Муж идущий на праздник
Чупакабра (*), на Купала,
Есть в лесу один цветок,
Надо выпить для начала,
Самогона бутылёк...
И Цветок откроет клады,
Что зарыты под землёй,
С Чупакаброй этой надо,
Акт устроить половой
Я блюду заветы предков,
И нажрался, как свинья,
Чу! стучит мотоциклетка,
Я разделся, без белья...
Тускло светят канделябры,
Свечи жёлтые горят,
Мне явилась чупакабра,
Не одна, а шестьдесят...
Ивана - Купала (Чупакабра) отрывок
Автор: Wilhelm Kaiser
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) Чупакабра, на Купала - Чупакабра — персонаж городской легенды, неизвестное науке существо. Название образовано от испанских слов chupar («сосать») и cabra («коза») и дословно переводится как «сосущий коз», «козий вампир».
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Глава 4. Дружина Андреевич и его жена (Фрагмент)
Тысяча пятьсот шестьдесят пятого года, июня двадцать четвёртого, в день Ивана Купалы, все колокола московские раскачались с самого утра и звонили без умолку.
Все церкви были полны.
По окончании обедни народ рассыпался по улицам.
Молодые и старые, бедные и богатые несли домой зелёные ветки, цветы, берёзки, убранные лентами. Всё было пёстро, живо и весело.
Однако к полуденной поре улицы стали пустеть. Мало - помалу народ начал расходиться, и вскоре на Москве нельзя было бы встретить ни одного человека.
Воцарилась мёртвая тишина.
Православные покоились в своих опочивальнях, и не было никого, кто бы гневил бога, гуляя по улицам, ибо бог и человеку и всякой твари велел покоиться в полуденную пору; а грешно идти против воли божией, разве уж принудит неотложное дело.
Итак, все спали; Москва казалась необитаемым городом.
Только на Балчуге, в недавно выстроенном кружечном дворе, или кабаке, слышны были крики, ссоры и песни.
Там, несмотря на полдень, пировали ратники, почти все молодые, в богатых нарядах.
Они расположились внутри дома, и на дворе, и на улице.
Все были пьяны; иной, лежа на голой земле, проливал на платье чарку вина; другой силился хриплым голосом подтягивать товарищам, но издавал лишь глухие, невнятные звуки.
Осёдланные кони стояли у ворот. К каждому седлу привязана была метла и собачья голова.
В это время два всадника показались на улице.
Один из них, в кармазинном кафтане (*) с золотыми кистями и в белой парчовой шапке, из-под которой вились густые русые кудри, обратился к другому всаднику.
— Михеич, — сказал он, — видишь ты этих пьяных людей?
— Вижу, боярин, тётка их подкурятина! Вишь, бражники, как расходились!
— А видишь ты, что у лошадей за сёдлами?
— Вижу: мётлы да пёсьи морды, как у того разбойника. Стало, и в самом деле царские люди, коль на Москве гуляют! Наделали ж мы дела, боярин, наварили каши!
Серебряный нахмурился.
— Поди спроси у них, где живёт боярин Морозов!
— Эй, добрые люди, господа честные! — закричал Михеич, подъезжая к толпе, — где живёт боярин Дружина Андреич Морозов?
— А на что тебе знать, где эта собака живёт?
— У моего боярина, князя Серебряного, есть грамота к Морозову от воеводы князя Пронского, из большого полку.
— Давай сюда грамоту!
— Что ты, что ты, тётка твоя под... что ты? В уме ли? Как дать тебе Князеву грамоту?
— Давай грамоту, старый сыч, давай её! Посмотрим, уж не затеял ли этот Морозов измены, уж не хочет ли извести государя!
— Ах ты, мошенник! — вскричал Михеич, забывая осторожность, с которою начал было говорить, — да разве мой господин знается с изменниками!
— А, так ты ещё ругаться! Долой его с лошади, ребята, в плети его!
Тут сам Серебряный подскакал к опричникам.
— Назад! — закричал он так грозно, что они невольно остановились. — Если кто из вас, — продолжал князь, — хоть пальцем тронет этого человека, я тому голову разрублю, а остальные будут отвечать государю!
Опричники смутились; но новые товарищи подошли из соседних улиц и обступили князя.
Дерзкие слова посыпались из толпы; многие вынули сабли, и несдобровать бы Никите Романовичу, если бы в это время не послышался вблизи голос, поющий псалом, и не остановил опричников как будто волшебством.
Все оглянулись в сторону, откуда раздавался голос.
По улице шёл человек лет сорока в одной полотняной рубахе. На груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные чётки.
Бледное лицо его выражало необыкновенную доброту, на устах, осенённых реденькою бородой, играла улыбка, но глаза глядели мутно и неопределённо.
Увидев Серебряного, он прервал своё пение, подошёл поспешно к нему и посмотрел ему прямо в лицо.
— Ты, ты! — сказал он, как будто удивляясь, — зачем ты здесь, между ними?
И, не дожидаясь ответа, он начал петь: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых!»
Опричники посторонились с видом почтения, но он, не обращая на них внимания, опять стал смотреть в глаза Серебряному.
— Микитка, Микитка! — сказал он, качая головой, — куда ты заехал?
Серебряный никогда не видал этого человека и удивился, что он называет его по имени.
— Разве ты знаешь меня? — спросил он.
Блаженный засмеялся.
— Ты мне брат! — отвечал он. — Я тотчас узнал тебя. Ты такой же блаженный, как и я. И ума-то у тебя не боле моего, а то бы ты сюда не приехал. Я всё твоё сердце вижу. У тебя там чисто, чисто, одна голая правда; мы с тобой оба юродивые! А эти... — продолжал он, указывая на вооружённую толпу, — эти нам не родня! У!
— Вася, — сказал один из опричников, — не хочешь ли чего? Не надо ль тебе денег?
— Нет, нет, нет! — отвечал блаженный, — от тебя ничего не хочу! Вася ничего не возьмёт от тебя, а подай Микитке чего он просит!
— Божий человек, — сказал Серебряный, — я спрашивал, где живёт боярин Морозов?
— Дружина-то? Этот наш! Этот праведник! Только голова у него непоклонная! у, какая непоклонная! А скоро поклонится, скоро поклонится, да уж и не подымется!
— Где он живёт? — повторил ласково Серебряный.
— Не скажу! — ответил блаженный, как будто рассердившись, — не скажу, пусть другие скажут. Не хочу посылать тебя на недоброе дело.
И он поспешно удалился, затянув опять свой прерванный псалом.
Не понимая его слов и не тратя времени на догадки, Серебряный снова обратился к опричникам.
— Что ж, — спросил он, — скажете ли вы наконец, как найти дом Морозова?
— Ступай всё прямо, — отвечал грубо один из них. — Там, как поворотишь налево, там тебе и будет гнездо старого ворона.
По мере того как князь удалялся, опричники, усмирённые появлением юродивого, опять начинали буянить.
— Эй! — закричал один, — отдай Морозову поклон от нас да скажи, чтобы готовился скоро на виселицу; больно зажился!
— Да и на себя припаси верёвку! — крикнул вдогонку другой.
Но князь не обратил внимания на их ругательства.
«Что хотел сказать мне блаженный? — думал он, потупя голову. — Зачем не указал он мне дом Морозова, да ещё прибавил, что не хочет посылать меня на недоброе дело?»
Продолжая ехать далее, князь и Михеич встретили ещё много опричников. Иные были уже пьяны, другие только шли в кабак.
Все смотрели нагло и дерзко, а некоторые даже делали вслух такие грубые замечания насчёт всадников, что легко было видеть, сколь они привыкли к безнаказанности.
из исторического романа Алексея Константиновича Толстого - «Князь Серебряный»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) Один из них, в кармазинном кафтане - «Кармазинный кафтан» — это кафтан, сделанный из кармазина, ярко - красного сукна.
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
( кадр из фильма «Прогулка по эшафоту» 1992 )
