Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Лавочка мадам Фуфур

Сообщений 11 страница 20 из 64

11

Мир войны

Лавочка мадам Фуфур

Давным-давно, когда исследователи и технари ещё не пришли к единой терминологии, некоторые наиболее крупные реальности называли мирами. Как правило, миры отличались от реальностей масштабом, разнообразием рас и ландшафтов, а также «волшебной составляющей» – ну, например, наличием свободных эльфов или популяцией диких драконов. Под реальностями же подразумевали образования сугубо технические и достаточно компактные по сравнению с мирами – Полис, например, до сих пор называют городом-реальностью. Слово «город» в данном случае говорит о том, что вся территория Полиса пронизана транспортными магистралями, связана единой коммуникацией и являет собой компактное неделимое целое.

Сегодня технические городки разрослись, волшебные составляющие миров почти стёрлись. «Мир» и «реальность» стали синонимами, и мало кто употребляет эти слова, опираясь на их исконные значения.

К чему этот экскурс? Исключительно для того, чтобы вас не ввела в заблуждение этикетка, пришпиленная на сферу-голограмму. На ней значилось: «Карта мира», как в старых атласах. Романтика…

Однако никакой романтики не было. Никто не знал, каким окажется этот мир. Никто не знал, что здесь столько некартированных гор, что так одуряюще пахнет лиловая жаркая сакура. Что дома вдоль горных дорог стоят пустые, а люди бегут прочь в грузовиках, полных узлов и утвари. А по пятам за ними идёт война.

Первую ночь мы скоротали в брошенной сторожке – в пустые дома побогаче зайти постеснялись. Вокруг громоздились поломанные изгороди, строения щерились выпотрошенным нутром: скелеты мебели, леска и провода, оборванные гирлянды бумажных фонарей. Словно люди ушли по счёту «три», на «раз» проснувшись поздней ночью, а на «два» добежав до порога и схватив то, что случилось по пути.

Днём мы нагнали колонну эвакуации. Обошли их стороной: незачем светиться в этой реальности, где драконы встречаются только в сказках, а тяжёлые гусеницы танков страшнее любых чудищ.

К вечеру Ракушка совсем потеряла покой, и мы уже не сомневались, что именно в этом застывшем предгрозовом мире таится ключ к проблеме в КМ. Правда, отсюда – из тишины, пропитанной ультразвуковым предчувствием страха, насыщенной запахом сакуры и сикоморы, пересыпанной лёгкими облаками цветущей жёлтой акации, пронизанной насторожённым звоном, – Край Мира казался скромной депрессивной площадью деревянного городка.

К ночи мы тихими дорогами добрались до селения, откуда жизнь ещё не ушла, но уже выкипала, просачиваясь сквозь ворота одинокими путниками, всадниками, подводами и редкими грузовиками. Ракушка указала на дом, над воротами которого развевалось знамя, – наверное, в нём жил староста деревни. Накрывшись дезиллюминацией, мы подошли к изгороди. Дракониха принюхалась, чихнула, закрыла глаза и вдруг, жалобно вздохнув, повалилась набок.

– Кушка! Кушка! Что с тобой? Тони! – заорал Веник. У меня сил орать не было. Я в ужасе молча пялился на дракониху. – Не стой, придурок! Помоги её поднять!

Я помотал головой. Подбежал к другу, и мы вместе попытались перевернуть Ракушку на спину. Она рычала и отбивалась.

– Куша, что случилось? Где болит?

Ракушка вдруг оскалилась и хлестнула хвостом. Мне попало по рукам, Венику – по лицу. Он отпрянул, но я ещё держался за её тёплый, в остатках сухих чешуек гребень. Тогда она снова грозно и предупреждающе рыкнула: шутки кончились.

– Ракушка… – поражённо пробормотал я. – Ты что?..

Она ещё раз трахнула хвостом по земле и быстро-быстро на пузе поползла в сторону леса. Я впервые воочию убедился в том, что драконы – родня ящеров. Ракушка ползла, припав животом к земле, споро передвигая лапами и прижав гребень, скалясь, рыча и отфыркиваясь огнём.

– Антон! Антон! – звал Вениамин, который отчаянно тёр глаза. – Ай-й, жжёт…

– Давай сюда! – Я достал походную аптечку и бутыль с водой. – Промоем…

– Аг-гр! Ракушка! Где она?

Веник шипел от боли и часто моргал, но не переставал оглядываться по сторонам.

– Что с ней, Тони? Где она? Бегом!!

– Полезла в лес…

И мы понеслись к лесу. Я – галопом, Веник – всё ещё прижимая ладони к лицу. Но когда мы приблизились к драконихе – уже у самой опушки, она прицельно пальнула пламенем. Струя на излёте задела мне локоть. Стало не до погони. Кое-как обработав ожог, я плюхнулся на землю и отобрал у Веника обезболивающее и воду.

– Ты как? Никогда не думал, что она такая… боевая…

– Что с ней случилось? Куда она поползла? Что нам делать?

За густым переплетением стволов не было видно ни проблеска рыжины. Ракушка скрылась. Мы, обожжённые, растерянные, сидели у кромки леса, не зная, что делать.

– Что делать?..

– Возвращаться, – проворчал друг. – Что нам ещё делать? Возвращаться, собирать поисковый отряд, вызывать ловцов драконов и снова идти сюда. Не бросать же её!

– Но ведь тогда выяснится, что она у нас незаконно.

– Предлагаешь оставить её в этом лесу? Тут вот-вот начнётся война, Тони! Я не знаю, что случилось с Ракушкой, но она явно не в себе. И ты хочешь бросить её тут, сумасшедшую, одну?!

– Спокойно, – твёрдо ответил я. – Спокойно. Давай запасной вариант. Помнишь, ты рассказывал, что у твоей Кати-Жени есть подруга с факультета дрессуры и ветеринарии? Вызывай.

– Подругу?..

– И подругу, и Катю. Обеих. Потом разберёмся.

Вениамин кивнул и уткнулся в экран диспетчера. Через минуту нервно выдохнул:

– Скоро будут. Обе.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

12

Ракушка и её ракушонок

Лавочка мадам Фуфур

Подруга Катарины-Женевьевы пропуском на ВВ – то есть на внешние выходы – не обладала и пробиться в мир, где пропала Ракушка, не смогла. А вот Катарина-Женевьева справилась с этим без проблем, и дальше пошло как по маслу: драконы, как и многие другие существа, гораздо лояльнее относятся к женщинам, нежели к мужчинам. Катарина ушла в лес и через четверть часа вернулась – без Ракушки, но с улыбкой на лице.

– Поздравляю, папаши!

– Чего?

Видимо, мы совсем ошалели от тревоги и страха. В небе вот-вот покажутся истребители, поблизости – очаг пространственных блоков, мы – в ожогах и ожидании, дракониха обезумела и спряталась в лесу. А Катарина улыбается!

– Вы теперь папаши!

– То есть?..

– Вы думали, ваша дракониха потолстела от галет?

– Она что?.. Она… того?..

– Да-да, – ухмыльнулась Катарина. – У вас теперь маленький дракончик и молодая мамочка.

Где-то грохнуло. Не исключаю, что в моей голове.

– Где она? – первым опомнился Веник. – Надо быстрей уходить отсюда!

– В лесу. Придётся подождать. Первые часы драконы никого не пускают к своим детёнышам.

– Но мы же папаши! – серьёзно возразил Веник.

Катарина вздохнула. Я нетактично расхохотался.

– Так вот почему она так на нас огрызалась… Вень, ты как?

Друг пощупал брови, осторожно коснулся век.

– До свадьбы заживёт. Что будем делать? Сколько нужно ждать?

– Хотя бы пару часов.

– Спасибо, Катарина! – с чувством поблагодарил я, обеими руками сжимая её маленькую ладонь. – Мы вас выдернули, так неудобно… Да ещё в этот опасный мир… Как нам вас благодарить?

Катарина-Женевьева снова улыбнулась – не мне, Венику. И немножко чопорно ответила:

– Не стоит благодарности. Вениамин уже во второй раз дарит мне чудесный прецедент для кандидатской.

Веник не растерялся:

– Катарина, не соблаговолите обсудить детали прецедента за чашкой глинтвейна?

Кажется, это лобовое приглашение на свидание. И это высокопарный Веник, на второй-то встрече! Но она уже глядела на него весёлыми глазами.

– Вы мне помогите Ракушку с детёнышем отсюда вытащить. А потом – хоть куда, – слегка раздражённо вмешался я. Они переглянулись – уже в какой-то отдельной реальности, куда не попасть по пропуску, – и синхронно кивнули.

– Детёныша заберёте домой? – деловито спросила Катарина.

Я тоскливо оглянул мрачный предвоенный мир. Задумался. Вздохнул.

Ракушка точно указала на местную деревеньку, а значит, придётся сюда вернуться, и не раз. Как же быть с мелким дракончиком – постоянно таскать его за собой?

– Нет, – наконец твёрдо сказал я. – Отдадим его в фешенебельный драконий приют.

Так мы и поступили. А потом Ракушка начала плакать по ночам, и мы, бородатые брутальные мужики, не выдержали и махнули рукой: будь что будет. Берём обратно. Будем таскать с собой, лишь бы Куша не ревела.

– Изверги мы какие-то, – бормотал Веник по дороге. – Сначала у неё этот почесун дурацкий был… Потом этот суженый, дурак иллюзорный, исчез… Потом загоняли бедную дракониху в Край Мира… Потом ребёнка её проворонили… А родился – отобрали… Тони, а Тони, ты об этом думал?

– Думал, – буркнул я. – И предпочту этих раздумий не повторять.

– Изверги мы, изверги… – стонал Веник.

– Дураки мы, дураки, – пребывая в своих мыслях, согласился я.

– Технари мы, технари…

– Ну хватит уже стонать.

– И ты заткнись.

Мы сосредоточились и переместились точно к воротам драконьего приюта.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

13

Приют магических тварей

Лавочка мадам Фуфур

Чем-то место напомнило мне приют для умалишённых. Но, в отличие от безобидного дома сумасшедших, здесь содержалось много опасных тварей.

– Ты уверен, что хочешь идти пешком? – кривясь, спросил Вениамин. В приюте была целая секция драконов, а где драконы, там и огонь. Чувствительного Веника чуть не колотило от концентрации. Мне было полегче, но я покладисто согласился провесить локальное перемещение. Так, миновав клетки, питомники и изолированные вольеры, мы мгновенно оказались в администрации – вознёсшемся над землёй мрачноватом строении с зашторенными окнами.

– Стоять.

Тихий, обволакивающий голос раздался из ниоткуда; секунду спустя перед нами появилась женщина. Глубокий капюшон, бросающий на лицо густую тень. Бордовый плащ до пят – плотный, из мягкой, шёлковой на вид ткани, обливающей фигуру. И вьющиеся волосы по плечам. Словно старинная королева в изгнании.

Странная дама. В нашем Полисе вообще много странных дам.

– Нам нужно высшее руководящее звено, – выдал Веник.

Бедняга. Совсем ему тут худо.

– Это я, – как хлыстом, голосом рассекла воздух «королева».

– Вы? – выпялился я. Хотя чему тут удивляться…

– Чего вы хотите, судари?

Какая манерность!

– Вверх и наружу! – пробормотал напарник. Кажется, его мутило.

Дама вскинула брови:

– Хорошо, что не вниз и внутрь, а то ведь наши питомники уходят вглубь вплоть до подземного монорельса. «Вверх и наружу»… Уверены, сударь?

Разговор принимал слишком абсурдный оборот.

– Веник! – прошипел я, с силой дёргая его за рукав.

А потом желудок ухнул вниз, меня невидимым крюком подцепило за шиворот, и через мгновение в лицо ударил сильный, свежий, с запахом зверья ветер.

– Птичий питомник, – издевательски прокомментировала «королева». – Выше – только звёзды. Мы вверху, снаружи и максимально вне наземных коммуникаций.

Как вы догадались, поход не обошёлся без приключений. После восхитительного приветствия колоритная хозяйка приюта потрепала нам немало нервов, придираясь к документам и выговаривая за незаконную передержку ручного дракона. Но в конце концов мы оформили все бумаги верно и, сопровождаемые сонмом колких замечаний, отправились к вольеру драконят. Там резвились золотистые и опаловые, коричневые и бежевые, рогатые, крылатые и чешуйчатые мальки – совсем как на драконьей Ярмарке, только мельче. У некоторых крылья только начинали отрастать, и они, подпрыгивая, носились над головами остальных в попытках взлететь.

– Интересно, который наш? – с лёгким ужасом изучая обилие драконят, вслух спросил я.

– Рыжий, как и положено его масти, – ответила хозяйка питомника. – Только я что-то его не вижу…

– Рыжий – это не в масть, а в мать, – пробурчал Вениамин.

Я тут же вообразил себе робкого рыженького дракона, который прячется от свалки драчливого молодняка и наблюдает за облаками. Точно, наш должен быть именно таким. Какой ещё мог родиться у Ракушки?

– А кто отец?.. – запоздало полюбопытствовал Веник. – Неужели тот иллюзорный дракон?

– Вам встречался иллюзорный дракон? – с интересом обернулась хозяйка. Однако тут же вновь стала равнодушной. – Как бы то ни было, от иллюзии яйцо не отложила ещё ни одна дракониха.

– А кто тогда? – недоумевал Вениамин.

– Как давно вы приобрели питомицу? – вопросом на вопрос ответила она.

– Несколько месяцев назад.

Хозяйка вздёрнула брови и усмехнулась.

– Скорее всего, ваша дракониха досталась вам беременной.

– Вот это фортель, – прошептал Веник, прикрывая рукой рот и сглатывая. Я очень надеялся, что дамочка, бесстрашно вошедшая в вольер, выцепит нашего Ракушонка поскорее и через минуту мы отсюда свалим. Но дамочка вышла одна. И растерянно – а растеряла она свой готический пафос вмиг! – сказала:

– Судари, вашего дракона здесь нет…

Наступили нелёгкие деньки. Небо хмурилось, Ракушка страдала и на фоне этого простудилась, а Веник… Веник неуклонно очищал ящики своего стола на базе, собирал документы и знакомился с новыми коллегами – одним словом, медленно уходил на новую работу.

Конец напарникам. Конец технарям-колдунам!

Это прозвище, такое ёмкое и волшебное, мы придумали, кажется, тысячу лет назад, когда на втором или третьем задании надышались веселящим газом. Тогда мы даже не думали, что проведём вместе так много времени, что у нас появятся квартира, архив, ручной дракон, и даже два. А теперь… Иногда меня загрызала совесть, и я понимал, что должен разыскать её детёныша. Но я не представлял, с какого конца за это взяться. А Вениамин, кажется, был занят совсем другим, и дракониха словно обитала в доме сама по себе.

Да, Куш, хозяева тебе достались – не фонтан…

Незаметно подкатил конец очередного рабочего периода, пришла пора подбить официальные бумаги, отчитаться по командировочным, подать запросы на следующий месяц. И хотя бы минимально пополнить запасы хозяйственных мелочей: кончались бритвенные лезвия, совсем тонким стало мыло, а в нашем домашнем плохоньком принтере картриджи надсадно чихали остатками чернил. К тому же настроения, в связи уходом Веника и пропажей Ракушонка, не было никакого. Ракушке мы пока про её детёныша ничего не рассказывали, отговариваясь тем, что съездим в приют, как только будет время. Она ходила понурая, злая и очень грустная. По ночам ревела. Как-то глубоко за полночь, пока все спали, она «случайно» подпалила сброшенный на пол диванный плед. Я, мгновенно очухавшись, погасил его, щелчком пальцев сгустив влагу воздуха. В квартире стало душно и холодно. Мы переглянулись (на мгновение показалось – вернулась былая стылость!), но дружно сделали вид, будто ничего не заметили. Ракушка рыкнула и ушла на балкон, опрокинув этажерку с книгами.

Я безразлично упал щекой в подушку. Уже во сне активировал подогрев балкона. Потом снились какие-то кошмары. Было гадко: совсем забросили питомицу. В этом плане я был не лучше Веника: такой же предатель и к тому же угрюмец – нахохлившийся, обозлённый на целый мир (ну, тут масло в огонь подбавлял ещё и начавшийся роман Венделидзе и Катарины). В последние недели каждый из нас мариновался в своих мыслях, и Ракушка, наша бедная, преданная, несчастная Ракушка, осталась совсем одна.

Накануне ухода Вениамина у меня выдался особо бюрократный день: долежали до последнего срока полугодовые отчёты, пришло время утвердить планы и подписать характеристику для допуска в очередную реальность, куда мне следовало отправиться уже с новым напарником… К вечеру я измотался в очередях, в глазах рябило от бесчисленных документов, в голове шумело. Домой, к унылой Кушке и депрессивно-экзальтированному напарнику, не хотелось, – в последнее время Веник был то неестественно взбудоражен, то погружён в мрачные раздумья по поводу новой работы.

Он, мой почти-бывший-напарник, должен был съехать от меня, как только получит доступ к новой служебной квартире. А пока – вот уже никогда бы не подумал – я старался избегать Вениамина. Мне казалось, он предаёт нашу работу, а этим и нашу дружбу тоже. Глупость, знаю. Но избавиться от этой мысли не получалось.

…Чтобы не возвращаться домой, я решил заночевать на базе. Обычно к ночи здесь никого не оставалось, но в этот раз ещё на подходе я заметил в единственном выходившем на улицу окне свет. Поднялся, отворил старую, до последней шероховатости знакомую дверцу. Изнутри дохнуло теплом, окатило привычными ощущениями: потрескивание сигналки на входе, запах чая, ворчание сервера. Я заглянул в одну комнату, в другую… Никого. Завернул в кухню.

Возле кофемашины копошился Веник.

– Привет, – холодновато поздоровался я.

– Привет! – бодро и напряжённо откликнулся он. – Хочешь кофе?

– Неужели ты решил заварить из капсул?

– Да. Только никак не могу выбрать. Я думал, это брусочки. Закладываешь в кофемашину, и она варит. А оказывается, это баночки…

Он указал на батарею ярких перламутровых банок – золотистых, бирюзовых, вишнёвых и розовых. Я взял одну, рассеянно покрутил в руках. Веник, словно оправдываясь, добавил:

– Я ведь скоро уйду отсюда. Обидно будет так и не попробовать. Капсульные машины теперь редкость…

Мы возвращались домой вместе, привычным маршрутом монорельса. Веник сказал, что уже получил доступ к новому жилью, но решил ещё пару дней провести в нашей квартире. Ключи ему дали по блату: официально в КИЦе – конструкторско-исследовательском центре – он ещё не числился. И честно сказать, я всё ещё лелеял надежду…

Состав вынырнул на особенно красивый участок ночного города. Рельсовое полотно было проложено где-то посередине: выше крыш здешних кварталов, но ниже стеклянных сияющих башен элитных высоток. Вдоль эстакады искрились рыжие провода, по которым то и дело пробегало синее диодное пламя. Дальше, в темноте, сквозь голые ветви светились переплёты окон.

Вечерние окна – прекрасный индикатор разнообразия и качества современных световых аккумуляторов. Раньше все они были стандартно-жёлтыми. Позволить себе оттенки могли только те, кто как следует разбирался в электронике и световых импульсах; лишь единичные квадраты светились мягко-золотым, искусно выверенным, ровным и тёплым, как солнечное плавленое тепло. А теперь едва ли не в каждом окне была подсветка: рыжие, пурпурные, красноватые и с просинью, фиолетовые, резко-лимонные, флуоресцентные и даже фосфоресцирующие цвета переливались тут и там, бледнея, вспыхивая и обваливаясь, словно штукатурка, – явный признак севшего аккумулятора или плохо продуманной подпитки.

Но издалека всё это было красиво. После длинного дня перед глазами плыло, и оконные огни сливались в мерцающую плитку, в полотно цветной мозаики, сияющие кубики неона и света. Рассыпались искрами и снова склеивались в одно.

– Антон?..

…Рассыпались искрами и снова склеивались в одно. Кажется, что-то подобное происходило и с мыслями в моей голове.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

14

Добро пожаловать в коктейль-бар

Лавочка мадам Фуфур

Вскоре почти-официально-бывший напарник начал основательно обживать новую служебную квартиру – по крайней мере, так он заявил мне поздно вечером, стоя, по-походному одетый, на пороге нашего жилища с рюкзаком и котомкой.

Я пожал плечами и простился с ним.

– До скорого.

– До завтра, – поправил он. – Я всё ещё технарь-колдун. Утром увидимся на работе.

Я снова пожал плечами и отвернулся. Скрипнула дверь. Когда я обернулся, Веник уже ушёл.

Технарь-колдун. Ну-ну.

Через несколько дней мы снова побывали в приюте – надо было сделать ещё одну попытку найти детёныша Ракушки; надо было по максимуму решить все совместные дела.

В прошлый раз хозяйка приюта, стараясь держать лицо, сказала, что такое бывает: новенькие драконы порой сбегают, но потом возвращаются, ведь приют в отсутствие хозяев – единственное место, где им могут дать защиту и кров. В фешенебельные заведения редко попадают дикие животные, а ручные драконы, как правило, совершенно не приспособлены к одинокой уличной жизни и потому возвращаются – почти всегда. С этой надеждой мы и ехали. Но надежда не оправдалась. Может быть, к кому-то и возвращаются. Но от меня пока только уходили. Ракушонок. Веник.

Обратно из приюта друг сразу поехал к себе. Я впервые добирался домой один – в квартиру, где меня не ждал никто, кроме унылой ручной драконихи. Но, как выяснилось на пороге, меня не ждала даже она.

Ракушки не было.

Стараясь не паниковать, я обошёл дом. Хотя что там было обходить – одна большая комната, кое-как разгороженная на прихожую, кухню, спальню и кабинет. Заглянул на балкон и в ванную, выпотрошил шкаф, проверил холодильник. Драконихи не было.

– Кушка? – позвал я так громко, как только посмел.

Эхо с заминкой разнесло дрогнувший голос. Никто не откликнулся. Я бросился проверять маячок, который мы вживили ей в гребень перед отбытием в военный мир. С трудом подавляя тревогу (во рту солоно, вдоль позвоночника – табуны мурашек), настроился на нужную волну. Картинки, даже самой плохонькой, не было – сплошные помехи. Но звуковой образ я уловил: далёкий нарастающий гул, как грохот колёс. Я прислушался. Гул приближался. Кульминация, гудок…. И медленно накатившая тишина.

Я отмотал запись и поставил на ускоренный темп. То же самое: звуковая комбинация, мало варьируясь, чётко повторялась. Всё это было бы похоже на обыкновенный монорельс, если бы звуки не раздавались точно сквозь толщу воды. Или земли.

И вдруг – инсайт! – я отчётливо, ясно понял, где находится Ракушка. Она в подземном монорельсе – том самом, о котором вскользь упомянула хозяйка приюта, когда мы впервые приехали туда за Ракушонком. Подземный монорельс!

Стоило мне мысленно произнести эти слова, как картинка, от которой до этого я слышал только звук, резко улучшилась: похоже, это было ключевым сочетанием, выводившим на частоту, на которой сейчас мыслила Ракушка. Помехи исчезли. В плане обзора помогло это мало, я видел только черноту – скорее всего, чрево тоннеля. Но бонусом я услышал, отследил эхо всех действий драконихи с тех пор, как она ушла из дома.

…Балкон. Зона перехода на высоте двадцать пятого этажа. Страх. Рывок. Шаг вперёд, оранжевая лапа робко, зябко щупает пустоту за пределами козырька. Расправляются некрепкие, не привыкшие летать крылья. Но ветер упруго подхватывает, бьёт по перепонкам, вселяя уверенность. Ракушка камнем мчится вниз, к земле (у меня перехватило живот), у самой эстакады справляется с потоком воздуха, выравнивается, зависает на несколько мгновений, безошибочно летит к приюту и там берёт след своего малыша. Ныряет в узкие норы и дыры барьеров, вольеров и клеток. И вдруг пропадает: наступает полная чернота. Потом – уже в реальном времени – я услышал её всхлип, гортанный выкрик, и связь прервалась: Куша почувствовала, что я слежу, и сделала что-то такое, от чего маячок отключился. Что ж… По крайней мере, теперь я знал, где её искать. Разве что перед этим нужно было основательно подготовиться.

Я твёрдо сказал себе: ты не пойдёшь в подземный монорельс сейчас же.

Я знал это судорожное состояние, когда жажда действовать немедленно разгоняет по крови адреналин, когда дрожат локти и колени, а по рукам разливается противная липкая слабость. В таком состоянии я проворачивал свои лучшие дела – и совершал худшие ошибки. И теперь я не мог рисковать, положившись на авантюрный авось. Нужно раскопать всю возможную информацию об этом объекте. Нужно подстраховаться. А ещё – нужно расслабиться и изгнать из рук дрожь, а из ног – эту отвратительную ватность. В нервном, дёрганом, напряжённом состоянии я запросто сгину в подземных переходах.

И идти туда, кстати, лучше после семи – вечером повсюду снуют толпы людей, и я не привлеку лишнего внимания. А пока, чтобы не сорваться, чтобы не свихнуться, нужно отодвинуть на задний план все мысли о Ракушке и её Ракушонке, о Венике и его пассии, которая… которая так мне… Не-ет. Нельзя. Нельзя!

– Да что ж так всё сплелось… – простонал я, сжимая руками голову. – Р-р-р!

Нужно подготовиться, освежить голову и отправиться искать драконов. Да. Вот так. А сейчас – к компьютеру. Искать. Иска… Стоп. У виска чвиркнул вызов.

Не рабочий. Не Веник.

Катарина-Женевьева.

– Да что ж так всё сплелось!

Утром я очнулся поздно – валялся, просыпался и вновь проваливался в дрёму; великолепное чувство, если бы не тревоги. Ближе к одиннадцати выбрался из-под груды одеял, взбил подушки, поправил простыню, ухватил в кухне пирог с курицей, налил чаю и улёгся обратно. Когда с пирогом было покончено, взялся за книгу. Перелистал, прочёл несколько любимых мест и вновь выбрался в кухню. На этот раз приём пищи был более обстоятельным: я выпил кофе с пакетиком сливок, съел вчерашнюю сосиску, подобрал из чашки остатки салата, отломил батон и намазал его кетчупом, уложив сверху лепестки особого утреннего сыра. На десерт взял инжир, гроздь винограда и полбаночки вишнёвого мороженого, не доеденного накануне. У вас ещё не заурчало в животе? Хотя мой комбинаторный гастрономический вкус, конечно, весьма неординарен.

После я принял душ, взбодрился, как следует заправил кровать, подмёл – квартира ощутимо посвежела, а я подуспокоился и отправился к компьютеру. Я чувствовал, как от ленивых домашних удовольствий (хоть и сквозь шершавую кальку тревоги) нервозность и страх перед грядущей авантюрой уходят – ровно то, чего я и добивался.

К трём часам я уже не боялся идти в подземелья один. Я не собирался звать Веника. Сел за компьютер и начал искать упоминания о подземном монорельсе.

Через полтора часа поисков (за окнами уже клубились ранние золотистые и пыльные сумерки) я обнаружил лишь две зацепки: одну – документальную, за лохматый энный год, о том, что перспективное ответвление монорельса законсервировано «в силу неустойчивости и осыпчивости породы». Вторым упоминанием был фантастический рассказ «Моно-2», опубликованный на частном ресурсе. Что ж… Вечером мне предстояло прокатиться на этом мифическом транспорте, в существовании которого до сегодняшнего дня я даже не был уверен. Да и сейчас не уверен. Но попасть в подземелья нужно непременно – где ещё можно отыскать нашу неугомонную Ракушку, я даже не представлял. И даже думать не хотел, что будет, если я ошибся в распознавании сигнала, если она успела убежать, если «Моно-2» вовсе не существует.

Боялся думать, что будет, если я её не найду.

Из-за этих мыслей, несмотря на все усилия, меня всё ещё накрывали азарт и лёгкая паника. Сегодня я собирался стать настоящим сталкером. Не это ли мечта всех мальчишек Полиса? Я собирался сунуться в место, куда в здравом уме не стоит и соваться, собирался в одиночку. Собирался, чтобы вытащить оттуда агрессивно настроенную, обозлённую на меня дракониху. Зато потом…

Потом меня ждала награда, о которой я не смел и мечтать. Меня ждала встреча с Катей-Женей – именно так после вчерашней беседы я называл про себя Веникову мадемуазель.

…Она появилась на экране моего небольшого приёмника слегка лохматой: волосы выбились из причёски, воротник водолазки скручен и перекошен, глаза блестят.

– Антон Константинович? Я надеюсь, я вас не очень побеспокоила. Простите, пожалуйста, Антон… Вы, наверное, заняты?..

– Что-то с Веником? – на автомате спросил я, вглядываясь в её искрящиеся синие глаза.

– С Вениамином? Я не знаю, – растерянно и как-то с задержкой отозвалась она. – Думаю, всё в порядке. Он разве… не с вами?

– Он меняет работу, – сухо ответил я, продолжая исподлобья рассматривать Веникову подругу. В тот раз она показалась мне гораздо моложе – я думал, ей едва ли за девятнадцать. Сейчас она выглядела вполне взрослой девушкой, если можно так выразиться. Слегка усталый, тёплый, но цепкий взгляд, прямые плечи, собранная поза – она сидела в какой-то полукруглой комнатке, похожей на офисный кабинет, обхватив себя руками за плечи – как будто размышляя о чём-то.

– Ах, да… КИЦ, верно? – улыбнулась она.

Я наконец поднял глаза и посмотрел на неё прямо.

– Он говорил вам? Давно?

– Не очень. На днях. – Катарина неопределённо махнула рукой, спутав тщательно рассыпанные по плечам тёмно-русые, слегка вьющиеся волосы. Ей очень шла эта причёска. – Но вообще-то я хотела спросить о вас, Антон Константинович. Вениамин упоминал, что вы работаете в паре уже несколько лет, но именно вы, Антон Константинович, занимаетесь документооборотом…

Мне так резало ухо это «Антон Константинович», что я прервал, не дослушав:

– Просто Антон, умоляю вас, Катарина-Женевьева, просто Антон.

– Ну тогда просто Катарина, – рассмеялась она, тряхнув волосами. На свету они заискрились светлым, как будто в пушистых прядях таял хрупкий снег.

– Интересное у вас имя, – пробормотал я. – А насчёт документооборота вы правы. Веник умеет делегировать скучную работу.

Она снова усмехнулась, но как-то невесело.

– Хороший навык. Я бы поучилась. Антон, я, собственно, звоню затем, что мне нужно уточнить кое-какие детали для кандидатской. В плане биографий.

– Ах, вот как…

Кажется, Катарина слегка смутилась. Заправила прядь за ухо и закусила губу:

– Если вы, конечно, не против.

– Да нет, – пожал плечами я, ловя себя на том, что провожу по лбу, откидывая сто лет не стриженную чёлку. – Пожалуйста. Что именно хотите уточнить?

– Н-ну… где вы учились, карьера. Библиография научных публикаций. Может быть, какие-то нюансы… Вы ведь и сами понимаете… Можем обсудить, когда вам будет удобно…

– Конечно, понимаю, – кивнул я. Конечно, прекрасно понимаю: она хочет со мной встретиться, но неловко вот так сразу в лоб. Веник всё-таки мой напарник. Хоть и почти бывший.

Что-то не то сконтачило в мозгу. Что-то завистливое, горделивое и злое. Как будто в микросхеме спаяли проводки, которые не должны быть спаяны. Я посмотрел ей в глаза и повторил:

– Конечно, понимаю. Давайте встретимся. У вас есть на примете какое-то кафе или библиотека? Погода не очень располагает к прогулкам…

Катарина-Женевьева улыбнулась. Оказалось, глаза у неё не просто синие. Они как вечернее небо в снежную бурю: с примесью ночной тени и снежного серебра.

…Некоторое время после разговора с ней я сидел перед приёмником и молча смотрел в остывший экран. Снаружи всё было спокойно, но внутри… Кажется, проводки́ всё-таки спаяли не намертво, и во мне полыхал гремучий коктейль: предвкушение, адреналин, страх и – кровавая борьба. Борьба порядочности и новой влюблённости.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

15

Дурак дурака не видит издалека (Вениамин)

Лавочка мадам Фуфур

Этим вечером я призывал на лифты и все мысленные кары. С тридцатого этажа высотки Поисковой службы сначала доехал до восемнадцатого, потом остановился на одиннадцатом, затем – на шестом. Выйдя за ограду башни, горько махнул мигнувшему на прощанье скоростному маршрутному составу. Придётся ехать обычным.

…В вестибюль монорельса я вбежал, растолкав каких-то туристов. Спрыгивал по ступеням, думая, что ощущаю не романтический подъём диггера, а сплошную злость. На самой нижней ступени подвернул ногу. Ну что тут скажешь…

Доковыляв до поезда, я уселся, отдышался и наконец задумался. Я каждой клеточкой чувствовал наивную злость Антона и злился сам – за то, что не могу, ну не могу объяснить, почему на самом деле перехожу на новую службу! И что поросячий восторг от профессии конструктора сейчас вовсе не на первом месте.

Другой (более приятной) думой была Катарина. Такая интересная и необычная, такая миниатюрная и весёлая, серьёзная и красивая. Но… Я вздохнул и с сожалением направил мысли в другое русло, ближе к делу и пропавшему Ракушонку. Достал книгу, чтобы привычно отгородиться ею от остальных пассажиров. Итак, маленький дракон… Теперь я знал – между прочим, только благодаря будущим коллегам из КИЦа! – куда он пропал. Меня отделял от Ракушонка только вопрос проникновения в подземную систему. Звать Антона я не собирался, нужно было как следует обмозговать всё поисковое предприятие.

Поезд тряхнуло, и небритый сосед, который то и дело скашивал глаза в мою книгу, едва не впечатался в меня своим обширным торсом.

– Может, вы перестанете пялиться, а? – гавкнул я.

Тот выпучил глаза, что-то пробормотал и завозился со своими сумками. Я гневно втянул воздух и перевёл взгляд на попутчика напротив. Широкий расстёгнутый плащ цвета хаки, выбившиеся из-под шапки волосы, рюкзак защитной расцветки и высокие ботинки на шнурках и пуговичках. Свитер с высоким горлом и бусины в волосах. В руках толстенная книга блокнотного формата. На указательном пальце – кольцо с рунным узором. Я пригляделся. «Иляна», – было выведено там аккуратной вязью.

В тоннелях, вопреки ожиданиям, было сухо. Редкие капли звонко разбивались о ржавые рельсы, шуршал под подошвами гравий. По стенам плясала моя сгорбленная тень.

Не было страшно.

Двумя часами ранее, не задавая лишних вопросов, мои будущие коллеги из Поисковой службы Конструкторского центра взяли в работу засохшую чешую, которая осталась на рукаве с тех пор, как мы забирали Ракушонка из леса в военном мире. Поисковики быстро сняли с чешуек тепловой индекс излучения – у молоденьких драконов он особенно отчётлив, – а затем определили свежий след. Увы, он оказался довольно слабым, кто-то из ребят даже пошутил, что дракончик провалился сквозь землю.

Шутка стала ключевой гипотезой, и через сорок минут поисков стало ясно, что Ракушонок бродит под Полисом. Наверняка случайно нашёл коммуникационный ход или угодил в лаз, ведущий к подземным техническим помещениям. Мне указали приблизительную точку, я поблагодарил ребят и ушёл, «позабыв» поделиться своей основной версией: Ракушонок попал в D6, или, в простонародье, в систему «Моно-2», – подземный тоннельный город, точно повторяющий карту монорельса. О нём слышали многие, но всегда – на уровне баек. Это считалось выдумкой времён образования Полиса. Раньше и я считал так же – до тех пор, пока не начал готовиться к собеседованию в КИЦ.

Я ведь так и не рассказал Антону, что буду работать не просто конструктором-чипидейлом (в смысле чиподелом). Моя новая должность – с филигранным уклоном в сторону изучения законсервированных объектов научных групп. На первом собеседовании намекнули, что во время технической проверки поспрашивают о гипотезах построения коммуникаций D6. Тогда я и не подозревал, что это второе название «Моно-2». Но, разумеется, начал копать – под посапывание Ракушки и шуршание Антона, на которого напал ночной дожор.

Тогда-то, бессонной ночью (и позже, после второго технического собеседования), я убедился: «Моно-2» – вовсе не россказни. Теперь я был уверен, что Ракушонок не просто забрался в техпомещения под станцией «Самурайский глаз». Он провалился гораздо глубже. Он в D6.

Я миновал полузнакомые станции сепаратной ветки – «Кукушкина Слобода», «Степной дуб», «Трёшка», «Эф-Универсум», – вышел, пересёк по эстакадам два квартала и наконец перешёл на центральную линию. Слез с поезда на станции «Самурайский глаз» и незаметно просочился в коридор техпомещений. Оттуда, пользуясь ещё не аннулированным рабочим пропуском технаря-колдуна, двинулся в ответвление с вентиляционными киосками и проходами к шахтам. Через несколько десятков шагов пришлось включить мощный фонарь: такая наступила темнота.

Наконец дорога, круто шедшая вниз, оборвалась. Я посветил под ноги: узкая труба, поручни-ступени… Взял фонарь в зубы, вздохнул и полез внутрь. Примерно на середине лестницы на локоть капнула гранула подземного конденсата. Я вздрогнул, выругался сквозь зубы и случайно укусил кнопку включения. Всё вокруг поглотила тьма. Я побоялся отрывать руки от перекладин и зажигать фонарь на ощупь. Включить обратно зубами не получилось – пришлось ползти дальше в темноте. Я сосредоточился на перебирании руками и, по ощущениям находясь уже у самого дна, слишком поздно услышал возню снизу. Неловкий шаг, вскрик, короткое падение, резкий выплеск адреналина и…

– Дебил! Ты мне прямо на лицо наступил!

– Ан… тон?..

– Он самый, зараза! Что ты тут делаешь, Вентяй?!

Конечно, я был ему жутко рад – несмотря на неожиданность, обиду, недоговорки и молчаливую ссору.

– Так что ты тут делаешь, Веник?

– Что делаю? То же, что и ты, – моргая в свете зажжённого фонаря, ответил я. – Ищу Ракушонка… Ты чего без света сидел?

– Придурок ты… И я придурок… Идиоты… – как-то совсем не мужественно вздохнул Тони, подошёл и крепко, нервно сжал мои плечи. – Веник.

– Не дрейфь. Найдём.

– Веник, ты настоящий дурак. Хоть и не позвал меня.

– И ты такой же дурак… – растроганно ответил я.

– Да уж… Вень. Только я ведь не только Ракушонка ищу.

– В смысле?!

– Ракушка пропала.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

16

Решительная Ракушка

Лавочка мадам Фуфур

Я не зажигал фонарь не потому, что у меня его не было, а потому, что не хотел привлечь лишнюю нечисть, – мало ли кто бродит в здешних подземельях. Но теперь, вдвоём, было не страшно. К тому же свет моего карманного фонаря умел быть далеко не карманным: мощный, тёплый, жёлтый, он бил метров на двадцать в глубину тоннеля и словно вытягивал из темноты блестящие верёвки рельсов.

Но в результате свет не особо-то помог. Помог бутер.

Я свесил рюкзак на одно плечо и достал контейнер с бутербродами. Жрать под землёй хотелось ужасно. Взглядом спросил у Веника: будешь? Друг кивнул и протянул руку. Я вложил в его ладонь бутерброд, и в следующий миг меня спасли только мягкий, быстро смявшийся в пальцах кусок хлеба и реакция Вениамина: пол под ногами провис, словно скис, и обвалился неаппетитными белыми хлопьями прямо в бездну.

Напарник крякнул – скорее от неожиданности, чем от страха. Растерялся на долю секунды, зависнув на краю и ухватив мою ладонь. Но тут же, не успев подумать головой, сработав на инстинктах, вытянул меня на край облома и, волоча за собой, осторожно отполз подальше. Контейнер с бутербродами ухнул в бездну, не издав ни звука.

– Остался чай, – констатировал я и, побледнев лицом, сжался у дальней стеночки.

– Спокуха, – велел Вениамин, хлопая по заднему карману брюк. – Есть ещё галеты. Драконьи, – уточнил он. – Вставай. Надо идти дальше.

Я и сам понимал, но противная дрожь прожорливо накинулась на все поджилки.

– Вставай! – заорал вдруг Веник. И, не дожидаясь, пока я приду в себя, схватил меня за плечи и поволок в глубину тоннеля.

– Ты чего, Веня… – блеял я, волоча ноги. Он молча, не прекращая меня тащить, ткнул рукой во тьму куда-то позади.

Я оглянулся.

На стене за нами висела огромная тень. Секунду спустя влажный горячий ветер принёс насторожённый рык. Я постарался взять ноги в руки и уже самостоятельно поковылял за напарником.

Тень приближалась; кто знает, что это было. Я напрягал все силы, но бежать не мог. Веник, беспощадно ругаясь, вынул из-под куртки излучатель. Первым крутым залпом он окатил следовавшее за нами существо. Затем, переключив рубильник с режима «на поражение» в режим «дозированные импульсы», приложил плоскую плашку мне к плечу:

– Тони, считай до двух! Живо!

Кажется, я был в шоке, и только это спасло Веника от моего ответного нападения.

– Считай!

– Р-раз…дэ-ва-а-ах!

Он поддал мне неплохой, бодрящий такой импульс. Я не то что вскочил – у меня волосы на загривке встали дыбом. Это было как крепкий пинок. Но это сработало. И мы помчались, как ошпаренные, глубже и глубже в тёмный, тайный тоннель. Чудовище за нашими спинами ещё рокотало, но постепенно звук удалялся, заглушаемый нашим топотом и дыханием. Вениамин начал выдыхаться минут через пять, за ним, с отрывом секунд в сорок, иссяк и я. С безудержной рысцы мы перешли на обычный бег, затем на быструю ходьбу и наконец – на шаг. Несколько десятков метров, и я осел на пол, кашляя и держась за грудь. Веник согнулся и опёрся рукой о склизкую стену.

– Ну и… – сипло выговорил я, – ну и… методы… у тебя…

– Уж… какие есть, – так же одышливо ответил напарник.

– Остались ещё импульсы? – Я кивнул на плоскую шайбу излучателя, которую он так и не выпустил из рук.

Он внимательно оглядел плашку. Моргнул.

– Да. Но немного.

– Пойдём. Кто знает, как скоро эта тварь очухается…

– И как быстро она бегает. Пойдём.

Опёршись о руку Веника, я встал, и мы ходко побрели вперёд. Из-за всей этой суеты я даже забыл, ради чего мы спустились в подземелья. Ракушка. Где-то здесь бродит Ракушка вместе со своим драконёнком…

– Надеюсь, их ещё не съели, – словно в ответ на мои мысли мрачно произнёс Веник. – Посвети-ка, пора достать карту…

– Карту?

– Ну да. Своркал кое у кого.

– Ещё скажи, у будущих коллег?

– Меньше спросишь – меньше вранья услышишь…

Кто знает, как далеко бы мы ушли, если бы не тонкий писк у нас за спиной.

– Что такое?

…Скрючившись у стены в луче мощного фонаря, пищала, ревела и хныкала, вздрагивая, наша грязная, рыжая, бесхозная Ракушка.

После того как схлынула первая волна рыданий и объятий, дракониха буксиром потащила нас вперёд – в пыльную глубину тоннелей. Стало заметно холоднее, повеяло влагой. Ракушка то и дело спотыкалась и постоянно оглядывалась на нас: не пропадём ли? Весь её вид – поникшая, неухоженная чешуя, скорбное выражение морды, тоскливый взгляд – вопил о том, как несладко ей пришлось и как она боится снова нас потерять.

– Куда ты нас ведёшь, Куша? – в который раз спросил я, порядком устав; начинала нешуточно болеть рука, за которую Веник выдернул меня из провала. – Скажи, куда ты идёшь, может быть, мы знаем путь короче…

Я тихо гордился тем, что выучил почти наизусть единственную найденную рукописную-отсканированную карту D6. Но повода похвастать знаниями не представлялось – дракониха не слушала, а упорно топала вперёд, ухватив меня за рукав и отчаянным взглядом цепляясь за Веника.

Долго гадать, куда она чапает, не приходилось, да и о чём тут было гадать? Мама-дракониха, у которой отобрали её дракончика. Что ещё она могла делать в лабиринте заброшенных тоннелей, кроме как скрывать своего найденного малыша? Минуту спустя мы вышли на островок света – явно не электрического. Что-то волшебное, совершенно точно не рукотворное, не человеческое. Не аккумулятор, не концентрированные фотоны… Свет словно пах: теплом, мокрой шерстью… И чем-то ещё. Чем-то очень странным… очень знакомым…

– «ДракоДоктор»! – воскликнул я и поперхнулся озарением: свет создала Ракушка. Наш волшебный дракон.

И в этом колеблющемся янтарном островке, отвоёванном у здешней мглы, в гнезде из каких-то тряпок, листьев и обрывков газет копошился рыжий комок. Ракушка с воем бросилась в ворох тряпок и, закрыв комок обеими лапами, уставилась на нас.

У меня что-то внутри защемило и оборвалось от этого взгляда. Ракушка глядела с надеждой – мы ведь её друзья, мы любим её, мы никогда её не бросим. Со страхом: вдруг опять отнимем её дитя? С недоверием: неужели это мы, её друзья, так с ней поступили? Затравленно: мы сильнее, а она устала, она испугана, она голодная и замёрзшая, она отдаёт все силы, чтобы укутывать своего малыша теплом и светом. С ненавистью: мы отобрали её ребёнка. Неважно, что за иллюзорная тень в нём таится, что за фантомное зерно в нём спрятано, – мы разлучили её с её драконёнком.

И с огромной, громадной надеждой в чёрных глазах: ну же… спасите нас… заберите отсюда… отведите домой, к нам домой… Накормите, укройте, защитите! Вы же сильные… Вы же – свои…

Бросившись к ней, прижавшись к её оранжевому боку, горячему, пыльному, шелушащемуся, я почувствовал, как заложило нос. Веник, кажется, тоже шмыгал. Маленький дракончик глядел на нас чёрными блестящими смородинками и жался к матери.

А через два часа, добравшись домой (Веник по такому случаю поехал в старую квартиру), отмыв Ракушку и её дракошу, накормив обоих до отвала, вымазав Кушку лечебной мазью, укрыв и согрев, мы убаюкивали наших драконов. Но Куша никак не засыпала: беспокойно месила лапами плюшевую подстилку, то и дело проверяла, рядом ли её детёныш, то и дело глазела на нас. Веник не выдержал первым: стащил с дивана матрас, подтащил к драконам и улёгся рядом, не переставая копошиться в своём ноутбуке.

Потом, выключив технику и затемнив окна, к ним забрался и я. И, несмотря на крохотного непонятного драконёнка, несмотря на туманный разговор с Катей-Женей, несмотря на то что Веник своей новой работой предавал меня, а я предстоящим свиданием с Катариной почти предавал его, – мне уже давно не было так тепло и спокойно. Даже несмотря на то что я знал: утром, всего через несколько часов, на нас свалится миллион проблем с драконами, с девушками, с работой…

Ну и пусть. Невозможно прожить жизнь ровно. Бывают периоды, дни, недели и месяцы, когда ты упарываешься. Бывают островки относительного затишья. А бывают ночи приключений, после которых ты чувствуешь тепло своих драконов, своих друзей и знаешь, что счастлив, несмотря ни на что.

…Кушка уснула, угомонился дракончик. Веник выключит ноут, повздыхал и тоже задремал. Он даже бормотал во сне – я разобрал что-то вроде «или она» или «Иляна». Не знаю… Возможно, его, в отличие от меня, терзания не отпускали даже в таком умиротворении. Хотя какие у меня терзания… Самые банальные: я собираюсь увести девушку лучшего друга.

Да всё я вру, ничего они не отпускали. Я повозился ещё чуть-чуть и встал. Уснуть больше не светило.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

17

Катя и Иляна

Лавочка мадам Фуфур

После ночных скачек население нашей квартиры пришло в себя только к вечеру. Ракушка разбудила нас беспокойным писком: требовала еды. Не для себя – для драконыша.

– Как мы его назовём? – спросил я Вениамина, который сонно проворчал что-то о мясных галетах в боковом кармане. – Ве-ень?

– М-м-нь, – пробормотал он и свернулся калачиком у стены. Мне очень хотелось растормошить друга и отправить его кормить драконов. Но я и так чувствовал себя виноватым. Я понимаю, то, что я дам ему поспать, не искупит моей вины за то, что вечером у меня встреча с его пассией, но всё-таки…

– Ну-с, Куш, что кушает твой ребёнок?..

Мы на цыпочках выползли в кухню, чтоб не будить ни Веника, ни малыша, а там я открыл холодильник, и Ракушка немножко поруководила моим выбором с помощью прицельного писка. Я почему-то не сразу вспомнил, что понимаю драконий.

Клюквенный сок, разбавленный водой до слабо-алого. Размоченное в молоке печенье. Подогретое варёное яйцо. И три шоколадные колбаски.

– А он не ест мяса? – поинтересовался я на чистом человечьем.

Ракушка помотала головой и вздохнула. Видимо, и вправду с дракончиком что-то было не так.

Минуту спустя он, как по часам, проснулся и, прижавшись к материнскому боку, принялся уминать завтракоужин за обе щеки (очень аккуратно, надо сказать; даже не выпачкался). Ракушка с умилением глядела на него, то и дело насторожённо озираясь. Я тихонько дотронулся до её гребня:

– Куша… Прости. Мы с Веником дурни. Прости нас! Мы больше никогда, никому вас не отдадим – ни тебя, ни… ни… Куш, как его зовут?..

Ракушка смотрела на меня с укором. Но всё-таки, грустно-ласково рыкнув, проворковала что-то на истинно драконьем. Не ручаюсь, что понял верно, но, кажется, разобрал что-то вроде «Пыхепых».

Пыхепых. Ну что же… Значит, так.

Когда драконы угомонились, проморгался Веник.

– Я есть хочу, – шёпотом сообщил он, глядя на спящих рыжих питомцев.

– Я тоже, – отозвался я. – Пойдём попьём чаю, что ли… С блинчиками. А?

– Блинчики, конечно, заманчиво… Но их готовить долго. Да и вообще, я бы что-то поплотнее поел…

Признаться, я страшно обрадовался, что у Веника вновь проснулся аппетит. Последние дни совместного житья-бытья он почти ничего не ел. В кухне мы вытащили из холодильника большую стеклянную миску со вчерашним салатом, контейнер винегрета и банку сметаны, нарезали батон и сыр, а в качестве основного блюда поставили на стол лазанью с пюре и острые куриные ножки в панировке – всё от Фуфур. Та ещё натура, но производство поставить умеет и доставку наладить тоже. А уж как готовят её повара… Правда, в последнее время Веник признавал первенство за своей Катей-Женей.

Да кто сказал, что она – его?

– Слушай, ты пока спал, всё бормотал «или она», «или она». Что это за она такая? – поинтересовался я, когда, стараясь не слишком шуметь, мы таскали еду в комнату – не хотелось надолго оставлять драконов одних. Спросил просто так, шутки ради, но друг вдруг насупился.

– Девушка.

Ого! Ого! Так-так-так…

Я тактично выждал несколько секунд, но Веник не собирался распространяться. Тогда я решил надавить:

– Ну?

– Я переезжаю к ней.

Я опешил.

– К ней? Это Катя?

Оказалось, нет. Я надеюсь только, что, пока он рассказывал, у меня слюни из открытого рта не текли.

Веник коротко изложил события, и по всему выходило, что он с этой Иляной даже не знаком. Так, случайная встреча в вагоне.

– Но это ещё не скоро будет, – как-то странно моргнув, успокоил меня он. – Переезд.

Я только и нашёлся, что спросить: почему?

– Потому что она… она… Катя-Женя пока не знает об этом…

– Понятно, – выдохнул я. – Всё с тобой ясно.

Точно помню: ровно в тот момент я отчётливо понял, насколько Катя-Женя похожа на фантомную девушку моей мечты. Настолько похожа, что могла бы быть матрицей. Да только Веник – Веник уже успел захапать эту чудесную девушку себе. И заочно бросить ради какой-то мутной девицы с черногорским или хазарским именем. Теперь у меня нет шансов. А вдруг теперь Катя-Женя не посмотрит на меня иначе, как на друга бросившего её хама?!

Как быстро-то всё это. Как всё спуталось, как наслоилось…

– Тьфу. Вень. Как собака на сене. Видеть тебя не могу.

– Да что случилось?

– Да ты вообще-то девушку динамишь!

– А тебе-то какое дело?

Напарник вскочил и упёрся кулаками в стол. Звякнула миска с салатом, дрогнули пластмассовые крышечки на сушилке. Взвизгнул во сне дракончик.

– Тише! – прорычал я.

– Ещё будешь мне указывать?

– Ах ты ловелас!

Я от души дал по столу – со звоном подскочили белые широкие кружки, а ладони вспыхнули тупой и горячей болью.

– Идиот! На хрена ты обнадёживаешь Катю, если у тебя другая на уме?

Вениамин подскочил ко мне близко и прищурился:

– Катю, говоришь? А тебе что за интерес? И с каких это пор она стала тебе Катей?

– С тех самых, как ты во сне зовёшь какую-то Иляну! Кто промывал мне мозги, что крутить с двоими – моветон?

– Яйца курицу не учат, – прошипел Веник и схватил меня за рукава рубашки. Я почувствовал себя курёнком, которого трясут за грудки. – Не смей лезть в мою жизнь!

– Тогда и ты не смей меня попрекать! Ни в прошлом, ни в будущем! – крикнул я высоким голосом. Ракушка тревожно пискнула, на миг мы оба оглянулись на дракониху, но тут же снова повернулись друг к другу – холодный, яростный Антон Константинович и пышущий раздражением Вениамин Егорович.

Веник не пожелал тратить слов и красиво и скупо, без замаха, ударил меня правой рукой. У меня зазвенело в голове. Я не думал, что дойдёт до драки! Но адреналин уже вскипал под кожей и разносился по крови. Я позабыл, что Веник крупнее и куда опытнее в рукопашной, позабыл, что он мой лучший друг. Сейчас я видел перед собой только злобного нервного парня со скривившимся лицом. При мысли, что Катя-Женя находила это лицо красивым, я зарычал и вмазал ему по носу.

Но он уже был готов: встал в стойку и выставил ладонь ребром, не обращая внимания на сочившуюся из носа кровь. Эти алые пятна разъярили меня ещё больше. В ушах гремело: «Касалка! Касалка!» Словечко из далёкого детства, беспощадная драка до первой крови…

– Идиот! – орал я, плохо соображая, что говорю. – Донжуан! Собака на сене!

– Придурок! – тяжело дыша, презрительно выплёвывал он и скользил вокруг, пытаясь прорвать оборону. – Колду-у-ун!

– Бездарь! Эксплуататор! Обманщик!

– Псих-одиночка! Чокнутый!

– Веник драный!

– Ай! Оф-ф! Ф-ф!

Что-то влажное, липкое и холодное стукнулось об мою макушку и потекло по лицу и затылку.

– Что за др-рянь?!

У Веника тем же влажным и рыжим оказались залеплены глаза. Он шарил руками по лицу, плюясь и чертыхаясь.

– Ракушка!

Дракониха решила не ждать, пока наши упражнения перейдут в мордобой, и разбила о наши макушки сырые яйца. Я начал хохотать, но желток затёк в рот, и я закашлялся. Вениамин всё ещё плевался яйцом.

Ракушка, едва справляясь с хрупкими ручками морозилки, вытащила весь фарш и замороженное масло и заставила нас прикладывать ледяные брикеты к наливавшимся фингалам. А мелкий дракошка всё спал – вот ведь дети, всё им нипочём! Только то и дело хлюпал и вздрагивал. Кушка грозно зыркнула сначала на меня, потом на Веника. Погрозила нестриженым когтем, опустилась на подстилку и склубочилась вокруг своего детёныша, не сводя с нас сердитого взгляда.

Дракончик присмирел и затих. Мы с Веником, повозившись, тоже улеглись – на этот раз каждый на своём диване.

Не знаю, спал ли он в эту ночь. Сколько бы раз я ни скашивал взгляд на напарника, он лежал, уставившись в потолок и бесшумно щёлкая пальцами.

Я встал, стараясь не сильно скрипеть пружинами. За окном гулял ветер. На нашем двадцать пятом завывания особенно отчётливы, к тому же в ветреную погоду сильно шумит вентиляция. Чтобы немного утихомирить гул, я распахнул окно. В кухню ворвалась зябкая бодрящая морось.

– Ыж-ыж-ыж!

Я натянул джинсы, застегнул рубашку и принялся готовить кофе. Сегодня хотелось чего-то особенного; я поднялся в несусветную рань и мог позволить себе кофе в турке. Правда, конечно же, никакой турки в нашей кухоньке не было, а была оловянная солдатская кружка, в которую я засыпал намолотого «Эгоист Нуар», всыпал чёрного перца и добавил застоявшейся в шкафу сахарной пудры. Ещё бы веточку розмарина, и было бы просто супер, но в коробке из-под конфет, в которой мы хранили пряности, его не оказалось, а спускаться в лавочку в одном из нижних этажей было лень.

– Куда это ты разоделся? – проворчал Вениамин сонно, звонко шлёпая по ламинату босыми лапами.

– Куда надо, – полусердито ответил я, но ругаться с ним больше не хотелось.

Напарник, хмурясь, понюхал мой кофе в оловянной кружке и жестом фокусника извлёк из шкафа розмарин. Примирительно уронил его в кофе и взглянул на меня со смесью виноватости и бравады:

– Так куда собрался?

– Спасибо за розмарин, – сухо ответил я, не желая вдаваться в подробности.

– Если на свидание, лучше смени рубашку.

Вот свинья! Иногда я был уверен: он всё-таки умеет читать мысли.

– Почему?

– У этой пятно на рукаве.

Я изогнулся и увидел маленькое кофейное пятнышко около манжета. Зараза! Ещё даже выпить не успел, а уже извозюкался.

Нырнул в платяной шкаф и принялся рыться в своих рубашках. Рабочая – заляпанная и в прорехах. Белая – для торжественных церемоний. Жёлтая – хороша, но мала в плечах.

– Не одолжишь свою? – в отчаянии выпалил я.

– А как же твоя чёрно-белая с огурцами? Или девушка не так хороша?

Я вздохнул. Чёрно-белая, ну конечно. В этой рубашке с узором из турецких огурцов я ходил знакомиться с родителями моей первой второй половинки, с которой намеревался жить долго и счастливо и даже распланировал нашу жизнь на пять лет вперёд. Всё шло так классно, пока вдруг девочка не взбрыкнула без всяких объяснений и не исчезла в никуда. Хотя как «в никуда» – я пару раз видел её в институте и знал, что у неё новый парень.

В общем, я об этой мадемуазель давно позабыл, но вот любимую некогда рубашку надевать больше не хотелось.

– Надень, надень, хватит по ней хандрить, – посоветовал Веник, который был в курсе моих тогдашних любовных дел. – Хороший кофе…

В зеркало, приклеенное к дверце шкафа, я увидел, как он нагло, большими глотками отпивает мой кофе.

– Оставь, – ровно попросил я, выуживая из-под залежей свитеров и носков рубашку. – Я не выспался, мне нужно взбодриться.

– Я тоже не выспался.

– Сваришь себе ещё. Достань лучше утюг.

Фразы были отрывистыми, и из тона ещё не ушла сердитость, но оба понимали, что пахнет примирением. Веник вытащил из-под стола коробку с утюгом, а я трепетно разложил на столе почти три года не надёванную рубашку. Пока утюг разогревался, я – так и быть! – сварил другу ещё одну порцию кофе.

– Ладно, поехали, – пробормотал я и взялся за утюг.

– А чего не согревающим импульсом?

– Настроение не то. Я им всё прожгу.

– А-а.

Он наблюдал за мной, пока я разглаживал рукава и воротничок, отпаривал перед и аккуратно обводил носиком пуговицы.

– Ну вот. Это лучшее, на что я способен, – встряхивая наконец рубашку и выключая утюг, вздохнул я. – Не идеал, конечно…

– Как и я, – набрав воздуха, напряжённо вставил Веник. – Тони, извини за вчерашнее. Я не прав, я знаю. Но так вышло. Сердцу не прикажешь. Я обещаю, я поговорю с Катей-Женей…

Я оглянулся на него, поджав губы. Чем я был лучше? Следовало бы прямо сейчас рассказать ему обо всём. Но я только малодушно обрадовался, что он сам выяснит отношения с Катей и путь будет свободен…

– Ладно. Шут с тобой.

Я отложил рубашку. Посмотрел на него долгим взглядом. Не выдержал и улыбнулся. И Веник улыбнулся в ответ.

– Так куда ты всё-таки идёшь, а?

– Зачем ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответ?

– Значит, на свидание?

– Ну а куда ещё я стал бы наглаживать рубашку?

– Почисти тогда уж и ботинки. Для полного марафета.

– Если ты сообразишь что-нибудь съестное, почищу.

– Шантаж.

– Компенсация.

– Омлет или гренки?

– И то и другое.

– Это уже вымогательство, друг мой, не находишь?

– Не-а. – Я усмехнулся и с рубашкой наперевес отправился к дверям, чтобы отыскать крем для обуви.

Шёл редкий и тихий снег.

Я ждал её у выхода со станции – у стеклянных дверей, вибрировавших с каждым прибывшим поездом.

Катя появилась точь-в-точь, стоило часам показать время встречи. На этот раз она была в тёмном и длинном приталенном пальто – в каталогах, которые листала моя бывшая, такие модели назывались «принцесса», – и чёрно-красном шарфе крупной вязки. На ногах – замшевые ботинки и высокие гетры с тёмно-красным узором.

Вся она была как карамелька, как девушка из журнала – слишком аккуратная, слишком идеальная, чтобы быть правдой. Снег опускался на её тёмные, рассыпанные по плечам пряди, но не таял, а только украшал. Надо же… На Венике подобное всегда смотрелось как перхоть. На мне, наверное, тоже.

Я стряхнул с шевелюры снежинки и решительно двинулся навстречу.

– Привет, – усмехнулась она, протягивая руку. Я осторожно пожал её руку и указал на дверь:

– Погода шикарная. Наверное, поговорить лучше в каком-нибудь тихом месте, но я всё-таки предлагаю немного прогуляться… Зимой редко выдаются солнечные дни.

– Редко, – с улыбкой согласилась Катя и первой толкнула стеклянную дверь на улицу.

…Мы шагали, укутавшись в шарфы, вдоль чётких линий кварталов, высоких улиц и сверкающих бликов с эстакад. Катарина аккуратно выспрашивала меня о разном – в основном о профессии и путешествиях. А я рассказывал – про Веника, КМ, Ракушку, дракончика… Мы плавно перешли на ночные приключения Веника – логично, что она хотела поговорить об этом, чтобы дополнить картинку Веникова рассказа. Логично, что она хотела обсудить это со мной – а с кем ещё, кроме напарника? Логично, что она держалась просто, легко и по-дружески…

Всё было очень логично. А я не верил.

Такая уж у меня профессия – обязывает ко многим странным знакомствам. У меня в друзьях есть несколько барышень, а в знакомых – бессчётное число дам. Несмотря на то что, по выражению Веника, я уже три года был «джентльменом со свободным сердцем», кое-что я ещё помнил и кое в чём разбирался. В частности, в том, чем различаются деловая беседа и прогулка вдвоём.

Но все эти мысли шли ширмой, прикрывая обыкновенный стыд. Мы оба словно изменяли Венику за его спиной. Официально он ещё даже не расстался с Катей. Официально он и встречаться с ней начал недавно. Но…

С ней было так спокойно и хорошо.

Болтая, мы добрались до крутого Поцелуева моста, где в давние времена купец Поцелуев встречал соляные обозы. На мосту было скользко, и Катя едва не поскользнулась. Она схватилась за мой локоть, я схватился за неё, мы рассмеялись и дальше шли уже под руку.

– Тут везде каток, – заметила Катарина-Женевьева.

– Стоило бы взять коньки, – согласился я. И прочёл в её смешливых глазах: возьмём сейчас! – А давайте возьмём сейчас! Ауманский Сад – красиво, снежно и свежо. И совсем недалеко отсюда. Катарина… – Я впервые назвал её так, без непременной и громоздкой «Женевьевы». – Хотите?..

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

18

Симпатичные мадемуазель. Часть 1 (Антон)

Лавочка мадам Фуфур

Ночью я так и не добрался до дома – сначала проводил Катю, а потом долго гулял по бульварам, думая, что делать дальше. Ноги сами привели на базу, и я даже обрадовался этому автопилотному выбору. У нас там есть одно кресло в библиотеке – низкое, продавленное, со сломанным подлокотником и клочками поролона, торчащими из спины, – его ещё называют троном раздумий. Я уже решил, что заварю себе чаю, погружусь в кресловую поролоновую мякоть и не торопясь приведу в порядок мысли. Но… В кухне я предсказуемо обнаружил Вениамина. Просто день сплошных «но»!

– Что-то никуда от тебя в последнее время не деться.

Веник стоял ко мне спиной, облокотившись о тёплый бок кофемашины, и размешивал в чашке сахар. От моих слов он вздрогнул и резко обернулся.

Видимо, утреннего кофе с розмарином ему не хватило. Он варил этот свой фетиш – кофе-в-капсулах – в громадной кружке-бульоннице с надписью «Rule the world».

– А… Это ты! Я уже испугался, кто тут шастает ночами.

Несколько секунд он не моргая глядел на меня. На миг в голове снова мелькнуло: а вдруг он прочёл мои мысли, вдруг знает о Кате?.. Но тут Веник улыбнулся, и улыбка эта была такой дурацкой, такой радостной и открытой, что могла означать только одно. Я уставился на прилипший к его свитеру фантик от капсулы.

– Дурак, – хрипло выговорил я. – Так, значит, остаёшься?..

– Как видишь, – пробормотал он. – Вон…

Я скосил глаза и только тут заметил, на чём стояла Веникова бульонница с кофе. Вместо салфетки он использовал какой-то официальный бланк, перепачканный, засыпанный крошками и мокрый.

– Заявление об увольнении? Уволился, не успев поработать? – удивлённо уточнил я.

– Да ну его, – невнятно ответил друг.

– И всё-таки? Веня?..

– Да ну его! – уже твёрдо повторил Веник. – Я не хочу вас бросать. Ты же знаешь, я тот ещё трус. Я боюсь… менять всё вот так вот резко…

Я бы тоже боялся на его месте. Мы оба как коты. Больше привыкаем к местам, чем к людям. Хотя и к людям – тоже.

– Значит, пока не конец технарям-колдунам.

– Пока не конец.

Я медленно досчитал до трёх, выравнивая дыхание, и только тогда позволил себе расплыться в такой же дурацкой улыбке.

Он остаётся. Остаётся! А разговоры о девушках подождут…

Сколько раз после я говорил себе: что, если бы я надавил? По-настоящему расспросил бы о причинах? Может быть, в ту ночь ещё не было поздно и поезд можно было повернуть назад?..

Но я был слишком возбуждён, нестабилен, почти переполнен – свиданием с Катей, возвращением Вениамина, да и вообще. Боялся, что ещё чуть-чуть – и меня снова перекинет на ту сторону. Я не хотел; я слишком привык здесь. Здесь у меня была любимая работа, друзья и питомцы, у меня были перспективы и уверенность; этим вечером у меня даже – в конце-то концов! – почти появилась девушка! А там я был эхом-изгоем, стыдился отца и избегал матери, жил в вечном напряжении без права на ошибку. Я не хотел возвращаться туда никогда, ни при каких условиях. И хотя знал, что когда-нибудь это случился, – отчаянно желал оттянуть момент.

Веник хлопал меня по спине, ржал, совал в руки чай: Тони, да где ты бродил, ты же вообще околел, дружище, ну ничего, Кушка отогреет… Я молчал, с облегчением чувствуя, как перестаёт бешено колотиться сердце и приходит в норму пульс. Опасная близость переброса уходила. Пронесло. Сегодня мне удалось совладать со временем…

…Веник всё-таки заставил меня взять чай с мёдом. Я послушно глотал сладкую крепкую бурду, слушал его болтовню и думал: разговоры о девушках действительно подождут. Ни к чему портить этот день. Бывают ночи, после которых напарникам уже никогда не расстаться, что бы ни стало между ними впредь. Наверное…

И когда-нибудь я обязательно расскажу ему о Кате – я ведь верный дурак.

Но не сегодня.

Напарник смеялся надо мной до слёз, когда часом позже, засыпая в нашей квартирке, я в безумном, усталом полубреду рассказывал ему о своём свидании. Представил это так, будто накануне познакомился с некой симпатичной мадемуазель. Поделился, как приятно было сходить с ней на каток, выпить кофе в полутёмном ароматном «Барбаксе», а затем проводить до дома. Я ни капли не выдумывал. Самым сложным было только случайно не назвать её Катей…

– Вот это поворот! – поднимал брови друг. – Ты ведь до того рациональный. Ты же салфетки у дамочек принимаешь в подарок, только чтобы было чем экран компьютера протирать. А тут, впервые за столько лет, на тебе – стрела Амура!

– Кто бы говорил, – вяло отбрыкивался я. – Отстань, Веник, я спать хочу…

– Кто же тебе мешает? – веселился напарник.

– Ты!

– Я-а-а?! Не-е-ет, милый мой. Тебе мешает спать твоя прекрасная мадемуазель. Как её, кстати, зовут?

– Отстань!

– Ладно. Засыпай. Во сне ты встретишь её вновь… Какая светлая любовь…

– Хватит!

– Морковь, кокос и мармелад… Какой у вас фруктовый склад…

– Ве-е-никф… фф… ф…

Он всё продолжал свой экспромт, но я уже не различал слов и слышал только бормотание. Оно укачивало, укачивало, укачивало меня… Катя… Катя… Я будто вновь окунался в этот прошедший счастливый день…

– Вы, наверное, замёрзли? Хотите, выпьем кофе?

Она ни разу не ответила «хочу», но её брови были выразительней слов. Мы катались до умопомрачения, наматывая круги по крошечному заснеженному саду под цветными гирляндами, с которых срывались искрившиеся капли. В своём длинном пальто румяная Катя походила на серьёзную гимназистку – такую, которой мальчишки постарше покупают пирожные, а помладше – дёргают за косы. Я был не прочь оказаться и тем и другим, но давно уже не был мальчишкой… Однако с пирожным всё же рискнул:

– Вы, наверное, замёрзли? Хотите, выпьем кофе?

Мокрые и раскрасневшиеся, мы ввалились в соседнюю кофейню. Вынырнули из белого тихого двора, глотавшего звуки, прямо к широкой дороге: дома, магазины, иллюминация витрин, фонари, горящие даже днём, потоки людей и света… Мы устроились в тёплом тёмном зале шоколадных тонов, где-то посередине между прилавком и окнами. Катя – непостижимо для меня – решительно возразила против мягкой ниши у стены и выбрала обычный круглый столик по центру. Один стул с витиеватой спинкой и подлокотниками-подушками занял я, второй – она, а на третьем обосновались мой рюкзак и её пальто-принцесса.

– Какой будете кофе? – с любопытством спросил я.

«Барбакс» считался одной из самых пафосных кофеен Полиса. Несмотря на удалённость от центра, он пользовался завидной популярностью, и, будь сейчас чуть позднее, чтобы выбить столик, мне пришлось бы аккуратно шевельнуть плечами – тогда в глаза официанту бросился бы мой пропуск на ВВ и рабочий бейдж, висящий сегодня на шее (чтоб не посеять на катке).

…Итак, кофе. Какого тут только не было! Имбирный, коричный, янтарный, солодовый, вишнёвый, венский, кокосовый, солёный… Всё это смутно напомнило мне мадам Фуфур. Я помотал головой – нечего дурным воспоминаниям портить такой денёк.

– Я буду чай, – сказала Катя.

Я поперхнулся. Прийти в «Барбакс» за чаем? Что за прелесть эти девушки-загадки!

Я заказал ей сладкий чёрный, а себе выбрал кофе с кокосовой стружкой – на поверку это оказался обычный американо с кокосовым молоком и снежно-белой шапкой сливок.

Покончив с напитками и громадными круассанами, согревшись и налюбовавшись снежной красотой за окном, мы ещё немного посидели, а затем оделись и не торопясь зашагали вдоль зимних улиц. Вечерело, неспешно вытягивались тени, на небосклон выходили редкие, холодные и яркие звёзды… Повинуясь совершенной спонтанности, я отошёл к киоску и купил пакетик цветных драже, тех самых, на которые с ухмылкой поглядывал уже года два. Детские конфетки на любой вкус…

– Катя?

Она согласно усмехнулась, и щепотка разноцветного горошка перекочевала ей в ладонь. Я съел бледно-салатовую, золотистую и красно-коричневую пульки. Катя отправила в рот разом всю горсть. Объяснила: вкус всё равно не разберёшь, всё это ароматизаторы и заменители. Но если съесть все разом – получается как тянучка.

Я последовал её примеру. Пожадничал – зубы намертво слиплись, и по подбородку потекли сладкие слюни. «Лучший способ произвести впечатление на девушку!» – ехидно, как наяву, произнёс Вениамин. Я вздрогнул, заозиравшись, но никакого Веника рядом, разумеется, не было. Вместо этого я поймал смеющийся Катин взгляд, героически проглотил липкую массу и смело произнёс:

– Катя, мы так и толком не поговорили о материале для вашей работы. Уже поздно, вам, наверное, пора. Выходит, мы увидимся ещё?

– И правда, – растерялась она. – Выходит, так… А может быть, вы расскажете мне что-нибудь по дороге?

– Задавайте вопросы, Катарина, – согласился я, засовывая руки поглубже в карманы. С одной стороны, так я не мог взять её за руку раньше, чем успел бы об этом подумать. С другой – так она сама могла взять под руку меня, если бы захотела.

Снова пошёл некрупный, ласковый и мокрый снег. Под ним мы быстро стали похожи на снеговиков и к тому времени, как добрались до станции монорельса, как следует озябли.

– Возьмёте мои перчатки? – спросил я, извлекая из рюкзака двух вязано-кожаных лохматых монстров.

– Нет, спасибо, – пробормотала Катя, натягивая собственные серые варежки и вытряхивая из складок шарфа снег. – Уже поздно.

Я жутко разозлился, что не осмелился предложить ей перчатки раньше. Но она как будто не заметила моего смущения: подошла поближе и сама смахнула снег с моего плеча. Пробормотала:

– Ну и занесло нас…

– Однако…

Подъехал поезд. Катарина смотрела на меня так, будто чего-то ждала. Но я не мог, не мог… Я знал, чем может закончиться то, что произойдёт, если я… если я…

Я влетел в вагон в последний момент – когда он уже захлопывал старенькие стеклянные двери. Выпалил:

– Я могу проводить вас! – И с колотящимся сердцем привалился к стене, загородив недовольным пассажирам карту монорельса.

Катя-Женя улыбнулась, и в её глазах зажглись прежние снежные огоньки.

Молча, изредка выжидающе взглядывая друг на друга, мы доехали до её станции. Молча вышли. На сходе с эскалатора я подал ей руку – и дальше мы шли, держась за руки, по-прежнему без слов, под затихающим, мелко кружащим снегом. Волосы её стали совсем влажными и начали виться на концах. Когда мы попадали в конусы фонарного света, Катя казалась мне мраморной царевной из сказки.

– Мне сюда, – наконец вздохнула она у наземного перехода. От него расходились две дороги: одна вела вдоль аккуратно сметённых сугробов к крыльцу оранжевой высотки. Вторая уводила в темноту гаражных лабиринтов, где металась метель и поскрипывали редкие, засыпанные снегом висячие лампы.

– Катя…

– Если вы не замёрзли, можно пойти в обход. – Она указала на второй путь. – Я здесь часто гуляю. Правда, так поздно никогда не была. Страшновато.

– А сейчас – не страшно?

– Нет. – Она презрительно тряхнула головой; с волос упало несколько снежинок. – Нисколько.

– Почему же? – шёпотом спросил я.

– Я ведь не одна.

И мы свернули на тёмную тропинку, утопавшую в свежих густых сугробах, освещённую неверным светом оранжево-зелёных фонарей. «На дурную тропинку, – пробормотала совесть голосом Веника. – Тони, ты сам потом об этом пожалеешь…»

«Пусть!»

Я упрямо шёл следом за Катей – она вела меня всё глубже в метельные узоры, далеко-далеко за которыми сияли огни центральных кварталов и тянулись ленты надземных рельсов и автострад. Но всё это было в дальней дали, а близко были только снежная пустота, чернильный лиловый мрак, рыжие дорожки света и маленькая церквушка на холме, а ещё – Катя, Катарина-Женевьева, такая близкая и совершенно недоступная…

Мы остановились под низким фонарём, раскачивавшимся на ветру. Снег почти стих, и на её ресницах дрожали прозрачные, хрустальные капли.

– Катя…

Я разглядел в её зрачках своё отражение. Она тяжело дышала – я видел, как поднимаются и опускаются складки пушистого объёмного шарфа.

Я не знал, что делать дальше. Вернее, конечно, знал, но всё ещё не мог решиться и уже почти собрал в кулак остатки благоразумия, чтобы попрощаться, когда Катя подняла руку и коснулась моего плеча. Легонько сжала, погладила самыми кончиками пальцев.

– Смотрю на тебя – и держусь из последних сил, – выдохнул я.

Она подалась вперёд, и я, уже не думая больше ни о чём, положил руку на её сверкающие влажные тёмные кудри, притянул к себе и поцеловал.

Наша вторая встреча вышла лишь через месяц. Сначала она пропала на неделю, а потом, сквозь жуткие помехи, доложила, что на несколько месяцев уезжает из Полиса по заданию института. Я на всякий случай не поверил – слишком велик был опыт общения с разными барышнями. Но ждал неделю за неделей. Чего – не знаю…

– Ну, вы с Ракушкой два сапога пара, – со вздохом сказал Веник, сворачивая ночную газету. Он всегда просматривал их с утра пораньше, пока закипал чайник и грелись в микроволновке пончики. В этот раз, видимо, перегрелись – я почувствовал запах подгоревшего повидла. Значит, уже утро?.. Снова? Какое по счёту?..

Не помню.

– И тот повесил нос, и та… Ну, Ракушка ладно, она у нас существо загадочное. А ты чего? Никак с твоей мадемуазель не связаться, Тох?

И тут чвиркнул чип.

Катя.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

19

Симпатичные мадемуазель. Часть 2 (Вениамин)

Лавочка мадам Фуфур

Вагон дёрнуло, меня бросило вперёд, и прямо перед носом оказалось её лицо. Широкий нос, светло-голубые глаза, длиннющие ресницы, тёмно-рыжие волосы из-под шапки.

– Девушка с рыжими волосами, дайте ваш номер?

Она загадочно улыбнулась – словно мы были знакомые-заговорщики – и приложила палец к губам. Потом выудила из нагрудного кармашка шёлковую ленту с номером и подала мне.

Я взял ленту, церемонно кивнул и попытался встать. Поезд услужливо тряхнуло снова, и я отлетел обратно. Девушка с болгарским или хорватским именем Иляна хихикнула, раскрыла блокнот и больше на меня не смотрела.

Я вышел на следующей станции. Все мысли по пути к тоннелям D6 были только о ней.

С одной стороны, я был совершенно уверен: это не случайно. Совершенно ясно – я стал жертвой направленной атаки. Она тонко подстроилась под мой эмоциональный фон и запустила пару-тройку импульсов симпатии.

С другой стороны… Ну что я мог поделать? Чтобы это состояние – колотьё в груди, розовый туман в голове, ватное тепло по всему телу – развеялось, нужны были как минимум сутки. Прийти в себя было бы лучше в тихом, спокойном месте, но мне предстояла погоня за дракончиком в лабиринтах подземного монорельса, и откладывать это было никак нельзя – кто знает, куда ещё вздумается отправиться детищу нашей беспутной драконихи. Надо ловить, пока след свежий…

Я шагал к замаскированному люку в подземку, но перед глазами прыгали рыжие волосы, зелёные пуговки, голубые глаза с искрами. Избавляясь от наваждения, я как следует проморгался и, видимо, ровно в тот момент проморгал Антона. Как выяснилось, он проник в подземные коммуникации тем же ходом, что и я, но почему-то добрался до места нашей встречи гораздо позже.

О том, что произошло после того, как он шлёпнулся мне на голову, вы знаете. А о том, что случилось, когда день спустя он усвистал на свидание, нет.

Да ничего там особого не было. Разве что мне понадобились почти сутки, чтобы разыскать Илянин адрес.

За это время я удостоверился в двух вещах. Первое: раз её адреса нет в стандартных общих базах, значит, она действительно не так уж проста – не каждому позволяется шифровать местонахождение квартиры и делать её ненаносимой на карты. Второе: если за эти сутки моё внезапное помешательство не прошло – а оно не прошло! – значит, дело действительно серьёзно. Не каждому удастся по щелчку влюбить в себя Вениамина Егоровича! А тут – сразу две барышни, да почти подряд…

Надо что-то делать. Надо с этой мадемуазель Иляной разобраться, пока я не наворотил дел. И так уже с Тони чуть не подрался… Надо что-то делать.

Самым простым было – найти её и всё выяснить.

Компьютер пискнул, призывая вытянуть из принтера листок с адресом. Я вынул. Посидел немного, всматриваясь в строки и наматывая на палец шёлковую ленту цвета хаки. Прижал её к горящей щеке, сунул бумажку в карман и решительно встал.

Иляна тоже жила в башне, и, судя по планировке дома, в её квартире тоже был балкон. Но я решил, что являться оттуда в первый же раз невежливо, и дисциплинированно вошёл через общий холл, раскланявшись с консьержем и учтиво пробормотав:

– Я к семье Камински.

Кажется, он меня даже не заметил толком.

За полторы минуты лифт взлетел почти под самую крышу. На площадке было прохладно: поддувало по ногам, а сквозняк из форточки шевелил волосы. Я задумался о то, что слово «шевелюра», должно быть, произошло от слова «шевелить». Стоял перед узкой двустворчатой дверью из коричневых квадратов, тупил и ощущал, как тает смелость.

Что я ей скажу? Вы меня одурманили? Я в вас влюбился? Вы кто такая?

Пока я размышлял, дверь сама открылась мне навстречу. На пороге стояла Иляна – со взъерошенными волосами, в красном свитере, закатанных джинсах и широких калошах на босу ногу.

– Вы кто такая? – пробормотал я.

– Я думала, вы навели справки, – рассмеялась она и посторонилась. – Проходите. Вы голодный?

Она сбивала меня с толку, эта рыжая девушка в галошах!

– Слушайте, я пришёл выяснить кое-что. Я у вас не займу много времени…

– Вы у меня уже почти сутки отняли, так что ещё чуть-чуть погоды не сделает. Проходите. У меня компот на плите, не хочу, чтоб убежал.

– Сутки? Это как?

– Атаковали сервер, пытаясь обнаружить квартиру. Не думала, что вы сразу вот так напролом пойдёте… Думала, позвоните сначала. Но вы решительный, по-видимому. Это здорово.

– Так это из-за вас я так долго провозился?!

Она пожала плечами и виновато улыбнулась:

– Не люблю, когда кто-то из чужих знает, где я живу.

Мы шли по длинному коридору, по обе стороны которого белели и темнели разномастные двери. Откуда-то спереди слышался шум льющейся воды и дребезжание крышки на кипящей кастрюле.

– Простите, не знал… Честно говоря, отсутствие вашего адреса в общей базе только раззадорило моё любопытство.

У входа в кухню Иляна остановилась, чтобы снять калоши. Вытащила из воздуха и вручила мне безразмерные гостевые тапки.

– Мне следовало подумать об этом. Особенно зная, с кем имею дело.

– Вы меня знаете?

Компот на плите весело фыркнул и сбросил крышку. Иляна с оханьем бросилась к кастрюле, не услышав моего вопроса – или предпочтя не услышать. Когда она управилась с локальным клюквенным потопом, то налила мне целый стакан и предупредила:

– У меня ещё есть котлеты и жареная картошка. Могу разогреть.

– Я не против. Но меня и так упрекают в том, что я много жру.

– Кто это вас упрекает?

– Читатели.

– Пишете книги?

– Не книги. Научные статьи. Пока в основном распространяю через самиздат. Материалы, связанные с махинациями с чиповыми платежами, в официальных научных кругах, знаете ли, не в почёте… А мне жаль тратить время на вычитку распечаток, и обычно я делаю это за обедом или по утрам. И вот у меня то джем на уголке страницы, то пудра от пончика, то соус… Читатели потом жалуются.

Иляна хихикнула, как тогда в вагоне монорельса, и я заметил, что два передних зуба у неё чуть-чуть выпирают вперёд, как у белки.

– Ну, сейчас-то у вас нет ни статей, ни читателей. Только собеседник.

– Ага. И мне нужно с вами обязательно кое о чём побеседовать. Тот эпизод в поезде – Иляна, скажите, это правда был импульс?

– Какой импульс? Какой поезд? Я до обеда на серьёзные темы не разговариваю!

Вот так вот пошли котлетки, картошечка, пирожные с кофейком и клюквенное варенье.

– Слушайте, вас не смущает, что вы кормите у себя в кухне незнакомого мужчину?

– Нет. Разве что слегка. – Она подлила мне ещё кофе, пододвинула сахар. – Так что можем познакомиться. Как следует, я имею в виду. Меня зовут Иляна.

– Я знаю. – Я оглядел её руки, но кольца не нашёл и пояснил: – У вас на пальце было кольцо, когда мы встретились. С вашим именем.

– Да. Бабушкин подарок. А вас как зовут?

– Я – Вениамин. Но почему-то мне кажется, что вы тоже это знаете.

Она пожала плечами и сделала большие глаза.

– Знаете, у девушек есть великолепное право отнекиваться, не объясняя причину.

– Иляна, я начинаю что-то подозревать.

– Только начинаете? – невинно поинтересовалась она, сметая крошки.

Я не выдержал и расхохотался.

– Похоже, вы страшный человек, Иляна! Всегда сумеете уйти от вопроса!

– Род занятий обязывает, – вздохнула она. – Ладно, Вениамин. С вами очень приятно, но мне пора на работу.

– Что, вот так безапелляционно выгоняете?

– У меня смена с двух дня до десяти вечера. Если хотите, приходите позже. Этак к пол-одиннадцатому.

Я поперхнулся:

– Вот так вот? Без экивоков?

– Хотите с ними?

– Нет!

– Ну и приходите. Нам будет о чём поболтать.

Иляна убрала со стола посуду и с улыбкой выставила меня вон.

…В подъезде ощутимо пахло кошками и нагретыми углями для кальяна. Сквозняка больше не было. В лифте оказались золочёные поручни и запачканное краской зеркало. Консьерж кивнул мне головой в красной форменной шапке и выпустил на улицу, по которой был разлит восхитительный зимний аромат свежего снега, инея, хрустящей льдистой корки на лужах и горячего хлеба из магазинчика на первом этаже.

Я только теперь понял, как был напряжён. Да что ж это такое! Неужели и правда втюрился? Да вроде бы нет… В голове до сих пор сахарная вата, но сердце-то не ёкало…

Я встряхнулся и отправился на работу. Следовало как-то скоротать время до половины одиннадцатого.

– Шш! Бабулю разбудишь! – зашептала Иляна, встречая меня у дверей. – Хорошо, что не позвонил, а постучался…

– Бабулю?..

– Ну да. Она в дальней комнате. И если она тебя обнаружит, то возьмёт в оборот нас обоих. Не шуми!

Иляна обитала в большой квартире на десять комнат, где, по её словам, все жильцы так или иначе приходились ей роднёй. Мать, отец, дядя, сёстры, племянница с ребёнком, отчим, троюродный брат с женой и сыном, эксцентричная бабушка-цыганка в самой большой комнате. Пожалуй, именно присутствие в квартире последней объясняло то, что позже я назвал илянским оккультизмом: феньки, флакончики с маслами, сухие цветы, руны в пёстром мешочке, исписанные вязью карты, цветные гранёные камни, ленты, кольца… Было в этом что-то хаотичное, что-то манящее.

На комоде у неё стояла целая вереница стеклянных снежных шаров, мал мала меньше, словно матрёшки. Она переворачивала их по очереди, высчитывая нужный интервал, и от этого снег в них шёл и слаженно, и в разные стороны одновременно. Иляна говорила, что это похоже на параллельное время, которое состоит из одного и того же вещества, но складывается в совершенно разные узоры: всё зависит от того, когда запустить механизм.

В самом крайнем шарике снег шёл не вниз, а вверх, и почти отвесно. Я спросил её: что это? Иляна ответила, что и сама не знает точно, – последний шарик коллекции был бракованным, с крупной трещиной на стекле; она отдала его в мастерскую, трещину заклеили, но с тех пор снег в шарике шёл вертикально вверх.

– И это тоже время? – пряча за усмешкой живой интерес, спросил я.

– Ну разумеется, – ответила она. – Время, точно такое же, как и остальные времена, только запущенное синхронно. Оно не может сложиться в другую картинку, ведь у него нет даже секунды на раздумье. Единственное, что остаётся, – повторять оригинал в отражении. В его матрице снег падает вниз, а в нём – поднимается вверх. Ничего удивительного.

Иляна так спокойно и так уверенно объясняла все странности, что в конце концов я даже начал ей подыгрывать. За окнами стремительно чернело вечернее небо, а мы раскладывали пасьянсы из снежных шаров, смешивали времена и баловались, устраивая асинхронные снегопады или совершенный снежный хаос. Иляна смеялась совершенно невероятно: серебряным смехом, по звуку – россыпью гранёных льдинок.

И всё это – её громадная квартира, её смех, вся эта чехарда со знакомством – запомнилось мне, словно вечная метель игрушечного мира.

В двенадцать Иляна заявила, что заварка дошла до нужной стадии, и отправилась в кухню. Пока она грела кипяток и стаскивала на поднос закуски к чаю, я глазел на калейдоскоп огоньков у неё под потолком. Эта световая карта, такая необычная и многомерная, уводила потолок в неведомую высоту и мучительно остро о чём-то напоминала. О чём? Я вспоминал и вспоминал, пока не бросил взгляд в окно и не понял, что огни на потолке – это точное отражение огней Полиса, видимых из её квартиры.

– Как ты это сделала? – с восхищением спросил я, когда Иляна вернулась.

– Само собой получилось. Я развешивала гирлянды-ночники, а потом вдруг оказалось, что пара штрихов – и сетка станет похожа на Полис.

– Так это твои ночники?..

Она сгрузила с подноса два стакана чая и две пластмассовые мисочки с каким-то воздушным десертом. Я, в свою очередь, вынул из рюкзака вафельный торт с малиновым конфитюром.

– Почему именно такой? – с любопытством поинтересовалась она, изучая упаковку.

– Потому что девушки, которые вращают время с помощью снежных шаров и выстраивают у себя на потолке городские карты, любят исключительно малиновый конфитюр.

Уже гораздо позже (всё от той же бабушки-цыганки) я узнал, что малиновый конфитюр (не джем, не варенье, а именно конфитюр!) – любимое лакомство Иляны ещё с детства. Я даже не удивился.

– Уж не ведьма ли ты? – только и спросил я, угадывая в полутьме выражение её лица.

Она покачала головой, и вдруг в её районе вырубили электричество. Огоньки на потолке погасли, и в окно мы увидели, как целый квадрат Полиса ухнул в темноту. Окраины светились по-прежнему, а янтарный кусок центра погас. А мы – мы оказались в средоточии этой тьмы.

Поднапрягшись, я вытянул свет из далёких фонарей, сгустил горсть воздуха и заставил его светиться отобранным фонарным сиянием.

– Уж не колдун ли ты? – не скрывая удивления и восторга, спросила она.

– Не колдун. Технарь.

Под утро нас сморило, и, чтобы не уснуть совсем, мы отправились готовить кофе.

– А если кто-то узнает, что я здесь? Если бабушка проснётся?

– А она уже знает, – улыбнулась Иляна.

– В смысле? Ты же сказала, что она спит. И что разразится грозой, если заподозрит, что ночью у тебя в гостях был какой-то вьюноша.

– И ты поверил? – откровенно рассмеялась Иляна.

– Ну… да…

Я даже растерялся, надо признать. Что за прелесть эти девушки-загадки!

– Кроме нас, в квартире вообще никого. Именно вчера случилось так, что все отбыли кто куда.

– А бабуля? – глупо спросил я.

– Бабуля на курорте. Интересует кто-то ещё?

– А они, эти кто-то ещё… Они вообще есть или ты их тоже выдумала?

Иляна помолчала.

– И да и нет, – наконец ответила она. – Я живу с бабулей и дедом. Больше в этой квартире пока никого.

– Но столько комнат!..

Кажется, это прозвучало не слишком тактично.

– Мой дед учёный. Часть комнат отдана под библиотеку, одна комната – моя, ещё две – их с бабулей. Плюс гостевые. В остальных дед… работал. Раньше.

– А чем он занимался?

Спросил и не пожалел: биография была занятной. Оказалось, дед Иляны по молодости за дерзость угодил на технические озёра, работал там на шарашке, потом был реабилитирован, но исследования, связанные с конденсацией и фильтрацией, не бросил и выпустил несколько научных трактатов на эту тему. Один из них даже стоял у нас с Веником в шкафу! Вот уж никогда бы не подумал, как тесен мир…

– …Особенно в апреле.

– Что-что?

– Дед говорил, что конденсация особенно сильная именно в середине весны, под апрель.

– Да-да, точно, я читал об этом! Особенно про случай с кодиумом.

– Ты знаешь о кодиуме?..

– Конечно. Кто о нём не знает? Весь Полис созвали на помощь. Я тогда был первокурсником…

– Как это – весь Полис? – нахмурившись, перебила Иляна. – Ты что-то путаешь, Вень.

От этого «Вень» у меня что-то перещёлкнуло внутри.

– «Код кодиум» – засекреченная операция. Туда даже на технические работы брали только тех, у кого была первая форма.

Я пораскинул мозгами. Первая-то форма у нас с Антоном у обоих была с самого поступления. Но о секретности в том деле и речи не шло.

– Иляна, мне кажется, что-то путаешь ты. Я был среди первокурсников-практикантов, которым посчастливилось, – я изобразил пальцами кавычки, – попасть на те ликвидаторские плёночные работы. И, насколько помню, об этом случае, конечно, не кричали, но и не прятали под грифом «Секретно».

Иляна покачала головой:

– Мы говорим о разных вещах. Наверно, ты имеешь в виду какой-то другой инцидент. Кроме того, дедушка работал на озёрах в молодости. Это было несколько десятков лет назад, Веня. Думаю, ещё до твоего рождения.

– Ладно, пусть так, – стараясь связать факты и замирая от внезапной догадки, лихорадочно кивнул я. – Пусть этот «Код кодиум» был спрятан так хорошо, что мы ничего не знаем. Но потом, позже, буквально семь-восемь зим назад, – ты слышала о ещё одном подобном нападении на эльфийскую фабрику? Ликвидаторы реальностей засы́пали в котлы порошок кодиума, он испарился и выпал над Полисом галлюциногенным дождём… Помнишь?.. Конденсат собрали на плёнку и слили в технические озёра.

В её глазах я встретил только недоумение.

– Это же почти невероятно, Вень. Порошок кодиума выпарился и выпал дождём… Как он ушёл в небо? Через трубы? Но ведь там стоят мощные фильтры. Кроме того, неужели отдел техконтроля ничего не заметил? Да и потом, ты говоришь, что конденсат с плёнки слили в технические озёра. Как внучка учёного-эколога, я тебе точно скажу: отходы и вещества, которые активно разрушают среду, – тот же кодиум! – так не оставляют. Их должны были заморозить и поместить под непроницаемый саркофаг до тех пор, пока активность не снизится до приемлемой в открытых условиях.

Совершенно запутавшись, я бросил спор. Ещё некоторое время мы проговорили о кодиуме, но постепенно разговор свернул на другое, за окном совсем рассвело, и у меня не осталось абсолютно никаких уважительных причин задерживаться у Иляны дольше.

– Ну что, Вень, тебя проводить? А то прямо неловко…

– Неловко?..

– Ну да. Ты ведь не просто так навязался ко мне вот так, без звонка, без всякого знакомства, с одним малиновым тортом. Думаю, ты хочешь спросить, не работаю ли я на мадам Фуфур, и никак не можешь подгадать момент. И вроде бы я тебе нравлюсь, и ты даже готов на несколько дней поступиться рабочими интересами, своим спокойствием и безопасностью, чтобы провести со мной ещё некоторое время – просто так, по-дружески.

Я два или три раза сглотнул. Помолчал. Ровно ответил:

– Да. Хорошо. Угадала.

Шаман из меня, конечно, никакой.

– Да я и не гадала…

– Ты работаешь на Фуфур? Почему-то сейчас я почти уверен, что ты скажешь «да».

– Почти. Сейчас не скажу, но несколько месяцев назад ответила бы именно так, потому что соврать, употребив активатор, сложновато.

Ну точно, шаман никакой. Она всё-таки распознала в торте активатор – добавку, которая помогает быть откровеннее любому, кто её употребит.

Давно мне не было так стыдно. Но надо было держать лицо.

– Значит, либо ты научилась обходить активатор, либо ушла от Фуфур.

– В точку оба раза.

– Ну, если я прав в первом, то как могу быть уверен во втором?

– Думаю, всё дело в том, что, кроме активатора, ты запасся умением ненавязчиво считывать эмоциональный фон.

– Ну, ты точно работала на Фуфур!

Разговор стремительно набирал обороты. Что за прелесть эти девушки-загадки!

– Но я так и не поняла, почему ты заподозрил меня в том, что я её агент!

– О, это самое простое. Тогда, в монорельсе, импульс симпатии был такой сильный, что я ещё полчаса верил, что всё по-настоящему. Даже спустя сутки толком не разобрался. Мне показалось, что просто так подстраиваться под нервные импульсы незнакомца – не самое простое занятие. А единственный, кому я интересен настолько, чтобы этим заморочиться, – это Фуфур. Сдаётся мне, она точит на меня зуб за… за одну статью. Самиздат, я же говорил… Ладно, не суть… Иляна, в общем, твой посыл был идеален, разве что чуточку чересчур силён – это-то меня и насторожило.

– Сколько слов, сколько слов! – всплеснула руками Иляна. – Подоплёка из импульсов, шпионские игры… Может быть, конечно. Но ты не подумал, что просто мне понравился?

Так мы с ней и познакомились.

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

20

Холостяцкая простуда

Лавочка мадам Фуфур

Весна властвовала в Полисе вовсю. Таял снег, оглушительно свистели птицы, солнце резало глаза и плавило последние сугробы. Ночами совершенно не хотелось спать. Пахло первыми ландышами и подснежниками, воздух был упоительно ароматен…

Прошло почти три месяца, но я до сих пор не признался Венику, что девушка, с которой я встречаюсь, – Катарина-Женевьева. А он… Он так и тянул с ней лямку неловкой дружбы: перезванивался, отмалчивался, кивал и с облегчением клал трубку.

– Почему ты не скажешь ей, что у тебя есть другая? – недоумевал я, тщательно маскируя злость. Веник только мычал в ответ.

Я жаждал разрешения этой дурной затяжной интрижки, но не сразу взял в толк, что сам вижу ситуацию полнее и потому мне проще. Я-то знаю, что у Кати есть я и у нас всё серьёзно. К тому же я в курсе, что у Веника есть Иляна и там всё решено ещё более твёрдо. С точки же зрения Веника, у него есть прекрасная, лучшая на свете девушка, с которой он хочет жить долго и счастливо, и есть подруга, которая могла бы быть его девушкой и, возможно, думает так до сих пор. У этой подруги никого нет, и, значит, он: а) как вечный идеалист, должен её поддержать; б) не может пока её бросить; в) по понятным причинам вынужден скрывать это от Иляны. И вот Веник страдал при мне открыто, я страдал при нём тайно, и, как в старой песне, выходило, что мы оба мучаемся с ним.

Всё чаще меня посещала мысль, что как человек, более полно владеющий информацией, начать рубить гордиев узел должен я. Вместе с этим я боялся потерять дружбу Веника и трусливо ждал, пока он сам отважится перейти Рубикон. В конце концов, он собирался сделать Иляне предложение. А честные люди (к каковым я в последнее время если и относил Веника, то себя точно не относил), имея за спиной сомнительные связи, подобным не занимаются.

В разгар весны мы поехали смотреть очередное новое Вениково жильё. Он собирался преподнести жилищный ответ своей невесте, как только она согласится быть таковой.

Это была крепкая квартирка в центре крепкой высотки – почти как у нас. До крыши далеко, до земли и того дальше, из окна – чудный вид на крохотный с высоты монорельс: свистят, блестя крышами, вагоны, гармошкой разъезжаются на станции двери, горохом высыпаются пассажиры. Этаж был такой, что в хорошую погоду можно было различить целых три станции: одна прямо под окнами, вторая – севернее километров на семь, а третья – западнее, по ту сторону самого крупного в городе тоннеля.

Договорившись о покупке, Веник сразу же набросал грубой, как холстина, защиты – пока тут было довольно неуютно, но по крайней мере безопасно. Потом, конечно, придётся кропотливо вплетать в защиту тонкие нити сигналок, перекрывать бреши отражающим слоем, штопать случайные дыры, чтобы не повредить охранную техносеть…

Когда мы вошли, в стылой угрюмой квартире немного повеселело благодаря импровизированному камину из старых газет, но в целом ощущение было пасмурное. Я был уверен, Иляна наведёт тут уют. Почему-то она представлялась мне полненькой, добродушной и очень смешливой девушкой. Я как будто видел её во всех подробностях, хотя ни разу не встречал лично – так же, как и Веник якобы никогда не встречал моей возлюбленной барышни.

Впрочем, какая мне разница. Честно сказать, даже думать об этом не хочу. Хочу спать. Эта весна такая запутанная, такая запущенная, такая быстрая. И от этого постоянно так хочется спать… Иногда у меня едва хватало сил удерживаться по эту сторону.

Вот так и проспал всё. Проспал момент, когда остался в квартире один-одинёшенек. Веник всё-таки съехал. И я никак не мог к этому привыкнуть.

Однажды вечером надолго застрял на базе: куда теперь спешить?.. Веньки дома нет, Кушка с детёнышем в драконьем санатории – долечивают почесун. Вышел на улицу около полуночи и тотчас клацнул зубами от холода. Днём было по-летнему жарко, и я выскочил в одной рубашке…

Придя продрогшим, как цуцик, выпил чаю с малиной, постоял под душем, проглотил аспирин в надежде задавить подступающую простуду. Но, увы, не преуспел.

И как же наутро было погано! Раскалывалась голова, давило на грудь, болело горло. Я дозвонился до Веника, занятого хлопотами обустройства, и сиплым голосом выпросил предупредить на работе, что ближайшие пару суток я не в строю. Веник обещал прислать с курьером еды и лекарств, а попозже заглянуть проведать.

Весь этот день я, доблестный технарь, провалялся в кровати. Хотелось читать, но болели глаза, и совершенно не получалось сосредоточиться. Хотелось есть, но вставать с постели было затруднительно. Хотелось спать, но вспышки головной боли вышвыривали из дрёмы. Время текло, дело шло к вечеру, и я, хрипя, клевал носом, когда наконец позвонила Катя. Я сглотнул и постарался приветствовать её как можно бодрее. Но она поняла всё сразу – может, по хрипу, а может, потому, что я хреновый актёр…

– Скоро буду. Держись.

Катарина-Женевьева… Ах, моя милая Катарина-Женевьева… Лучшая из всех мадемуазель.

Я валялся на смятом белье в душной комнате, больной и голодный. Среди салфеток и блистеров с таблетками высилась стеклянная миска, на дне которой сиротливо скрючились остатки солёного попкорна. Пахло несвежими простынями и крепким чаем. Вот вам моя холостяцкая простуда.

А Катя, войдя, внесла с собой бодрость улицы и весны. Она так стремительно распахнула комнатную дверь, что всколыхнулась штора, и солнечный искрящийся апрельский медовый свет брызнул мне на лицо.

– Вывет, – промычал я. Боль в горле драла жёсткой щёткой, к тому же я плохо соображал от клубившегося в голове тумана. Она проверила мой лоб, пощупала шею, запястья.

– Друг мой, у тебя температура…

– Мм…

– И горло болит, – констатировала она. – Какие ещё симптомы?

– Всо. – Мне правда было больно широко открывать рот. Словно снаружи в горло пробирались колючки и шипы.

– Тогда лежи. Сейчас заварю что-нибудь от простуды. Есть пожелания насчёт ужина или неважно?.. Понятно. Неважно.

Она метнулась в кухню, такая красивая, свежая с улицы, звенящая. Мысли вызывали почти физический дискомфорт, но совсем не думать не получалось, и я думал только о ней. И ещё о Ракушке – я договорился с санаторием, что после смены (она заканчивалась завтра) драконы отправятся к Венику. К счастью, Иляна отнеслась к этому с пониманием… Я надеялся, она сумеет найти с ними общий язык – внучка эколога как-никак.

Первым делом, даже не переодевшись в домашнее, Катя согрела мне чашку лимонного чая с мёдом. Поставила на подлокотник дивана, где я всё ещё валялся среди простыней и салфеток, велела пить, приоткрыла окно, а сама убежала в кухню. С улицы сразу потянуло свежим прохладным ветром. Я аж выдохнул от облегчения, подтянулся, уселся и принялся за чай. С каждым глотком горло понемногу отпускало.

– Катя, ты волшебница, – осторожно произнёс я, пробуя голос. Нормально. Почти можно разговаривать.

Чашка была большой, чай – чуть горячей тёплого, и, когда она вновь зашла в комнату, я только-только допивал этот чудесный эликсир.

– Пойдём, – улыбнулась Катя. Она стояла в дверном проёме, и вечернее солнце делало её волосы золотистыми и невесомыми, как пух одуванчика. А вся она была как маргаритка – медово-коричневая, худенькая, гибкая, в закатанном до локтей свитере и моих шортах, которые доходили ей до колен. В рассеянном, ласково-солнечном мареве и простудном дурмане она казалась мне чем-то невероятным. Совершенно неземным…

– Пойдём, – повторила она. – Весь день же не ел…

Я выполз из-под одеял и поплёлся на запах еды: поджаренного хлеба и чего-то ещё, тёплого и сладкого. Оказалось, Катя приготовила молочную гречневую кашу. О-о, это было прекрасно – мягкая, сытная гречка, посыпанная сахаром, а к ней – молочное печенье. Катя ела гречку вприкуску с гренками, которые хрустящей поджаристой горкой лежали на тарелке посреди стола. Я тоже отважился на кусочек, но корочка царапнула больное горло, и я отложил сухарик в сторону.

После еды меня ждала ещё одна кружка с порошком от простуды. Это, конечно, было не так вкусно, как медовый чай, но я всё равно выпил. А пока расправлялся с лекарством, Катя упорхнула в комнату и успела за какие-то минуты навести там уют и порядок. Свежая, перезаправленная постель, взбитые подушки, ни следа грязных салфеток, вечернее солнце, сияющее сквозь тонкий тюль, – она раздвинула тяжёлые шторы, и комната перестала напоминать привычную пещеру. А ещё меня ждала новая чашка горячего чая, щедро сдобренного лимоном, и плитка шоколада.

– Поспишь? – спросила она. – Сон – лучшее лекарство.

Я благодарно кивнул и забрался в кровать. До чего хорошо… Порошок начинал действовать, к тому же я наконец насытился – до её прихода я и не подозревал, как голоден.

– Что бы я делал без тебя?.. – пробормотал я, подминая подушки и почти засыпая. – Катенька…

Она нагнулась и легонько поцеловала меня в щёку.

– Спи.

– Сплю…

Технари-колдуны || Рассказы Дарины Стрельченко

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]