Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Волшебная сила искусства » Ouroboros, or a snake eating its own tail


Ouroboros, or a snake eating its own tail

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

Архаисты

…Когда же это было, Господи?
До Твоего явленья нам
на каждом постере и простыне
по всем углам и сторонам.

Ещё до бело-сине-красного,
ещё в зачётных книжках «уд»,
ещё до капитала частного.
– Не ври. Так долго не живут.

Довольно горечи и мелочи.
Созвучий плоских и чужих.
Мы не с Тверского – с Бронной неучи.
Не надо дуру гнать, мужик.

Открыть тебе секрет с отсрочкою
на кругосветный перелёт?
Мы проиграли с первой строчкою.
Там слов порядок был не тот.

                                     Автор: Денис Новиков
                     "А мы, Георгия Иванова" Избранное.

Стихи Дениса Новикова привлекают прежде всего полной автономностью их дикции. Лексический их состав хронологических сомнений не вызывает, сообщая об авторе куда больше, чем метрическое свидетельство. Биография поэта не в обстоятельствах места и времени, но в качестве его слуха, который первый определяет поэтом этим произносимое. Выбор слов всегда выбор судьбы, а не наоборот, ибо определяет сознание — читающего, но еще в большей мере пишущего; сознание, в свою очередь, определяет бытие.
В случае Новикова — и в случае его поколения вообще — словарный состав определяет еще и небытие. Новиков — чистый лирик, и стихи его совершенно безадресны. Он говорит не «oт имени», и трудно представить аудиторию, ему аплодирующую: то, к чему поэзия наша опять-таки сильно привыкла за минувшие десятилетия. И безадресность эта, в свою очередь, избавляет читателя от хронологических сомнений. Голос Новикова — голос человека в раздробленном, атомизированном обществе, где поэт более не антипод государя или власти вообще и поэтому лишен гарантии быть услышанным, не говоря — пьедестала. В этом смысле голос Новикова — голос из будущего, как, впрочем, и из прошлого, ибо он в высшей степени голос частный.
Поэзии нашей, судя по всему, придется к этой тональности привыкнуть, и стихи Новикова для этого — неплохое начало. Если вычленить их содержание -занятие применительно к поэзии всегда пагубное — можно было бы сказать, что эта книга — о неприкаянности: психологической и буквальной. Заслуга автора, однако, прежде всего в том, что из неприкаянности этой он события не делает, воспринимая её скорее как экзистенциальную норму. В способности к заключению заведомо трагического материала в скобки как самоочевидного и комментария не заслуживающего — большое достоинство, человеческое и поэтическое, Дениса Новикова.
За скобками звучит речь человека не слишком весёлого, но свободного. Свободного прежде всего от надежды на успех и от ощущения значительности своей роли поэта. Стихи Новикова — разговор с самим собой, а говоря с собой, человек не повышает голоса и не кривляется. Говоря с собой, человек сам себя слышит довольно отчетливо и потому принужден говорить правду. Поэтому если в стихах Новикова слышен упрёк, то это упрёк самому себе, а не миропорядку и, во всяком случае, — не обществу. Уже в этом одном -разительная самостоятельность данного поэта, чьи отношения с обществом сводятся, в лучшем случае, к формуле «Нет — так нет».
Новиков, безусловно, не новатор — особенно в бульварном понимании этого термина, но он и не архаист — даже в тыняновском *. Средства его - средства нормативной лексики русской поэтической речи, как они сложились у нас за 250 лет существования нашей изящной словесности. Они его вполне устраивают, и владеет он ими в совершенстве, уснащая свою речь изрядной долей словаря своей эпохи. Это может вызвать нарекания пуристов **, упрёки в засорении языка, рисовке и т. п. На деле же лексический материал, употребляемый Новиковым, есть современный эквивалент фольклора, и происходящее в его стихах есть по существу процесс освоения вышеупомянутых средств нашей изящной словесности новым языковым материалом.

                                                                                                                                                                        Автор: Иосиф Бродский
                                                                                                                                                    "Частный голос из будущего" (Отрывок)

... но он и не архаист — даже в тыняновском * (понимании) - Юрий Тынянов - русский советский прозаик, драматург, сценарист, переводчик, литературовед и критик, представитель русского формализма.
Ю. Н. Тыняновым ввёл в литературное пространство термин "Архаисты", который обозначал сторонников направления в русской литературе начала XIX века, считавшего необходимым формирование русского литературного языка на основе консервативного исторического подхода, используя традиционную национальную основу.

нарекания пуристов ** -  Purism - тенденция отстаивать сохранение доктрины, практики, обычая и т. д. во всей своей чистоте и без каких-либо изменений или уступок. Это распространено в художественной, музыкальной и лингвистической областях. Его можно экстраполировать на бюрократические системы, в которых легитимация определяется историческими критериями и традициями

Сакральный Аватар

0

2

Сделай так, чтобы мне понравилось ©

Высокий дом, широкий двор
Седой Гудал себе построил...
Трудов и слёз он много стоил
Рабам послушным с давних пор.
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени.
В скале нарублены ступени;
Они от башни угловой
Ведут к реке, по ним мелькая,
Покрыта белою чадрой ,
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой.

                            Михаил Юрьевич  Лермонтов
            "ДЕМОН. Восточная повесть". V строфа

«Чтобы актриса могла надеть платье, плечевой шов не зашивался, а когда платье было надето, я зашивала его потайным швом. Андрей с интересом наблюдал, как это получается. Ромадин не предоставил эскиза платья сзади. Я решила, что вместо застёжки надо сделать шнуровку, такую же, как и на боку, чтобы акцентировать на ней внимание. Этот дубль платья сделан из так называемого «хлопчатобумажного пионер-сукна», которое выглядит достоверно, от оригинала его по цвету и фактуре не отличишь, — вспоминает Нэлли Фомина в книге «Костюмы к фильмам Андрея Тарковского».

В сценарии есть ещё одна важная деталь: «Он наклонился и приподнял короткий рукав её платья. Над похожей на цветок меткой от прививки оспы краснел след укола». Андрей утвердил платье с длинным рукавом, поэтому пришлось сделать разрез, чтобы след от укола всё-таки был виден. Порвать рукав платья Тарковский решил самостоятельно. С довольным видом, как ребёнок, взяв ножницы, он сделал надрез, потом указал гримёру, где именно надо имитировать след от укола. Всегда с интересом наблюдала, как Тарковский стремился всё сделать сам».....

... другое платье матери Криса, связанное крючком и состоящее из отдельных элементов, силуэтом близко замшевому платью Хари, тоже сшитому из кусочков. В сценарии о её костюме сказано: «Она была в своей обычной юбке и кофте, но босая. Голова её была повязана чистым платком. В руках она держала узелок». Как рассказывает в своей книге Нэлли Фомина, первый эскиз платья матери, выполненный Михаилом Ромадиным, сделан точно по этому описанию. Но Тарковский попросил подумать о другом варианте:

«Неоднократно я подходила к Андрею Арсеньевичу с вопросом, какой именно нужен образ, в каком костюме эта героиня может появиться в картине. Но он всё время уходил от ответа: «Отстань от меня. Сделай так, чтобы мне понравилось». Я предложила один вариант длинного платья, Андрей его не утвердил. Потом я показала ему другой эскиз, объяснила, что это будет вязаное платье. Этот вариант Тарковскому понравился. Чтобы принять окончательное решение, он всегда хотел видеть уже готовый костюм. (…) Во время подготовки к съёмкам объекта «Библиотека» мы с Ольгой Барнет, одетой в новое вязаное платье, появились для его утверждения. Тарковский увидел и без паузы сказал: «Ну, вот. Тo, что надо»....

По словам Нэлли Фоминой, её решение с длинным платьем для матери Криса — необычное, так как в в начале семидесятых все ходили в мини. Но Тарковский любил именно такие: «Андрей Арсеньевич находился в простое, долго не работал. Как-то, перед 1972 годом, Лариса, жена Тарковского, предложила встречать Новый год у них дома в длинных платьях, чтобы порадовать Андрея: «А то такая тоска…». Она надела платье, которое ей сшила мама, а я пришла в платье, сшитом мной из сатина-либерти. Когда мы вышли к новогоднему столу, Андрей обрадовался, благодарил за атмосферу праздника: «Ну, и порадовали вы меня, девчонки!», — вспоминает Нэлли Фомина в своей книге.

                                                                                                                                                    Автор: elyanka1
                                                                            "Два платья «Соляриса» (1972) Андрея Тарковского". Избранные моменты.

Символ, как одежда 7

0

3

Ты тоже его видел

В незабудковом вуальном платье,
С белорозой в блондных волосах,
Навещаешь ты в седьмой палате
Юношу, побитого в горах…

И когда стеклянной галереей
Ты идёшь, улыбна и легка,
Зацветают, весело пестрея,
Под ногой цветы половика.

Льётся в окна ароматный рокот…
Ты вздыхаешь с музыкой в лице
Птичье пенье,- и смущенный доктор
Мнет в руке написанный рецепт…

                      Игорь Северянин - В госпитале (Отрывок)

Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и всё теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался всё тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня?

«Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От неё нет средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой».

                                                                                                                                      Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита" Глава II. Понтий Пилат (Отрывок)

Сакральный Аватар

0

4

И все ж тебя я ищу по свету ©

Приходите свататься,
Я не стану прятаться.
Я невеста не плоха,
Выбираю жениха.

              Музыка А. Новикова
              Слова С. Васильева

За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка с чемоданчиком в руке, а возле чемоданчика мыкался черный громадный кот. Аннушка едва вслух что-то не пискнула, протирая глаза.

Замыкал шествие маленького роста прихрамывающий иностранец с кривым глазом, без пиджака, в белом фрачном жилете и при галстуке. Вся эта компания мимо Аннушки проследовала вниз. Тут что-то стукнуло на площадке. Услышав, что шаги стихают, Аннушка, как змея, выскользнула из-за двери, бидон поставила к стенке, пала животом на площадку и стала шарить. В руках у неё оказалась салфеточка с чем-то тяжёлым. Глаза у Аннушки полезли на лоб, когда она развернула свёрточек. Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, и глаза эти горели совершенно волчьим огнём. В голове у Аннушки образовалась вьюга: «Знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю!... К племяннику? Или распилить её на куски... Камушки-то можно выковырять... И по одному камушку: один на Петровку, другой на Смоленский... И – знать ничего не знаю, и ведать ничего не ведаю!»

Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже собиралась скользнуть обратно в квартиру, отложив своё путешествие в город, как перед нею вырос, дьявол его знает откуда взявшийся, тот самый с белой грудью без пиджака и тихо шепнул:

– Давай подковку и салфеточку.

– Какую такую салфеточку-подковку? – спросила Аннушка, притворяясь весьма искусно, – никакой я салфеточки не знаю. Что вы, гражданин, пьяный, что ли?

Белогрудый твёрдыми, как поручни автобуса, и столь же холодными пальцами, ничего более не говоря, сжал Аннушкино горло так, что совершенно прекратил всякий доступ воздуха в её грудь. Бидон вывалился из рук Аннушки на пол. Подержав некоторое время Аннушку без воздуха, беспиджачный иностранец снял пальцы с её шеи. Хлебнув воздуху, Аннушка улыбнулась.

Ах, подковочку, – заговорила она, – сию минуту! Так это ваша подковочка? А я смотрю, лежит в салфеточке... Я нарочно прибрала, чтобы кто не поднял, а то потом поминай как звали!

Получив подковочку и салфеточку, иностранец начал расшаркиваться перед Аннушкой, крепко пожимать ей руку и горячо благодарить в таких выражениях, с сильным заграничным акцентом:

– Я вам глубочайше признателен, мадам. Мне эта подковочка дорога как память. И позвольте вам за то, что вы её сохранили, вручить двести рублей. – И он тотчас вынул из жилетного кармана деньги и вручил их Аннушке.

Та, отчаянно улыбаясь, только вскрикивала:

– Ах, покорнейше вас благодарю! Мерси! Мерси!

Щедрый иностранец в один мах проскользнул через целый марш лестницы вниз, но прежде чем смыться окончательно, крикнул снизу, но без акцента:

– Ты, старая ведьма, если когда ещё поднимешь чужую вещь, в милицию её сдавай, а за пазуху не прячь!

Чувствуя в голове звон и суматоху от всех этих происшествий на лестнице, Аннушка еще долго по инерции продолжала кричать:

– Мерси! Мерси! Мерси! – а иностранца уже давно не было.

                                                                                                                                                                                     Михаил Булгаков
                                                                                                                                                         Мастер и Маргарита. Глава XXIV Извлечение Мастера. (Отрывок)

Сакральный Аватар

0

5

Погуляла.. понимаешь

Как бы сказал Иешуа, спроси его кто - нибудь

- А что это сегодня было то? 
- Да просто жаркий день сегодня, только и всего.

Тихо ответил бы Иешуа

Ouroboros, or a snake eating its own tail

0

6

Бегаю

Ouroboros, or a snake eating its own tail

и пеку

Ouroboros, or a snake eating its own tail

На месте стою. И это очевидно.

0

7

Свет

Самолёт подарочный 13/14

Ouroboros, or a snake eating its own tail

0

8

На ком рука остановится

                Подарил ты мне серёжки
               Камень-синенький сапфир
               На душе скребут так кошки
               Между нами, опять мир?
               Неужели ты подумал
               На серёжки разведусь..
               Мне подарок в руку сунул
               И щипнул меня, как гусь.

                      Подарил ты мне сережки. Избранное.
                                    Автор: Висколия Юрина

С тех пор они почти каждый вечер, когда она была свободна, гуляли по набережной реки, любовались закатом солнца, вдыхая запах цветущей белой акации, ходили в ресторан. Он мог себе это позволить.
В день когда Лиля не работала, он пригласил её в частную гостиницу, сняв отдельный номер. Там впервые они провели ночь любви, и там впервые он увидел прекрасную наготу её цветущего молодого тела.
– Богиня, богиня, - шептал он, целуя её покатые плечи до исступления, а рано утром, ещё в гостинице, неожиданно спросил:
– Лилечка, а ты не хочешь стать моей законной женой?
– Дайте подумать, Илья Петрович, ведь вы человек в возрасте, - она от неожиданного предложения просто оторопела и не нашла сказать ничего другого.
– Ах, в возрасте! – и он опять накинулся на неё, как лев на беззащитную лань, стремясь показать свою мужскую силу.
Хорошее питание, здоровый образ жизни, плавание летом и лыжи зимой давали ему эту силу. А в молодости он вообще был неутомим. Сейчас его плоть поднималась на подвиги, глядя на молодость и свежесть Лили, тем более, что она оказалась прекрасной любовницей, уступая всем его прихотям изощренного ловеласа – видно годы работы в санатории оставили след, и он у неё был не первый, но это ничего не меняло в их отношениях.
                                                                                                         
                                                            Неравный брак. Избранное.
                                                                                                                                                                                 Автор: Татьяна Шмидт

Сакральный Аватар

0

9

Чаша

     Хочешь - жни. А хочешь - куй
                                     Если только можно, Авва Отче .. (©)

Ты осуждён. Молчи. Неумолимый рок
Тебя не первого втолкнул в сырой острог.
Дверь замурована. Но под покровом тьмы
Нащупай лестницу — не ввысь, но вглубь тюрьмы.
Сквозь толщу мокрых стен, сквозь крепостной редут
На берег ветреный ступени приведут.
Там волны вольные, — отчаль же! правь! спеши!
И кто найдёт тебя в морях твоей души?

                             Ты осуждён. Молчи. Неумолимый рок...
                                        Метафизик: Даниил Андреев

Известно, что одной из причин суда и итогового осуждения Сократа было так называемое «изобретение им новых богов». Мелет (1) писал об этом в своем обвинительном письме. А вот что говорит на суде сам Сократ:

«Вы часто и повсюду от меня слышали, а именно что мне бывает какое-то чудесное божественное знамение; ведь над этим и Мелет посмеялся в своей жалобе. Началось у меня это с детства: вдруг — какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет».

Слова, примечательные во многих отношениях, некоторые из них мы обязательно выделим. Начнём же с того не часто отмечаемого обстоятельства, что обвинение Сократа в том, что он «вводит новые божества», должно казаться нам весьма странным. И правда, что может быть удивительного, а тем более в буквальном смысле предосудительного в каких-то там божествах в политеистическом мире? Разве до Сократа не было в Древней Греции, в Афинах представления о существовании даймонов? Конечно, было. Задолго до Сократа даймонами называли всех разнообразных потусторонних существ, не имевших так называемых личных имён. И здесь очень важно не проскочить мимо того, что введение Сократом новых божеств было смутно ощущаемой угрозой космическому порядку. Не в смысле приближающегося экпюрозиса (2) и последующего конца вселенной, а в смысле угрозы полисному существованию, ведь полис и был воплощением, средоточием космоса здесь и сейчас в картине индивидуального — государственного, религиозного и семейного — бытия. Угроза эта была связана с тем, что божества, которые «вводил» Сократ, не были привычными, всем в той или иной степени известными даймонами, но они каким-то образом сильно отличались от традиционных представлений. На наш взгляд, прежде всего принципиальная инаковость божеств, «божественных знамений», о которых говорил Сократ, послужила ведущей причиной обвинения, суда и финального осуждения великого философа.

Определиться с тем, в чем именно заключалось это опасное для полиса - космоса отличие, довольно трудно. Сами обвинители были непоследовательны. Ведь наряду с измышлением «новых божеств» они порицали Сократа и за безбожие, то есть, казалось бы, за прямо противоположное прегрешение. Это обстоятельство только подтверждает смутность и смысловую неоформленность обвинительных ощущений, не поддающихся, по сути, внятной артикуляции. Заметим, что искомой определённости не найти и у самого Сократа. Надо помнить приводившиеся выше слова. Что же в них определенного? Частота явления, его повсеместность и давняя (с детства) история. Эти перечисленные обстоятельства убеждают только в фактической наличности знамений, но не касаются их природы. Между прочим, именно природа сократовского даймония становится предметом обсуждения среди участников диалога Плутарха «О демоне Сократа». Фабула этого произведения состоит в повествовании Кафисия Архидаму и его друзьям об истории переворота в Фивах в 379 г. до Р.X. Речь в диалоге идёт в большей степени о тайном заговоре, приведшем к перевороту, и потому его участники коснулись таких реалий, как предзнаменования и предчувствия. В этой связи возникает разговор о сократовском даймонии. Приведём полностью важное для нас рассуждение:

«Клянусь Гераклом, как трудно найти человека, свободного от суеверного чада. Одни подвержены этому против своей воли, вследствие необразованности или душевной слабости, другие же, чтобы казаться какими-то особо выдающимися по богобоязненности, на каждом шагу ссылаются на божье волеизъявление, на сны, видения и тому подобный вздор <…> Для философии <…> такой ход мысли не только не приличествует, но и прямо противоречит её обязанностям, если она, пообещав рассуждением научить нас доброму и полезному, обращается к богам как началу всех действий, словно пренебрегая всяческим рассуждением, презрев доказательство, своё основное отличие, она прибегает к гаданиям по снам и видениям, которые посещают одинаково и доблестного, и подлого. Потому-то, думается мне, ваш Сократ избрал более философский характер образования и речей, простой и бесхитростный, как более приличествующий человеку свободному и стремящемуся к истине <…> Что же, Галаксидор, — заговорил тут Феокрит, — значит, и тебя убедил Мелет в том, что Сократ пренебрегал верой в богов? Ведь именно в этом он обвинял Сократа перед судом афинян».

Данный эпизод диалога позволяет предположить, что Мелет, Анит и Ликон, как основные жалобщики, вменяли Сократу некий новый характер взаимоотношения с богами, а значит, вместе с ним возникали те самые «новые божества». По сути, Сократу вменяется некоторая разборчивость в отношении с божествами, следовательно, самостоятельность. А вот как Галаксидор отвечает на вопрос Феокрита:

«Отнюдь не верой в богов [пренебрегал Сократ — Т.Т.] <…> Не восприняв от Пифагора, Эмпедокла и других философию, преисполненную мифов, призраков и суеверия, он как бы вывел её (веру) из состояния вакхического опьянения и обратил на искание истины посредством трезвого рассуждения»

                                                                                                                                            Феномен сократовского даймония (Отрывок)
                                                                                                                                  Автор: Т. А. Туровцев | Журнал "Начало" | Философия

(1) Мелет -  гражданин Древних Афин. Известен как непосредственный обвинитель Сократа во время судебного процесса, который завершился вынесением философу смертного приговора.
(2)  экпюрозис - всесожжение.

Просьба

0

10

Зов

Я от скуки разболтался с девчонками;
их личики непрерывно линяли,
но голосами монотонно - звонкими
они мне всё о себе рассказали:

«Личики у нас, правда, незаметные,
мы сестрицы, и мы — двойняшки;
мамаш у нас количества несметные,
и все мужчины наши папашки.

Я — Счастие, а она — Упокоение,
так зовут нас лучшие поэты...
Совсем напрасно твоё удивление:
или ты, глупый, не веришь в это?»

Такой от девчонок не ждал напасти я,
смеюсь: однако, вы осмелели!
Уж не суп ли без соли — эмблема счастия?
Нет, как зовут вас на самом деле?

Хохоток их песочком сеется...
«Как зовут? Сказать ему, сестрица?
Да Привычкой и Отвычкой,
разумеется! наших имён нам нечего стыдиться.

Мы и не стыдимся их ни крошечки,
а над варевом смеяться — глупо;
мы, Привычка и Отвычка, — кошечки...
Подожди, запросишь нашего супа...»

                                          С варевом (Отрывок)
                                         Поэт: Зинаида Гиппиус

– Мистер Вашингтон? – Она пригвождает большого к месту, он замирает со шваброй над ведром. – Подойдите сюда, пожалуйста!

Швабра беззвучно опускается в ведро, и осторожным медленным движением он прислоняет ручку к стене. Потом поворачивается и смотрит на Макмерфи, на маленького санитара и сестру. Потом оглядывается налево и направо, словно не понимает, кому кричали.

– Подойдите сюда!

Он засовывает руки в карманы и шаркает к ней. Он вообще быстро не ходит, а сейчас я вижу, что если он не будет пошевеливаться, она его может заморозить и раздробить к чертям одним только взглядом; вся ненависть, всё бешенство и отчаяние, которые она накопила для Макмерфи, направлены теперь на чёрного санитара, летят по коридору, стегают его, как метель, ещё больше замедляя шаг. Он должен идти против них, согнувшись и обхватив себя руками. Брови и волосы у него покрыты инеем. Он согнулся ещё сильнее, но шаги замедляются; он никогда не дойдёт.

Тут Макмерфи начинает насвистывать «Милую Джорджию Браун», и сестра, слава богу, отводит взгляд от санитара. Она ещё больше расстроена и обозлена – в такой злобе я её никогда не видел. Кукольная улыбка исчезла, вытянулась в раскалённую докрасна проволоку. Если бы больные сейчас вышли и увидели её, Макмерфи мог бы уже собирать выигранные деньги.

Санитар наконец дошёл до неё, это отняло два часа. Она делает глубокий вдох.

– Вашингтон, почему больному не выдали утром одежду? Вы видите, что на нём ничего нет, кроме полотенца?
– А шапка? – Шепчет Макмерфи и трогает краешек пальцем.
– Мистер Вашингтон!

Большой санитар смотрит на маленького, который указал на него, и маленький опять начинает ёрзать. Большой смотрит долго, глаза похожи на радиолампы, поквитается с ним позже; потом поворачивает голову, измеряет взглядом Макмерфи, оглядывает сильные, твёрдые плечи, кривую улыбку, шрам на носу, руку, удерживающую полотенце на месте, а потом переводит взгляд на сестру.

– Я думал… – Начинает он.
– Думали! Думать на вашей должности – мало! Немедленно принесите ему костюм, мистер Вашингтон, или две недели будете работать в гериатрическом отделении! Да. Может быть, пробыв месяц при суднах и грязевых ваннах, вы станете ценить то, что здесь у санитаров мало работы. В любом другом отделении кто бы, вы думаете, драил пол с утра до вечера? Мистер Бромден? Нет, вы сами знаете, кто. Вас, санитаров, мы избавили от большей части хозяйственных работ, чтобы вы следили за больными. В частности, за тем, чтобы они не разгуливали обнажёнными. Вы представляете, что случилось бы, если бы одна из молодых сестёр пришла раньше и увидела пациента, бегающего по коридору без пижамы? Вы представляете?

Большой санитар не знает, что надо представить, но смысл речи ему понятен, и он плетётся в бельевую взять для Макмерфи костюм – размеров на десять меньше, чем надо, – потом плетётся обратно и подаёт ему с такой чистой ненавистью во взгляде, какой я отродясь не видел. А у Макмерфи вид растерянный, словно он не знает, чем взять у санитара костюм, если в одной руке зубная щётка, а другая держит полотенце. В конце концов он подмигивает сестре, пожимает плечами, разворачивает полотенце и стелет ей на плечи, как будто она – вешалка.

Я вижу, что всё это время под полотенцем были трусы.

По-моему, она даже меньше обозлилась бы, если бы он был голый под полотенцем, а не в этих трусах. Онемев от возмущения, она смотрит на больших белых китов, которые резвятся у него на трусах. Это перенести она уже не в силах. Целая минута проходит, прежде чем ей удается совладать с собой; наконец она поворачивается к маленькому санитару; она в такой злобе, что голос не слушается её, дрожит.

– Уильямс… Кажется… Сегодня утром вам полагалось протереть окна поста до моего прихода. (Он убегает, как чёрно-белая букашка.) А вы, Вашингтон… Вы…

Вашингтон чуть ли не рысью возвращается к ведру.

                                                                                                                      из роман Кена Кизи - Пролетая над гнездом кукушки

Тема

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Волшебная сила искусства » Ouroboros, or a snake eating its own tail