Огонь змеится, к небесам протягивая жала. Не веришь? Значит, не был сам ты у костров Купалы. Зажгли магический огонь, чтоб отогнать Морену. В волшебный мир открыт заслон, и вьются чьи-то тени.
Ромашку, мяту, васильки, душистый подмаренник Вплетают девушки в венки, творя обычай древний. Купальские цветы хранят от порчи и от сглаза, А их медовый аромат окутывает разум.
Ты не лежал в густой траве, через огонь не прыгал, И о купальском колдовстве читал лишь только в книгах. А я там пела, у огня водила хороводы. Пульс бился чаще у меня и губы пахли мёдом.
Вот ведет Моревна Ивана по замку, а кажется - по темнице, У меня, говорит, поют колдовские птицы, А в подвале родник, из него по ночам струится Холодна водица, Мертвая и живая. Что ж не хочешь ты здесь остаться, остановиться, Пока не затянется рана в груди ножевая.
Просит Иван: раз есть водица, так дай напиться, Не по сердцу мне здесь остаться. У меня, говорит, когда-то была сестрица Певчая - утром, хищная - ночью - птица. Да исчезла в змеином танце. Вот ищу ее, перебирая лица, Только все ноет сердце, Дом без нее не дом, холодна темница, Храм иноверца. Сил уже нет скитаться.
И Моревна подносит ему воды, улыбается и смеется, Птицы поют, стынут камни на дне колодца, Засыпает Иван, и сердце его не бьется, Не печалится о сестрице. Через сорок дней поседевший Иван проснется, От Моревны уйдет без сердца, Позабыв, как плакаться и креститься, Не умея злиться и улыбаться.
А пока он спит, вода по губам струится, И по черным кудрям гладит Моревна братца.
Огонь погас. Глядим из тьмы Тысячью глаз Мы, Мы, Мы.
Мы красивые, мы бесстрашные, Рождённые кровавой луною, Выращенные в высокой башне, На шпиле которой солнце злое Горит неустанно глазом бога. Не бойся, что нас так много. Будем ласковы, послушны, немы Мы, Мы, Мы.
Просто покажем пути через лес К реке, оттуда к граду златому, Где ждёт тебя господин и отец, Просто покажем дорогу к дому, Поможем пройти и через холмы Мы, Мы, Мы.
Будешь его женою тысячной, Самой любимой, самой желанной, Златом увенчанной, высеченной Сотнями лиц прекраснейших в камне. Будешь заместо родной нам сестры Ты, Ты, Ты.
Ты красивая, ты бесстрашная, Рождённая морскими ветрами В странах далёких, в мире не нашем. Девочка, ну же, ступай за нами! Тебя обласкает солнце злое, Тебя искупаем в тёплой крови! Мы знаем — желала той теплоты Ты, Ты, Ты.
Я расчешу из древа гребнем Златые локоны твои. Отваром окроплю лечебным Я милы глазоньки твои. Пройди, присядь-ка на коленки. Тебе я сказку расскажу, А ты представь все хорошенько, Я ничего не утаю. Малышка, дай укрою пледом От хлада-ветра сказки той. Ты под защитой в доме этом, Ведь я всегда буду с тобой.
* * *
Так вот... Жила-была малышка, Почти такая же, как ты. Её берёг в берлоге Мишка, В то время не было нужды. Зверьё в лесу всё мирно жило И стар и млад дружил с людьми. И всех нас дерево хранило. Объединяло все миры, Священной Лиственницы крона Соединяет Небеса, Её божественные корни Хранят болота и леса. В те дни шаманы песни пели И возвращалися сюда, Как покидали свое тело, И мы влюблялись иногда Тогда я был совсем волчонком, Пытал свой не окрепший дух Не знал что встречусь я с ребенком, Услышу её имя вслух.
* * *
Я помню тот весенний месяц, Я помню вечер четверга, С берлоги звук... Кричал младенец. Впервые это слышал я. И внутрь я зашёл тихонько, Как на малышку посмотрел, Попал в людской мир ненадолго И возвращаться не хотел. Медвежья мать уж так ругалась, Мол нос сую свой не туда. Просила тайной чтоб осталось, Всё что увидел я тогда. Медведица взяла ребенка На лапах мягко покачать, Навеяв сны свои легонько, Придётся матери отдать. Дитя исчезло с лап медвежьих, Грустит медведица одна "Мне детских пальчиков прилежных Уж не увидеть никогда..." И вот тогда я понял точно, Хочу увидеть мир людей. Тайком пробравшись тёмной ночью, Я сиганул между корней.
* * *
Не помню сколько я скитался, Чего искал средь деревень. Жесток людской мир оказался, Его накрыла злая тень. Народ тонул на дне стаканов И в странных плясках до темна Уже не слушали шаманов С собою Разум унося. Я понял, что-то происходит, Но кто качнул баланс миров? Кто же с ума народы сводит, Рвёт нить шамановых родов? В глухую ночь я возвращался, К деревне близко подошел, Как отовсюду лай раздался И в этот раз я не ушел. Собравшись вкруг собачья свора Жестоко волчью плоть рвала. Как дикаря лесного, вора, Измучив тело мне, ушла. "Ну наконец, вернусь домой" С улыбкой тихо я сказал И умирая в лужи крови, Увидел детские глаза. Упорно щелкал я зубами, Пытался девочку прогнать. В лицо ей глядя перед смерью, Боялся заключённым стать. Девчонка слезы утирает И тихо что-то говорит. Огонь души моей сгорает, Теперь я буду не один...
* * *
И снова я очнулся дома, Лесные духи встали в круг. Смотрели зло, ругать готовы, Но вотчинник вступился вдруг. Старик коснулся моей лапы И молчаливо поманил. Он был мудрейший провожатый Меня тихонечко журил: "Ты, волчик милый, сделал глупость, Тайком проникнув в мир людей, Проигнорировал ты мудрость И Зло пустил между корней, И растеклась теперь зараза, По стволу древнему сему, Как жаль, что понял ты не сразу, Не вой тебе я помогу. Пускай средь духов ты изгнанник, Но дам тебе я новый дом. Ты будешь девочке охранник И место будет тебе в нем. Он дал мне тело человечье И терпеливо наказал, Что жить я буду меж двух речек И имя девочки назвал...
Отзывается в пальцах лесная тишь За моей печалью следит камыш. Опираясь на кости и волчий вой, Я стою в ночи. Говорю с луной. Опускаются в омут мои слова Я сама - колдун. Я - полынь-трава. Я - полынь-звезда, и из лунных нот Я творю отравленный приворот.
Я сотку его из корней гор, Из слюны птиц, из медвежьих жил. Потому что любви моей до сих пор Ты один не ведал и не просил. Я смешаю правду в одно и ложь. Это самый древний и горький зов, От хорошей жизни не позовешь Костяную проклятую любовь
Я пою, и меняются смысл и суть, По колено в водах, по грудь в лесу. И колеблется жизнь на моих плечах. А земля от памяти горяча. И сжимая в горсти этот мир, шепчу Колдовское единственное “хочу” Мои чары - молния и волна. Только мне самой не нужна война.
Мне нужна сила сцедить яд Утопить боль и прогнать тьму. Нож и чаша, хоть радости посулят, Счастья не прибавят ни одному. Отзываясь, сквозь пальцы течет вода: Не обряд, не таинство, не обет. Потому что радостно - если “да”, И, увы, бессмысленно - если “нет”.
Берегите меня, наузы, от завистливых глаз и ртов...
Берегите меня, наузы, от завистливых глаз и ртов. Тесно спутаны шерстью узы многоцветных тугих узлов. Под крылами трепещут звёзды, спят дороги в пологе дня. Амулеты — хранитель дома, и они сберегут меня. Капля каплею что огниво, позолотой бежит река. За приливом идут отливы, за восходом — литая мгла. Но доверься не взгляду, слуху ли, ощущай на концах ногтей меж ветвей, словно тенью сокола, знаки Водчего Всех Путей. Он коварен, обуздан злобою, но не сердце в его груди — яркий уголь, теплее олова, жмётся полозом у земли. Светел путь под луною полною, снег покоится на елях, и качают волной зелёною воды быстрые на мелях. Как в плавильнях текуче золото, так и ночи идут на спад. Под порогом увидеть полоза — обещание лучших благ. Зайцы шубы меняют белые, нынче скоро совсем — весна. Ждут селяне и птицы первые солнце красное допоздна. Но Ярило ещё не слышит их, он укрыт покрывалом снов, и тоскуют леса дремучие по балладам ночных костров: «Я свяжу да рукою смелою семь узлов — семь миров заколдую я; в чистом поле воздвигну стены я — станет дом мой великой крепостью; конь мой чёрный иль белый, иль пегий ли будет мчаться, как ветер северный; меч, окованный сталью и медями, будет смертью врагов моих верною...»
Мой Дракон рисует крыльями звезды над крышами, Он по ночам не спит, выверяя орбиты планет, С зарею несёт туесок, наполненный вишнями, Улыбается мне глазами и говорит - привет!
А в глазах у него - туманы, рассветы... а сказки, Что увозит с собою в потрепанном рюкзаке, Мой Дракон заправляет морскими сочными красками И выпускает летать вместе с птицами по весне.
У него в квартире гуляет солнечный ветер, В оконных рамах - сине-ситцевые небеса, На ладонях шепот дорог и грустные строчки из песен, Да багряный октябрь, красящий в алый цвет паруса.
В зачитанных книгах хранится шумное лето, Вечерний прибой, выдыхающий слёзы в плечо... Так хочется с ним улететь за полоскою света, Ведь если б не он, я, наверно, замерзла давно.
Каждый приходит вовремя, сколько б лет Ни запасала чай ему и слова, Что б за спиной ни прятал - цветы, стилет, Что бы за ним ни шло - мор, война, молва -
Двери открыты. Что мне расскажешь, гость? Не береги, скрывая, - не привыкать. Время в висок впивается, что твой гвоздь? Это не повод, справимся заболтать.
Пей, не смотри. Смородина, зверобой, Яблоки, мята, и, кажется, розмарин... Можешь остаться. Можешь - идти домой. Если понадоблюсь - адрес всегда один.
Он никогда не узнает, как я люблю его, не поймет, как тяжело давалось мне каждое расставание с ним. Он не узнает- ведь я не скажу ему. И он уйдет, как уходил всегда, и вернется, быть может, спустя месяц или три, год или два - он вернется,потому что всегда возвращается. И вновь мелькнет у ворот темный плащ, и вновь тихий голос шепнет во тьме...
C'est moi.
Три...два с половиной слова. Тихий раскат грома вдали.
C'est moi.
И не шелохнется тень, и больше он не проронит ни слова. Лишь вербеной и вереском наполнится воздух, лишь вспыхнут сами собой свечи.
C'est moi.
- Ты ждала меня?- спросит он безмолвно,- прости, что я так задержался. Терновник рвал мой плащ в клочья, боярышник грозился вонзить шипы в мое сердце. Плющ преграждал мне дорогу, шиповник дурманил ароматом... маковым молоком опоили меня фаэри, чтобы замолчало мое сердце, лавандой окропили мое ложе, чтобы сон сковал меня. Прости, что задержался, ma sorciere.
Он вновь назовет меня колдуньей, и я вспомню все бранные слова. Он вновь напомнит мне о том, кто я, и по жилам побежит огонь. И запах вербены станет сильнее - иначе не излечить моего раненого сердца, иначе не успокоить растревоженный ум.
- Ma verveine...- и от его голоса повеет той Францией, которой я не помню. Он помнит ее, будто только вчера бродил по полям Прованса. Он помнит старый язык- languedoc, язык лавандовой земли, и нет никого, кто помнил бы старые песни лучше него...
A chantar m'er de so qu'eu no volria, tant me rancur de lui cui sui amia; car eu l'am mais que nuilla ren que sia: vas lui no.m val merces ni cortezia ni ma beltatz ni mos pretz ni mos sens; c'atressi.m sui enganad' e trahia Com degr' esser, s'eu fos dezavinens.
Я хочу спросить что-то , но веки мои тяжелеют вопреки всему. Его голос околдовывает, и сопротивляться этой магии я не могу.
Он поет дальше, и кажется, что воздух напоен ароматами всех трав и цветов Прованса - лавандой, розмарином, эстрагоном и шалфеем, вербеной и розой, и с каждым куплетом, каждой строкой он усиливается...
И вновь он исчезнет с рассветом, чтобы появиться к следующему полнолунию. А я останусь здесь, зная, что ни один ритуал в мире не способен изменить этого. Мой прозрачный гость будет приходить и уходить тогда, когда захочет. Ибо у него есть власть надо мной.
*Я спою о том, о чем петь негоже, Ибо жалоб уж много ты слышал моих, О жестокости друга, любимого мною Поболее прочих моих друзей.. И ни жалость, ни вежливость, ни красота Ни богатства мои, ни душа моя Не имеют значенья в его глазах..
И вот так я обманута им, так им предана, Будто и вовсе нехороша...
Хелена Соболевская
A Chantar M'er de Ço Qu'Eu No Volria (Chanson de troubadour)
