Торжественный Андрогин холодных залов

Брат, ведь Ангелы тоже сгибаются,
Сдаваться ты не привык,
Смотрю, ты всегда улыбаешься,
Даже в самый тяжёлый свой миг,

Ты сидишь и чистишь оружие,
Зная все ходы наперед,
Твой путь долгий и очень тернистый,
Видишь горе, что всех нас ждёт.

Ты пройдёшь свой путь с ярким знаменем,
По пропитанных кровью полям.
Во врата ты пройдёшь ярким пламенем,
Ведь не Рай там теперь, а зола.

Ты бесчувственный и холодный,
Правосудия ты Херувим,
Даже если враги твои Ангелы,
Ради правды, пойдёшь против них...

Я боюсь, ты один, а их тысячи,
Мне молиться теперь нельзя,
Но я буду желать и надеяться,
Ради Бога, что умер тогда.

Ради нас и познания истинны,
Чтоб открыли глаза слепцы,
Перестали молить Бога мёртвого,
И Архангела, что сплел лжи узлы...

                                                                  Правосудие
                                                         Автор: Чёрный оникс

VIII.

Председатель, просмотрев бумаги, сделал несколько вопросов судебному приставу и секретарю и, получив утвердительные ответы, распорядился о приводе подсудимых.

Тотчас же дверь за решёткой отворилась, и вошли в шапках два жандарма с оголёнными саблями, а за ними сначала один подсудимый, рыжий мужчина с веснушками, и две женщины.

Мужчина был одет в арестантский халат, слишком широкий и длинный для него.

Входя в суд, он держал руки с оттопыренными большими пальцами, напряжённо вытянутыми по швам, придерживая этим положением спускавшиеся слишком длинные рукава.

Он, не взглядывая на судей и зрителей, внимательно смотрел на скамью, которую обходил. Обойдя её, он аккуратно, с края, давая место другим, сел на неё и, вперив глаза в председателя, точно шепча что-то, стал шевелить мускулами в щёках.

За ним вошла немолодая женщина, также одетая в арестантский халат.

Голова женщины была повязана арестантской косынкой, лицо было серо - белое, без бровей и ресниц, но с красными глазами. Женщина эта казалась совершенно спокойной. Проходя на своё место, халат её зацепился за что-то, она старательно, не торопясь, выпростала его и села.

Третья подсудимая была Маслова.

Как только она вошла, глаза всех мужчин, бывших в зале, обратились на неё и долго не отрывались от её белого с чёрными глянцевито - блестящими глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди.

Даже жандарм, мимо которого она проходила, не спуская глаз, смотрел на неё, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, упёрся глазами в окно прямо перед собой.

Председатель подождал, пока подсудимые заняли свои места, и, как только Маслова уселась, обратился к секретарю.

Началась обычная процедура: перечисление присяжных заседателей, рассуждение о неявившихся, наложение на них штрафов и решение о тех, которые отпрашивались, и пополнение неявившихся запасными.

Потом председатель сложил билетики, вложил их в стеклянную вазу и стал, немного засучив шитые рукава мундира и обнажив сильно поросшие волосами руки, с жестами фокусника, вынимать по одному билетику, раскатывать и читать их. Потом председатель спустил рукава и предложил священнику привести заседателей к присяге.

Старичок - священник, с опухшим жёлто - бледным лицом, в коричневой рясе с золотым крестом на груди и ещё каким-то маленьким орденом, приколотым сбоку на рясе, медленно под рясой передвигая свои опухшие ноги, подошёл к аналою, стоящему под образом.

Присяжные встали и, толпясь, двинулись к аналою.

— Пожалуйте, — проговорил священник, потрагивая пухлой рукой свой крест на груди и ожидая приближения всех присяжных.

Священник этот священствовал 46 лет и собирался через три года отпраздновать свой юбилей так же, как его недавно отпраздновал соборный протоиерей.

В окружном же суде он служил со времени открытия судов и очень гордился тем, что он привёл к присяге несколько десятков тысяч человек, и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме дома, капитал не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.

То же, что труд его в суде, состоящий в том, чтобы приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга, был труд нехороший, никогда не приходило ему в голову, и он не только не тяготился этим, но любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими господами.

Теперь он не без удовольствия познакомился с знаменитым адвокатом, внушавшим ему большое уважение тем, что за одно только дело старушки с огромными цветами на шляпке он получил десять тысяч рублей.

Когда присяжные все взошли по ступенькам на возвышение, священник, нагнув на бок лысую и седую голову, пролез ею в насаленную дыру епитрахили (*) и, оправив жидкие волосы, обратился к присяжным:

— Правую руку поднимите, а персты сложите так вот, — сказал он медленно старческим голосом, поднимая пухлую руку с ямочками над каждым пальцем и складывая эти пальцы в щепоть. — Теперь повторяйте за мной, — сказал он и начал: — Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием и животворящим крестом Господним, что по делу, по которому… — говорил он, делая перерыв после каждой фразы. — Не опускайте руки, держите так, — обратился он к молодому человеку, опустившему руку, — что по делу, по которому…

Представительный господин с бакенбардами, полковник, купец и другие держали руки с сложенными перстами так, как этого требовал священник, как будто с особенным удовольствием, очень определённо и высоко, другие как будто неохотно и неопределённо.

Одни слишком громко повторяли слова, как будто с задором и выражением, говорящим: «а я всё - таки буду и буду говорить», другие же только шептали, отставали от священника и потом, как бы испугавшись, не во-время догоняли его; одни крепко - крепко, как бы боясь, что выпустят что-то, вызывающими жестами держали свои щепотки, а другие распускали их и опять собирали.

Всем было неловко, один только старичок - священник был несомненно убеждён, что он делает очень полезное и важное дело.

После присяги председатель предложил присяжным выбрать старшину.

Присяжные встали и, теснясь, прошли в совещательную комнату, где почти все они тотчас достали папиросы и стали курить.

Кто-то предложил старшиной представительного господина, и все тотчас же согласились и, побросав и потушив окурки, вернулись в залу. Выбранный старшина объявил председателю, кто избран старшиной, и все опять, шагая через ноги друг другу, уселись в два ряда на стулья с высокими спинками.

Всё шло без задержек, скоро и не без торжественности, и эта правильность, последовательность и торжественность, очевидно, доставляли удовольствие участвующим, подтверждая в них сознание, что они делают серьёзное и важное общественное дело.

Это чувство испытывал и Нехлюдов.

Как только присяжные уселись, председатель сказал им речь об их правах, обязанностях и ответственности.

Говоря свою речь, председатель постоянно переменял позу: то облокачивался на левую, то на правую руку, то на спинку, то на ручки кресел, то уравнивал края бумаги, то гладил разрезной нож, то ощупывал карандаш.

Права их, по его словам, состояли в том, что они могут спрашивать подсудимых через председателя, могут иметь карандаш и бумагу и могут осматривать вещественные доказательства.

Обязанность состояла в том, чтобы они судили не ложно, а справедливо. Ответственность же их состояла в том, что в случае несоблюдения тайны совещаний и установления сношений с посторонними они подвергались наказанию.

Все слушали с почтительным вниманием. Купец, распространяя вокруг себя запах вина и удерживая шумную отрыжку, на каждую фразу одобрительно кивал головою.

                                                                                                                                    из романа Льва Николаевича Толстого - «Воскресение»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) нагнув на бок лысую и седую голову, пролез ею в насаленную дыру епитрахили - Епитрахиль — принадлежность богослужебного облачения православного священника и епископа. Это длинная лента, огибающая шею и обоими концами спускающаяся на грудь.  Надевается поверх подризника (в полном облачении) или рясы (в малом облачении). Символизирует благодатные дарования священника как священнослужителя. Стандартно спереди на епитрахили нашиваются три пары крестов на обеих его половинах. Это символизирует, что иерей может совершать шесть церковных таинств. Седьмой крест нашивается на той части епитрахили, что находится на шее под затылком, и символизирует, что священник принял своё священство от епископа и подвластен ему, а также то, что он несёт на себе бремя служения Христу. Без епитрахили священник и епископ не могут священнодействовать.