Лето под узорами неба

Давно примету знаю я одну,
Что белое перо найти - к удаче.
Молва твердит, что Ангел обронил,
Когда укрыть хотел от неудачи.
И я смотрю, я всматриваюсь вниз
И перья на дороге удивляют!
В любое время года, дождь ли зной,
Они своею чистотою покоряют.
И в этот миг я чувствую тепло,
Как будто бы меня обняли крылья.
И по земле я не иду. Парю
Не прилагая никаких усилий!
И я всегда ему «Спасибо» говорю,
Тому, кто помогает мне незримо.
За то, что чувствую защиту я во всём,
Особенно, когда необходимо.
Я знаю, он хранит меня от бед,
Всегда на страже и меня не покидает.
Ведь перья мне встречаются всегда,
Надеюсь, он их все не растеряет.
Перо, как знак о том, твой Ангел - тут!
И твой покой - вот для него что важно!
Он рядом. Он навеки за тобой.
Стоит на страже, отгоняя зло отважно.

                                                                          Ангел на страже
                                                              Автор: Валентина Сперанская

Что ж я за каторжник? Андрей только выдумал: «Работай да работай, как лошадь!» К чему? Я сыт, одет. Однако Ольга опять спрашивала, намерен ли я съездить в Обломовку...

Он бросился писать, соображать, ездил даже к архитектору. Вскоре на маленьком столике у него расположен был план дома, сада. Дом семейный, просторный, с двумя балконами.

«Тут я, тут Ольга, тут спальня, детская... — улыбаясь, думал он. — Но мужики, мужики... — И улыбка слетала, забота морщила ему лоб. — Сосед пишет, входит в подробности, говорит о запашке, об умолоте... Экая скука! Да ещё предлагает на общий счёт проложить дорогу в большое торговое село, с мостом через речку, просит три тысячи денег, хочет, чтоб я заложил Обломовку... А почем я знаю, нужно ли это?.. Выйдет ли толк? Не обманывает ли он?..

Положим, он честный человек: Штольц его знает, да ведь он тоже может обмануться, а я деньги - то ухну! Три тысячи — такую кучу! Где их взять? Нет, страшно! Ещё пишет, чтоб выселить некоторых мужиков на пустошь, и требует поскорей ответа — всё поскорей. Он берётся выслать все документы для заклада имения в совет. „Пришли я ему доверенность, в палату ступай засвидетельствовать“ — вона чего захотел! А я и не знаю, где палата, как двери - то отворяются туда».

Обломов другую неделю не отвечает ему, между тем даже и Ольга спрашивает, был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал письмо и к нему и к ней, спрашивает: «Что он делает?»

Впрочем, Ольга могла только поверхностно наблюдать за деятельностью своего друга, и то в доступной ей сфере. Весело ли он смотрит, охотно ли ездит всюду, является ли в условный час в рощу, насколько занимает его городская новость, общий разговор.

Всего ревнивее следит она, не выпускает ли он из вида главную цель жизни. Если она и спросила его о палате, так затем только, чтоб отвечать что - нибудь Штольцу о делах его друга.

Лето в самом разгаре; июль проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти не расстаётся. В ясный день он в парке, в жаркий полдень теряется с ней в роще, между сосен, сидит у её ног, читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и проходят.

Если ему и снятся тяжёлые сны и стучатся в сердце сомнения, Ольга, как ангел, стоит на страже; она взглянет ему своими светлыми глазами в лицо, добудет, что у него на сердце, — и всё опять тихо, и опять чувство течёт плавно, как река, с отражением новых узоров неба.

                                                                                                                                              из романа  И. А. Гончаров - «Обломов»

Напрасные слова перед переходом к ватному дискурсу

Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь.

                                                       Слово («Молчат гробницы, мумии и кости...»)
                                                                           Поэт: Иван Бунин

Мы проникли друг другу в сны – и в рабочие будни тоже, и все это соединилось в одну тяжкую золотую орхидею нашей страсти…

Я не просто так говорю «золотую».

Одна из наших любимых игр заключается в том, что Сирил надевает маску Джанет Йеллен (1), привезённую мной из Сан - Франциско, и седой парик до плеч. Он располнел за последний год, и по корпулентности (2) стал похож на богиню Феда (3)  (звучит вполне по - гречески – в хорошем смысле слова).

У нас есть привезённые из Парижа золотые презервативы в блёстках, сверкающие в галогенном свете совсем как самородное золото. Есть Teen Spirit Stick (4)  (спасибо Нирване и Амазону), есть кристалл (спасибо Серу), есть виагра и чиалис (5), чтобы подлечить crystal dick (6). А дальнейшее зависит от того, кому мы посвящаем нашу постельную борьбу – богам цивилизации или демонам ваты. Sapienti sat (7).

Пусть вырождающиеся японцы косплеят синих зайчиков и манг (8)  – а русский дух всегда будет стремиться кратчайшим путём к самой сути.

Всё это прекрасно и трогательно, но кое в чём я повинюсь.

Я растлил Сирила.

Да - да, растлил по - настоящему и всерьёз.

Я научил его работать на ватный дискурс – что прежде даже не приходило этому чистому человеку в голову несмотря на чекистское финансирование.

Произошло это так – мы стояли утром на кухне, пили смузи, и он пересказывал какую - то книгу о происхождении человека от питавшихся падалью обезьян. Книга утверждала, что люди стали людьми, научившись околдовывать друг друга непобедимой силой первых слов. По мнению Сирила, такой подход позволял переосмыслить многое не только в истории, но и в современности.

– Да? – сказал я. – Ну тогда переосмысли наших либералов.

Сперва он решил, что я его подкалываю. Но я был серьёзен и даже выразил лёгкое сомнение в его интеллектуальных возможностях.

Малыш думал целый день, а на следующее утро написал на кухонной стене голубым мелком:

Либералы (биол.) – объединенная характерным фенотипом група приматов, коллективно выживающая в холодном климате европейской России за счёт суггестивного гипноза (9) других популяций и групп.

После этого что - то в нём надломилось – и, похоже, навсегда. Через два дня он дописал красным мелком – словно бы кровью кающегося сердца – ещё одно определение, уже отчасти целящее в мой огород, и для меня несколько обидное:

Российский либерал – вовсе не носитель политического (или хотя бы бытового) либерализма. Это человек, свято верящий, что миром правит всесильное жидомасонское правительство, с энтузиазмом берущий на себя функции его российского агента (как он их понимает) – но при этом яростно отрицающий существование такого правительства, так как оно, по убеждению российского либерала, желает оставаться секретным.

Сирил, конечно, во многом прав – но, помимо секретного мирового правительства, российский либерал вполне способен служить и тайному ордену чекистов. У каждого из нас есть ватная сторона, о которой многие не подозревают, пока не вострубит горн – а случается это обычно в среднем возрасте, когда человек начинает догадываться, что жидомасоны его не озолотят, но всё ещё верит, что это могут сделать чекисты.

Парадокс (и величайшая Русская Тайна) в том, что чекисты действительно иногда платят – но только тем, кто беззаветно трудится на воображаемых жидомасонов.

Через день Сирил дописал третье определение (что - то про племенных потомственных особистов в третьем поколении), потом четвёртое и пятое – а ещё через неделю весь фейсбук (в смысле наши френды) уже обсуждал его статью про «панельный гедонизм» – где он метко заклеймил наш с ним собственный тип потребления (статья называлась «Красное и Хумидор» – Сирил ещё жаловался, что отсылку к Стендалю никто не понял).

Вы вполне могли читать его ватные материалы – он подписывает их «Павка Корчагин» и печатает везде, где ещё платят (как это ни грустно, но деньги почему - то всё чаще бывают у ваты). Такой псевдоним уместен вполне – в ватной фазе малыш оказался настоящим большевиком, и быстрота его трансформации пугает меня самого.

Но при этом он очень деликатен. Он догадался, как неловко мне за то выступление перед чекистами, где обсуждались эго мацы и хуцпа Федерального Резерва. Конечно, он ощутил и мой липкий страх перед генералом Капустиным – хоть и не понял его настоящей причины.

И Сирил нашёл способ показать, что не осуждает меня – не в том смысле, что приветствует подобный сервилизм (10), а в том, что понимает, почему хорошим и честным людям приходится так себя вести в отравленном российском воздухе.

Вот отрывок из его опуса в тональности фу - минор, где я отчётливо слышу эхо наших с ним разговоров: он разоблачает сначала себя, потом меня (как двусмысленно и волнующе это звучит) – и одновременно кидает мне спасательный круг:

                                                          из романа Виктора Пелевина - «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) Сирил надевает маску Джанет Йеллен - Джанет Луиз Йеллен (род. 13 августа 1946) — американский экономист и профессор экономики. В 1967 году получила степень бакалавра по экономике в Университете Брауна, а в 1971 году — докторскую степень в Йельском университете. Преподавала в Гарварде (1971–1976), в Лондонской школе экономики (1978–1980) и Школе бизнеса Хааса (Калифорнийский университет; с 1980 года). Возглавляла Совет экономических консультантов при Президенте США (1997 – 1999). Президент Федерального резервного банка Сан - Франциско (2004 – 2010). С 2009 года член Комитета по открытым рынкам ФРС США с правом голоса. С 4 октября 2010 года — заместитель председателя Совета управляющих Федеральной резервной системой США. С 26 января 2021 года — 78-й министр финансов США.

(2) располнел за последний год, и по корпулентности - Корпулентным называют человека, имеющего довольно внушительный размер живота и других частей тела, проще говоря толстого человека. Это слово в своём лексиконе применяют модельеры. Интересное слово, которое в обычном разговоре услышать можно очень редко. Корпулентность - это значит тучность, когда телосложение у человека крупное, его можно назвать корпулентным.

(3) стал похож на богиню Феда - Фемида — в древнегреческой мифологии богиня правосудия. Дочь Урана и Геи, титанида, вторая супруга Зевса.

(4) Есть Teen Spirit Stick - «Teen Spirit» — марка дезодоранта, выпускавшаяся с 1991 года фирмой Mennen. После поглощения Mennen в 1992 году права на бренд перешли к концерну Colgate - Palmolive.

(5) есть виагра и чиалис - «Сиалис» — лекарственный препарат, улучшающий эректильную (эрекция) функцию. Активное вещество — тадалафил.

(6) чтобы подлечить crystal dick - Дисфункция пениса, вызываемая кристаллическим метамфетамином. Метамфетамин — психоактивное вещество, стимулирующее работу головного мозга и всей нервной системы. Это синтетический препарат, представленный в виде белого кристаллического порошка. Действие метамфетамина основано на том, что при его употреблении в крови резко повышается количество дофамина и норадреналина, что оказывает «ускоряющий» эффект. После приёма наркотика человек чувствует прилив сил и энергии, ему кажется, что он на всё способен и может решить любые задачи. Выделяют 3 фазы действия метамфетамина:
«Приход». Наступает в течение 5 минут. Характеризуется повышением физической и умственной активности, эйфорией, приподнятым настроением.
«Кайф». Отмечается дальнейшее увеличение возбуждения, возможно — с присоединением сексуального компонента. Человек становится чрезмерно общительным. Возможны раздражительность, склонность к агрессии.
Синдром отмены. На смену гиперактивности приходит депрессия. Человек чувствует себя истощённым, страдает от эмоциональной неустойчивости, повышенной утомляемости и нарушений сна, сильно реагирует на яркий свет, резкие запахи и громкие звуки.

(7)  Sapienti sat - Sapienti sat — латинское крылатое выражение, означающее в переводе «умному достаточно» или «для понимающего достаточно». Впервые встречается в комедии Плавта «Перс», а затем в комедии Теренция «Формион».

(8) косплеят синих зайчиков и манг - Манга — это японские комиксы, обычно чёрно - белые. Частые сюжеты — приключения, романтика, научная фантастика, боевики и другие. Рисунок — детальный, с чёткими линиями, динамичными кадрами, а у персонажей выразительная мимика. Слово «манга» в переводе с японского означает «весёлые картинки».

(9) коллективно выживающая в холодном климате европейской России за счёт суггестивного гипноза - Внушение (суггестия) — передача человеку или группе людей каких - либо установок, убеждений, ощущений, представлений, побуждений, эмоциональных и вегетативных состояний и т. п., при которой используются приёмы, направленные на ослабление критического осмысления и осознанной оценки внушаемого содержания. В широком смысле слова — это воздействие на личность, приводящее либо к появлению у человека, помимо (а иногда и против) его воли и сознания, определённого состояния (например, бодрости, уверенности), чувства (например, страха), отношения (к объекту, к самому себе, к своему состоянию), либо к совершению человеком поступка, непосредственно не следующего из принимаемых им норм и принципов деятельности. В медицинском понимании — это метод лечения, заключающийся в том, что врач убеждает больного, находящегося в бодрствующем состоянии или под гипнозом, в благоприятном течении болезни, в благополучном её исходе (выздоровлении) и в возможности преодоления тех или иных проявлений этой болезни. Основным средством внушения является речь, однако суггестивные приёмы могут содержаться также в невербальном поведении, печатном тексте, видеосюжете.

(10) не в том смысле, что приветствует подобный не в том смысле, что приветствует подобный сервилизм -  Сервиилизм - рабская психология, раболепие, прислужничество, угодливость.

По - внутреннему голосу

Я не отдам его тебе, ты слышишь?
Зачем ты встала на моём пути?
Зачем напрасно встреч с ним ищешь?
Поверь, что лучше будет отойти.
Зачем ты мучаешь себя надеждой?
Ты думаешь что он вернётся вновь?
Поверь, не будет всё уже как прежде,
Насильно не вернёшь его любовь.
Ты не смогла его сберечь когда -  то.
Тогда ты выбрала сама свой путь.
Но не бывает прошлому возврата.
Напрасно хочешь ты его вернуть.
Прошу тебя, иди своей дорогой
Теперь чужому счастью не мешай.
И жизнь его, прошу тебя, не трогай.
Что не вернёшься больше обещай!
Да , уходи! Так будет лучше.
И на моём пути не стой.
Он будет счастлив, обещаю,
Он будет счастлив, но со мной!

                                                                  Сопернице
                                                        Автор: Лилия Баранова

За окном сияло солнце, какое бывает в Стамбуле только весной.

На улице день ото дня становилось всё теплее, хотя в домах и в тени деревьев ещё чувствовалась зимняя прохлада. Такая же прохлада исходила и от пропахшего старьём матраса, на котором мы нежились, беспечно позабыв обо всём на свете. Из открытой балконной двери подул весенний ветер, принёсший в комнату ароматы моря и липы. Он поднял тюлевую занавеску и медленно опустил её на нас, отчего мы оба вздрогнули.

Из окон крохотной комнаты на втором этаже, в которой стояла кровать, нам было видно мальчишек, гонявших мяч во дворе, согретом первым весенним солнцем. Они яростно бранились, и мы, заметив, что сами повторяем те же бесстыдные слова, на мгновение остановились и, посмотрев друг на друга, рассмеялись. Но наше счастье было таким огромным, таким безмерным, что мы тут же забыли о забавной шутке, которую принесла нам с улицы жизнь, как забыли и об этой серёжке.

На следующий день Фюсун сообщила мне, что не может найти свою именную серёжку. Признаться, я заметил её в складках голубой простыни, но вместо того, чтобы положить на видное место, повинуясь какому - то внутреннему голосу, опустил её в правый карман пиджака. Когда Фюсун сказала о пропаже, я засунул руку в карман висевшего на стуле пиджака:

«Дорогая моя, вот она!» Однако серёжка исчезла. Неожиданно меня сковало предчувствие надвигающейся беды, но память поспешила на помощь: с утра было жарко и я надел другой пиджак. «Она, наверное, осталась в нём».

– Пожалуйста, принеси завтра обязательно, только не забудь, эта серёжка очень дорога мне, – серьёзно сказала Фюсун, чьи бездонные глаза стали ещё темнее.
– Хорошо.

Фюсун недавно исполнилось восемнадцать лет. Она была моей дальней и бедной родственницей, троюродной сестрой, о существовании которой ещё две недели назад я даже не вспоминал. Мне же стукнуло тридцать. У меня вскоре намечалась свадьба с Сибель, с которой, по единодушному мнению стамбульского света, мы составляли прекрасную пару.

2. Бутик «Шанзелизе»

Случайные события, которым предстояло повлиять на мою жизнь, начались с того, что за две недели до описанного майского дня мы с Сибель увидели в витрине одного дорогого магазина сумку известной тогда марки «Женни Колон».

Обнявшись, мы шли с моей невестой по проспекту Валиконак, наслаждаясь прохладой тёплого весеннего вечера, немного хмельные и совершенно счастливые. За ужином в дорогом ресторане «Фойе», недавно открывшемся в нашем районе, самом фешенебельном в Стамбуле, Нишанташи, мы подробно рассказывали моим родителям о том, как идёт подготовка к нашей помолвке. Её назначили на середину июня, специально ради Нурджихан, подруги Сибель по стамбульскому лицею «Нотр - Дам - де - Сион», с которой они вместе учились в Париже.

У самой дорогой и модной портнихи Стамбула, Ипек Исмет, Сибель давно сшила себе платье к помолвке. Тем вечером они с моей матерью обсуждали, как прикрепить к платью жемчуг, который мать собиралась подарить невестке. Мой будущий тесть часто говорил, что помолвка его единственной дочери должна по пышности не уступать настоящей свадьбе, и такие слова очень нравились моей матери. Отец тоже радовался, что женой его сына станет такая умница, как Сибель, ведь она училась в Сорбонне. В те времена во всех богатых и знатных стамбульских семьях было принято говорить, что дочь училась в Сорбонне, если она что - то когда - то изучала в Париже.

После ужина я повел Сибель домой. Нежно обнимая её за крепкие плечи, с гордостью думал о том, как же мне повезло и как я счастлив. И вдруг Сибель воскликнула: «Ах, какая сумка!» Хотя от вина немного плыло в глазах, я сразу запомнил и сумку на витрине, и магазин, а на следующий день отправился её покупать. Я никогда не охотился за женщинами, никогда не стремился понравиться им во что бы то ни стало, осыпая избранниц изящными подарками и при каждом удобном случае посылая букеты. Хотя в глубине души, наверное, и мечтал стать столь утончённым ухажёром.

Надо сказать, что в те годы богатые и европеизированные стамбульские домохозяйки, скучавшие от безделья в роскошных особняках Шишли, Нишанташи или Бебека, открывали не картинные галереи, как сейчас, а магазины модной одежды для таких же богатых и скучающих домохозяек, как сами.

Там торговали до смешного дорогими вещами, сшитыми турецкими портнихами по картинкам из французских журналов вроде «ELLE» и «Vogue», а также безделушками и аксессуарами, часто поддельными, которые скупались по дешёвке в Париже или Милане и в огромных чемоданах привозились в Турцию. Много лет спустя я разыскал владелицу модного магазина, в витрине которого Сибель заметила в тот вечер сумку. Шенай - ханым (*) напомнила мне, что она, оказывается, тоже, как и Фюсун, наша дальняя родственница по материнской линии.

Без лишних вопросов о причинах столь чрезмерного интереса ко всем старым вещам, связанным с «Шанзелизе» и Фюсун, она отдала мне все предметы, которые сохранились у неё от магазина, вплоть до вывески, и мне подумалось, что многие минуты пережитого бывают запечатлены в памяти гораздо большего числа людей, чем мы можем себе представить.

Около полудня следующего дня я открыл дверь «Шанзелизе», и маленький бронзовый колокольчик, в форме верблюда, двумя молоточками возвестил о моём приходе, издав тихий звон, от которого сердце у меня колотится быстрее до сих пор. Стоял жаркий весенний полдень, а в магазине царил прохладный полумрак. Сначала я решил, что здесь никого нет. Только потом заметил Фюсун. Глаза ещё привыкали к темноте, когда меня вдруг будто жаром обдало.

– Здравствуйте, – сказал я. – Хочу купить сумку с витрины, – и подумал: «Какая красивая девушка! Невероятно красивая!»
– Кремового цвета, «Женни Колон»?

Наши взгляды встретились.

– Ту, что на манекене, – пробормотал я как во сне.
– Понятно, – улыбнулась она и направилась к витрине. Одним движением сняла с левой ноги жёлтую туфельку на высоком каблуке и, шагнув босой ногой с ярко - красными ногтями в витрину, потянулась к манекену.

Я посмотрел на брошенную туфельку, а потом на длинные стройные ноги Фюсун. Было только начало мая, но её длинные и стройные ноги уже покрывал лёгкий загар. Коротенькая жёлтая кружевная юбка на молнии, в мелкий цветочек, казалась от этого ещё короче.

Она взяла сумку, слезла с витрины, надела туфельку, подошла к прилавку и, расстегнув длинными ловкими пальцами молнию основного отделения (внутри лежала калька кремового цвета), с весьма серьёзным и даже таинственным видом продемонстрировала ещё два отделения поменьше (там было пусто) и скрытый карман, из которого показался листок бумаги с надписью «Женни Колон» и инструкция по уходу. Мы опять посмотрели друг на друга.

– Здравствуй, Фюсун. Ты меня не узнала? Как ты выросла!
– Нет, Кемаль - бей, я узнала вас сразу, но подумала, что вы меня не помните, и решила не беспокоить вас напоминанием.

Воцарилось молчание. Я опять заглянул в сумку, которую она только что так тщательно мне показывала. Что - то в этой девушке взволновало меня: то ли её красота, то ли слишком короткая по тем временам юбка, и я чувствовал неловкость.

– Э - э - э… чем ты занимаешься?
– Готовлюсь к поступлению в университет. Сюда вот хожу каждый день. Знакомлюсь здесь с разными интересными людьми.
– Понятно. Сколько за сумку?

Насупившись, она посмотрела на небольшую этикетку, на которой от руки было выведено: «Тысяча пятьсот лир». (В те времена это равнялось полугодовой зарплате любого молодого специалиста.)

– Я уверена, Шенай - ханым с радостью сделает вам скидку. Но сейчас она ушла домой на обед. После обеда она ложится поспать, и звонить нельзя. А вот если вы зайдёте вечером…
– Не важно, – перебил я и величественным движением, которое впоследствии Фюсун часто будет комично изображать во время наших тайных встреч, вытащил из заднего кармана брюк бумажник и пересчитал влажные купюры.

Фюсун старательно, но неумело завернула сумку в бумагу и положила в пакет. Пока она упаковывала, мы оба молчали, однако ей доставляло удовольствие, что я любуюсь её длинными руками, её золотистой кожей, ловкими, изящными движениями. Она вежливо протянула мне пакет, и я поблагодарил её. «Передавай привет тете Несибе и своему отцу». (На мгновение имя Тарык - бея вылетело у меня из головы.) Потом я ещё больше смутился, потому что вдруг представил, как обнимаю Фюсун и целую ее в губы, и быстро направился к двери. Фантазия показалась мне дурацкой, да и Фюсун вовсе не такой уж и красавицей.

Колокольчик на двери звякнул опять, и я услышал, как где - то внутри магазина отозвалась трелью канарейка. На улице мне стало спокойнее. Я был доволен, что купил подарок своей любимой Сибель, и решил раз и навсегда забыть про Фюсун и её магазин.

                                                                                                    из романа турецкого писателя Орхана Памука - «Музей Невинности»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Шенай - ханым (*) напомнила мне - Госпожа, вежливое обращение к женщине.

Я и наши охренительные ногти

Ты удобные выбрал маршруты,
Ты, наверное, даже счастлив...
Подарив мне стальные путы,
И попытки кричать ежечасно.

И не знаю, как долго смогу я
Продержаться под гнётом реалий;
Тебя нет, но тебя я рисую:
Ты красивый и вечно печальный,

Ты прекрасный, ты даришь надежду,
Жаль, что прячешь звериный оскал.
Я не знала, что ты такой, прежде,
Пока шею ты мне обвивал

Стальной сеткой,
Что больно так душит,
Но мы сами всегда вручаем
Тем, кого любим - хрупкие души,
И тем самым себя убиваем.

                                                           Стальная сетка (Отрывок)
                                                               Автор: Эльвира Гуда]

Опыт показывает, если ты хоть раз рассказал человеку что - нибудь о своём детстве, тебе потом от него никогда ни за что не отделаться. Я уже подумал, а не сделать ли мне надпись на табличке, которую я собираюсь повесить себе на спину, ещё жестче. Скажем, так:

РАЗГОВОРЫ О ДЕТСТВЕ В МОЁМ ПРИСУТСТВИИ ЗАПРЕЩАЮТСЯ.

Или так:

ОСТОРОЖНО! ЕСЛИ ВЫ ЗАГОВОРИТЕ О СВОЁМ ИЛИ МОЁМ ДЕТСТВЕ, ТО…

– нет, это уж слишком. Лучше всего, наверное, вернуться к старой формулировке. Но я никак не могу вспомнить свою старую формулировку. Ну надо же, я забыл, какой фразой хотел обороняться от измышлений по поводу моего детства!

Дорис сидит в трамвае и машет мне рукой. Мне ничего не остаётся, как помахать ей в ответ. Я сам во всём виноват. Я сам неосмотрительно вступал в беспорядочные разговоры о своём детстве. Надо положить этому конец, но у меня, наверное, не получится. Хотелось бы знать, чего это Дорис так размахалась. Такое впечатление, будто я для неё самый дорогой человек на свете. Судя по всему, смысл моей последней хамской реплики до неё не дошёл, или она уже выкинула это из головы.

3

Дома я первым делом отправляюсь в спальню и сажусь на краешек кровати поближе к окну. Отсюда мне очень хорошо виден старушкин балкон. Я пришёл почти вовремя. Три мокрые рубахи уже висят. Вот между двумя рубашками просовываются две белые руки и разворачивают ещё один мокрый матерчатый ком. Это четвёртая тёмно - синяя рубаха, которую старушка закрепляет на верёвке пластмассовыми прищепками.

Я думаю, в этом мероприятии меня привлекает его двойственность: иногда оно кажется каким - то тупым, иногда же, наоборот, весьма одухотворённым, потому что женщина на балконе проявляет по отношению к рубашкам такую же самозабвенную преданность, как та девица из цирка, которая прижималась к своему коню. Тут я совершаю роковую ошибку. Я снимаю брюки, ботинки, носки. Когда бы я ни смотрел на свои голые ноги, они всегда выглядят лет на пятнадцать старше меня самого.

Я разглядываю свои разбухшие вены, выпирающие косточки на ступнях, ногти, которые с годами всё больше костенеют, приобретая тот мутно - желтоватый цвет, какой отличает ногти не слишком молодых людей. Не слишком молодых людей! Я сосредоточиваюсь на этом выражении, потому что мне нужно как - то отвлечься от того жуткого впечатления, которое произвели на меня мои собственные ногти. Я смотрю на соседский балкон, но старушка уже исчезла.

Ужас так основательно засел во мне, что я начинаю бессмысленно блуждать по комнате и открываю шкаф. Мне нравится ступать голыми ногами по мягкому ковру, главное при этом – не смотреть на ногти. Открывать шкаф не следовало, это была моя вторая ошибка. Ещё пару месяцев назад я был застрахован от таких ошибок.

Пару месяцев назад в этом шкафу, который сейчас стоит почти полупустой, висели платья Лизы. Помню, бывало, лежишь в постели и смотришь на Лизу – как она вынимает из шкафа блузку или платье, меряет его, а потом спрашивает, по - прежнему ли она мне нравится.

На это я обычно смеялся, потому что более бессмысленного вопроса нельзя было себе представить. Месяца два назад лежать на кровати стало для меня проблемой. Лиза здесь больше не живёт, она бросила меня. Пока она здесь жила, возвращение домой было для меня благодатью, обещанной всем людям на земле. Полжизни я ждал этой благодати, о которой мне ещё в детстве рассказывали в церкви, на детских проповедях.

А теперь эта благодать исчезла. По неосторожности я опять смотрю на свои голые ноги и чувствую себя наглядным пособием, по которому можно изучать покинутых мужей.

Прежде, бывало, я отбрасывал всяческие подозрения по поводу своей жизни, едва только переступал порог собственной квартиры. Теперь всё иначе. При этом я не исключаю, что Лиза ушла от меня лишь временно, только чтобы заставить меня встряхнуться и заняться обеспечением «надёжного тыла».

Она имела в виду мою недостаточную финансовую обеспеченность, которая меня тоже весьма беспокоит и нередко заставляет задумываться, хотя в последнее время всё реже и реже. У меня не хватает сил, чтобы посмотреть правде в глаза и заняться всерьёз этой сложной проблемой.

Иными словами, я уже перестал понимать, каким образом на протяжении многих лет эта проблема так безнадёжно запуталась, что я нередко оказываюсь не в состоянии должным образом оценить проистекающие из неё последствия, хотя я сам и есть то самое последствие.

В настоящий момент я думаю о девочке, которую видел в автосалоне Шмоллера. Это нежелание заниматься собственными проблемами типично для меня. Впрочем, и девочка из автосалона не так чтобы очень занимает меня. Девочка – это замаскированное воспоминание обо мне самом.

В памяти неожиданно всплывает картинка – как я пытался в детстве поцеловать маму в губы, скрытые вуалью. Мама носила тогда маленькую синюю шляпку с узкой лентой. Под эту ленту пряталась тонкая сеточка, которую мама любила опускать, скрывая лицо. Под густою вуалью мамины губы, и щёки, и нос казались приплюснутыми.

В этих небольших изменениях и крылась, наверное, причина того, что у меня вдруг совершенно пропала охота целовать маму. Я всё равно её целовал, но под сеткой вместо маминой кожи я чувствовал только какую-то зашнурованность. Некоторое время мне и мои собственные губы казались упакованными, и мне это даже нравилось. Я целовал маму, чтобы вызвать у себя телесное ощущение зашнурованности. Нет, всё не так. Всё было наоборот.

Я всё чаще отворачивался от мамы, потому что она предлагала мне вместо своих губ эту сетчатую упаковку. Я подозревал, что таким образом она хотела избавиться от проявлений семейных чувств. Потому что я уже заметил, что и брат мой, и папа никак не могут преодолеть этого барьера сетчатых поцелуев. Нет, опять всё не так, всё неправда. А правда состоит в том, что я просто не знаю, что произошло на самом деле. Неясность в этом вопросе достаточный повод для того, чтобы устроить себе самому выволочку.

«Ещё немножко, – думаю я, – и тебя отправят в исправительное заведение для неисправимых врунов». Просто всё дело в том, что в каждой правде есть доля истины, которая в моём случае сводится к тому, что я твёрдо уверен в том, будто на все сто процентов знаю, какие события действительно происходили в жизни, а какие нет. Такой повышенный интерес к различным версиям правды и истины объясняется тем, что я очень ценю те моменты, когда перед самим собой выгляжу немного растерянным.

За этой правдой, однако, скрывается совсем другая, состоящая в том, что я не выношу ни малейшего намёка на собственную растерянность, каковую тем не менее в итоге принимаю как данность. Я радуюсь удачно найденному выражению «исправительное заведение для неисправимых врунов», хотя на самом деле оно должно было бы вызывать во мне тревогу.

В неожиданном столкновении завихрений моей памяти с моей собственной растерянностью и некоторой ненормальностью я усматриваю первые признаки заболевания, назревающего в недрах моего существа. Наверное, именно поэтому я решаю занять себя каким - нибудь мелким, сугубо практическим делом.

Я иду в ванную и принимаюсь второй раз за сегодняшний день чистить зубы. Чистя зубы, я смотрю на два запылившихся флакона духов, оставшихся после Лизы. Бутылочки годами стояли тут, на стеклянной полочке под зеркальным шкафом.

                                                                                                                             из романа Вильгельма Генацино - «Зонтик на этот день»