Коварные преграды на путях поиска нравственного самоумаления

Я — только отверстие, через которое проходит жизнь... Я — ничто». Производит странное впечатление это самоумаление гения, эта благорастворённость в боге, это — фактически — такое уговаривание себя и людей поверить в некий чисто иллюзорный вывод.

                                                                                                                            -- «Л. Н. Толстой в русской критике». М. 1952 (Цитата)

Жил, в мифах говорят, Двуликий Янус,
Что прошлое мог знать и видеть наперёд;
Пророчествовать мог, как Нострадамус:
Смотря назад, он видеть мог вперёд!

Сжигая мост, цинично факел бросив,
Назад, в огонь смотря, он мог идти вперёд...
Старик - одним лицом и юноша - напротив:
Идя на выход, он ясно видел вход...

Мы, иногда, приход зовём уходом,
Совсем не ведая что выход есть, что - вход:
Если вчера та дверь являлась входом,
Сегодня - может быть наоборот!

Рассматриваю это я, как прихоть:
Не стать двуликим в жизни , всё равно...
Перед лицом моим маячит только выход,
А вход забыт - он позади давно!

А был ли Янус? Мне разобраться сложно,
Ведь в жизни нет такого, как в кино...
Узнал, взрослея я, что это - невозможно:
Двуличным - можно быть, двуликим - не дано!

                                                                                          Двуликий Янус
                                                                                Автор: Саид Умахаджиев

Яма. Куприн. Ольга Ламонова в роли Женьки

Т. кивнул.

– Я думал о чём - то подобном применительно к смертной казни, – сказал он. – Она лишена смысла именно потому, что несчастный, на которого обрушивается кара, уже совсем не тот человек, что совершил преступление. Он успевает десять раз раскаяться в содеянном. Но его вешают всё равно…
– Вот именно, – сказала княгиня Тараканова. – Неужели тот, кто убивает, и тот, кто потом кается – это одно и то же существо?

Т. пожал плечами.

– Принято говорить, что человек переменчив.
– Покойный князь хохотал, когда слышал эти слова. Человек переменчив… Сам по себе человек не более переменчив, чем пустой гостиничный номер. Просто в разное время его населяют разные постояльцы.
– Но это всё равно один и тот же человек. Просто в ином состоянии ума.
– Можно сказать и так, – ответила княгиня. – Только какой смысл в этих словах? Всё равно что глядеть на сцену, где по очереди выступают фокусник, шут и трагик, и говорить – ах, но это всё равно один и тот же концерт! Да, есть вещи, которые не меняются – зал, занавес, сцена. Кроме того, все номера можно увидеть, купив один входной билет. Это позволяет найти в происходящем непрерывность и общность. Но участники действия, из - за которых оно обретает смысл и становится зрелищем, всё время разные.
– Хорошо, – сказал Т., – а боги занимаются только представителями благородных сословий? Или простым людом тоже?
– Вам угодно шутить, – усмехнулась княгиня.
– Нет, я вполне серьёзен. Как, например, боги создают своим совокупным усилием какого - нибудь пьяного приказчика из лавки?

Княгиня немного подумала и сказала:

– Если, например, приказчик из лавки поиграл на балалайке, затем набил морду приятелю, потом продал балалайку старому еврею, сходил в публичный дом и пропил оставшиеся деньги в кабаке, это значит, что приказчика по очереди создавали Аполлон, Марс, Иегова, Венера и Вакх.

Т. посмотрел в окно, за которым висели невозможно далёкие, словно высеченные из мрамора облака.

– Вы говорите интересные вещи, – сказал он. – Но что же в таком случае мы называем человеком?
– Это brochet tarakanoff, – ответила княгиня. – Щука по - таракановски. Именно мистерию человека и символизирует наше фамильное блюдо.

Т. перевёл взгляд на рыбного дракона. Прислуживающие за столом лакеи в туниках с серебряным шитьём уже почти полностью разделили его на элементы.

– Посмотрите, – продолжала княгиня. – С первого взгляда кажется, что перед нами настоящий дракон – так уверяют чувства. Но на самом деле это несколько разных рыб, которые при жизни даже не были знакомы, а теперь просто пришиты друг к другу. Куда ни ткни дракона, всюду будет щука. Но всё время разная. Первая, так сказать, плакала в церкви, вторая стрелялась на дуэли из - за панталон. А когда невидимые повара сшили их вместе, получилось создание, которое существует только в обманутом воображении – хотя воображение и видит этого дракона вполне ясно…
– Я понял вашу мысль, – сказал Т. – Но вот вопрос. Кто создаёт богов, создающих нас? Другими словами, есть ли над ними высший бог, чьей воле они подвластны?
– Князь считал, что мы создаём этих богов так же, как они нас. Нас по очереди выдумывают Венера, Марс и Меркурий, а мы выдумываем их. Впрочем, в последние годы жизни князь полагал, что сегодняшнее дьяволочеловечество создают уже не благородные боги античности, а хор тёмных сущностей, преследующих весьма жуткие цели.
– Допустим, я соглашусь и с этим, – сказал Т. – Но остаётся главный вопрос. Для простого человека – а я полагаю себя именно таким – в вопросах веры важна не доктрина, а надежда на спасение. Древние верования, изобретённые пусть даже и скотоводами, дают её. Человек верит, что у него есть создатель, который будет судить его и возьмёт затем в вечную жизнь. И откуда знать, может быть, за гробовым порогом эта наивная вера действительно способна помочь. А какое утешение даёт душе многобожие, которое исповедовал ваш супруг?

Княжна Тараканова прикрыла глаза, словно припоминая что - то.

– Покойный князь говорил об этом тоже, – сказала она. – Боги не творят нас как нечто отдельное от себя. Они просто играют по очереди нашу роль, словно разные актёры, выходящие на сцену в одном и том же наряде. То, что принято называть «человеком» – не более чем сценический костюм. Корона короля Лира, которая без надевшего её лицедея останется жестяным обручем…
– Спасение души, судя по всему, вас не заботит.

Княгиня грустно улыбнулась.

– Говорить о спасении души, граф, можно только в те минуты, когда нашу роль играет сущность, озабоченная этим вопросом. Потом мы пьём вино, играем в карты, пишем глупые стишки, грешим, и так проходит жизнь. Мы просто подворотня, сквозь которую движется хоровод страстей и состояний.
– А способен ли человек вступить в контакт с порождающими его силами? – спросил Т. – Общаться с создающими его богами?
– Отчего же нет. Но только в том случае, если его создают склонные к общению боги. Любители поговорить сами с собой. Знаете, как маленькие девочки, говорящие с куклами, которых они оживляют собственным воображением… Почему вы так побледнели? Вам душно?

Но Т. уже справился с собой.

– Вот теперь понимаю, – сказал он. – Но ведь это… Это совсем безнадёжный взгляд на вещи.
– Ну почему. Одушевляющая вас сущность может быть полна надежды.
– А как же спасение?
– Что именно вы собираетесь спасать? Корону короля Лира? Сама по себе она ничего не чувствует, это просто элемент реквизита. Вопрос о спасении решается в многобожии через осознание того факта, что после спектакля актёры расходятся по домам, а корону вешают на гвоздь…
– Но ведь у нас всех, – сказал Т., – есть постоянное и непрерывное ощущение себя. Того, что я – это именно я. Разве не так?
– Об этом князь тоже частенько рассуждал, – ответила княгиня. – Ощущение, о котором вы говорите, одинаково у всех людей и по сути есть просто эхо телесности, общее для живых существ. Когда актёр надевает корону, металлический обод впивается ему в голову. Короля Лира могут по очереди играть разные актёры, и все будут носить на голове холодный железный обруч, чувствуя одно и то же. Но делать вывод, что этот железный обруч есть главный участник мистерии, не следует…

Т. посмотрел на блюдо с обезглавленным драконом и вдруг почувствовал непобедимую сонливость. Он клюнул носом и тихо сказал:

– Похоже, ваш покойный супруг знал все тайны мира. А он случайно не говорил с вами про Оптину Пустынь?

Княгиня наморщилась.

– Оптина Пустынь? Кажется, это что - то связанное с цыганами. То ли защитное построение повозок, то ли то место, откуда пришли их предки, точно не помню. Здесь на берегу неподалёку будет табор, можно пристать ненадолго и навести справки… Однако вы, кажется, засыпаете?
– Простите, княгиня. Я, признаться, очень устал. Сейчас я…
– Не беспокойтесь. Отдохните прямо здесь. У меня есть небольшое дело, но скоро я к вам вернусь. А если вам понадобятся слуги, Луций будет ждать на палубе за дверью.

Княгиня поднялась с банкетки.

– Не вставайте, умоляю вас, – сказала она, приближаясь к Т. – Пока вы не заснули, я хочу сделать вам небольшой подарок.

Она подняла руки, и Т. почувствовал холодное металлическое прикосновение. Опустив глаза, он увидел на своей груди медальон на золотой цепочке – крохотную золотую книгу, наполовину утопленную в цветке из белой яшмы.

– Что это? – спросил он.
– Книга Жизни. Амулет достался мне от покойного князя. Он принесёт вам удачу и защитит от беды. Обещайте не снимать его, пока вашей жизни угрожает опасность.
– Постараюсь, – дипломатично ответил Т.

Княгиня улыбнулась и пошла к дверям.

                                                                                                                                                              из романа  Виктора Пелевина - «T»

Автомотриса семейных отношений

Сперва дитя явилось из потёмок
небытия.
В наш узкий круг щенок был приглашён для счастья.
А котёнок
не столько зван был, сколько одинок.

С небес в окно упал птенец воскресший.
В миг волшебства сама зажглась свеча:
к нам шёл сверчок, влача нежнейший скрежет,
словно возок с пожитками сверчка.

Так ширился наш круг непостижимый.
Все ль в сборе мы? Не думаю. Едва ль.
Где ты, грядущий новичок родимый?
Верти крылами! Убыстряй педаль!

Покуда вещи движутся в квартиры
по лестнице — мы отойдём и ждём.
Но всё ж и мы не так наги и сиры,
чтоб славной вещью не разжился дом.

Останься с нами, кто - нибудь вошедший!
Ты сам увидишь, как по вечерам
мы возжигаем наш фонарь волшебный.
О смех! О лай! О скрип! О тарарам!

Старейшина в беспечном хороводе,
в полне бесстрашном, если я жива,
проговорюсь моей ночной свободе,
как мне страшна забота старшинства.

                                                                Семья и быт (Отрывок)
                                                              Поэт: Белла Ахмадулина

Это был единственный раз, когда обе мои семьи собрались вместе. Скажем так – некоторые члены двух семей, человек двадцать.

В день рождения у меня появилось дурное предчувствие. Я ощутил неведомую угрозу, природу которой определить не мог. Позже я расшифровал некоторые её признаки, которых не распознал в предвкушении праздника и подарков.

У каждого из моих товарищей была семья, но одна, я же имел две, причём совершенно разные, не общавшиеся между собой.

Марини и Делоне. Семья отца и семья матери. В тот день я понял, что они терпеть друг друга не могут. Только мой отец сохранял весёлость, угощая родственников фруктовым соком.

– Стаканчик апельсинового? – произносил он голосом Габена или Жуве. (*) – Смелее, он свежевыжатый.

Марини умирали со смеху. Делоне закатывали глаза.

– Прекрати, Поль, это не смешно! – сказала моя мать, ненавидевшая папины «выступления».

Она была занята разговором со своим братом Морисом, который после войны поселился в Алжире.

Отец его не жаловал, а я любил. Дядя был весельчак и балагур, он звал меня Каллаханом – не знаю почему. При встрече он всегда говорил: «How do you do Callaghan?»  – на что я должен был отвечать: «Very good!» Прощаясь, он бросал: «Buy - buy Callaghan!» (**)– и изображал хук справа в подбородок.

Морис бывал в Париже раз в год – приезжал на американский семинар по менеджменту, считая делом чести первым входить в курс новых веяний и использовать их на практике. Его речь изобиловала американизмами: мало кто понимал, что́ именно они означают, хотя никто, конечно, ни за что бы в этом не признался.

Морис был в восторге от очередного семинара «Как стать победителем?», он вдохновенно излагал моей матери вновь открытые истины, а она благоговейно внимала каждому его слову. Папа, считавший всё это наглым надувательством, не упустил случая съязвить.

– Нужно было меня предупредить – глядишь, и послали бы туда на стажировку наших армейских генералов, – произнёс он голосом де Голля.

Отец расхохотался, Марини подхватили, обстановка ещё больше накалилась, но Морис как ни в чём не бывало продолжал разглагольствовать, уговаривая мою мать записаться на курс лекций.

Уйдя на покой, мой дед Филипп передал бразды правления дочери, которая десять лет работала с ним бок о бок. Он хотел, чтобы она «росла над собой» и, по совету Мориса, прошла интенсивный курс обучения по американской программе «Стать современным менеджером».

Мама уехала на две недели в Брюссель, а вернувшись, привезла несколько толстенных пособий, которые теперь стояли на видном месте в книжном шкафу.

Мама очень ими гордилась и воспринимала как символ и доказательство своей компетентности. Названия фолиантов говорили сами за себя: «Завоевать сложных клиентов», «Создать сеть эффективных связей», «Развить свой потенциал, чтобы быть убедительным».

Каждый год мама три дня занималась в семинаре, проходившем в роскошном центре на авеню Ош, после чего очередной том в красном кожаном переплёте занимал свое место на полке.

В прошлом году они с Морисом слушали лекции по теме «Как завоёвывать друзей?», после чего мама очень изменилась: постоянная улыбка на устах была призвана стать ключом к успеху не только в настоящем, но и в будущем.

Плавные движения свидетельствовали о внутреннем спокойствии, хорошо поставленный тихий голос – о силе её личности, что, по мнению Дейла Карнеги, могло в корне изменить жизнь. Мой отец в это не верил, считал пустой тратой времени и денег.

– Битюга в скаковую лошадь превратить невозможно, – с улыбочкой произнёс он, глядя на Мориса.

Неделей раньше я попросил маму пригласить к нам Марини.

– Обычно мы их не зовём и празднуем дни рождения в семейном кругу.

Я продолжал настаивать, и новообретённая благодаря премудростям Карнеги улыбка покинула мамино лицо. Я не сдался, больше того – заявил, что без них никакого праздника не будет. Мама посмотрела на меня – вид у нее был огорчённо - сожалеющий, – но решения не изменила, и я покорился.

Когда отец с заговорщической ухмылкой сообщил мне, что Марини всё - таки получили приглашение, я чуть не спятил от радости, уверенный, что благодаря мне примирение состоится.

Хотя радоваться, как оказалось, было нечему. Ничего хорошего из этой затеи не вышло. Единственными чужаками в этом «собрании» были мой друг Николя Мейер, изнывавший от скуки в ожидании десерта, наша испанская служанка Мария – она обносила гостей оранжадом и горячим вином – и мой тигрово - рыжий кот Нерон, который повсюду следовал за мной, как собачка.

Я очень долго свято верил, что иметь две семьи – благо, и наслаждался этим. Те, у кого семьи нет вовсе, назовут меня избалованным сопляком, не понимающим, как ему повезло, но, поверьте, иметь две семьи – хуже, чем не иметь ни одной.

* * *
Марини сгруппировались вокруг дедушки Энцо. Они ждали. Мой брат Франк выбрал свой лагерь. Он о чём - то тихо беседовал с дядей Батистом и бабушкой Жанной.

Появился папа с огромным шоколадным тортом, затянул «С днём рождения, Мишель!» – и Марини подхватили. Они всегда пели, когда собирались вместе. У каждого был свой излюбленный репертуар, и они обожали петь хором.

Мама нежно мне улыбалась, но не пела с остальными. Я задул двенадцать свечей в два приёма. Филипп, мой дедушка по маме, зааплодировал. Он не пел – как и Морис, и остальные Делоне. Они аплодировали, а Марини пели: «Весёлого дня рождения, Мишель, поздравляем тебя»… Чем вдохновенней пели Марини, тем громче аплодировали Делоне. Моя младшая сестра Жюльетта аплодировала, Франк пел. И Николя тоже пел. Тут - то у меня и появилось неприятное чувство.

Я смотрел на них – и не понимал, мне было тягостно и неловко, а они пели всё громче. Думаю, моя боязнь – на грани фобии – семейных сборищ родилась именно в тот день.

Я получил три подарка. От Делоне – двухскоростной проигрыватель «Теппаз» – на 33 и 45 оборотов. Вещь была дорогая, и Филипп не преминул напомнить, что рычаг звукоснимателя очень хрупкий, поэтому так важно точно следовать инструкции по эксплуатации.

– Твоя мать хочет, чтобы ты перестал всё время препираться с братом.

Энцо Марини преподнёс мне толстую книгу «Сокровища Лувра». Он вышел на пенсию, и они с бабушкой Жанной раз в месяц приезжали в Париж по его льготному билету.

Она встречалась с Батистом, старшим братом моего отца, – он один воспитывал двоих детей после гибели жены в автокатастрофе.

Батист водил автомотрису на линии Париж — Мо (***). Когда - то он был разговорчивым и эмоциональным человеком, но после несчастья очень изменился.

Говоря о нём, мои родители всегда многозначительно переглядывались. Если я задавал вопросы о дяде, они никогда не отвечали, что смущало и тяготило меня куда сильнее, чем дядина замкнутость.

                                                                                                      из романа Жан - Мишель Генассия - «Клуб неисправимых оптимистов»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) – Стаканчик апельсинового? – произносил он голосом Габена или Жуве - Габен и Жуве — это имена актёров, которые исполнили роли в фильме 1937 года «На нижних глубинах». По сюжету фильма один из местных жителей, молодой вор Васька Пепел (Жан Габен), дружит с бароном (Луи Жуве), бывшим дворянином, пережившим трудные времена.

(**) Отец его не жаловал, а я любил. Дядя был весельчак и балагур, он звал меня Каллаханом – не знаю почему. При встрече он всегда говорил: «How do you do Callaghan?»  – на что я должен был отвечать: «Very good!» Прощаясь, он бросал: «Buy - buy Callaghan!» – и изображал хук справа в подбородок - «How do you do Callaghan?»(англ.) - Как поживаете, Каллахан? «Very good!» (англ.) - Очень хорошо! «Buy - buy Callaghan!» (англ) - Пока, Каллахан!

(***) Батист водил автомотрису на линии Париж — Мо - Автомотриса — самоходный вагон с двигателем внутреннего сгорания (обычно дизелем мощностью 150 – 750 кВт). Предназначен главным образом для служебных поездок на небольшие расстояния (например, инспекционных), а также для пассажирских перевозок на не электрифицированных малодеятельных железнодорожных линиях. Салон автомотрисы имеет до 60 мест для сидения; чтобы увеличить число пассажиров, к автомотрисе прицепляют 1 – 2 вагона (до 120 сидячих мест в каждом). Скорость автомотрисы до 80 – 120 км/ч. Первые автомотрисы («рельсовый автобус») появились в Европе в 1930 - х гг..
Париж и Мо — это два разных географических объекта во Франции. Мо (Meaux) — город в департаменте Сена и Марна, на реке Марна, к северо - востоку от Парижа. Расстояние между ними составляет 44 км. Добраться до Мо можно на поезде или автобусе из Парижа.

Сбежавшая

Где же ты, сбежавшая удача?
Без тебя не виден мой успех,
И любое дело - незадача,
И любое увлеченье - грех.

Где же ты, моя и мне удача,
Отчего ты шлёшь ко мне других?
Я тебя узнаю, не иначе,
Среди всех людских и колдовских.

Я скучаю, как зимой на даче
По журчанью летнего ручья...
С норовом моя живёт удача,
Лишь моя, и более ничья.

                                                     Где же ты, сбежавшая удача?..
                                                          Автор: Шаталов Роман

Любовь старого осла

! имеются скабрезные выражения !

Я шагал меж розами к особняку отца, а Хасан скрывался в саманном домике (*), где родился и прожил всю свою жизнь.

В слабом свете двух керосиновых ламп жилище поражало скудостью обстановки, чрезвычайным порядком и чистотой.

Два тюфяка у противоположных стен, между ними старенький гератский ковёр (**) с обтрёпанными краями, трёхногая табуретка в углу у стола, за которым Хасан рисовал. Почти голые стены, только один коврик с вышитыми бисером словами «Аллах Акбар». Баба купил его для Али в одну из своих поездок в Мешхед. (***)

Здесь, в этой лачуге, Санаубар, мать Хасана, родила его холодным зимним днем 1964 года. Моя мама истекла кровью при родах. А Хасан потерял свою мать через неделю после того, как появился на свет. Тяжкая доля досталась в удел Санаубар, хуже смерти, как сказало бы большинство афганцев, – она сбежала с труппой бродячих певцов и танцоров.

Хасан никогда не упоминал о своей матери, будто её и не было вовсе на свете. Думал ли он о ней, хотел ли, чтобы она вернулась, тосковал ли, как я тосковал по своей маме, которой никогда не видел?

Как - то мы пробирались в кинотеатр «Зейнаб» на новый иранский фильм коротким путём – через территорию казармы у средней школы «Истикляль».

Баба запретил нам ходить этой дорогой, но он сейчас был в Пакистане вместе с Рахим - ханом. Мы перелезли через забор, перепрыгнули через ручей и оказались на грязном плацу, где пылились старые списанные танки. В тени одного из них сидела группа солдат, они курили и играли в карты. Один из служивых приметил нас, толкнул соседа и окликнул Хасана:

– Эй, ты! Я тебя знаю.

Коренастый, бритоголовый, чёрная щетина на щеках – мы никогда его прежде не видели. Его злобная ухмылка испугала меня.

– Не обращай внимания, – шепнул я Хасану. – Не останавливайся.
– Ты! Хазара! (****) Я с тобой говорю! Ну - ка, посмотри на меня! – рявкнул солдат, передал сигарету соседу, поднял руки, чтобы всем было видно, и принялся совать палец в кулак. Туда - сюда, туда - сюда. – Я был близко знаком с твоей матерью, знаешь? Ой как близко. Я поимел её прямо у этого ручья.

Солдаты засмеялись. Один даже зашёлся в визге.

– Какая у неё узенькая сладкая манда! – Скалясь, солдат пожимал руки товарищам.

В темноте кинозала, когда сеанс уже начался, Хасан закряхтел, и слёзы покатились у него по щекам. Я обнял его, притиснул к себе. Хасан положил голову мне на плечо.

– Он тебя с кем - то перепутал, – прошептал я ему на ухо. – Он принял тебя за другого.

Мне говорили, что никто особенно не удивился, когда Санаубар сбежала. Люди изумлялись другому: как это Али, человек, наизусть знающий Коран, мог жениться на Санаубар, женщине моложе его на девятнадцать лет, красивой, но развратной и бессовестной, чья дурная репутация была вполне заслуженной.

Правда, они с Али были шииты и хазарейцы. К тому же она доводилась ему двоюродной сестрой, вроде бы выбор правильный.

Только больше ничего общего между ними не было.

Прекрасные зелёные глаза и весёлое личико Санаубар многих мужчин ввели во грех. По крайней мере, так говорили. А у Али был врождённый паралич мимических мускулов, он не мог улыбаться, и его неподвижное лицо было словно высечено из камня. Только глаза смеялись или грустили. Говорят, глаза – зеркало души. Что правда, то правда, если речь идёт об Али.

Своей походкой, одним движением бёдер Санаубар пробуждала в мужчинах нечестивые мысли.

Али же припадал на правую ногу, скрюченную и высушенную полиомиелитом.

Как - то он взял меня с собой на базар. Мне было лет восемь. Шагая вслед за Али, я старался подражать его шаткой походке.

Изуродованная правая нога совсем его не слушалась, просто чудо, что он ни разу не упал. Я и то чуть не свалился в придорожную канаву и захихикал при этом. Али обернулся, посмотрел на меня и ничего не сказал. Ни тогда, ни потом. Шёл себе и шёл.

Маленькие соседские дети боялись Али из - за его лица и походки. А вот с детьми постарше была просто беда. Когда он выходил, они увязывались за ним и дразнили как могли. Некоторые называли его Бабалу, страшилище. Эй, Бабалу, кого ты сегодня слопал? (Взрыв смеха.) Кого ты сожрал, плосконосый Бабалу?

У Али (как и у Хасана) были характерные для хазарейцев монголоидные черты лица, вот его и прозвали «плосконосый». «Они потомки монголов и смахивают на китайцев» – это всё, что я знал тогда о хазарейцах.

Школьные учебники упоминали о них походя и только в прошедшем времени. Но как - то в кабинете Бабы мне в руки попалась старая матушкина книга иранского автора Хорами.

Я сдул с неё пыль, взял с собой, чтобы почитать на сон грядущий, раскрыл и был потрясён, обнаружив, что народу Хасана, хазарейцам, посвящена целая глава.

Оказалось, мы, пуштуны, исторически преследовали и угнетали хазарейцев, вот те и подняли в девятнадцатом веке бунт, который был «подавлен с неслыханной жестокостью». В книге говорилось, что мой народ перебил массу хазарейцев, продал в рабство их женщин, сжёг их дома и изгнал с родных земель.

В книге говорилось, что хазарейцы – шииты, и это одна из причин ненависти к ним суннитов - пуштунов.

В книге было ещё много такого, чему нас не учили в школе и о чём даже Баба никогда не упоминал. Ну а кое о чём я уже знал. Например, о том, что люди обзывают хазарейцев «пожирателями мышей», «плосконосыми» и «вьючными ослами». Соседские дети кричали эти гадкие слова вдогонку Хасану.

Как - то после занятий я показал эту книгу учителю. Он пролистнул несколько страниц, скривился и отдал мне книгу обратно.

– Единственное, что у шиитов хорошо получается, – сказал он, брезгливо морща нос при слове «шииты», будто упоминал о какой - то дурной болезни, – это мученическая смерть.

Санаубар, несмотря на принадлежность к одному с Али народу и связывающие их кровные узы, тоже любила насмехаться над мужем и прилюдно называла его уродом.

– И это муж? – фыркала она. – Старый осёл был бы куда лучше.

                                                                                                                                          из романа Халеда Хоссейни - «Бегущий за ветром»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Хасан скрывался в саманном домике - Саманный дом — постройка из самана, композитного материала, в состав которого входят глинистый грунт, солома и вода. При условии хорошего фундамента и надёжной, не протекающей крыши конструкция может прослужить более пятисот лет. 

(**)  старенький гератский ковёр - Герат — город на северо-западе Афганистана в долине реки Герируд. Третий по величине город страны, центр провинции Герат.

(***) Баба купил его для Али в одну из своих поездок в Мешхед - Мешхед — второй по величине и численности населения (после Тегерана) город Ирана, административный центр остана (провинции) Хорасан - Резави.

(****) – Ты! Хазара! Я с тобой говорю!  - Хазара — иранский язык (по другим данным наречие языка дари). Распространён в области Хазараджат Афганистана. Носители хазара, хазарейцы, являются потомками одного из подразделений войск Чингисхана.

В маршрутах английского Рождества

... то я - медь звенящая или кимвал звучащий (*).
          Первое Послание к Коринфянам.

Фунты красных лиц, мундштуки,
Медные инструменты,
Гимнов рождественских
Развесёлые джентльмены,
Святочного попурри
Повторяющиеся темы,
Магазинов на Оксфорд - Стрит
Рождественские вертепы.

Потому - то в Англии Рождество
До сих пор в викторианстве волшебстве и,
Что добро здесь чудо всего
Лишь как с здравого смысла сошествие,
Как по - прежнему Рождества лишь песнь,
Чьи так с детства волнуют строки,
Будто в них единственных Диккенс весь,
Любви певец одинокий.

Дерево Рождества Небес
Теплится за барьерами окон.
Что Господь наш три дня лишь здесь,
Уникален английский опыт.
Умолкают песни Календ (**)
Вплоть до нового возвращенья
Каждый раз, словно в Neverland (***),
Не возросшего Воплощенья.

                                                          Английское Рождество
                                                  Автор: Константин Ступников

В обшарпанной комнате на верхнем этаже пустующего склада в южном Лондоне Роберт Уорбек завершал ежемесячное совещание секции руководителей Лиги свободы и справедливости.

Это был высокий красивый молодой человек с рыжевато - каштановыми волосами и пристальным, фанатичным взглядом серых, несколько навыкате глаз.

Около десятка или более человек, к которым он обращался последние полчаса, принадлежали к самым различным типам и классам. Всем им было не больше тридцати пяти лет.

Объединяла их, не считая полной поглощённости, с какой они внимали речи своего вождя, лишь одежда. Все они, как и он сам, были в серых фланелевых брюках и тёмно - красных фуфайках, левую сторону которых украшал вышитый белый кинжал.

— На сегодняшний вечер всё, джентльмены. В должный срок вас известят о следующем совещании. Вы свободны.

Все встали, и каждый с минуту постоял навытяжку, выделывая левой рукой довольно сложное приветствие, на которое Роберт торжественно отвечал тем же.

Затем наступила минута разрядки. Отойдя в глубь комнаты, члены лиги сняли фуфайки, отдали их одному из присутствующих и вышли гурьбой в одних рубашках, с тем чтобы внизу вновь облачиться в цивильные пиджаки и пальто.

Уорбек остался наедине с человеком, собиравшим одежду. Он молча смотрел, как тот чинно сложил всё и спрятал в громадный шкаф, размером чуть ли не во всю стену. Потом он устало потянулся, снял фуфайку и отдал лейтенанту, чтобы тот убрал её в его личное отделение, запирающееся на замок.

— Приближается время, — сказал он, — когда мы будем носить нашу форму открыто. Но это время ещё не пришло.
— Да, начальник. — Ответ прозвучал почтительно, но чуть - чуть машинально, словно он уже не раз слышал эту фразу. — Вот ключ от вашего шкафа, начальник.
— Благодарю.
— Вид у вас усталый, начальник.
— Я буду рад отдохнуть несколько дней, — согласился Уорбек, как будто стыдясь признаваться в человеческой слабости.
— Вы уезжаете из города завтра, начальник?
— Да. Я загляну в Фулхэмское отделение по пути из Лондона. Этих молодцов надо научить понимать значение дисциплины.
— Уж вы их научите, начальник.
— Вернусь в начале следующей недели. Тогда мы сможем провести подготовку к слёту в северном Лондоне. Вы ведь знаете, как снестись со мной, если будет нужда.
— Да, начальник. Надеюсь, вы хорошо проведёте Рождество.

Уорбек с минуту молчал. Он завязывал галстук и задумчиво смотрел в зеркало.

— Спасибо, — сказал он наконец. — По крайней мере у меня будет сознание выполненного долга. Есть обязанности по отношению к собственной семье.
— Боюсь, что вам та компания будет действовать на нервы, — осмелился заметить его помощник.

Уорбек резко обернулся к нему.

— Что вы хотите сказать? — рявкнул он.
— Но, начальник, — запинаясь, пробормотал тот, — я хотел только сказать… я имел в виду сэра Джулиуса.
— Джулиуса? Какое он к этому имеет отношение, чёрт побери?
— Но я так понял, что он проведёт Рождество в Уорбек - холле, начальник. Разве это не так?
— Впервые слышу.
— Об этом была заметка в утренней «Таймс», начальник. Я думал, вы знаете.
— Боже праведный! Отец прямо - таки… — Он спохватился вовремя: он чуть не нарушил золотое правило никогда не обсуждать личных дел с подчинёнными. — Спасибо, что предупредили меня, Сайке, — продолжал он, надевая пальто. — Я прозевал эту заметку в «Таймс». Впрочем, я никогда не читаю светской хроники. Кто предупреждён, тот вооружен. Я не буду жалеть, если мне подвернётся случай высказать этому пустобрёху всё, что я о нём думаю. И может статься, он не так уж весело проведёт Рождество. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, начальник.

Роберт вышел на хмурую улицу, где редкие хлопья снега быстро превращались в серую слякоть.

                                                                                            из детективного романа Сирила Хейра - «Чисто английское убийство»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) кимвал звучащий - Кимвал — парный ударный музыкальный инструмент, предшественник современных тарелок. Известен с глубокой древности. Представлял собой небольшую (от 5 до 18 см) бронзовую тарелку, посреди которой прикреплялся ремень (или шнурок) для надевания на правую руку. Кимвал ударяли о другой кимвал, надетый на левую руку. В античности кимвалы — принадлежность оргиастических обрядов в культах Диониса и Кибелы.

(**) Умолкают песни Календ - Возможно, имелись в виду рождественские песни (Christmas carols), которые исполняются в Великобритании. Слово carol обозначает «танец» или «песня радости». Такие песни были написаны и исполнялись во все времена года, но традиция их исполнения закрепилась и сохранилась лишь на Рождество. Некоторые рождественские песни Англии:
«The First Noel». Старинная английская колядка, которой уже несколько веков. Песня рассказывает об истории Рождества и роли пастухов, которые получили первое послание от ангелов о рождении Иисуса Христа.
«The Holly and the Ivy». Традиционная рождественская колядка, которую сочинили в Англии ещё в средневековье. В песне упоминаются два символа зимних праздников — падуб и плющ.
«Sussex Carol». Песня также известна как «On Christmas Night All Christians Sing». Информации об авторах колядки нет, но она передавалась из поколения в поколение ещё со времён графства Сассекс. 
«O Come, All Ye Faithful». Одна из самых известных рождественских колядок. У песни латинское происхождение, но ещё в XVIII веке её перевели на английский и опубликовали.

(***) Каждый раз, словно в Neverland - Неверленд — вымышленный остров, фигурирующий в работах Дж. М. Барри и тех, что основаны на них.