Охота в краю жухлого леса
О, мыс Кинтайр,
Туман с моря сходит сюда,
Я мечтал
Осесть навсегда здесь,
На мысе Кинтайр.
Много я ездил и много видал:
Зелень долин в обрамлении скал,
В красных пустынях закатов пожар,
Уносивший меня к дому на мыс Кинтайр.
О, мыс Кинтайр,
Туман с моря сходит сюда,
Я мечтал
Осесть навсегда здесь,
На мысе Кинтайр.
Мчась через вереск, как быстрый олень,
Перенеси меня в памятный день,
В ночь, когда пели под звуки гитар,
И про жизнь, и про время, и про мыс Кинтайр.
О, мыс Кинтайр,
Туман с моря сходит сюда,
Я мечтал
Осесть навсегда здесь,
На мысе Кинтайр.
Солнце улыбок и слёзы дождя
В воспоминанья влекут, уводя.
Искра костра, улетая, взлетай,
Уноси меня к дому на мысе Кинтайр.
Муз. композиция: Mull of Kintyre (отрывок)
Авторы слов: Пол Маккартни и Денни Лэйн
1 Хлорофилл (фрагмент )
С тех пор, как запретили выходить из дома, Эдвард грезил ботаническим садом или хотя бы парком.
Во времена, когда он ездил на работу, заставить его выбраться в парк было невозможно: по вечерам валялся на диване разбитый, расплёсканный по нему, как ртутный плевок, источающий опасные испарения, на выходных перебирал шкафы с одеждой и досматривал бесконечные сериалы.
Теперь постоянно ныл: парк, сад, цветущие вишни в этом году пропустим.
Мы каждый год пропускали вишни, потому что у Эдварда была работа, а теперь вот пропустим вишни из-за того, что запретили выходить, какое-то неизвестно что.
На улице и правда творилось непонятно что: Эдвард попробовал выйти, но тут же сказал, что всё застлано целлофаном. Еды в доме было на две недели – не больше.
– Надо познакомиться с соседями, – сказал я. – Мы даже имён их не знаем.
– Какое не знаем, – сказал Эдвард. – Мы когда посылки там внизу перебираем, видим их имена и, следовательно, всё знаем.
Оказалось, всё не так: несмотря на то, что мы регулярно видим имена, мы их не помним.
Видимо, функционируют как имена только те, на которые откликаются конкретные люди.
Всё остальное работает как метки: Дамиен Хернандес 3В, Париса Вахдатинья 2А, Мириам Монализа Хомейни 1С, Джой Банг 3С, Вильям Кэмпбелл 2С.
Разве это живые люди?
– Уильям Кэмпбелл – это двойник Пола Маккартни, – сказал я. – Когда Пола Маккартни в 1966-м сбила машина, его заменили на Уильяма Кэмпбелла. Но мы все так крепко любим старика Уильяма, сто раз спасшего наш мир, что даже представить не можем, что на его месте мог быть какой-то вздорный щекастый парниша из рабочего райончика! Хорошо, что ему свернули голову в шестьдесят шестом, правда?
Эдвард копошился с оконной рамой, дёргал ёе туда - сюда.
– Вообще всё это какие-то нереальные имена, – сказал я. – Джой Банг – мужчина или женщина? Дамиен Хернандес – это вообще имя нарицательное, это может быть человек любой расы, внешности и даже пола. Мириам от Парисы я не отличу ни за что. Они все просто как плесень на стенах, статистика.
Эдвард высунулся из окна, насколько мог, долго рвал руками наружный целлофан – плотный, серый, как в дурном сне про невозможность двигаться и говорить, – но там оказался ещё один слой целлофана, и между слоями – это было расстояние где-то в метр – гулял с собакой сосед снизу. Его я знал.
– Это его собака выла по вечерам, когда он ещё тусовался? – спросил я.
– Теперь мы уже не узнаем, чья, – ответил Эдвард. – Все сидят дома и ничья собака не воет.
– Если кто - нибудь умрет, его собака начнет выть, – сказал я. – Хотелось бы в это верить, во всяком случае.
Когда я мыл посуду после завтрака, я обнаружил на посудном лотке язвенно - алую, розовую животную плесень. Перевернул, закашлялся, побежал в ванную.
Там долго - долго купал словно оживший, покрытый слизью лоток в кипятке.
Эдвард был на работе в спальне, я решил его не беспокоить, оттуда слышались жестокие нотки трудного дозвона.
Пока ставил лоток на место, заметил ещё немного чёрной плесени внизу, у самых ножек посудного буфета.
Я присел и начал её рассматривать: на первый взгляд это была чёрная бугристая земля, которую кто-то ритуальными пригоршнями рассыпал вокруг, но, сфокусировавшись, можно было рассмотреть тонкоствольные грибы, карабкающиеся друг на друга, как муравьи - акробаты с раскидистыми рученьками - ноженьками.
Грибы лесились, колосились, заваливались друг на друга, некоторые образовывали пирамиды.
От моего внимательного сопения комья грибных колоний закачались – шторм, подумал я, бегают там, собирают тревожные чемоданчики, бедненькие.
Эта плесень счищалась с трудом, я просто поскрёб её по верхам, тем более что на следующий день комья земли наросли снова и на этот раз выглядели как чистый червяной чернозём.
– Ты, что ли, растения пересаживал? – спросил Эдвард. Он переоделся обратно в домашнее: для конференц - звонков он до сих пор брился и надевал пиджак и брюки, чтобы как в обычной жизни.
– Мошки вывелись, – задумчиво сказал он, проверяя наши растения, которые я, конечно же, не пересаживал. Мускулисто сжатые хрустящие ладошки замиокулькаса (*), который все тут называют зи - зи плант, выпускали, как будто фокусник мерцающие вееры карт, мельтещащих серебристо - чёрных мошек. Они вылетали мучительно и порционно, словно вот - вот крошечными эскадрильями полетят бомбить маленькую - маленькую Польшу, расположенную где-то под туалетным столиком.
– Меня вчера укусила такая мошка, – сообщил Эдвард и начал закатывать растянутую, обмазанную чем-то жирным, варёную штанину, от чего меня затошнило.
– Смотри, это типичный укус мухи: отъедена верхняя часть кожи. Мошечка не впивается, как комар, а именно что кушает, как пилочкой срезает. Даже маленькая может нормально так отожрать, если не согнать её вовремя.
Через три дня я заметил на лимоне, лежавшем в вазе скорей для успокоения и красоты, нежели для отплытия в чайные воды, тонкие бледно - синие грибы - плесневики. Я повертел лимон в руках. На него села мушка.
В коробке, где мы хранили овощи и фрукты, что-то стыдливо зашуршало, как будто маленькая застенчивая школьница пытается завернуть в вощёную бумагу собственноручно испечённое скаутское печенье – чтобы получился аккуратный кулечек.
– Мышь! – сказал Эдвард. – Я тебе говорил!
– Тут не может быть мышей, – сказал я. – Может, какой-то фрукт гниёт и испускает газы. И они двигаются вдоль лука и шелестят луковой шелухой, эти потоки воздуха. Надо пожаловаться в домоуправление. Они обязаны что-то сделать.
– У меня была подруга, – сказал Эдвард. – Ей было лет пятьдесят, что ли. Она всё переживала, что у неё может быть ранний Альцгеймер. И как-то она проснулась и видит: посреди комнаты сидит опоссум. Ты же знаешь, опоссумы – они здоровенные! Первый этаж. Там сад за окном, он из сада как-то приполз, может, через дырку какую-то, дом старый. Она его шуганула – он зашипел и убежал. И на следующую ночь так же – проснулась: смотрит, опоссум ходит топает.
– И что? – спросил я. – Он её укусил и она заразилась бешенством?
– Нет, – сказал Эдвард. – Опоссумы не болеют бешенством. Это такие древние животные, что у них всё сформировалось ещё до того, как этот вирус получился. Сумчатые, с низкой температурой тела. Такой низкой, что вирусы бешенства там не выживают, им холодно.
– Просто замерзают, как полярники, – сказал я.
– Она постоянно жаловалась домоуправлению – мол, заделайте дыры, ходит опоссум каждый день, роется в корзине с бельём. А ей никто не верил, думали, она с ума сходит, там и говорили: может, это у вас ранний Альцгеймер. Ужасно, правда? И когда она пришла со скандалом, они ей выдали знаешь что? Маленькую мышеловку. Размером с ладонь.
– И что?
– И больше опоссум не приходил. Но она считает, что это просто они таки дырку из сада заделали.
– Из сада может прийти что угодно, – сказал я. – Хотя сейчас тут всюду целлофан, оно не пролезет, наверное.
Эдвард помыл за собой чашку и долго смотрел во всхлипывающее отверстие слива.
– Там какие-то серые треугольные мушки кружатся, ты таких знаешь? – спросил он.
– Я тебе сколько раз говорил: не смывать даже крошечные кусочки еды! Там всегда заводятся сливные мухи, даже от картофельных очистков! – ответил я.
В луковых залежах снова что-то завозилось.
– Дай-ка я случайно уроню туда нож, – сказал я. – Повод всё перебрать.
– Мне надо работать, – сказал Эдвард. – Ты можешь сделать это завтра?
Я предложил ему спуститься в подвал – может, соседи организовали какую - нибудь простую разновидность досуга для таких, как мы.
Подвал объединял все подъезды дома – там было несколько коммунальных комнат, прачечная, стоянка для велосипедов, котельная и ещё какие-то извилистые коридорные пространства для хранения дерьма.
В подвале шумел лес, но всё было жухлое, никудышное.
Раздвигая жёлтые, шелестящие, как наша мышь, ветки, мы добрались до коммунальной комнаты. Нас встретил 3В с теннисной ракеткой, которую он держал под мышкой наподобие ружья. Хорошенько присмотревшись, я понял, что это и было ружьё.
– Хлорофилла мало, – сказал сосед, указывая глазами на жёлтое, укутывающее потолок растительное месиво из ветвей, плющей и каких-то перевивчатых, висельничных, жгутовых кровоостанавливающих лиан.
Казалось, он извиняется за плохое качество леса.
– Солнца нет, вот и хлорофилла нет. Но лезут всё равно, видишь.
Он пнул ногой жухлый косматый куст.
– Мы охотимся, можете с нами сейчас. Если вы просто поговорить, лучше потом.
из рассказа Татьяны Замировской - «Хлорофилл ( рассказ включён в антологию «Правила игры в человека» )
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) хрустящие ладошки замиокулькаса - Замиокулькас (в народе — долларовое дерево) — декоративное вечнозелёное растение из семейства ароидных. Происходит из тропических регионов Восточной Африки — Танзании, Занзибара и Малави.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
( кадр из фильма "Свободные люди округа Джонс" 2016 )
