Твоя ладонь Твоя замёрзшая ладонь... На ней - узор из тонких линий, – Переплетенье хрупких лилий Таит в себе судьбы огонь...
Нежна, прекрасна и тонка - Как длань святая живописца, - И я молю любви напиться С неё... Напиться на века...
Автор: Ловягина Ксения
Только сейчас девочка обратила внимание, что вместо рук у Пчелы-Королевы несколько пар черных мохнатых ножек. - Я буду смотреть за тобой в волшебное зеркало - добавила Пчела-Королева и показала девочке маленький хрустальный шарик. Яся не могла поверить, что все это происходит с ней. Мама рассказывала, что волшебство бывает только в сказках. Но, сейчас она сама очутилась в неизвестной сказке.
На арену, оказавшуюся шляпкой подсолнуха, слетелись маленькие девочки и расселись по краю цветка. Они так же, как Яся, оказались в Королевстве золотых пчел за капризы и непослушание. Все они были в нарядных платьях и внимательно разглядывали новенькую. За спиной у каждой блестели прозрачные крылышки, за поясом виднелись маленькие хрустальные ложечки, а в руках золотые ведерки. - Нектар будешь собирать вон там, на старой липе, пока дерево не отцветет. А сейчас летите, время не ждет - и Пчела-Королева растворилась в воздухе. К Ясе подлетела девочка в розовом платьице и назвалась Алей: - Не бойся, я тебя всему научу - и взяла Ясю за руку. - Полетели вместе с нами. За спиной что-то затрепетало, будто заработали моторчики. Оказалось, что и у нее появились крылышки. Легко вспорхнув, она поднялась в воздух.
С высоты открывалось прекрасное сказочное королевство. Внизу огромное поле подсолнухов. За полем - лес, откуда доносился веселый птичий гомон. На опушке возвышалась огромная старая липа. В стволе виднелось большое темное дупло, куда одна за одной, слетались пчёлки.
Так и осталась Яся в сказочном королевстве. Жила в дупле старой липы, двумя ветками выше медового склада. Пчела-Королева выделила девочке отдельную комнатку с куполообразным потолком, напоминающим пчелиные соты. Круглое окошко из разноцветных стеклышек по утрам наполняло комнату нарядными солнечными зайчиками. Проснувшись в кроватке, выстланной лепестками подсолнуха, Яся накрывала ее мягким шелковым пледом, сотканным трудолюбивыми шелкопрядами. Взбивала подушку, наполненную легким пухом травы иван-чай и ставила треугольником в изголовье кровати, как в детском саду, после тихого часа. Причесывалась щеткой из пшеничных волосков и умывалась утренней росой, скапливающейся в пушистых листьях подсолнухов, вытирая лицо его нежными лепестками. Завтракала вместе со всеми пчелками душистым нектаром и пыльцой луговых цветов. О, это был самый чудесный завтрак для Яси-сладкоежки! Весь день проходил в сборах душистого нектара. Она с легкостью перелетала с цветка на цветок, вместе с подружками. Аля была всегда рядом и учила всем премудростям. Маленькая круглая ложечка вмещала очень мало нектара. Девочке приходилось наклоняться к каждой тычинке пушистого зонтика.
В первый же день ложечка вырвалась из рук Яси и полетела вниз. Она вспомнила слова Пчелы-Королевы и отправилась на поиски. Только сейчас, опустившись в траву, девочка поняла, как сильно уменьшилась в размерах. Стебли казались стволами деревьев и были раза в три выше нее. И тут, из травы показался огромный тигр. В пасти он держал хрустальную ложечку: - Мяу! - вдруг произнес тигр и ложечка выпала из его пасти. Яся быстро поймала ее и положила в карман. - Спасибо! - вырвалось у девочки вместо испуга и слёз. Тигр тут же исчез в высокой траве. В этот момент раздался звон колокольчика: - Молодец, Яся! - звенел над головой голос Пчелы-Королевы.
Автор: Бузина Сказка про Ясю-капризулю и Королевство золотых пчёл. Отрывок
мы разные скрипки, в нас хрупкие души. В нас плачет ребёнок, и хлопает дверью нескладно бредущая жизнь. И бьются ветрами холодные стёкла, и падают в пропасть слетевшие рамы, - кричат ноты скрипке - очнись!
В нас тают снега, и плещется море. И мы возвращаемся птицами в эту прекрасную дивную жизнь. Сгорает кострами умолкшее горе, - теперь же играй, скрипка, играй свой воздушный каприз.
Мы разные скрипки, в нас селятся души. И ноты порхают, как ангелы наших надежд. И мы преломляемся музыкой света, и строим отважно Храм свой в себе. Мы разные скрипки. Очнись!
МЫ - РАЗНЫЕ СКРИПКИ (ОТРЫВОК) АВТОР: АЛАЯ
К месту казни согнали всё население станицы. Когда люди увидели, что среди приговорённых ведут и 11-летнего Мусю Пинкензона, прижимающего к груди своё главное сокровище — скрипку, пробежал ропот:
– Ребёнка-то за что? Нелюди!
Владимир Пинкензон попытался обратиться к немецкому офицеру, чтобы попросить его пощадить сына, но был убит. Следом застрелили бросившуюся к мужу маму Муси, Феню Моисеевну.
Он остался совсем один, 11-летний мальчик, окружённый истинными арийцами, считающими его «недочеловеком». А за рядами немецких солдат стояли жители Усть-Лабинской, смотрящие на происходящее со страхом и отчаянием. Они ничем не могли помочь Мусе.
Внезапно сам Муся обратился к немецкому офицеру:
– Господин офицер, разрешите мне перед смертью сыграть на скрипке!
Офицер рассмеялся и разрешил. Очевидно, он подумал, что стоящий перед ним маленький еврей пытается ему угодить и таким образом вымолить себе жизнь.
Через мгновение над Усть - Лабинской зазвучала музыка. Несколько секунд ни немцы, ни жители станицы не могли понять, что играет Муся. Вернее, они понимали, но не могли поверить в реальность происходящего.
11-летний Муся Пинкензон, стоя перед гитлеровцами, играл «Интернационал» — гимн коммунистов, который в тот момент был гимном Советского Союза.
И вдруг кто-то в толпе сначала неуверенно, а затем громче подхватил песню. Затем ещё один человек, ещё…
Опомнившийся немецкий офицер заорал:
– Свинья, немедленно прекрати!
Зазвучали выстрелы. Первая пуля ранила Мусю, но он попытался продолжить играть. Новые залпы оборвали жизнь скрипача…
Гитлеровцы в бешенстве разгоняли толпу. Акция устрашения превратилась в акцию их унижения. 11-летний мальчик, стоя перед лицом смерти, проявил такую силу духа, против которой оказалась бессильна вся мощь нацистского оружия.
В этот день люди в Усть - Лабинской снова поверили в Победу. Эту веру им вернул маленький скрипач…
После войны на месте расстрела Муси Пинкензона в бывшей станице Усть-Лабинской, ставшей в 1958 году городом Усть - Лабинском, установили памятник.
Его борьба с фашизмом длилась всего несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество…
Музыка как оружие. Последний концерт Муси Пинкензона (Избранное) Автор: Андрей Сидорчик
Тают снега вокруг, сердце о ребёр клеть бьётся, любовь найдёшь - падай в неё, не думай Бродит по лесу кто? Волк, человек, медведь? Ставят ловушки вновь, дочери Монтесумы Птицы поют, несут людям благую весть: - Кончились холода, снова весна настала! Хор исполняет гимн, выживших: "Счастье есть!" - Да, улыбаюсь я - Знаю. Уже искала. Жизнь удивительна. В небо направив взгляд, вижу, вдвоём парят, прямо над головою - любящие Как я - целую жизнь назад Впрочем, со мной всегда будут покой и воля
Дочь Монтесумы Автор: Ирина Бечет
— Так вы проделали такой длинный путь из Роки - Бич, чтобы помочь выгрузить покупки? — спросил он. — Это очень мило с вашей стороны. Я бы в вашем возрасте занимался чем - нибудь другим, но, вероятно, вам просто хотелось взглянуть на ранчо?
Юп согласно кивнул, и Детвейлер засмеялся.
— Ну хорошо, — сказал он. — Если у вас ещё есть время, то я покажу ранчо. Думаю, вам будет интересно.
Управляющий вошёл первым в сарай, где размещался купленный на толкучке товар. Приехавшие увидели большое складское помещение, до самой крыши забитое всякими немыслимыми вещами. Сразу же за складом, в небольшом здании, разместилась механическая мастерская. Здесь посетители были представлены Джону Алеману, курносому молодому человеку, который работал на ранчо механиком.
— Джон следит за нашим машинным парком. Но это не всё, что он умеет. Он мог бы строить большие электростанции и оросительные системы. — Только без высшего образования теперь нелёгко получить работу, — вздохнул Алеман.
Возле мастерской были сараи для хранения припасов, а немного позади — холодильник, который, правда, не работал.
— У нас ценная порода коров, — пояснил Хэнк. — Сейчас стадо на пастбище у дамбы. Мы держим крупный рогатый скот, и овец, и свиней, и кур. И конечно, лошадей.
Он пошёл дальше в конюшню, где Мэри Седлак, молодая женщина со светло - русыми волосами, сидела на корточках в стойле перед караковым жеребцом. Она подняла левое заднее копыто и критически рассматривала его.
— Мэри лечит наших животных. А ещё больше балует их, — сказал управляющий. — Не подходите, — предупредила девушка. — Эстебан беспокоится, когда чувствует посторонних. — Эстебан — упрямая бестия, — согласился Хэнк. — Мэри единственная, кого он подпускает к себе.
Управляющий и гости вернулись на стоянку и сели в небольшой автомобиль. Детвейлер выехал на полевую дорогу, ведущую на север.
— На ранчо сорок семь рабочих, — сообщил он. — А ещё здесь живут дети и специалисты, как Мэри и Джон, и смотрители. Я старший смотритель и отвечаю за всё, что поступает сюда или отправляется отсюда. А ещё здесь работает Рафаэль Баналес, — он кивком указал на стройного невысокого молодого человека, стоявшего на краю поля, где рабочие высаживали рассаду. — Рафаэль отвечает за сельскохозяйственные работы. Он первоклассный агроном. Окончил вуз в Дэвисе.
Они отправились дальше, и Хэнк показал им небольшую лабораторию, где Джон Алеман проводил эксперименты с солнечной энергией. Затем пошли нежные, уходящие до крутого обрыва на восток луга, на которых пасся крупный рогатый скот. Миновав поля с морковью, салатом, перцем и дынями, они увидели пастбище для коров, а за пастбищем бетонную плотину.
— В случае необходимости у нас есть собственный запас воды, — объяснил Детвейлер Конраду и мальчикам. — Резервуар за дамбой питается от ручья с отвесной скалы. Пока мы ещё не пользовались этой водой, но это на тот случай, если вдруг понадобится. Сейчас у нас глубокий колодец. В случае необходимости мы можем вырабатывать собственную электроэнергию для насосов и всех электроприборов. Алеман построил генераторы на дизельном топливе. Если оно кончится, то мы сможем заменить его углём или дровами.
Повернув автомобиль к домикам под эвкалиптами, он продолжал:
— Мы держим пчёл, если будет мало сахара. У нас есть коптильня для ветчины, огромные подземные резервуары для запасов горючего, погреба для хранения картофеля и других овощей, километровые полки для консервов и варенья, которое варят Элси и другие женщины после сбора урожая.
— Элси? — переспросил Юпитер. Хэнк усмехнулся. — Элси Спрэт занимает особое место. Она готовит для Джона, Рафаэля, Мэри и для меня, а также для супругов Бэррон. Если у вас есть время зайти в дом, где мы живём, она угостит всех изумительным лимонадом.
Управляющий поставил автомобиль у гаража и повёл всех в дом.
Элси Спрэт, весёлая, энергичная тридцатилетняя женщина, с коротко подстриженными светлыми волосами, чудодействовала в кухне, наполненной солнечным светом и тёплыми ароматными запахами. Когда Хэнк Детвейлер представил посетителей, она тотчас вышла, чтобы приготовить мужчинам кофе, а мальчикам достать из холодильника лимонад.
— Пейте, пока всё ещё есть, — сказала она. — Если начнётся революция, не будет больше лимонада.
Конрад сел за длинный стол возле Детвейлера.
— Революция? — усомнился он. — В Америке не будет революции. Если нас не будет устраивать президент, мы выберем нового. — Вы так думаете? — усомнилась Элси. — Но если всё в стране рухнет — — что тогда делать?
На это Конрад не нашёл, что ответить. Юп осмотрел кухню. Его внимание привлекла плита с дровяным отоплением, которая стояла рядом с газовой.
— Когда всё рухнет? — переспросил Юпитер. — К этому здесь все хорошо подготовились, не так ли? Это имение, как крепость, укомплектовано запасами, чтобы выдержать осаду, как в средневековом замке. — Совершенно верно, — подтвердил Хэнк. — Мы действительно готовимся здесь к концу света или, по крайней мере, к концу современного образа жизни.
Элси налила чашку кофе. Когда она села за стол и взяла ложку сахара, Юп заметил лёгкое искривление на правой кисти руки — хрящевидный нарост на мизинце.
— Я полагаю, — сказала она, — мистер Бэррон имеет в виду всеобщее разрушение общества, с голодом, разбоем, хаосом и кровопролитием. Он действительно верит, что человечество погибнет, и мы, если хотим выжить, должны подготовиться к этому. — Ваш хозяин считает, что золото и земля — единственное надёжное помещение капитала, правда? — спросил Юп. — Очевидно, он принимает в расчёт развал нашей финансовой системы.
Повариха уставилась на него.
— Ты всегда так выражаешься? — спросила она. — Юп не упустит случая выразиться высокопарно, — засмеялся Пит.
Юпитер не среагировал на эту колкость.
— Вы тоже верите, что наш мир обречён на погибель? — обратился он к Элси и Детвейлеру. — Нет, собственно говоря, нет, — женщина пожала плечами. — Я думаю, мистер Бэррон — единственный, кто в самом деле верит в это, — ответил Хэнк. — Он постоянно повторяет, что правительство суёт свой нос куда не нужно, и утверждает, что в недалёком будущем деньги вообще обесценятся. — Тсс, — шепнула Элси, ладонью касаясь руки управляющего и глядя мимо него на дверь. Там за москитной сеткой стояла миссис Бэррон. — Можно войти? — спросила она. — Конечно, — Элси поднялась. — Мы пьём кофе. Желаете чашечку? — Нет, благодарю, — миссис Бэррон вошла в кухню и улыбнулась ребятам. — Я увидела, что приехали мальчики, — сказала она. — Не могли бы вы задержаться ненадолго и поужинать со мной и мистером Бэрроном? Конрад нахмурился. — Юп, уже пятый час. Пора ехать. — Нe могли бы мы сегодня поужинать пораньше? — обратилась миссис Бэррон к Элси. — Да, конечно, — Элси была явно озадачена. — Ну как? — миссис Бэррон снова улыбнулась. Юпитер вопросительно посмотрел на Боба, потом на Питера. — Это было бы здорово! — заявил Питер. — Не волнуйся, — попытался Боб успокоить Конрада. — В Сан - Хосе мы будем вовремя. — Прекрасно, тогда всё ясно, — сказала миссис Бэррон. — В половине шестого садимся за стол.
Она вышла из кухни и по чёрной лестнице спустилась вниз через задний выход.
— Не нравится мне это. Нужно ехать, — настаивал Конрад. — Скоро поедем, — убеждал его Юпитер. — Часом раньше, часом позже, какая разница.
День ушёл, убавилась черта, Я опять подвинулся к уходу. Лёгким взмахом белого перста Тайны лет я разрезаю воду.
В голубой струе моей судьбы Накипи холодной бьётся пена, И кладёт печать немого плена Складку новую у сморщенной губы.
С каждым днём я становлюсь чужим И себе, и жизнь кому велела. Где -то в поле чистом, у межи, Оторвал я тень свою от тела.
Неодетая она ушла, Взяв мои изогнутые плечи. Где-нибудь она теперь далече И другого нежно обняла.
Может быть, склоняяся к нему, Про меня она совсем забыла И, вперившись в призрачную тьму, Складки губ и рта переменила.
День ушёл, убавилась черта... (Избранное) Поэт: Сергей Есенин
Юра стал уходить в лес сам, он старался помочь тестю, благо времени у него до конца отпуска хватало. Наденька готовилась к экзаменам, не сидеть же всё это время возле неё. Одно из таких путешествий запомнилось ему навсегда.
День выдался особенно жарким, душным, парило, как бывает перед грозой. Пересохший мох, мелкие палочки и сучья трещали под ногами, дождей давно не было. Воздух был наполнен ароматом хвои, цветов, трав, багульника, земляники, сухой травы - это был волшебный аромат пронизывающий всё вокруг.
Он шёл через лес к излучине реки, к родникам, вытекавшим из высокого красного берега. Тесть хотел, чтобы он набрать воды из них для анализа, если конечно она была там в такое знойное сухое лето. Пот заливал глаза. Его сопровождали стрекозы, они охотились на слепней и оводов, которые в свою очередь следовали за Юрой, тоже отнюдь не бескорыстно. На полянах взлетали мелкие лазоревые бабочки, цвели ромашки, гвоздики, колокольчики, калган и зверобой, всюду под ногами путался цветущий вереск.
Юра выдохся, вода кончилась, ноги заплетались. Тень не приносила облегчения, зной был вездесущим. Грибов в лесу не было, попадались только мелкие высохшие поганки. Юра добрёл до почти пересохшего ручья. Подойти к нему было трудно - большие поваленные деревья, трава, доходящая до плеч, и высокие кусты образовали почти непроходимую преграду.
Одуряющее пахло смородиновым листом.
Вода в ручье почти не текла, она стояла, едва прикрывая красноватое, илистое дно, заваленное сухими стволами и ветками. Он жадно пил эту тёплую, подозрительную воду, до реки было ещё далеко. Юра улёгся под огромным деревом и сам не заметил, как заснул.
Он проснулся под вечер. Яркое, огромное, какого -то ядерного цвета солнце стояло над лесом. Тени легли длинными, почти бесконечными полосами. В траве звенели кузнечики, ящерицы грелись на поваленных стволах, совсем недалеко от него на траве, свернувшись клубком, лежала чёрная, как смоль гадюка, похожая на помёт собаки. Она заметила его, чуть шевельнула головой, но осталась лежать неподвижно. Он дотронулся до неё сорванной берёзовой веткой с зелёными листьями, она не подавала признаков жизни. Такие змеи очень опасны, они не убегают, пока на них нечаянно не наступишь. На нём, правда, сапоги, но на неё и сесть можно, и рукой нечаянно дотронуться, она пошевелится лишь для того, чтоб укусить. Змей было много, как тут ночевать с такими соседями! Ещё несколько коричневых гадюк бросились наутёк, пока он шёл к ручью за водой.
Идти к родникам было поздно, и Юра решил заночевать здесь и устроился возле небольшого голубичника в низине, разжёг костёр и повесил котелок. Всё ещё было жарко. Вечер был душным, безветренным. Он собрал травы, чтобы мягче было спать, стараясь выбирать самые ароматные растения. У него болела голова, Юра подумал, что это от жары. Стемнело, но всё вокруг продолжало греметь от звона насекомых. Лес, одуревший от зноя, и не думал засыпать. Юра поел голубики, уже осыпающейся от жары, выпил чая и заснул в маленькой лёгкой палатке.
Ему приснился странный сон. В нём он шёл по лесу ночью, но было светло, как будто лес светился изнутри внутренним, голубоватым светом. Он шёл легко, без всяких усилий. Птицы пели, и язык их был ему понятен. Он попробовал поговорить с ними, и у него получилось. Его очень удивило, что лесные птицы были умны, гораздо умнее многих людей, с которыми ему приходилось разговаривать. А потом, он увидел какого-то старика с бородой и сразу понял, что это леший, а дальше появились какие -то другие лесные духи. Они все обрадовались ему, как родному, они говорили о лесе, как об их общем доме. У них у всех был како-то общий ум, и у него был такой же проникающий во всё сущее, нечеловеческий, всё понимающий и всё принимающий ум. Он вступал в разговор с ежами, белками и ещё с какими -то животными. Это днём ему казалось, что в лесу никого нет, на самом деле он был населён множеством живых разумных существ, да и сам лес был живым существом, мыслящим, мудрым, объединяющим в себе все эти жизни. Мыслящими были растения, деревья - всё вокруг было одухотворено и объединено каким-то единым дыханием, и дыхание Юры сливалось с этим общим дыханием. Он не был отдельным человеком, нет, он был связан множеством невидимых нитей со всем сущим.
Он подумал, что таким наверно был Рай, Эдамский сад. Так чувствовал наверно сам Адам. Он подумал во сне, что это не может быть сном, он мог мыслить, он мог трогать деревья, мог погладить по голове птицу - всё вокруг было ощутимым, вещественным, живым. У него во сне была своя воля.
Юра проснулся в восемь часов утра, в чаще леса среди огромных елей. Это было совсем не знакомое место, палатки не было, не было ручья, кострища. Вся одежда на нём была разорвана, он был без сапог в одних драных носках, его искусали комары, кожа была расцарапана, нестерпимо болела голова, его подташнивало. Юра разорвал майку и обмотал окровавленные ноги. Он вытащил из кармана компас и поплёлся на восток, к дому.
Что за чёрт? Это чересчур, такого не бывает, такого не может быть!
Вот тебе и на, где же она была, своя воля? Довольно быстро он вышел к реке. Здесь он уже был, и не раз - до дома всего-то километра два. Каждый шаг отдавался в его голове болью, во рту всё пересохло, майка не помогла, ступни и пальцы, ободранные в кровь, болели невыносимо. Он жадно напился прямо из реки. За ночь он прошёл километров шесть.
Юра выкупался, вода была не холодной, и ему стало легче. Голова по -прежнему нестерпимо болела, на ноги было не наступить. Он чувствовал себя так, как будто накануне выпил бутылку водки, но он ничего не пил кроме воды из ручья. Нет, вода тут не причём, скорее всего это трава, которую он положил под голову. Мистика мистикой, но конечно без наркотиков тут не обошлось. Голова так болит от багульника, тесть ведь предупреждал, говорил, что нельзя ночевать возле голубичника, а он под голову положил побольше разной ароматной травки.
Дома тесть искренне развеселился: "Надо же, с лешим познакомился, люди всю жизнь в лесу живут, а до таких чудес дело не доходит. Ты ложись, поспи, приди в себя, я сам за палаткой и рюкзаком схожу. Тоже мне, нарик нашёлся. Слава Богу, обошлось. Больше в лес один не ходи".
