Мир утонувший под мостом
Стихи на краю стола,
бумага почти зола.
И ветхий косой абзац,
ложится за разом раз.
Из букв немая вязь,
в чернила рука впилась,
и чЕрнит листы, листы
они же опять чисты.
Стихи в голове как рой,
меня увлекут игрой,
слова в них ступени дня
закат заберёт меня.
Наутро, когда проснусь
обратно в них окунусь.
И сыт ими, я и пьян,
лишь в них не нашёл изъян!
Стихи на краю стола
Автор: КрукО Александра
У меня совсем не тревожная и не пыльная жизнь. Мог бы я наслаждаться, считай что бесконечно, только вот как-то не совсем выходит. Не получается. Редко, но отвлекают меня, и не сказать, чтобы по пустякам. Каждый раз встаёт тут вопрос жизни и смерти. Вернее, смерти, конечно.
И вроде бы, определено всё, только нет счастья в этой определённости. Каждый раз встряхивает так, что впору за сердце хвататься и брать неположенный мне лист нетрудоспособности.
И некому тут объяснять, что стучит во мне самое обыкновенное человеческое сердце. Не девается оно никуда, продолжает работать всем чертям назло. И вот, сколько не тверди, сколько не объясняй, слова просто - на просто проходят мимо. Не значат уже ничего слова там, где приходится мне обитать. Но это так, я не жалуюсь, просто стараюсь объяснить что-нибудь. Вроде как вводная глава получается. Как у настоящих больших писателей, корпящих целую жизнь над своими манускриптами.
Корпят они, конечно, корпят, но ведь срываются они потом, и оказываются некоторые в моей тесной каморке, на стуле вон том, что стоит напротив стола. Как раз для таких случаев и таких посетителей. И разговариваю я с ними тогда, потому что работа у меня такая. Та самая работа, которую я сам не выбирал, но от которой деваться мне некуда до скончания времён.
Хотя, если честно, это не более, чем красивая фигура речи. Вот в этих самых разговорах бесконечных по нахватал я всяких литературных штучек. Может, от этого и захотелось самому взяться за перо.
Причём, за самое настоящее перо. Я его стащил у одного такого несчастного клиента, что сидел на отведённом ему стуле и плакался мне за всю свою никчёмную жизнь.
А я и не крал даже. Надоело мне слушать его излияния, я тогда встал, засунул руку во внутренний карман его пиджака, да и вытащил вот это вот перо, которым вывожу теперь строки на листе бумаги. Бедняга тогда даже нюни пускать перестал. Лепетать что-то стал про подарок любимой, имя которой, кстати, позабыл назвать, видимо, от чистого сердца. Жалко ему вдруг стало, всё смотрел с завистью, как я вывожу закорючки его пером. Видел, как я мучаюсь на пористой бумаге, где расплываются все линии, как ни старайся тоньше выводить их. Ничего не получается. Нужна, видать, сноровка, чтобы ровно скользило перо по бумаге, не цеплялось и не рвало ничего. А может, бумага нужна всего лишь какая другая. Честно говоря, мне недосуг выяснять, я пишу так, как получается. Прикалывает даже, как оплывают буквы и превращаются во что-то новое. С новыми очертаниями и новым смыслом. Надо будет потом перечитать обязательно и посмотреть, что же вышло на самом деле из моей писанины.
Вот, собственно, и вышла вступительная глава. Теперь стоит переходить к истории. Если у меня есть история, конечно.
Человеком я был самым заурядным, за что, видимо, и получил в распоряжение эту каморку под большим мостом. Металлические пролёты смыкаются где-то прямо над моей головой.
Смыкаются и гремят стыками, стоит лишь проехать какой-нибудь большой машине, забитой товарами по самые распёртые борта. Я привык уже за много лет, хотя иногда всё же ночью неприятно страшно становится в каких-нибудь уж самых отчаянных и громких случаях. Но страх мой проходит быстро. Бессонными ночами я смотрю в темноту окна и дремлю вроде бы, забываюсь в нескончаемом ожидании неизвестно чего. А вот гости мои пугаются очень. Вздрагивают каждый раз, некоторые на стуле аж подскакивают. Хотя вот, кто бы мне объяснил, чего им ещё пугаться? Откуда страх возвращается, тот самый страх, что смогли они уже хотя бы один раз переступить. Совсем недавно могли, а теперь, глядишь ты, больше не могут.
Сдулись, как испорченные воздушные шарики на ярмарке у подворовывающего продавца. Мне смешно смотреть на них каждый такой раз, ну ничего не могу с собой поделать. Знаю, что поступаю плохо, знаю, что взыскать с меня должно за такую непочтительность, только не собираюсь останавливаться. Им уже по фигу, на самом деле, а мне хоть какое развлечение.
Нервы расшатанные визитёрами надо же как-то восстанавливать, да и не смотрит за мной никто, бросили тут и успокоились, что закрыта точка, не надо больше никого искать, привычного к реалиям, со знанием языка, и прочее, и прочее. Получается, так и живу, брошенный всеми. И клиенты мои меня не вспоминают. Хотя, этим-то точно вернуться уже никто не позволит. Я даже не уверен, что в памяти у них остаётся хоть что - нибудь от нашей встречи. Ну и ладно, я не жду, особенно, никого, а тем более - этих. Точно не жду. Мне хватает тех часов, что сидят они тут напротив меня и ждут, пока откроется принимающее окошко. Вечно очереди случаются в вышней канцелярии, вот и приходится выдерживать поступающих у таких, как я. Деваться некуда.
Много тут чего смешного выходит. Сколько раз на меня с кулаками кидались. Они все тихие и пришибленные лишь с одной стороны, а с другой - так и норовят в драку полезть. И не знаешь, чего когда ожидать. Никакой сноровкой и привычкой не выучишь. Слишком уж безумный клиент идёт. Большинство всё считает, что обязан их тут, прямо под мостом, сам Пётр встречать. Стучишь такого остолопа по башке, а он глядит на тебя сумасшедшими глазами и мычит тупо. Втолковываешь, что голову надо на плечах было иметь. Голова, она же человеку не для того дана, чтобы в неё есть, как говорится, а чтобы думать ею. Какого же идиота - самоубийцу, что сам перелез через все ограждения и бросился в реку, откуда ему точно не выплыть, будет встречать Апостол? Извини, товарищ, тебе совсем в другую сторону. Тут уже безо всякой демократии и свободы выбора, никаких тебе промежуточных меньшинств не предусмотрено.
И вот надо ж тебе, никак не понимают некоторые. Начитались глупых книжек, кина насмотрелись про то, чего никто никогда не видел воочию, а теперь, как бараны, считают, что обманывают их. И - в драку сразу, только бы доказать, что они правы, а я, соответственно, нет. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Хочется мне собрать всех этих недоучившихся в семинариях режиссёров, да писателей, выстроить тупой толпой, и отправить в расход. Без всякой жалости и без всякой отсрочки. Без такого утешителя - встречающего, как я, наконец.
Хотя, какой из меня утешитель? Консерваториев, как в том анекдоте, мы не кончали, и трудно представить, за какие заслуги или за какие грехи довелось мне оказаться на этом месте. Честное слово, я не кокетничаю. Глупо рассказывать всю мою жизнь - нет в ней ничего такого интересного, уцепившись за что, можно вывести, за что же, собственно, отправили меня болтаться бесконечное время под гулким мостом, встречая каждого, прыгнувшего через его парапет, если не принимает временно его следующая инстанция. Встречая и развлекая каждого светской беседой до тех пор, пока не откроется наверху где - то заветное окошко, да не выкрикнут из него подошедший номер очереди.
Может, единственное, что приходит в голову, это то, что никогда я сам не хотел оказаться на их месте. Чего плохого не случалось в жизни, противно мне было уходить без борьбы.
Это же убожество - бросить всё, но уверенно и упорно лезть через перила, которыми нормальные люди ограждают каждый потенциально опасный мост. Поставить себе цель и добиваться её с ослиным упрямством.
"Ну как? - спрашиваю я у клиентов, - Больно было?"
"Ну, больно, конечно, - отвечают, - зато, полегчало немного. Летать, это же так здорово!"
Вот так всегда упрямство забивает их голову даже после смерти. Как полоумные твердят заученные фразы и страшно боятся в своей чумной глупости. Боль расшибленного о твёрдую поверхность воды тела они не запоминают, а твердят о чудесах секундного полёта. Упрямые тупые ослы! Никак иначе я не могу к ним относиться. Сижу каждый раз и говорю, кричу почти, что если бы они с такой же яростью и твёрдостью занимались своими земными делами, не пришлось бы никому прыгать с моста. А все на меня с кулаками лезут. Не нравится им такая правда. А я ведь тоже не нянька, чтобы терпеть всё это бесконечно, я им сам с удовольствием отвечаю. И поделом бездельникам, пусть на единственный важный суд в своей никчёмной жизни они являются с выбитыми зубами и синяками свежими под глазом. Пусть над ними там посмеются, потому что - поделом. Жаль только, если исправляют их, гримируют, чтобы не травмировали своим видом нежных очей высоких судей. Но это уже не моя история, это меня уже не касается. Я остаюсь скучать и ждать следующего гостя.
Скучать иногда приходится ужасно. Нет у меня развлечений, ради которых можно встать, выйти из каморки и отправиться погулять. Нет у утопленников права ждать у моей двери.
Это там, дальше, порядок времени не соблюдает никто. Это им можно мурыжить несчастного пару дней иногда, представляя мне возможность выдумывать, как страшно заняты там важные персоны неотложными своими делами. Можете себе представить хотя бы пару часов наедине с отчаявшимися? И это не простой же день, не простой час, когда занят привычными делами, а затем - чистишь зубы, желаешь "спокойной ночи", выпиваешь снотворное и - на боковую.
Я не сплю уже давно. Совсем - совсем не сплю. Такая вот отведена мне страшная бессонница, когда кровати даже не стоит в доме. Да и в голову не приходит, что нужна она. Зачем?
Не гостям же моим предлагать прилечь. Этим уже точно не положено. Пусть расплачиваются затёкшими ногами на неудобном стуле за те секунды свободного полёта, что устроили себе.
А мне вот, жалеть приходится, что был всю сознательную жизнь приличным мальчиком и не позволял себе ничего лишнего. Не горел, конечно, не полыхал факелом неугасимым, но всё равно, кажется, достоин я гораздо большего, чем такой счастливый покой. Достоин, да только вот просить не у кого. Некому жалобу послать на нарушение трудового законодательства.
Это всё бред сумасшедшего, конечно, но только кажется мне, что все эти чёртовы утопленники, собранные по кусочкам и высушенные до последней ниточки, получают гораздо больше моего. Не видел ни разу, что ждёт их, когда выходят они от меня, но любое движение по-любому лучше, чем затхлое вечное спокойствие. Честное слово, начинаю ловить себя на том, что хочу с кем - нибудь из поменяться местами. Никогда такого не было. А теперь вот хочу выйти за дверь вместо другого. Что бы там ни было за порогом, мне уже совершенно всё равно. Абсолютно без разницы.
Только духа никак не хватает. Выходят они один за другим, а я остаюсь на месте, словно прикованный к своему просиженному креслу. Никак не могу сдвинуться, когда надо действовать. Не могу и завидую тем, кто смог переступить, смог спрыгнуть. При всей глупости своей несусветной, при всё безобразии я завидую этим людям. Я кричу на них, когда сидят они прибитые сотворённым поступком. Я кричу на них и показываю всячески, какое ничтожество они в своём стремлении оторваться от опоры и лететь. Но ничтожен здесь я, а вовсе не они. Правильный и праведный отличник, прикованный навечно к непыльному своему месту.
Они стыдятся себя рядом со мной, они уже перешли в другой мир, а я остался где - то ужасно не там со своими глупыми словами. И страшно мне, что мыслями такими меняется местами Добро и Зло. И нет меня утешителя, кому можно пожаловаться и получить избавление от тревог, выедающих душу. Я болею, но у меня нет доктора, способного вылечить перезревшую уже болезнь.
Я пишу сейчас все эти слова, совсем не те, что собирался написать совсем недавно. Слова, что обладают смыслом лишь затем, чтобы замаскировать мой страх.
Решение есть уже где - то во мне. Я знаю это. Решение есть, но не могу я признаться в нём. Мне необходимо исписывать строку за строкой непослушным пером, чтобы не говорить самого главного. Я могу закончить ещё, может быть, один или два листа, сложить, не перечитывая, их ровной стопкой на краю стола, а затем выбраться наверх, на мост, и попробовать перелезть через ограду, что слишком мала, чтобы сдержать решившегося.
Ну вот, кажется, я проговорился. Значит, уже нет у меня тех самых запасных пары чистых листов. Я должен подниматься и идти.
Не знаю, кто окажется здесь после меня. Не могу даже представить, но пожалуйста, кто бы это ни был, не поминайте меня плохими словами, не осуждайте меня и не жалейте. Я сделал то, что мог. Честное слово! Спасибо!
Под мостом
Автор: Кувинов Владимир
