину, а ещё большему числу людей была сломана жизнь, но были и люди – и не такое уж малое число – которые получили массу гешефтов именно благодаря Сталину. А вот после него потеряли свои тёплые местечки. Естественно они относились с неприязнью к десталинизации. А что вы хотели? Неужели кто-то думал, что, скажем, палач, который при Сталине самозабвенно расстреливал людей и получал за это ордена и прочие ништяки, но после Сталина лишился работы и наград, не будет с враждебностью воспринимать новые веяния?
Сразу после XX съезда КПСС, который случился в 1956 году, каких-то очень энергичных изменений в жизни страны не случилось. Дело ограничилось, собственно, только секретным докладом Хрущёва. Ну и кое-какими внутренними изменениями. Но Сталин даже не покинул своего ложа в мавзолее возле кремлёвской стены. Поэтому сторонники Сталина ограничивались глухим ропотом на своих кухнях. А вот после XXII съезда, который произошёл в 1961 году, началась настоящая десталинизация, с выносом тела, сменой названий, ликвидацией памятников и т.д. А кроме того, к этому времени и отношение к Хрущёву у многих изменилось. С одной стороны он конечно переселил миллионы людей из сталинских бараков в пятиэтажные дома с удобствами, с другой, периодически устраивал вещи, от которых страну лихорадило. Карибский кризис и кукурузная кампания – первое что приходит на память в этой связи. В общем, как бы то ни было, сталинисты получили второе дыхание и стали вести себя более бойко. А тут ещё в 1965 году под протекторатом заместителя председателя Совета министров РСФСР Вячеслава Кочемасова было создано Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИК), которое на старте имело благую цель – восстановление памятников, восстановление исторической памяти и т.д. Но вокруг ВООПИК стали концентрироваться высокопоставленные сталинисты, которым тоже захотелось восстановить кое-какие памятники. В общем, к середине 60-х в печати и просто в кулуарах разных знаковых мероприятий стали мелькать мысли о том, что «Сталин – это ого-го» и, что «Борьба с культом личности – это огромная ошибка, если не преступление Хрущёва». Собственно, эти мыслишки, хотя и изрядно протухшие, добрались в итоге и до наших дней. Но я сейчас не об этом.
Естественной реакцией на попытки «сталинского ренессанса» стала встречная реакция советской научной и творческой интеллигенции, вылившаяся в т.н. «Письмо двадцати пяти» – открытое письмо деятелей науки, литературы и искусства, написанное 14 февраля 1966 года в адрес Л.И.Брежнева о недопустимости «частичной или косвенной реабилитации И.В.Сталина». Это письмо среди прочих подписали такие люди, как академик АН СССР Пётр Капица, члены Союза писателей Валентин Катаев и Константин Паустовский, режиссёры Михаил Ромм, Марлен Хуциев и Олег Ефремов, актёр Иннокентий Смоктуновский и др. Это были люди, которые много сделали для советской науки и культуры и которых было крайне затруднительно записать в маргиналы. Чуть позже в том же году в адрес ЦК КПСС было написано «Письмо тринадцати», которое поддержало подписантов «Письма двадцати пяти». Среди подписантов этого письма был самый лучший советской пропагандист военной поры Илья Эренбург, математик и академик А.Н.Колмогоров, режиссёр Григорий Чухрай, артист Игорь Ильинский и др. Копии писем активно ходили по рукам, в прессе стали печататься статьи с разными намёками – как со стороны «сталинистов», так и со стороны противников реабилитации. В общем, что бы там ни планировал Брежнев, но в Политбюро поняли, что попытки реабилитации Сталина будут встречены в штыки подавляющей частью советской интеллигенции. И вопрос был до поры до времени снят.
Естественно, что Георгий Полонский находился под большим влиянием от всего этого. И также совершено очевидно, на чьей он был стороне – на стороне авторов писем против реабилитации Сталина. И вот, собственно, о чём происходит двусмысленный диалог Ильи Семёновича Мельникова и директора школы. Мельников вспоминает «Вязьму 1941 года» – то есть ужасный разгром Красной армии в 1941 году, что является одной из самых «блестящих заслуг» Сталина. Мельников не случайно вспоминает строчки «На холмах Грузии», намекая на родину Сталина, а потом тут же оттеняет эти романтические образы резким «а можно написать кляузу на соседа» – сталинское время славилось анонимками друг на друга, по которым людей хватали и бросали в концлагеря. Поминает он и переписывание истории путём изъятий фамилий и фактов – и опять же, всем зрителям второй половины 60-х было прекрасно известно, что при Сталине постоянно вымарывались имена людей, которые были репрессированы.
В общем, однозначно, Илья Семёнович Мельников высказывает своё полное неприятие возможности реабилитации Сталина. Директор школы Николай Борисович по существу с ним не спорит, а только старается его убедить не слишком обращать на это внимание. Актёр Михаил Зимин, кстати, который сыграл директора, внешне очень напоминает типичного коммунистического функционера средней руки того времени. То есть в этом диалоге – который уже почти не понятен современному зрителю – авторы показали спор между коммунистическими номенклатурщиками, которые не видят беды в частичной или полной реабилитации Сталина, и советской интеллигенцией, которую олицетворяет учитель истории Илья Семёнович Мельников, и который активно против этого протестует.
«Он не так глуп, – говорит Мельников в другой сцене про чиновника, накатавшего ему ультиматум на казённой бумаге. – Его вдохновляют воспоминания». Опять же, речь о том, что недобитый сталинский кадр, которого вдохновляют воспоминания, пытается вести себя как раньше. При этом сам Мельников относит себя к революционным романтикам – вспомним сцену, в которой он почти с восторгом рассказывает о революционном лейтенанте Шмидте. А то, что фильм был очень тепло встречен зрителями конца 60-х годов показывает, что в то время большинство людей – которые в отличие от людей нашего времени прекрасно понимали суть этого диалога – также были против реабилитации Сталина.
Если я так подробно остановился на обрисовке исторического контекста, в котором был написан сценарий, то лишь для того, чтобы показать, что учитель истории Мельников не так прост. Да, у него есть черты, которые вызывают неприятие. Или, как сказал ему директор: «уважать тебя можно, любить – нельзя». Впрочем, Мельников и не добивается ничьей любви. А когда любовь вырисовывается в лице учительницы Натальи Сергеевны, то поначалу ведёт себя так, словно он её чуть ли не ненавидит. Правда потом начинает сближение.
Я начал с того, что продекларировал, что мне фильм «Доживём до понедельника» всегда нравился. Но чем? Уж во всяком случае не сценой в кабинете директора. И если по гамбургскому счёту, ответить на этот вопрос я так сразу и не смогу. Фильм-то, положа руку на сердце, глубоко депрессивный.
Дело происходит в Москве осенью. А что может быть более депрессивного, чем осенняя Москва с этим вечным низким серым небом. Мать Юрия Долгорукова наверное и в самом деле была англичанкой. Потому что только сын англичанки мог себе для дачи выбрать такое унылое место, как излучина Москвы-реки с её частыми пасмурными днями. Однако, с другой стороны, это мой родной город и именно эта осенняя депрессивность лучше, чем что-либо ещё, напоминает мне школьные годы. Эти длительные уроки, когда за окном почти всегда одно и тоже – пасмурно или дождь. Мельников, кстати, и сам это ощущает, обращаясь к своей матери он говорит: «Ты не замечала, что в безличных предложениях есть какая-то безысходность. Моросит. Ветрено. Темнеет…» Да и одной из музыкальных тем фильма является песня «В городе дождь». Моросит. Ветрено. Темнеет. Да, это осенняя Москва. И она является сценой, на которой разворачиваются довольно неуютные события фильма.
Линия учителя истории Мельникова постоянно переплетается с темой любви его ученика Гены Шестопала к однокласснице – красавице Рите Черкасовой. В фильме есть эпизод, в которой Шестопал и Рита остаются вечером одни в пустой школе, в спортзале. Такой парафраз на похожую сцену из фильма «А если это любовь?» Только там герои фильма оказались одни в лесу.
Шестопал маленького роста и достаточно болезненно переживает, что не интересен Рите, маскируя свои чувства показным цинизмом на уровне хамства: «Умом я понимаю, что ты не луч света в тёмном царстве». Гена Шестопал – это как бы alter ego Ильи Семёновича Мельникова, который тоже как-то странно ведёт себя с молодой учительницей, которая ему нравится и нравилась – это очевидно – ещё когда она была школьницей. Не случайно Шестопал импонирует Мельникову. Но Мельников была на войне, совершил подвиг – вытащил раненого друга.
А Шестопал? Шестопал тоже совершает свой подвиг.
Он уничтожает бумаги с фальшивым «Счастьем», символически сжигая сочинения, написанные на провокационную тему. Он не мог конечно слышать рассуждений учителя Ильи Семёновича в кабинете директора на тему того, что «бумага всё стерпит», но словно ощутил этот посыл Мельникова.
И заслужил уважительный взгляд своей любимой Риты. Ради такого взгляда можно и на плаху. И казнь начинается. Генку Шестопала уводят к директору «с вещами» – ещё одно напоминание о сталинских репрессиях. И конечно же учитель Мельников бросается спасать своего ученика.
И спасает. После чего удостаивается от своей бывшей ученицы взгляда, полного любви.
И учительница сообщает учителю тайну – Шестопал написал в своём сочинении, которого уже никто никогда не прочитает, одну единственную фразу: «Счастье – это когда тебя понимают». И всё. Учитель Мельников тает.
Последняя фраза фильма: «Дядь, вставай, а то простудишься», сказанная младшеклассником обалдую Сыромятникову, которого учительница приложили по лбу дверью. У Ильи Семёновича Мельникова возможно установятся отношения с учительницей Натальей Сергеевной Гореловой. Но Генка Шестопал никогда не добьётся любви Риты. Собственно, ему она тоже может сказать: «Уважать тебя можно; любить – нет». Так что в этом смысле хэппи-энда не будет.
Так за что мне нравится фильм «Доживём до понедельника»? Не знаю. Просто нравится – и всё. Хотя депрессии там больше, чем оптимизма. Хотя нет там никакого хэппи-энда. Хотя Илья Семёнович Мельников порой вызывает раздражение. Но фильм в целом нравится. Возможно это единственный советский фильм, который вызывает у меня ностальгию по школьным годам. То есть это на уровне ощущений, а не логических рассуждений.
(germanych)
