Производное от галогенсодержащих насыщенных углеродов (Фреон)

Снег превратился в дождь под Новый год,
нарушив установленный порядок,
и удручён событьями народ
такими, что зима пришла в упадок.

Нарушен установленный канон
и всем невольно может показаться,
что у зимы закончился фреон,
а дождь теперь стал снегом называться.

Ведь рано быть томительной весне,
ещё морозы дать должны сраженье:
украсить снегом ветки на сосне
без признаков любого пробужденья.

Бывало - с зерновыми недород,
(с погодой может всякое случиться),
но, чтоб такой конфуз под Новый год?
Как можно до такого докатиться?...

Зима зимою быть должна зимой,
фреон зимой, как стержень и основа
сезона, чтоб сказать ему - он мой,
пусть даже иногда сказать сурово.

                                                                        Фреон (отрывок)
                                                              Автор: Евгений Шушманов

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

)) Примечание ОЛЛИ. Выбор данного сюжета обусловлен тем обстоятельством, что вчера, 06..04. 2025 г., видимо под влиянием произведения Лавровых «Следствие ведут знатоки». Повесть «Чёрный маклер», ОЛЛИ начал преследовать один генерал из далёкого прошлого. А дело было так.
В один из военных Округов поступили холодильники (бытовые). И вот генерал дал распоряжение соответствующим финансовым службам, начислить на новый, ещё находящийся в заводской упаковке холодильник, амортизацию (!). После чего, списать данный бытовой прибор, и уже как списанный с баланса, генерал и приобрёл данный холодильник по цене от вычитанной амортизации, за одну треть от первоначальной стоимости. Естественно, что холодильник понадобился генералу для их знаменитых дач.
И вот этот генерал вчера всё это ... ОЛЛИ )).
Поэтому, ОЛЛИ и решил не повторять ошибку с Мишустиным, и сразу отписаться по данной теме. Дабы в последствии не множить данных генералов. Вот. ))
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

За обеденным столом, когда служанка подала жареную баранью ногу под мятным соусом, Джордж С. Перкинс произнёс:

– Вот о чём я думал, голубка…
– Во - первых, – перебила его миссис Перкинс, – нам нужно купить новый «Фриджидэр» (*). У нашего старого ещё тот видок. Ледники теперь никто не использует. А вот, миссис Таккер… Кора Мэй, неужели тебе обязательно надо мазать маслом сразу весь кусок? Неужели ты до сих пор не научилась есть так, как полагается леди? Да, а вот у миссис Таккер новый холодильник – просто конфетка.

Внутри электрический свет и всё такое.

– Но нашему всего только два года, – запротестовал Джордж С. Перкинс. – И на мой взгляд, он совсем не плох.
– Ты говоришь так, – сказала миссис Шлай, – потому что очень прижимист, однако единственное, на чём ты можешь экономить, это на собственном доме и семье.
– Я подумал, – проговорил Джордж С. Перкинс, – знаешь, дорогая, если мы будем бережливы, то через год или два сможем взять отпуск – съездить в Европу, ну там, в Швейцарию или в Италию. Словом, туда, где у них горы.
– И что?
– И озёра. A ещё снег на вершинах. И закаты.
– И что же мы будем там делать?
– Ох… ну… просто отдыхать, наверное. И смотреть на окрестности, примерно так. Сама знаешь, на лебедей там и на парусные лодки. Сидеть вдвоём и смотреть.
– Угу, – проговорила миссис Шлай, – именно что вдвоём.

– Да, – проговорила миссис Перкинс, – ты всегда умел найти способ потратить хорошие денежки, Джордж Перкинс. Я тут кручусь как раба, экономлю на всём, чтобы отложить в копилку лишний пенни. А тебе лебедей подавай. Ну, прежде чем думать о лебедях, купи - ка мне новый «Фриджидэр», вот что я тебе скажу.
– Да, – согласилась с дочерью миссис Шлай, – что нам нужно, так это новый миксер для майонеза. И ещё электрический кухонный комбайн. А кроме того, уже пора подумать о новой машине.
– Вот что, – проговорил Джордж С. Перкинс, – вы не поняли. Я не хочу ничего из того, что нам нужно.
– Как это? – вопросила миссис Перкинс, оставшаяся дожидаться ответа с открытым ртом.
– Прошу тебя, Рози. Послушай меня. Ты должна понять… Я хочу чего - то такого, что нам не нужно вообще.
– Джордж Перкинс! Ты выпил?
– Рози, если мы начнём заново ту же самую песню… что купить… за что заплатить… машина, дом, счета от дантиста… и так далее… и снова сначала… и ничего нового – можно утратить последний шанс…
– Что с тобой случилось? Что это на тебя вдруг накатило?

– Рози, дело совсем не в том, что я несчастен. И не в том, что мне не нравится то, что я имею от жизни. Всё прекрасно, всё мне нравится. Только… ну, просто наша жизнь стала похожа на мой старый домашний халат, Рози. Я рад тому, что он у меня есть, он красивый, в нём тепло и уютно, он мне нравится, как нравится здесь всё остальное. Выходит именно так. И ничего более. А этого мало.
– Это мне нравится! Я подарила тебе на день рождения этот шикарный халат. И вот какую благодарность я от тебя слышу! Ну, если тебе он не нравится, почему же ты не обменял его?
– Ой, Рози, дело же не в этом! Халат чудесный. Только, понимаешь ли, человек не может прожить всю свою жизнь ради домашнего халата. Или ради вещей, к которым он относится подобным образом. Ради хороших вещей, Рози, однако этого мало, должно быть что - то ещё.
– И что же?
– Не знаю. Просто так получается. Это нужно понять.
– Он тронулся, – проговорила миссис Шлай.

                                                                                                                                                                      из романа Айн Рэнд - «Идеал»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) нам нужно купить новый «Фриджидэр» - «Фриджидэр» (Frigidaire) — марка бытовой техники, в частности холодильников, распространённых в США. 

Гусевы - Ословы

А вот я лучше приду к нему в воскресный день утром: он после канунешной субботы будет косить глазом и заспавшись, так ему нужно будет опохмелиться, а жена денег не даст, а в это время я ему гривенничек и того, в руку, он и будет сговорчивее и шинель тогда и того…»
Так рассудил сам с собою Акакий Акакиевич, ободрил себя и дождался первого воскресенья, и, увидев издали, что жена Петровича куда - то выходила из дому, он прямо к нему.

                                                                                                                                                      -- Гоголь Н. В. - « Шинель» (Цитата)

Подслушав птичниц разговор,
Рыдая и дрожа,
Гусыня убежала в бор
От острого ножа.
И в ту же ночь Осла прогнал
Хозяин со двора:
— Ты,- говорит, - ленивый стал,
Тебя сменить пора!

И вот однажды поутру,
Когда шиповник цвёл,
Вдруг встретились в густом бору
Гусыня и Осёл.

Он уступил дорогу ей
И, низко поклонясь,
Сказал:
— Сударыня, ей - ей,
Я счастлив встретить вас!
Но как сюда попали вы,
Не понимаю я?
Она ответила:
— Увы, горька судьба моя! —
И рассказала всё ему
Об участи своей.
И, сам не зная почему,
Он всё поведал ей.
И стали сетовать они
На то, как жизнь тяжка,
Усевшись в молодой тени
Зелёного дубка.
И порешили вместе жить
И вместе поживать,
Чтоб вместе радости делить
И горе горевать.

Проходит два иль три денька…
Задумались друзья:
Корысть не больно велика
От этого житья.
Гусыня плавает весь день
По озеркам лесным.
Осёл стоит, укрывшись в тень,
Опять один - одним.
Гусыня принесёт ему
Червей — таких больших.
Ослу же черви ни к чему,
Его тошнит от них.
Осёл ночами тихо спит —
Устанет за день он.
Гусыня же во сне шипит
И спугивает сон.
Осёл упрётся и молчит —
Ни с места, хоть умри!
Гусыня бедная кричит:
— Га - га, заговори!
И наконец устал Осёл
От этого житья.
«Пойду - ка,- думает Осёл,-
К лесному гному я!»

И вот однажды поутру
(Ещё шиповник цвёл)
Пещеру отыскал в бору
И дверь толкнул Осёл.
Она немного подалась
И настежь отперлась.
И вот стоит перед Ослом
Хозяин леса — гном.
Остроконечный колпачок
И мантия на нём.

Осёл склонился до земли,
Потом пополз ползком:
— Хозяин леса, повели,
Чтоб стал я гусаком.
Гусыня у меня жена,
А я ослом рождён.
Но мне ослица не нужна,
В Гусыню я влюблён!
Нарвал шиповнику старик
И зелья наварил.
Перелистал десяток книг,
Потом заговорил:
— Ты выпей это зелье, друг,
Ударься о дубовый сук,
Умойся дома молоком —
И станешь гусаком.

Благословляя старика,
Осёл ревмя ревел.
Он зелье выпил. Для сука
Башки не пожалел.
Простился с мудрым стариком
И побежал за молоком.

Но не успел затихнуть бег
Счастливого Осла,
Гусыня, белая как снег,
К пещере подошла.
Она склонилась до земли
И начала шептать:
— Хозяин леса! Повели
Ослицею мне стать.
Осла любить мне суждено
Навеки, навсегда.
За гусака я всё равно
Не выйду никогда!
Хозяин леса неспроста
Потрогал колпачок,
Улыбка тронула уста,
И молвил старичок:
— Нарви шиповнику чуть - чуть,
Порань его шипами грудь,
Стань клювом прямо на восток,
Три раза окунись в поток,
И, обновлённая водой,
Ослицей станешь молодой.

Прохладно сделалось в бору,
В ветвях сгустился мрак…
И повстречались ввечеру
Ослица и Гусак.
Превратностей своей судьбы
Не в силах одолеть,
Они стояли, как столбы,
Мечтая околеть.
Они не знали, чем помочь,
Как избежать беды.
Они проплакали всю ночь
До утренней звезды.
И вместе с утренним лучом
Опять помчались в бор…

И встретил их хозяин - гном,
Взглянул на них в упор.
И пали на землю они:
— Хозяин! В добрый час
Обличье прежнее верни
Ты одному из нас!
И он ответил им, тая
Улыбку в щёлках глаз:
— Нет! Колдовство моё, друзья,
Годится только раз.
Да! Вместе с вами я грущу.
Да! Вам не повезло!…
Хотите, я вас превращу
В людей, куда ни шло!

Хозяин леса вскипятил
Три горьких корешка
И в дровосека превратил
Большого гусака.
Потом перелистал одну
Из самых толстых книг,
И дровосеку дал жену
Весёлый тот старик.

С тех пор года идут - плывут,
Века встают из мглы…
С тех пор среди людей живут
Гусыни и ослы.

                                                  «Гусыня и Осёл»
Автор:  Елены Благининой по мотивам средневековой шварцвальдской баллады

Любопытная Варвара коммунальных радостей

Жил-был человечек по кличке Носач.
Завидишь его – так хоть смейся, хоть плач.
Вот это был нос, выдающийся нос,
Казалось, что к носу бедняга прирос.
Казалось, что это завод спиртовой
Иль страшная рыбина-меч с бородой,
На солнце Носач тот часами служил,
На хобот торчком его нос походил.
Такой нос иметь мог писец иль палач,
Носатый Овидий – все тот же Носач.
Тот нос мог быть носом в большом корабле,
Стоять пирамидой в Египте вполне.
Так нос у бедняги тянулся с лица,
Что просто ему не увидишь конца.
Такого добра не желай никому,
«Скорей сними маску!», – кричали ему.

А нос был огромный, а нос был лиловый,
Точь-в-точь на печи с пылу-жару готовый.

                                                                        Человек с большим носом
                                                                        Поэт: Франсиско де Кеведо

Эварист Гамлен жил на набережной Башенных Часов, в здании, построенном при Генрихе IV, которое и по сие время сохранило бы довольно привлекательный вид, если бы не маленький чердак, крытый черепицей, надстроенный при предпоследнем тиране.

С целью приспособить особняк какого-то старого члена парламента к укладу семей мещан и ремесленников, населявших этот дом, в нём, где только можно было, понастроили перегородок и антресолей.

В одной из таких каморок, сильно укороченных в вышину и в ширину, проживал гражданин Ремакль, консьерж и в то же время портной.

Сквозь стеклянную дверь с улицы было видно, как он сидел на столе, поджав под себя ноги и упершись затылком в потолок, за шитьём мундира национального гвардейца, между тем как гражданка Ремакль, плита которой не имела другой тяги, кроме лестницы, отравляла жильцов чадом своей стряпни, а на пороге Жозефина, их дочурка, перепачканная патокой, но прелестная, как ясный день, играла с Мутоном, собакой столяра.

По слухам, любвеобильная гражданка Ремакль, пышногрудая и пышнобёдрая женщина, дарила благосклонностью гражданина Дюпона - старшего, одного из двенадцати членов Наблюдательного комитета.

Во всяком случае, муж сильно подозревал её в этом, и супруги Ремакль оглашали дом бурными ссорами, чередовавшимися с не менее бурными примирениями.

Верхние этажи занимали гражданин Шапрон, ювелир, имевший лавку на набережной Башенных Часов, военный лекарь, стряпчий, золотобит (*) и несколько судейских служащих.

Эварист Гамлен поднялся по старинной лестнице на четвёртый и последний этаж, где у него была мастерская с комнаткой для матери.

Тут уже кончались деревянные, выложенные изразцами ступени, сменившие широкие каменные ступени нижних этажей.

Приставленная к стене лесенка вела на чердак, откуда в эту минуту как раз спускался пожилой толстяк. Румяное лицо его дышало здоровьем. С трудом прижимая к груди огромный свёрток, он всё же напевал: «Я потерял, увы, слугу…»

Прекратив пение, он учтиво пожелал Гамлену доброго утра. Эварист дружески поздоровался с ним и помог снести вниз пакет, за что старик был ему очень признателен.

— Это, — пояснил он, снова беря свою ношу, — картонные плясуны: я несу их торговцу игрушками на улице Закона. Здесь целый народ, все — мои создания, я дал им бренное тело, не знающее ни радостей, ни страданий. Но я не наделил их способностью мыслить, ибо я — бог благостный.

Это был гражданин Морис Бротто, бывший откупщик и дворянин: его отец, нажившись на делах, купил себе дворянство.

В доброе старое время Морис Бротто именовался господином дез-Илетт и в своём особняке на улице Лашез задавал изысканные ужины, которые освещала своим присутствием прелестная мадам де-Рошмор, жена прокурора, превосходная женщина, честно сохранявшая неизменную верность Морису Бротто-дез-Илетт, пока революция не лишила его должностей, доходов, особняка, поместьев, титула.

Революция отняла у него всё. Ему пришлось зарабатывать себе на жизнь, рисуя в воротах портреты прохожих, продавая на Сыромятной набережной блины и оладьи собственного изготовления, сочиняя речи для народных представителей, обучая танцам юных гражданок.

В настоящее время у себя на чердаке, куда надо было карабкаться по приставной лесенке и где нельзя было выпрямиться во весь рост, Морис Бротто, запасшись горшком с клеем, клубком верёвок, ящиком акварельных красок, обрезками картона, мастерил картонных плясунов и сбывал свои изделия оптовикам, а те, в свою очередь, перепродавали их бродячим торговцам игрушками, которые носили их по Елисейским полям на длинных жердях, вызывая своим товаром вожделение ребят.

В водовороте общественных событий, невзирая на бедствия, постигшие его лично, Бротто сохранял безмятежную ясность духа и читал для развлечения Лукреция, которого всюду таскал с собою в оттопыренном кармане коричневого сюртука.

Эварист Гамлен толкнул входную дверь в своё жилище. Она сразу подалась.

Бедность позволяла ему не заводить замка, и, когда мать, по привычке, задвигала засов, он говорил: «К чему? Никто не станет воровать паутину, а мои картины — тем паче»

Покрытые толстым слоем пыли или прислоненные к стене, грудами были свалены в мастерской его первые работы, когда он писал, следуя моде, любовные сцены, робкой, зализанной кистью выводил колчаны без стрел, спугнутых птиц, опасные забавы, мечты о счастье, приподымал юбки у птичниц и расцвечивал розами перси пастушек.

Но эта манера совсем не соответствовала его темпераменту.

Холодно трактованные игривые сцены обличали неисправимое целомудрие живописца.

Знатоки не ошибались на его счёт, и Гамлен никогда не слыл у них мастером эротического жанра.

Теперь, хотя он ещё не достиг тридцати лет, ему казалось, что сюжеты эти относятся к незапамятным временам.

Он видел в них растление нравов, неизбежное при монархическом строе, развращённость двора.

Он обвинял себя в том, что сам увлекался столь презренным жанром и под влиянием рабства дошёл до нравственного падения.

Теперь, гражданин свободной нации, он мощными штрихами набрасывал фигуры Свобод, Прав Человека, французских Конституций, республиканских Добродетелей, народных Гераклов, повергающих наземь гидру Тирании, и вкладывал в эти произведения весь свой патриотический пыл.

Увы, и эти картины не давали ему средств к существованию. Времена для художников были тяжёлые.

И, разумеется, не по вине Конвента, рассылавшего во все стороны свои армии против королей; гордого, неустрашимого Конвента, не отступившего перед сплочённой Европой, вероломного и безжалостного по отношению к самому себе; Конвента, раздиравшего себя собственными руками, провозгласившего очередной задачей террор, учредившего для наказания заговорщиков беспощадный Трибунал, с тем чтобы вскоре отдать ему на съедение собственных членов, и в то же время спокойного, вдумчивого друга наук и всего прекрасного; Конвента, реформировавшего календарь, основывавшего специальные школы, объявлявшего конкурсы живописи и ваяния, учредившего премии для поощрения художников, устраивавшего ежегодные выставки, открывшего Музей и, по примеру Афин и Рима, придававшего торжественный характер общественным празднествам и дням народного траура.

Но французское искусство, когда-то пользовавшееся таким успехом в Англии, в Германии, в России и в Польше, не находило теперь сбыта за границей. Любители живописи, ценители искусства, вельможи и финансисты, были разорены, эмигрировали или скрывались.

Люди же, которых революция обогатила, — крестьяне, скупавшие государственные земли, спекулянты, поставщики армий, содержатели игорных домов в Пале - Рояле — ещё не отваживались выставить напоказ своё богатство да к тому же совсем не интересовались живописью.

Чтобы продать картину, нужно было обладать известностью Реньо или ловкостью молодого Жерара. Грёз, Фрагонар, Гуэн дошли до нищеты. Прюдому с трудом удавалось прокормить жену и детей, делая рисунки, которые Копиа гравировал пунктиром.

Художники - патриоты Эннекен, Викар, Топино-Лебрен голодали. Гамлен, у которого не было средств ни на оплату натурщика, ни на покупку красок, поневоле оставил, едва приступив к работе, огромное полотно, изображавшее «Тирана, преследуемого фуриями в аду».

Оно занимало половину мастерской своими незаконченными, страшными, больше натуральной величины фигурами и множеством зелёных змей с изогнутыми раздвоенными жалами.

На переднем плане, слева, стоял в лодке худой, свирепого вида Харон — мощный, прекрасно прорисованный кусок, в котором, однако, чувствовалось влияние школы.

Гораздо больше даровитости и естественности было в другой картине, меньших размеров, тоже незаконченной и висевшей в самом светлом углу мастерской.

Она изображала Ореста (**), которого его сестра Электра приподымает на ложе скорби.

Молодая девушка трогательным жестом поправляла брату спутанные волосы, падающие ему на глаза.

Голова Ореста была трагически прекрасна, и в ней нетрудно было уловить сходство с лицом художника.

                                                                                                                                                из романа Анатоля Франса - «Боги жаждут»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) золотобит - Золотобит, золотобой, кто делает листовое, позолотное золото.

(**) Она изображала Ореста - Орест  (др.-греч. Ὀρέστης, «горец»; лат. Orestes) — персонаж древнегреческой мифологии из рода Пелопидов, сын Агамемнона и Клитемнестры, брат Электры и Ифигении. Над семьёй Ореста тяготело проклятие. Когда он был ребёнком, его мать совместно со своим любовником Эгисфом убила Агамемнона; Орест смог спастись и получил воспитание на чужбине. Став взрослым, он вернулся в Микены и по приказу Аполлона убил мать и Эгисфа, чтобы отомстить за отца. После этого Ореста за убийство матери преследовали эринии (1), но он добился оправдания перед афинским ареопагом, прошёл очищение и стал царём Микен. По одной из версий мифа, до воцарения Орест совершил путешествие в Тавриду, откуда вернулся со считавшейся до этого мёртвой сестрой Ифигенией и статуей Артемиды. В споре за Гермиону Орест убил Неоптолема. Позже он объединил под своей властью Аргос, Спарту и часть Аркадии, а его потомки стали вождями эолийцев и ахейцев.
(1) Эринии (от др.-греч. Ἐρινύες «гневные») — в древнегреческой мифологии богини мести. В римской мифологии им соответствуют фурии. По одному сказанию, дочери Нюкты и Эреба; либо порождены Землёй от крови Урана во время его убийства Кроносом; либо дочери Тьмы (Скотоса).

Птицы со стальными крыльями

Весною снег – в веснушках, соринках,
слетают сучья в шуме лесов…
Сугробы в сёдлах наших тропинок
выше сугробов, где нет следов.
Где не ходили – снег быстро садится,
проглянет почва, обсохнет пень,
а тропка долго будет светиться,
следы растают лишь в тёплый день.
И ты закричишь: – Прилетели птицы!..
А где мы были - бродили с тобой –
там тень лишь синяя вьётся, дымится
под жарким солнцем, под стайкой живой…

                                                           Весною снег – в веснушках, соринках...
                                                                        Поэт: Роман Солнцев

Глава 7 (фрагмент)

Хозяйственный Степан Иванович решил, что работают они от колхоза, но что организовано дело бестолково. Уж очень много людей толкалось, мешая друг другу.

В его хозяйственной голове уже составился план.

Он мысленно разделил всех на группы, по трое в каждой — как раз по стольку, чтобы они могли вместе без труда вытаскивать на лёд глыбы.

Каждой группе он мысленно отвёл особый участок и платил бы им не чохом, а каждой группе с числа добытых глыб.

А вон той круглолицей румяной бабёнке он посоветовал бы начать соревнование между тройками…

Он до того увлёкся своими хозяйственными размышлениями, что не вдруг заметил, как одна из лошадей подошла к вырубке так близко, что задние ноги её вдруг соскользнули и она очутилась в воде.

Сани поддерживали лошадь на поверхности, а течение тянуло её под лёд. Старикашка с топором бестолково засуетился возле, то хватаясь за грядки дровней, то дёргая лошадь под уздцы.

— Лошадь тонет! — ахнул на всю палату Степан Иванович.

Комиссар, сделав невероятное усилие, весь позеленев от боли, привстал на локте и, опершись грудью о подоконник, потянулся к стеклу.

— Дубина!.. — прошептал он. — Как он не понимает? Гужи… Надо рубить гужи, конь сам вылезет… Ах, погубит скотину!

Степан Иванович тяжело карабкался на подоконник. Лошадь тонула. Мутная волна порой уже захлестывала её, но она ещё отчаянно боролась, выскакивала из воды и начинала царапать лёд подковами передних ног.

— Да руби же гужи! — во весь голос рявкнул Комиссар, как будто старик там, на реке, мог услышать его.
— Эй, дорогой, руби гужи! Топор-то за поясом, руби гужи, руби! — сложив ладони рупором, передал на улицу Степан Иванович.

Старикашка услышал этот словно с неба грянувший совет.

Он выхватил топор и двумя взмахами перехватил гужи.

Освобождённая от упряжки лошадь сейчас же выскочила на лёд и, остановившись у проруби, тяжело поводила блестящими боками и отряхивалась, как собака.

— Это что значит? — раздалось в этот момент в палате.

Василий Васильевич в незастёгнутом халате и без обычной своей белой шапочки стоял в дверях.

Он принялся неистово браниться, топать ногами, не желая слушать никаких доводов.

Он сулил разогнать к чертям обалдевшую палату и ушёл, ругаясь и тяжело дыша, так, кажется, и не поняв смысла происшествия.

Через минуту в палату вбежала Клавдия Михайловна, расстроенная, с заплаканными глазами.

Ей только что была от Василия Васильевича страшная головомойка, но она увидела на подушке зелёное, безжизненное лицо Комиссара, лежавшего неподвижно, с закрытыми глазами, и рванулась к нему.

Вечером ему стало плохо. Впрыскивали камфару, давали кислород. Он долго не приходил в себя. Очнувшись, Комиссар сейчас же попытался улыбнуться Клавдии Михайловне, стоявшей над ним с кислородной подушкой в руках, и пошутить:

— Не волнуйтесь, сестрёнка. Я и из ада вернусь, чтобы принести вам средство, которым там черти веснушки выводят.

Было невыносимо больно наблюдать, как, яростно сопротивляясь в тяжёлой борьбе с недугом, день ото дня слабеет этот большой, могучий человек.

Глава 8 (фрагмент)

Слабел с каждым днём и Алексей Мересьев.

В очередном письме он сообщил даже «метеорологическому сержанту», кому единственно поверял теперь свои горести, что, пожалуй, ему отсюда уже не выйти, что это даже и лучше, потому что лётчик без ног — всё равно что птица без крыльев, которая жить и клевать ещё может, но летать — никогда, что не хочет он оставаться бескрылой птицей и готов спокойно встретить самый плохой исход, лишь бы скорее он наступал.

Писать так было, пожалуй, жестоко: в ходе переписки девушка призналась, что давно уже неравнодушна к «товарищу старшему лейтенанту», но что нипочем бы ему в этом не созналась, не приключись с ним такое горе.

— Замуж хочет, наш брат нынче в цене. Ей ноги что, был бы побольше аттестат (*), — язвительно прокомментировал верный себе Кукушкин.

Но Алексей помнил бледное, прижавшееся к нему лицо в час, когда смерть просвистела над их головами.

Он знал, что это не так. Знал он также, что девушке тяжело читать его грустные откровенности. Не узнав даже, как зовут «метеорологического сержанта», он продолжал поверять ей свои невесёлые мысли.

Ко всем Комиссар умел найти ключик, а вот Алексей Мересьев не поддавался ему.

В первый же день после операции Мересьева появилась в палате книжка «Как закалялась сталь».

Её начали читать вслух. Алексей понял, кому адресовано это чтение, но оно мало утешило его.

Павла Корчагина он уважал с детства. Это был один из любимых его героев.

«Но Корчагин ведь не был лётчиком, — думал теперь Алексей. — Разве он знал, что значит „заболеть воздухом“?

Ведь Островский писал в постели свои книжки не в те дни, когда все мужчины и многие женщины страны воюют, когда даже сопливые мальчишки, став на ящики, так как у них не хватает роста для работы на станке, точат снаряды».

Словом, книжка в данном случае успеха не имела.

Тогда Комиссар начал обходное движение. Будто невзначай, он рассказал о другом человеке, который с парализованными ногами мог выполнять большую общественную работу.

Степан Иванович, всем на свете интересовавшийся, стал удивлённо охать.

И сам вспомнил, что в их краях есть врач без руки, наипервейший на весь район лекарь, и на лошади он верхом ездит, и охотится, да при этом так одной рукой с ружьём справляется, что белку дробиной в глаз сшибает.

Тут Комиссар помянул покойного академика Вильямса, которого лично знал ещё по эмтээсовским (**) делам. Этот человек, наполовину парализованный, владея только одной рукой, продолжал руководить институтом и вёл работы огромных масштабов.

Мересьев слушал и усмехался: думать, говорить, писать, приказывать, лечить, даже охотиться можно и вовсе без ног, но он-то лётчик, лётчик по призванию, лётчик с детства, с того самого дня, когда мальчишкой, карауля бахчу, где среди вялой листвы на сухой, потрескавшейся земле лежали огромные полосатые шары славившихся на всю Волгу арбузов, услышал, а потом увидел маленькую серебряную стрекозу, сверкнувшую на солнце двойными крыльями и медленно проплывшую высоко над пыльной степью куда-то по направлению к Сталинграду.

                                                                                                                            из книги Бориса Полевого - «Повесть о настоящем человеке»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) был бы побольше аттестат - Денежный аттестат военнослужащего. Персональный документ, который содержит информацию обо всех видах довольствия, которые получает военнослужащий, а также сроки и объёмы их предоставления.

(**) Комиссар помянул покойного академика Вильямса, которого лично знал ещё по эмтээсовским  делам - МТС — государственное сельскохозяйственное предприятие, которое в 1930-е – 1950-е годы обеспечивало организационную и техническую помощь крестьянским хозяйствам. МТС обслуживали колхозы, осуществляя политический и хозяйственный надзор за их деятельностью.