Маленькое желание
Поезд мчался, безжалостно мчались дни, что-то внутри меня закипало, и я знал: вот-вот. Ещё несколько деньков, и я буду готов. Готов остановиться. Попрощаться с Кушей и Тошей, отпустить Иляну, выйти навстречу Фуфур, заставить её вернуть моего друга и наконец зацапать её в этот вагон, в этот поезд и увезти далеко-далеко, где ни она, ни я уже не сделаем никому ничего дурного. Но прежде… Прежде – у меня оставалось маленькое желание, нечестно выигранное в карты. Я всё продумал. Никто ни о чём не узнает – потом.
– Моя чудесная весна.
– Что?
– Нет-нет, ничего. Приятного аппетита.
Мы сидели за вечерним чаем. Драконы резвились у окна, Иляна держала на коленях книгу. Я молча глядел на её профиль, обдумывая, как расскажу ей о том, чего хочу.
– Выкладывай, – вдруг попросила она, откладывая книгу.
– И кто из нас умеет читать мысли? – проворчал я, оглядываясь на драконов. Кажется, Ракушка была всецело поглощена Тошей: они мастерили куклу из газет и соломы. Таких кукол у Тоши был уже целый хоровод.
– Когда ты так задумчиво жмуришься – это верный сигнал того, что ты хочешь что-то сказать.
– Задумчиво жмурюсь? – с негодованием переспросил я.
– Да-да. Ну давай, выкладывай.
Я почесал небритую щёку. Улыбнулся ей – спокойно и дружески.
– Завтра.
Она поняла сразу. Кивнула, оглянулась на дракончиков, посмотрела на меня и ответила такой же улыбкой.
– Я хочу, чтобы ты исполнила моё желание – то, которое я выиграл в карты.
Она спросила глазами: что за желание?
– Я хочу признаться тебе… кое в чём. Чуть позже. Когда улягутся драконы.
«Я хочу признаться тебе»… Как глупо, как картинно это звучит. Как оскомина от незрелой хурмы.
– Хорошо, – без всякого удивления ответила она.
– А пока я побуду один, ладно? Я не захочу ужинать, обещаю.
Она ещё раз кивнула и окликнула питомцев:
– Куша, Тоша, айда гулять!
Драконы с радостью понеслись выгуливаться на открытой платформе. Иляна ушла следом. Я забился в угол и просидел в одиночестве до самого заката. Когда вокруг стало совсем темно, ветер улёгся, и за шумом поезда я услышал, как копошатся на платформе драконы. Судя по звукам, Иляна укладывала их спать. Я подумал было, что они замёрзнут дрыхнуть на открытом воздухе, но потом вспомнил – они же драконы. Это мы их изнежили. А им такое приволье, наоборот, в радость, в сласть…
Кажется, я уснул. Мне снилось, что вагон тряхнуло, я вывалился на обочину, но не остался лежать, а вскочил и попытался догнать уходящий поезд. Не помню, получилось или нет: в вагон вошла Иляна, и я проснулся.
– Привет, – поздоровалась она.
– Привет, – немного насторожённо ответил я, потирая глаза.
Не таким хотел я предстать в решительный момент перед ней. Да и ничего не успел приготовить…
– Можешь чуточку подождать?.. На улице? – извиняющимся тоном попросил я, чувствуя себе невероятно жалким. Она пожала плечами, кивнула и вернулась на открытую платформу. Я снова остался один. Вскочил на ноги. От мысли о предстоящем сон сдуло, как сухую паутину.
Я собирался сделать это – транслировать картинку на другого в настоящем времени – впервые, а потому решил не быть слишком масштабным. Отошёл к стене и мысленно отгородил небольшой угол, где собирался создать соответствующую атмосферу. Обежал взглядом пространство, стараясь запомнить детали как можно чётче. Закрыл глаза и представил то, что планировал нарисовать. Конечно, всё это будет выдумкой, всего лишь чем-то вроде голограммы. От моих картинок ящики не станут мягче, а мешковина не обратится бархатом. Но это лучшее, что я могу предложить ей сейчас.
Открыв глаза, я постарался наложить картинку на окружающую меня реальность. Медленно и мучительно сумерки поплыли лёгкой рябью. Я сосредоточился, чувствуя, как в затылке задребезжала вяжущая боль. Но мне в награду из окна потянуло свежим ночным ветром, который всколыхнул прозрачные занавески и прошёлся по светлой скатерти стола. На сквозняке затрепетали лепестки огромных нежно-розовых и белых пионов. На зеленоватых бутонах заиграли блики света. Местами иллюзия вышла до того реальной, что на узких листьях, например, вздрагивала от ветра сажа, летевшая от окна, а стеклянная ваза причудливо искажала вечерний свет. С отстранённым удовлетворением я подумал, что это вообще-то тонкое мастерство – вот так запросто переплетать реальность и иллюзию…
– Прозу и поэзию, – откликнулась в моей голове Катя-Женя.
– Давненько тебя не слышал, – буркнул я. К некоторому своему удивлению, ощутил даже эхо симпатии к бывшей подруге. Но от этого, даже от самого слова «подруга», мне стало приторно и не очень приятно.
– Градус сентиментальности падает с каждым часом, – констатировала Катарина в моей голове.
– Да-да, – подтвердил я, пощёлкивая по зелёному бутончику пиона. Такой упругий, а снизу пробивается розовость. Как будто у бутона анемия или малокровие.
– А может, и не так быстро падает, – задумчиво сказала Катя. – Давно не виделись! Ты как вообще?
– Нормально, – отрезал я. – Нашла время пообщаться! Я вообще-то собирался девушке признаваться…
Катарина расхохоталась. Я некстати вспомнил, что когда-то её смех напоминал мне стеклянные шарики, которые раскатываются в сумерках, концентрируя в себе разноцветные огоньки.
– Да знаю я, – отсмеявшись, ответила она. – Я же думаю твоими мыслями вообще-то. И говорю твоими словами. Тихо, тихо, не кричи! – предвосхищая мою гневную тираду, воскликнула она. – Я же по делу. Про платье подсказать.
– Про… платье?.
– Ты же не просто так стоишь здесь и щёлкаешь по бутонам, – рассудительно произнесла она. – Раздумываешь о том, не примерить ли свои иллюзорные картинки и на Иляну. Тебя, конечно, чуточку смущает, как она это воспримет. Но останавливает вовсе не это, а то, что ты не знаешь, какое платье ей понравится. Угадала?
– Так ты же думаешь моими мыслями, – поддразнил я. – Конечно угадала. Если бы ещё помогла…
– Слушай и запоминаний, о Антониано, – пробасила она, имитируя Вениамина. – Платье романтичной книголюбки. Верх, расшитый корешками её любимых книг. Только не притворяйся, что не знаешь, что она читает. – В голосе скользнула ироничная улыбка. – Юбка широкая, складками, похожими на осенние листья или развёрнутые свитки…
– Что-то плохо себе представляю.
– Подключи воображение! Понизу – широкое кружево, стилизованное под газетные страницы. Рукава широкие, лёгкие, светлый тюль, узор – нотный стан. Если хочешь совсем покорить девушку – при условии, что ей будет так скучно, что она примется рассматривать рукава, – пусть ноты складываются в какую-нибудь мелодию. Что-то не слишком сложное, но достаточно романтичное.
– Например? – Я быстро перебрал свой небогатый музыкальный багаж, но не нашёл ничего стоящего и доверил выбор Катарине-в-моей-голове.
– «Алая малина», «Земля имён», «Яна». Достаточно, я думаю. – Видя, как я застыл, она уточнила: – Что-то смущает?
– Нет. Да. Сама знаешь! Сомнения!
– Ну тогда пошёл, пошёл, пошёл! Чем дольше будешь думать, тем больше будешь сомневаться – сам знаешь!
– Но вдруг ей не понравится? Вдруг она даст пощёчину, обругает, вышвырнет из поезда? – жалобно спросил я.
– Я тебе напомню, – ядовито заметила Катарина, – что ты вообще-то при любом исходе планировал вернуться назад ровно к началу вечера.
– Да.
– А чего ты тогда боишься? Считай, что это твоя фантазия, которую ты волен стереть. И можешь вертеть ею как хочешь – за исключением маленького элемента.
– Ох уж маленького, – вздохнул я, направляясь к дверям.
– Пошёл, пошёл, пошёл! – подгоняла меня Катя.
Я положил ладонь на дверную ручку, глубоко вздохнул и распахнул дверь. Последние всполохи солнца дробили темноту, и небо было похоже на стекло, усыпанное сетью трещин. Веяло прелой травой, скорым теплом и обещанием весны. Уютно склубочившись, спали драконы. Иляна сидела на каком-то ящике, но обернулась на звук и встала навстречу. У меня было несколько секунд, чтобы примерить на неё придуманное платье, собраться с духом и шепнуть, не шевеля губами:
– Катя…
– Да всё я понимаю, – проворчала она. – Ухожу. Пока.
Вся она в этом «пока» – кожаная курточка, громадный шарф, детская непосредственная искренность в широко раскрытых глазах, расчётливых и коварных. Счастье, что я отказался от предложения Фуфур самостоятельно скорректировать её матрицу. Не знаю, что бы из этого вышло, но точно ничего хорошего.
…Иляна была в нескольких шагах и с улыбкой протягивала мне навстречу руку.
Я тряхнул головой и выбросил оттуда Катарину – подозреваю, уже навсегда. И улыбнулся Иляне.
– У меня для тебя… есть кое-что. Я надеюсь, тебе понравится. И заранее предупрежу: я собираюсь вернуть время. Ну… когда вечер закончится.
Не думаю, что я сильно её заинтриговал. Я думаю, она догадалась, чего я хочу. И всё-таки не оттолкнула меня, а зашла в вагон.
Я нырнул следом. Сердце колотилось где-то в горле.
– Откуда ты знаешь про пионы? – воскликнула она. Я даже растерялся. Наряжаешь даму в шикарное платье, превращаешь вагон в подобие дворца, а она замечает только какие-то цветочки. – Как пахнут… Где ты их взял?
И тут я узнал об эффекте заторможенности – все картинки, которые я налепил на реальность, становились видны посторонним с небольшой задержкой и в хронологическом порядке создания. Да, сначала я как раз вообразил пионы… Потом пошла сервировка стола, занавески, свечи и прочий интерьер. Платье появилось гораздо позже – значит, и заметит его она чуть погодя. А первыми ей бросились в глаза пионы – самое раннее из созданного.
Я подошёл ближе, пробормотав что-то насчёт того, что это мои любимые цветы, и принялся наблюдать за её реакцией. В конце концов, если я правильно понял, сейчас вокруг неё возникают, словно по волшебству, разные красивые вещи…
– И мои! Я тоже очень люблю пионы – их запах, и эти бутоны, как обещание цветка, и белую беззащитность, и…
Она прервалась, шокированная тем, что начало твориться вокруг. Представляю. Вернее, конечно же нет. Но, судя по бурной ряби у висков и расширившимся зрачкам, она была потрясена.
– Этому тебя тоже научила Фуфур? – прошептала Иляна, протянув руку к самому пышному цветку, но точно боясь коснуться.
– Нет, – тихо ответил я. – Это – моё собственное изобретение. Погляди на себя.
Она опустила взгляд и ахнула. Осторожно, двумя пальцами взялась за воздушный, покрытый нотным узором рукав.
– Я его не чувствую…
– Это картинки, Иляна. Это всё – иллюзия, наложенная на реальность. Я не умею большего – пока.
«Пока», – хихикнуло воспоминание о Катарине.
– Но это невероятно. И так красиво, – разглаживая невесомые, неосязаемые складки, прошептала она. Её шёпот мешал мне говорить в полный голос, и я негромко ответил (откуда-то вдруг взялись хладнокровие и смелость):
– Не думаю, что сильно тебя удивил. Мне кажется, ты ждала чего-то подобного.
Она усмехнулась, оторвалась от своего невероятного (она была прекрасна в нём!) платья и ответила:
– Сложно скрывать мысли от тебя.
Я не смутился, только посмеялся этому маленькому каламбуру.
– Люблю, когда ты шутишь. Люблю, когда улыбаешься. Сядем? – И указал глазами на стол у окна. Он был накрыт шёлковой белой скатертью. Не знаю, бывают ли такие в настоящих ресторанах; у меня было не так-то много времени, чтобы разукрасить интерьер вагона, и я накрыл стол первой изысканной материей, которая пришла в голову. Раньше я никогда не думал об этом вечере…
– Ой, хорош врать!
– Ты же обещала уйти!
– Ухожу-ухожу.
Ладно, хорошо. Раньше, когда я задумывался об этом вечере, я припоминал убранства кафешек и кофеен, в которых когда-либо бывал, и прикидывал, каким станет помещение в момент решающего объяснения с Иляной. И вроде бы в моей голове сложилась неплохая картинка, но в последний миг всё ужасно смазалось, позабылось, и я принялся в спешке выклянчивать у памяти хоть что-то красивое. Вот и вышла шёлковая скатерть. Я же в жизни даже в ресторанах роскошных-то не бывал. И не побываю… Эх!
– Сядем, – кивнула Иляна, и я снова растерялся – задумавшись, совсем выпал из контекста. – Антон?..
Ещё одним замечательным свойством, которое появилось у меня после блужданий по времени, была высокая скорость мысли. Я мог обдумать или представить десяток параллельных вещей, и всё это за какой-то миг. Мысли проносились в голове, как молнии, да и тексты я стал глотать, совершенно не жуя. Это ускоряло восприятие, правда, и удовольствие от хороших книг и воспоминаний смазывалось – было похоже, будто быстро прощёлкиваешь кадры на плёнке старого фотоаппарата.
– Антон? – немного встревоженно повторила она.
– А. Да. Да, всё в порядке. Я могу наколдовать чудесную картинку, но, увы, наколдовывать шикарное вино не научился… Поэтому предлагаю клюквенный морс. Драконы его любят, так что этого питья у нас с избытком. И оно чуть-чуть похоже на красное. Наверное.
Что за чушь я несу?
Иляна глядела на меня и очень понимающе улыбалась. Это вывело меня из равновесия, но я тоже храбро улыбнулся:
– Хватит подтрунивать надо мной, милая. Я не знаю, как всё сложилось бы, не расскажи я тебе о Вениамине. Не забывай: я могу в любой момент вернуть всё назад, позабыть о Фуфур, сделать так, что ты меня полюбишь, и быть с тобой – столько, сколько нам останется по милости сумасшедшей мадам. Я могу…
– Я знаю, – прошептала она, кладя палец мне на губы. – А ещё ты можешь просто сказать, зачем позвал меня ехать с тобой.
Прахом всё, конечно, она права. Я просил её ехать со мной именно за этим. Я знаю: даже если бы я не рассказал ей про Вениамина, если бы вернулся и завоевал её сердце, если бы у меня этого не вышло и я вернулся опять, ещё раз, ещё тысячу раз, – всё всё равно было бы так же, как теперь. Потому что время – как северные лиственницы, которые выворачивают свои стволы, сплетаясь с сёстрами, и сквозь бурелом всегда, в любых обстоятельствах, в любую погоду тянутся к солнцу. Лиственницы – это версии событий, варианты будущего, нити времени. Солнце – то, что неизменно должно произойти. И что бы я ни делал – при любом раскладе Ракушка любила бы имбирное печенье, Фуфур рвалась бы к власти, Веник читал бы запоем Паустова-Арламова, а Иляна была бы его невестой.
Сейчас я был сосредоточен на глобальной цели: не дать Фуфур поработить нас. И если это было событием будущего – да, у меня всё получится. Но если нет, то, как я ни выверну реальность, сколько раз ни повторю события, какие картинки ни наколдую, – победителем выйдет она. Мне оставалось только ждать, только бороться. А ещё – мне оставался вот этот вечер с Иляной.
Я ещё раз обвёл глазами поезд, усмехнулся про себя. Ну какое чтение мыслей, когда эта девушка без всякого невербального потока видит меня насквозь?
Эта девушка смотрела на меня и улыбалась. Я ощутил, что её пальцы всё ещё касаются моих губ.
Темнота за окном густела, тянула жадные щупальца в наш вагон, но слабые золотистые свечи стояли на страже, окутывая нас с Иляной дрожащим ласковым коконом света. У меня немного кружилась голова; возможно, я сильно волновался. Плохо помню. Помню только, что Иляна была очень, очень красива, и что где-то рядом попискивал во сне Тоша и шуршала, успокаивая его, Ракушка, и чиркали вокруг вагона импульсы, наугад рассылаемые Фуфур, но мой поезд был неуязвим, и я был неуязвим, потому что в глазах сидящей напротив девушки я видел ответ на вопрос, который никогда не задам.
– Иляна…
Поезд с грохотом остановился. В окно хлынул свет. Я инстинктивно прикрыл рукой глаза, а когда зрение вернулось, бросился к окошку и увидел, что мы остановились у заброшенной станции. На скамейке под старым навесом сидел Веник.
Светало.
Я оглянулся. В дверях вагона стояла мадам Фуфур.
Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко
