Под небом за ходом времени
Тьма царит в душе человека; видишь —
это вечно. В сердце взгляни, терзайся
страстью и стыдом и шепчи сквозь слёзы
вечером скорбным,
вспомни перед сном все слова осенней
ночи; все пути, все глухие тропы
горемыки странника, боль и гибель
нежности прошлой.
Словно буря — скорби людские, словно
звон далёких арф; но ещё глубинней
тот поток, что шепчет извне, вливаясь
в недра земные.
Сделай песнь из боли людской, — какая
в мире песня сладостней и достойней?
Словно видишь губы любимой в ранах,
словно усмешка
перед самой смертью Величье чувства
возрастает, грань преступая. Ибо
в преступанье — святость и сила
жертвы необходимой;
будь блаженна, горькая чаша! Всё же
есть отрада в боли души. Но если
ты опустошён — для тебя на лире
дрогнут ли струны?
Вполголоса
Поэт: Йозеф Вайнхебер Перевод: Е. Витковского
В церкви, подле святого с овцой молчания на затылке, я увидел в белой нише надпись:
НЕБО ПРИДАЁТ ХОД ВРЕМЕНИ.
Укладывая чемодан, я размышлял: «Подействовала белая ниша. Сейчас то время, которому придан ход». К тому же я радовался, что мне не нужно на войну, на фронт, в снега. А нужно по - дурацки храбро и послушно укладывать чемодан. Я защищался от «ничто». Ничто мне не подходило — ни кожаные гамаши со шнурками, ни шаровары, ни пальто с бархатным воротником. Дело было во времени, которому придан ход, а не в вещах.
В таких одёжках или в других — всё равно станешь взрослым. Хоть этот мир и не бал - маскарад, думал я, но тот, кто едет к русским посреди зимы, вряд ли будет выглядеть смешным.
Патруль, состоящий из двух полицейских — румына и русского, — ходил со списком из дома в дом. Я уже не помню, произнёс ли кто - нибудь из патрульных в нашем доме слово ЛАГЕРЬ. А если нет, то какое другое слово, кроме как РОССИЯ, могло быть сказано. Но если даже и так, то слово ЛАГЕРЬ меня не испугало. Несмотря на военное время и затылочное молчание моих рандеву, я в свои семнадцать лет всё ещё торчал в светлом и глупом детстве. Меня задевали слова «акварель» и «плоть». К слову ЛАГЕРЬ мой мозг был глух.
Тогда, за столом, в случае с картофелем и вилкой, когда мать схватила меня за руку словом «плоть», я припомнил, как ребёнком играл во дворе и мама крикнула из окна веранды:
«Если ты немедленно не сядешь за стол, больше тебя звать не буду, оставайся, где ты сейчас».
Так как я ещё какое - то время провёл внизу, во дворе, она сказала, когда я поднялся наверх: «Складывай свои вещи и отправляйся на все четыре стороны, там сможешь делать что захочешь». Мать потащила меня в комнату, схватила маленький рюкзак и запихала в него мою шапочку и куртку. Я спросил: «Куда мне идти, я же твой ребёнок».
Многие люди полагают, что укладка чемодана — дело навыка, она выходит сама собой, как песня или молитва. У нас не было ни навыка, ни чемодана. Когда моему отцу пришлось идти на фронт вместе с румынскими солдатами, укладывать было нечего. Солдату всё дают, что полагается для обмундирования.
Мы укладывали вещи в дорогу и от холода, а для чего ещё они понадобятся — не знали. Нужного не имели, приходилось импровизировать. Ненужное становилось необходимым. Необходимое — тогда единственно нужное, когда оно есть.
Мама принесла из столовой патефон и поставила его на кухонный стол. Я с помощью отвёртки превратил патефонный ящик в чемодан. Сперва я вытащил диск для пластинок и механизм.
Потом заткнул пробкой дырку от ручки патефона. Внутренняя обивка, огненно - рыжий бархат, осталась. Треугольную этикетку с собакой перед граммофоном HIS MASTERS VOICE (1) я не снял.
На дно чемодана я уложил четыре книжки: «Фауста» в твёрдом переплёте, «Заратустру», тоненького Вайнхебера и «Лирику восьми столетий». Никаких романов, их читают один раз и больше не перечитывают.
На книжки — несессер (2). В него вошли: флакон туалетной воды — один, флакон жидкости после бритья «Tapp» — один, мыло для бритья — одно, станок для бритья — один, кисточка для бритья — одна, квасцовая палочка (3) — одна, мыло для рук — одно, ножницы для ногтей — одни. Рядом с несессером я положил одну пару шерстяных носков (коричневых, штопаных), одну пару гольфов, одну фланелевую сорочку в красно - белую клетку, две пары коротких репсовых подштанников (4).
Поверх всего, чтобы не помялся, расстелили новый шарф. Он был винно - шёлковый, с переливом, в матовую и блестящую клетку. Больше ничего в чемодан не вошло.
Кроме того, ещё узел из пледа, лежавшего на диване (шерстяной, в голубую и бежевую клетку, громадный, но совсем не гревший). В него увязали: один плащ (очень поношенный, в чёрно - серую крапинку) и одну пару кожаных гамаш (старых, еще с Первой мировой войны, лимонно - жёлтого цвета).
Потом мешок с провизией: одна банка консервированной ветчины фирмы «Скандия», четыре ломтя хлеба с маслом, пара коржиков, оставшихся после Рождества, одна фляжка воды с привинченным стаканчиком.
Бабушка поставила патефонный чемодан, узел и мешок с провизией у дверей. Полицейские предупредили, что придут за мной в полночь. Вещи стояли возле двери наготове.
Затем я на себя надел: одни кальсоны, одну фланелевую рубашку (в зелёно - бежевую клетку), одни шаровары (серые, дяди Эдвина, как уже упоминалось), один матерчатый жилет с вязаными рукавами, одну пару шерстяных носков и одну пару лыжных ботинок. Зелёные перчатки тётки Фини лежали поблизости, на столе.
Пока я шнуровал свои лыжные ботинки, у меня промелькнуло в памяти, что много лет назад в Венхе, где я проводил летние каникулы, мать носила матроску, которую сама сшила. Мы шли по лугу, когда она вдруг рухнула в высокую траву и притворилась мёртвой. Мне исполнилось восемь лет. Какой это был ужас: рухнуло в траву небо. Я зажмурил глаза, чтобы не видеть, как оно меня поглощает.
Мать вскочила и встряхнула меня за плечи: «Так ты меня любишь? Я ещё жива».
Ботинки были зашнурованы. Я сидел у стола и ждал полночи. И полночь наступила, но патруль запаздывал. Пришлось три часа ждать, это почти невозможно было выдержать. Наконец они явились.
Мама подала мне пальто с бархатным воротником. Я нырнул в него. Она заплакала. Я надел зелёные перчатки. В передней, там как раз, где висел газовый счётчик, бабушка сказала:
Я ЗНАЮ, ТЫ ВЕРНЁШЬСЯ.
из романа немецкой писательницы Герты Мюллер - «Качели дыхания»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) Треугольную этикетку с собакой перед граммофоном HIS MASTERS VOICE я не снял. - His Masters Voice. Британская торговая марка, на которой изображена собака, слушающая граммофон. Уже больше ста лет использовалась и продолжает использоваться в музыкальном бизнесе. Считается одной из самой известных торговых марок в мире.
(2) На книжки — несессер - Несессер — это сумочка небольших размеров для хранения личных вещей небольшого размера. Чаще всего в нём держат банные принадлежности, косметику, средства личной гигиены и другие мелочи. В несессере обычно много отделений, внутренних и внешних карманов, застёжек. Это позволяет у каждой вещи иметь своё собственное отделение и быстро её находить.
(3) квасцовая палочка - Квасцовая палочка — это аксессуар для бритья, который используется для мгновенного остановки кровотечения и заживления мелких порезов и царапин.
(4) две пары коротких репсовых подштанников - Репс — хлопчатобумажная или шёлковая ткань, образованная переплетениями, производными от полотняного переплетения.
