Летопись прячущихся  букв

В потоке мирном, молчаливом,
Когда замолкла тишина,
Я вдруг увидел книгу судеб,
И книга та отворена.

Я заглянул, о Боже правый,
Все тайны мира, тьма и свет,
Кто раньше был злодей кровавый,
Несёт Любви святой завет.

Поток течёт превратных жизней.
Страницы стягивает нить.
Я видел то чего не будет,
Я знаю то чему не быть.

Сомкну глаза, чтобы не видеть,
Страданья мира боль и страх.
Боюсь смотреть свою страницу,
Я был в тех древних временах.

Перелистнул, и взгляд направил
Туда, где раньше Дух мой был.
Я многое в себе исправил,
Но часть ошибок я забыл.

Я неслучайно окунулся,
В водоворот судьбы своей.
Я снова заново родился,
Чтоб путь пройти минувших дней.

                                                                    Книга судеб (Отрывок)
                                                                    Автор: Алексей Бугаев

! 14 + Сексуальная сцена !

Обе пары исчезли как раз вовремя. Екатерина вставила ключ в замочную скважину второй двери, когда герцогиня Неверская и Коконнас сбегали по наружной лестнице, так что, войдя в комнату, она услышала, как заскрипели ступеньки под ногами беглецов.

Она пытливо осмотрела комнату и подозрительно взглянула на склонившегося перед ней Рене.

— Кто здесь был? — спросила она.
— Влюблённые, вполне довольные моим уверением, что они любят друг друга.
— Бог с ними, — пожав плечами, сказала Екатерина — Здесь больше никого нет?
— Никого, кроме вашего величества и меня.
— Вы сделали то, что я вам сказала?
— Это насчёт чёрных кур?
— Да.
— Они здесь, ваше величество.
— Ах, если б вы были еврей! — пробормотала Екатерина.
— Я — еврей? Почему?
— Тогда вы могли бы прочесть мудрые книги, написанные евреями о жертвоприношениях Я велела перевести для себя одну из них и узнала, что евреи искали предсказаний не в сердце и не в печени, как римляне, а в строении мозга и в форме букв, начертанных на нем всемогущей рукой судьбы.
— Верно, ваше величество! Я слышал об этом от одного моего друга, старого раввина.
— Бывают буквы, — продолжала Екатерина, — начертанные так, что открывают весь пророческий путь, но халдейские мудрецы советуют…
— Советуют… что? — спросил Рене, понимая, что Екатерина не решается продолжать.
— Советуют делать опыты на человеческом мозге, как более развитом и более чувствительном к воле вопрошающего.
— Увы, ваше величество, вы хорошо знаете, что это невозможно, — сказал Рене.
— Во всяком случае, трудно, — заметила Екатерина. — Ах, Рене, если б мы об этом знали в день святого Варфоломея!.. Как это было просто!. При первой казни… Я подумаю об этом. Ну, а пока будем действовать в пределах возможного. Комната для жертвоприношений готова?
— Да, ваше величество.
— Пойдём туда.

Рене зажёг свечу; судя по запаху, то сильному и тонкому, то удушливому и противному, в состав свечи входило несколько веществ Освещая путь Екатерине, парфюмер первым вошёл в келью.

Екатерина сама выбрала нож синеватой стали, а Рене подошёл к углу и взял одну из кур, вращавших своими золотистыми глазами.

— Какие опыты мы будем делать?
— У одной мы исследуем печень, у другой мозг Если оба опыта дадут один и тот же результат, значит, всё верно, особенно, если эти результаты совпадут с полученными раньше.
— С чего мы начнём?
— С опыта над печенью.
— Хорошо, — сказал Рене.

Он привязал курицу к жертвеннику за два вделанных по его краям кольца, положил курицу на спину и закрепил так, что птица могла только трепыхаться, не двигаясь с места. Екатерина одним ударом ножа рассекла ей грудь. Курица прокудахтала три раза, некоторое время потрепыхалась и околела.

— Опять три раза! — прошептала Екатерина. — Предзнаменование трёх смертей.

Затем она вскрыла трупик курицы.

— И печень сместилась влево, — продолжала она, — как всегда, влево… три смерти и конец династии. Знаешь. Рене, это ужасно!
— Ваше величество, надо ещё посмотреть, совпадут ли эти предсказания с предсказаниями второй жертвы.

Рене отвязал курицу и, бросив её в угол, пошёл за второй жертвой, но она, видя судьбу своей подруги, попыталась спастись и начала бегать по келье, а когда Рене загнал её наконец в угол, взлетела у него над головой, и ветер, поднявшийся от взмахов её крыльев, загасил чародейную свечу в руке Екатерины.

— Вот видите, Рене, — сказала королева, — так угаснет и наш род. Смерть дунет на него, и он исчезнет с лица земли… Три сына! Ведь три сына! — грустно прошептала она.

Рене взял у неё погасшую свечу и пошёл зажечь её в соседнюю комнату.

Вернувшись, он увидел, что курица спрятала голову в воронку.

— На этот раз криков не будет, — сказала Екатерина, — я сразу отрублю ей голову.

В самом деле, как только Рене привязал курицу, Екатерина исполнила своё обещание и отрубила голову одним ударом. Но в предсмертной судороге куриный клюв три раза раскрылся и закрылся.

— Видишь! — сказала Екатерина в ужасе. — Вместо трёх криков — три вздоха. Три, всё время три! Умрут все трое. Все эти души, отлетая, считают до трёх и кричат троекратно. Теперь посмотрим, что покажет голова.

Екатерина срезала побледневший гребешок на голове птицы, осторожно вскрыла череп, разделила его так, чтобы ясно были видны мозговые полушария, и стала выискивать в кровавых извилинах мозговой пульпы что - нибудь похожее на буквы.

— Всё то же! — вскрикнула она и всплеснула руками. — Всё то же! И на этот раз предсказание яснее, чем когда бы то ни было! Посмотри!

Рене подошёл.

— Что это за буква? — спросила Екатерина, указывая на сочетание линий в одном месте.
— Г, — ответил флорентиец.
— Сколько их? Рене пересчитал.
— Четыре! — сказал он.
— Вот, вот! Всё так!.. Я понимаю — Генрих Четвёртый! О, я проклята в своем потомстве! — отшвырнув нож, простонала она.

Страшна была фигура этой женщины, сжимавшей окровавленные руки, бледной как смерть, освещённой зловещим светом.

— Он будет царствовать, будет царствовать! — сказала она со вздохом отчаяния.
— Он будет царствовать. — повторил Рене, погружённый в глубокую задумчивость.

Однако мрачное выражение быстро исчезло с лица Екатерины при свете какой - то новой мысли, видимо, вспыхнувшей в её мозгу.

— Рене, — сказала она, не оборачиваясь, не поднимая головы, опущенной на грудь, и протягивая руку к флорентийцу, — была ведь какая - то ужасная история, когда один перуджинский врач отравил губной помадой и свою дочь, и её любовника — обоих вместе!
— Была, сударыня.
— А кто был её любовником? — всё время думая о чём - то, спросила Екатерина.
— Король Владислав:
— Ах да, верно! — прошептала Екатерина. — А вы не знаете подробностей этой истории?
— У меня есть старинная книга — там есть рассказ об этом, — ответил Рене.
— Хорошо, пройдём в другую комнату, и вы мне дадите эту книгу почитать.

Оба вышли из кельи, и Рене запер за собой дверь.

— Ваше величество, не прикажете ли совершить новые жертвоприношения? — спросил флорентиец.
— Нет, нет, Рене! Я пока вполне убеждена и этими. Подождём, не удастся ли нам добыть голову какого - нибудь осуждённого, — тогда в день казни ты сговоришься с палачом.

Рене поклонился в знак согласия, затем, со свечой в руке, подошёл к полкам с книгами, встал на стул, взял одну из книг и подал королеве.

Екатерина раскрыла книгу.

— Что это такое? — спросила она. — «Как надлежит вынашивать и питать ловчих птиц, соколов и кречетов, дабы они сделались смелы, сильны и к ловле охочим.
— Ах, простите, я ошибся! Это трактат о соколиной охоте, написанный одним луккским учёным для знаменитого Каструччо Кастракани (*) . Он стоял рядом с той книгой и переплетён в такой же переплёт, — я и ошибся. Впрочем, эта книга очень ценная; существуют только три экземпляра во всём мире: один в венецианской библиотеке, другой, купленный вашим предком Лоренцо Медичи, но затем подаренный Пьетро Медичи королю Карлу Восьмому, проезжавшему через Флоренцию, а вот этот — третий.
— Чту его как редкость, — ответила Екатерина, — но он мне не нужен: возьмите его.

Передавая книгу левой рукой, она протянула к Рене правую руку за другой книгой.

На этот раз Рене не ошибся — другая книга была именно той, какая нужна была королеве. Рене слез со стула, полистал книгу и подал Екатерине, открыв на нужной странице. Екатерина села за стол, Рене поставил перед ней чародейную свечу, и ори свете ее синеватого огонька она вполголоса прочла несколько строк.

— Хорошо, — закрыв книгу, сказала она, — тут всё, что мне хотелось знать.

Она поднялась со стула, оставив книгу на столе, но унося в голове мысль, которая только зарождалась и должна была ещё созреть. Рене со свечой в руке почтительно ожидал, когда королева, видимо собиравшаяся уходить, даст ему новые распоряжения или обратится с новыми вопросами.

Екатерина, склонив голову и приложив палец к губам, молча сделала несколько шагов по комнате.
Затем она вдруг остановилась перед Рене и подняла на него свои круглые, устремленные вперед, как у хищной птицы, глаза.

— Признайся, ты сделал для неё какое - то приворотное зелье! — сказала она.
— Для кого? — затрепетав, спросил Рене.
— Для Сов. (**)
— Я? Никогда не делал! — ответил Рене.
— Никогда?
— Клянусь душой, ваше величество.
— А всё - таки тут не без колдовства: он безумно влюблён в неё, хотя никогда не отличался постоянством.
— Кто он?
— Он, проклятый Генрих, тот самый, который станет преемником моих трёх сыновей и назовется Генрихом Четвёртым, а ведь он сын Жанны д'Альбре!

Последние слова Екатерины сопровождались таким вздохом, что Рене вздрогнул, вспомнив о пресловутых перчатках, которые он, по приказанию Екатерины, приготовил для королевы Наваррской.

— Разве он по-прежнему бывает у неё? — спросил Рене.
— По - прежнему.
— А мне казалось, что король Наваррский окончательно вернулся к своей супруге.
— Комедия, Рене, комедия! Не знаю, с какой целью, но все как сговорились меня обманывать! Даже Маргарита, моя родная дочь, и та настроена против меня. Быть может, и она рассчитывает на смерть своих братьев — быть может, надеется стать французской королевой.
— Да, быть может, — сказал Рене, снова уйдя в свою думу и откликаясь, как эхо, на страшное подозрение Екатерины.
— Что ж, посмотрим! — сказала Екатерина и направилась к входной двери, очевидно не считая нужным идти потайной лестницей, будучи уверена, что она здесь одна.

                                                                                          из исторического романа Александра Дюма (отца) - «Королева Марго»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  написанный одним луккским учёным для знаменитого Каструччо Кастракани - Каструччо Кастракани дельи Антельминелли или Каструччио Кастракани дельи Антельминелли (итал. Castruccio Castracani degli Antelminelli; 29 марта 1281 (1281 - 03 - 29), Лукка — 3 сентября 1328, Лукка) — средневековый итальянский полководец, кондотьер, вождь гибеллинов (1), из рода Антельминелли.
(1) вождь гибеллинов - вельфы и гибеллины — название двух крупнейших политических партий в Италии XII–XV веков. Они возникли в ходе борьбы императоров Священной Римской империи с папством. Гвельфы (итал. Guelfi) объединяли противников империи (преимущественно из городских слоёв — пополанов) во главе с папой. Гибеллины (итал. Ghibellini) объединяли противников Вельфов и сторонников императора (преимущественно из знати). Часто борьба между гвельфами и гибеллинами приводила к восстаниям внутри городов и даже войнам между городами. Разные города образовывали союзы, чтобы совместно бороться со своими политическими противниками. В самых крупных и богатых городских республиках к началу XV века (Милан, Флоренция) верх одержали гвельфы. Сторонников гибеллинов постепенно вытеснили в другие территории страны.

(**) Признайся, ты сделал для неё какое - то приворотное зелье! — сказала она. — Для кого? — затрепетав, спросил Рене. — Для Сов - Баронесса де Сов в романе Александра Дюма «Королева Марго» — Шарлотта де Бон - Санблансе, внучка Санблансе и жена Симона де Физа, барона де Сова.  Она была придворной дамой Екатерины Медичи и надёжной её помощницей в тех случаях, когда Екатерина, не решаясь опоить врага флорентийским ядом, старалась опьянить его любовью.  Всего за несколько последних месяцев баронесса де Сов успела овладеть королём Наваррским, едва вступившим на путь политики и любовных приключений. Королева - мать, неуклонно проводя план брачного союза между своей дочерью и королём Наваррским, в то же время почти открыто поощряла его любовь к баронессе де Сов.