Двойка Кубков - Дюймовочка (Андерсен)

Влюбленная пара, союз. Обостренность восприятия, сенситивность, сверхчувствительность.
Обретение дома, гостеприимного крова, родственных душ, встреча "своих".
На карте: Дюймовочка встречается с принцем.

Дюймовочка - Г. - Х. Андерсен

Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребенка, да где его взять?
И вот она отправилась к одной старой колдунье и сказала ей:
- Мне так хочется иметь ребеночка; не скажешь ли ты, где мне его достать?
- Отчего же!
- сказала колдунья.
- Вот тебе ячменное зерно; это не простое зерно, не из тех, что крестьяне сеют в поле или бросают курам; посади-ка его в цветочный горшок - увидишь, что будет!
- Спасибо! - сказала женщина и дала колдунье двенадцать скиллингов; потом пошла домой, посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и вдруг из него вырос большой чудесный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были еще плотно сжаты, точно у нераспустившегося бутона.
- Какой славный цветок! - сказала женщина и поцеловала красивые пестрые лепестки.
Что-то щелкнуло, и цветок распустился.
Это был точь-в-точь тюльпан, но в самой чашечке на зеленом стульчике сидела крошечная девочка.
Она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, ее и прозвали Дюймовочкой.
Блестящая лакированная скорлупка грецкого ореха была ее колыбелькою, голубые фиалки - матрацем, а лепесток розы - одеяльцем; в эту колыбельку ее укладывали на ночь, а днем она играла на столе.
На стол женщина поставила тарелку с водою, а на края тарелки положила венок из цветов; длинные стебли цветов купались в воде, у самого же края плавал большой лепесток тюльпана.
На нем Дюймовочка могла переправляться с одной стороны тарелки на другую; вместо весел у нее были два белых конских волоса.
Все это было прелесть как мило!
Дюймовочка умела и петь, и такого нежного, красивого голоска никто еще не слыхивал!
Раз ночью, когда она лежала в своей колыбельке, через разбитое оконное стекло пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная!
Она вспрыгнула прямо на стол, где спала под розовым лепестком Дюймовочка.
- Вот и жена моему сынку! - сказала жаба, взяла ореховую скорлупу с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.
Там протекала большая, широкая река; у самого берега было топко и вязко; здесь-то, в тине, и жила жаба с сыном.
У! Какой он был тоже гадкий, противный!
Точь-в-точь мамаша.
- Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! - только и мог он сказать, когда увидал прелестную крошку в ореховой скорлупке.
- Тише ты!
Она еще проснется, пожалуй, да убежит от нас, - сказала старуха жаба.
- Она ведь легче лебединого пуха!
Высадим-ка ее посередине реки на широкий лист кувшинки - это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберем там, внизу, наше гнездышко.
Вам ведь в нем жить да поживать.
В реке росло множество кувшинок; их широкие зеленые листья плавали по поверхности воды.
Самый большой лист был дальше всего от берега; к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупу с девочкой.
Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу!
А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала свое жилище тростником и желтыми кувшинками - надо же было приукрасить все для молодой невестки!
Потом она поплыла со своим безобразным сынком к листу, где сидела Дюймовочка, чтобы взять прежде всего ее хорошенькую кроватку и поставить в спальне невесты.
Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала:
- Вот мой сынок, твой будущий муж!
Вы славно заживете с ним у нас в тине.
- Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! - только и мог сказать сынок.
Они взяли хорошенькую кроватку и уплыли с ней, а девочка осталась одна-одинешенька на зеленом листе и горько-горько плакала, - ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выйти замуж за ее противного сына.
Маленькие рыбки, которые плавали под водой, верно, видели жабу с сынком и слышали, что она говорила, потому что все повысунули из воды головки, чтобы поглядеть на крошку невесту.
А как они увидели ее, им стало ужасно жалко, что такой миленькой девочке приходится идти жить к старой жабе в тину.
Не бывать же этому!
Рыбки столпились внизу, у стебля, на котором держался лист, и живо перегрызли его своими зубами; листок с девочкой поплыл по течению, дальше, дальше...
Теперь уж жабе ни за что было не догнать крошку!
Дюймовочка плыла мимо разных прелестных местечек, и маленькие птички, которые сидели в кустах, увидав ее, пели:
- Какая хорошенькая девочка!
А листок все плыл да плыл, и вот Дюймовочка попала за границу.
Красивый белый мотылек все время порхал вокруг нее и наконец уселся на листок - уж очень ему понравилась Дюймовочка!
А она ужасно радовалась: гадкая жаба не могла теперь догнать ее, а вокруг все было так красиво!
Солнце так и горело золотом на воде!
Дюймовочка сняла с себя пояс, одним концом обвязала мотылька, а другой привязала к своему листку, и листок поплыл еще быстрее.
Мимо летел майский жук, увидал девочку, обхватил ее за тонкую талию лапкой и унес на дерево, а зеленый листок поплыл дальше, и с ним мотылек - он ведь был привязан и не мог освободиться.
Ах, как перепугалась бедняжка, когда жук схватил ее и полетел с ней на дерево!
Особенно ей жаль было хорошенького мотылечка, которого она привязала к листку: ему придется теперь умереть с голоду, если не удастся освободиться.
Но майскому жуку и горя было мало.
Он уселся с крошкой на самый большой зеленый лист, покормил ее сладким цветочным соком и сказал, что она прелесть какая хорошенькая, хоть и совсем непохожа на майского жука.
Потом к ним пришли с визитом другие майские жуки, которые жили на том же дереве.
Они оглядывали девочку с головы до ног, и жучки-барышни шевелили усиками и говорили:
- У нее только две ножки!
Жалко смотреть!
- Какая у нее тонкая талия!
Фи! Она совсем как человек!
Как некрасиво! - сказали в один голос все жуки женского пола.
Дюймовочка была премиленькая!
Майскому жуку, который принес ее, она тоже очень понравилась сначала, а тут вдруг и он нашел, что она безобразна, и не захотел больше держать ее у себя - пусть идет куда хочет.
Он слетел с нею с дерева и посадил ее на ромашку.
Тут девочка принялась плакать о том, что она такая безобразная: даже майские жуки не захотели держать ее у себя!
А на самом-то деле она была прелестнейшим созданием: нежная, ясная, точно лепесток розы.
Целое лето прожила Дюймовочка одна-одинешенька в лесу.
Она сплела себе колыбельку и подвесила ее под большой лопушиный лист - там дождик не мог достать ее.
Ела крошка сладкую цветочную пыльцу, а пила росу, которую каждое утро находила на листочках.
Так прошли лето и осень; но вот дело пошло к зиме, длинной и холодной.
Все певуньи птички разлетелись, кусты и цветы увяли, большой лопушиный лист, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, весь засох и свернулся в трубочку.
Сама крошка мерзла от холода: платьице ее все разорвалось, а она была такая маленькая, нежная - замерзай, да и все тут!
Пошел снег, и каждая снежинка была для нее то же, что для нас целая лопата снега; мы ведь большие, а она была всего-то с дюйм!
Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала как лист.
Возле леса, куда она попала, лежало большое поле; хлеб давно был убран, одни голые, сухие стебельки торчали из мерзлой земли; для Дюймовочки это был целый лес.
Ух! Как она дрожала от холода!
И вот пришла бедняжка к дверям полевой мыши; дверью была маленькая дырочка, прикрытая сухими стебельками и былинками.
Полевая мышь жила в тепле и довольстве: все амбары были битком набиты хлебными зернами; кухня и кладовая ломились от припасов!
Дюймовочка стала у порога, как нищенка, и попросила подать ей кусочек ячменного зерна - она два дня ничего не ела!
- Ах ты бедняжка! - сказала полевая мышь: она была, в сущности, добрая старуха.
- Ступай сюда, погрейся да поешь со мною!
Девочка понравилась мыши, и мышь сказала:
- Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да рассказывай мне сказки - я до них большая охотница.
И Дюймовочка стала делать все, что приказывала ей мышь, и зажила отлично.
- Скоро, пожалуй, у нас будут гости, - сказала как-то полевая мышь.
- Мой сосед обычно навещает меня раз в неделю.
Он живет еще куда лучше меня: у него огромные залы, а ходит он в чудесной бархатной шубке.
Вот если бы тебе удалось выйти за него замуж!
Ты бы зажила на славу!
Беда только, что он слеп и не может видеть тебя; но ты расскажи ему самые лучшие сказки, какие только знаешь.
Но девочке мало было дела до всего этого: ей вовсе не хотелось выйти замуж за соседа - ведь это был крот.
Он в самом деле скоро пришел в гости к полевой мыши.
Правда, он носил черную бархатную шубку, был очень богат и учен; по словам полевой мыши, помещение у него было раз в двадцать просторнее, чем у нее, но он совсем не любил ни солнца, ни прекрасных цветов и отзывался о них очень дурно - он ведь никогда не видел их.
Девочке пришлось петь, и она спела две песенки: "Майский жук, лети, лети" и "Бродит по лугам монах", да так мило, что крот прямо-таки в нее влюбился.
Но он не сказал ни слова - он был такой степенный и солидный господин.
Крот недавно прорыл под землей длинную галерею от своего жилья к дверям полевой мыши и позволил мыши и девочке гулять по этой галерее сколько угодно.
Крот просил только не пугаться мертвой птицы, которая лежала там.
Это была настоящая птица, с перьями, с клювом; она, должно быть, умерла недавно, в начале зимы, и была зарыта в землю как раз там, где крот прорыл свою галерею.
Крот взял в рот гнилушку - в темноте это ведь все равно, что свечка, - и пошел вперед, освещая длинную темную галерею.
Когда они дошли до места, где лежала мертвая птица, крот проткнул своим широким носом в земляном потолке дыру, и в галерею пробился дневной свет.
В самой середине галереи лежала мертвая ласточка; хорошенькие крылья были крепко прижаты к телу, лапки и головка спрятаны в перышки; бедная птичка, верно, умерла от холода.
Девочке стало ужасно жаль ее, она очень любила этих милых птичек, которые целое лето так чудесно пели ей песенки, но крот толкнул птичку своей короткой лапой и сказал:
- Небось не свистит больше!
Вот горькая участь родиться пичужкой!
Слава Богу, что моим детям нечего бояться этого!
Этакая птичка только и умеет чирикать - поневоле замерзнешь зимой!
- Да, да, правда ваша, умные слова приятно слышать, - сказала полевая мышь.
- Какой прок от этого чириканья?
Что оно приносит птице?
Холод и голод зимой?
Много, нечего сказать!
Дюймовочка не сказала ничего, но когда крот с мышью повернулись к птице спиной, нагнулась к ней, раздвинула перышки и поцеловала ее прямо в закрытые глазки.
"Может быть, эта та самая, которая так чудесно распевала летом! - подумала девочка.
- Сколько радости доставила ты мне, милая, хорошая птичка!"
Крот опять заткнул дыру в потолке и проводил дам обратно.
Но девочке не спалось ночью.
Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой славный ковер, снесла его в галерею и завернула в него мертвую птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле.
- Прощай, миленькая птичка, - сказала Дюймовочка.
- Прощай!
Спасибо тебе за то, что ты так чудесно пела мне летом, когда все деревья были такие зеленые, а солнышко так славно грело!
И она склонила голову на грудь птички, но вдруг испугалась - внутри что-то застучало.
Это забилось сердечко птицы: она не умерла, а только окоченела от холода, теперь же согрелась и ожила.
Осенью ласточки улетают в теплые края, а если которая запоздает, то от холода окоченеет, упадет замертво на землю, и ее засыплет холодным снегом.
Девочка вся задрожала от испуга - птица ведь была в сравнении с крошкой просто великаном, - но все-таки собралась с духом, еще больше закутала ласточку, потом сбегала принесла листок мяты, которым закрывалась вместо одеяла сама, и покрыла им голову птички.
На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке.
Птичка совсем уже ожила, только была еще очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку, которая стояла перед нею с кусочком гнилушки в руках, - другого фонаря у нее не было.
- Благодарю тебя, милая крошка! - сказала больная ласточка.
- Я так славно согрелась.
Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
- Ах, - сказала девочка, - теперь так холодно, идет снег!
Останься лучше в своей теплой постельке, я буду ухаживать за тобой.
И Дюймовочка принесла птичке воды в цветочном лепестке.
Ласточка попила и рассказала девочке, как поранила себе крыло о терновый куст и поэтому не смогла улететь вместе с другими ласточками в теплые края.
Как упала на землю и...
да больше она уж ничего не помнила и как попала сюда - не знала.
Всю зиму прожила тут ласточка, и Дюймовочка ухаживала за ней.
Ни крот, ни полевая мышь ничего не знали об этом - они ведь совсем не любили птичек.
Когда настала весна и пригрело солнышко, ласточка распрощалась с девочкой, и Дюймовочка ототкнула дыру, которую проделал крот.
Солнце так славно грело, и ласточка спросила, не хочет ли девочка отправиться вместе с ней, - пускай сядет к ней на спину, и они полетят в зеленый лес!
Но Дюймовочка не захотела бросить полевую мышь - она ведь знала, что старуха очень огорчится.
- Нет, нельзя! - сказала девочка ласточке.
- Прощай, прощай, милая добрая крошка! - сказала ласточка и вылетела на солнышко.
Дюймовочка посмотрела ей вслед, и у нее даже слезы навернулись на глазах, - уж очень полюбилась ей бедная птичка.
- Кви-вить, кви-вить! - прощебетала птичка и скрылась в зеленом лесу.
Девочке было очень грустно.
Ей совсем не позволяли выходить на солнышко, а хлебное поле так все заросло высокими толстыми колосьями, что стало для бедной крошки дремучим лесом.
- Летом тебе придется готовить себе приданое! - сказала ей полевая мышь.
Оказалось, что скучный сосед в бархатной шубе посватался за девочку.
- Надо, чтобы у тебя всего было вдоволь, а там выйдешь замуж за крота и подавно ни в чем нуждаться не будешь!
И девочке пришлось прясть по целым дням, а старуха мышь наняла четырех пауков для тканья, и они работали день и ночь.
Каждый вечер крот приходил к полевой мыши в гости и все только и болтал о том, что вот скоро лету будет конец, солнце перестанет так палить землю, - а то она совсем уж как камень стала, - и тогда они сыграют свадьбу.
Но девочка была совсем не рада: ей не нравился скучный крот.
Каждое утро на восходе солнышка и каждый вечер на закате Дюймовочка выходила на порог мышиной норки; иногда ветер раздвигал верхушки колосьев, и ей удавалось увидеть кусочек голубого неба.
"Как светло, как хорошо там, на воле!" - думала девочка и вспоминала о ласточке; ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточки нигде не было видно: должно быть, она летала там, далеко-далеко, в зеленом лесу!
К осени Дюймовочка приготовила все свое приданое.
- Через месяц твоя свадьба! - сказала девочке полевая мышь.
Но крошка заплакала и сказала, что не хочет выходить замуж за скучного крота.
- Пустяки! - сказала старуха мышь.
- Только не капризничай, а то я укушу тебя - видишь, какой у меня белый зуб?
У тебя будет чудеснейший муж.
У самой королевы нет такой бархатной шубки, как у него!
Да и в кухне и в погребе у него не пусто!
Благодари Бога за такого мужа!
Наступил день свадьбы.
Крот пришел за девочкой.
Теперь ей приходилось идти за ним в его нору, жить там, глубоко-глубоко под землей, и никогда не выходить на солнце, - крот ведь терпеть его не мог!
А бедной крошке было так тяжело навсегда распроститься с красным солнышком!
У полевой мыши она все-таки могла хоть изредка любоваться на него.
И Дюймовочка вышла взглянуть на солнце в последний раз.
Хлеб был уже убран с поля, и из земли опять торчали одни голые, засохшие стебли.
Девочка отошла от дверей подальше и протянула к солнцу руки:
- Прощай, ясное солнышко, прощай!
Потом она обняла ручонками маленький красный цветочек, который рос тут, и сказала ему:
- Кланяйся от меня милой ласточке, если увидишь ее!
- Кви-вить, кви-вить! - вдруг раздалось над ее головой.
Дюймовочка подняла глаза и увидела ласточку, которая пролетала мимо.
Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась, а девочка заплакала и рассказала ласточке, как ей не хочется выходить замуж за противного крота и жить с ним глубоко под землей, куда никогда не заглянет солнышко.
- Скоро придет холодная зима, - сказала ласточка, - и я улетаю далеко-далеко, в теплые края.
Хочешь лететь со мной?
Ты можешь сесть ко мне на спину - только привяжи себя покрепче поясом, - и мы улетим с тобой далеко от гадкого крота, далеко за синие моря, в теплые края, где солнышко светит ярче, где всегда лето и цветут чудные цветы!
Полетим со мной, милая крошка!
Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в темной, холодной яме.
- Да, да, я полечу с тобой! - сказала Дюймовочка, села птичке на спину, уперлась ножками в ее распростертые крылья и крепко привязала себя поясом к самому большому перу.
Ласточка взвилась стрелой и полетела над темными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом.
Тут было страсть как холодно; Дюймовочка вся зарылась в теплые перья ласточки и только головку высунула, чтобы любоваться всеми прелестями, которые встречались в пути.
Но вот и теплые края!
Тут солнце сияло уже гораздо ярче, а около канав и изгородей рос зеленый и черный виноград.
В лесах зрели лимоны и апельсины, пахло миртами и душистой мятой, а по дорожкам бегали прелестные ребятишки и ловили больших пестрых бабочек.
Но ласточка летела все дальше и дальше, и чем дальше, тем было все лучше.
На берегу красивого голубого озера, посреди зеленых кудрявых деревьев, стоял старинный белый мраморный дворец.
Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились ласточкины гнезда.
В одном из них и жила ласточка, что принесла Дюймовочку.
- Вот мой дом! - сказала ласточка.
- А ты выбери себе внизу какой-нибудь красивый цветок, я тебя посажу в него, и ты чудесно заживешь!
- Вот было бы хорошо! - сказала крошка и захлопала в ладоши.
Внизу лежали большие куски мрамора - это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три куска, между ними росли крупные белые цветы.
Ласточка спустилась и посадила девочку на один из широких лепестков.
Но вот диво!
В самой чашечке цветка сидел маленький человечек, беленький и прозрачный, точно хрустальный.
На голове у него сияла прелестная золотая корона, за плечами развевались блестящие крылышки, а сам он был не больше Дюймовочки.
Это был эльф.
В каждом цветке живет эльф, мальчик или девочка, а тот, который сидел рядом с Дюймовочкой, был сам король эльфов.
- Ах, как он хорош! - шепнула Дюймовочка ласточке.
Маленький король совсем перепугался при виде ласточки.
Он был такой крошечный, нежный, и она показалась ему просто чудовищем.
Зато он очень обрадовался, увидав нашу крошку, - он никогда еще не видывал такой хорошенькой девочки!
И он снял свою золотую корону, надел ее Дюймовочке на голову и спросил, как ее зовут и хочет ли она быть его женой, королевой эльфов и царицей цветов?
Вот это так муж!
Не то что сын жабы или крот в бархатной шубе!
И девочка согласилась.
Тогда из каждого цветка вылетели эльфы - мальчики и девочки - такие хорошенькие, что просто прелесть!
Все они поднесли Дюймовочке подарки.
Самым лучшим была пара прозрачных стрекозиных крылышек.
Их прикрепили к спинке девочки, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок!
Вот-то была радость!
А ласточка сидела наверху, в своем гнездышке, и пела им, как только умела.
Но самой ей было очень гручтно: она крепко полюбила девочку и хотела бы век не расставаться с ней.
- Тебя больше не будут звать Дюймовочкой! - сказал эльф.
- Это некрасивое имя.
А ты такая хорошенькая!
Мы будем звать тебя Майей!
- Прощай, прощай! - прощебетала ласточка и опять полетела из теплых краев далеко, далеко - в Данию.
Там у нее было маленькое гнездо, как раз над окном человека, большого мастера рассказывать сказки.
Ему-то она и спела свое "кви-вить", а потом и мы узнали эту историю.

Четверка Кубков - Сказка о том, кто ходил страху учиться (Гримм)

Концентрация на вещах, в жизни не требующихся. Погоня за "псевдонеобходимостью".
"Это наш Кузенька с жиру бесится, сейчас побесится и баиньки пойдет" (с)
Концентрация на ложной идее.
На карте: третий сын спит в заколдованном замке, тем временем как его пытается напугать всякая нечисть.

Сказка о том, кто ходил страху учиться - Братья Гримм

Было у отца двое сыновей.
Старший был умен и толков, все у него ладилось, а младший был дурень: ничего как следует не понимал и к ученью был неспособен; посмотрят на него люди, бывало, и скажут:
- С этим придется отцу немало еще повозиться!
Если надо было что-нибудь сделать, то старший сын с делом всегда управится; но если отец велит ему что-нибудь принести, а время позднее или совсем к ночи, а дорога идет через кладбище или мимо какого-нибудь другого мрачного места, он всегда отвечал:
- Ох, батюшка, не пойду я туда, мне страшно! - потому что был он боязлив.
Или, бывало, вечером начнут рассказывать у камелька всякие такие небылицы, что у иного мороз по коже пробирает, и скажут подчас слушатели: "Ах, как страшно!", а младший сидит себе в углу, тоже слушает и никак ему невдомек, что это значит - страшно.
- Вот все говорят: "Мне страшно!
Страшно!", а мне вот ничуть не страшно.
Это, пожалуй, дело такое, в котором я тоже ничего не смыслю.
Однажды и говорит ему отец:
- Эй, послушай ты, там в углу!
Ты вон, гляди, какой уже большой вырос и силы набрался, надо будет тебе тоже чему-нибудь научиться, чтобы хлеб себе зарабатывать.
Видишь, как брат твой старается, а ты ни к чему не гож.
- Эх, батюшка, - ответил младший сын, - я бы охотно чему-нибудь научился; и раз уж на то пошло, то хотелось бы мне научиться, чтоб было мне страшно; в этом деле, видно, я еще ничего не смыслю.
Услыхал это старший брат, посмеялся и подумал: "Боже ты мой, какой, однако, у меня брат дурень, из него никогда ничего не получится; кто хочет чем-нибудь сделаться, должен быть изворотлив".
Вздохнул отец и говорит младшему сыну:
- Уж чему-чему, а страху ты должен научиться; но на хлеб себе этим вряд ли ты заработаешь.
А тут вскоре зашел к ним в гости пономарь.
Стал ему отец на свою беду жаловаться и рассказал, что младший сын у него несмышленый - ничего не знает, ничему не учится.
- Вы только подумайте, спрашиваю я у него, чем ты хлеб себе зарабатывать хочешь, а он говорит: хотел бы я страху научиться.
- Если уж на то пошло, - ответил пономарь, - этому он мог бы у меня научиться; вы его только ко мне пришлите, а я уж его пообтешу как следует.
Отец остался этим доволен и подумал: "Вот все ж таки парня как-нибудь да пристрою".
И вот взял его пономарь жить у себя в доме, и должен был парень звонить в колокол.
Спустя несколько дней разбудил его раз пономарь в полночь, велел ему встать, взобраться на колокольню и звонить в колокол.
"Уж теперь-то ты страху научишься", - подумал пономарь, а сам тайком пробрался на колокольню; и только парень взобрался наверх и успел повернуться, чтоб взяться за веревку от колокола, видит - стоит на лестнице, как раз напротив окошка, какая-то фигура в белом.
- Кто это? - крикнул он; но фигура в белом ничего не ответила и не двинулась, не шелохнулась.
- Отвечай, - закричал парень, - или убирайся прочь отсюда, здесь тебе по ночам делать нечего!
Но пономарь продолжал стоять и даже с места не сдвинулся, чтоб парень подумал, что это стоит привидение.
Крикнул парень второй раз:
- Чего тебе здесь надобно?
Коли ты человек порядочный, то отвечай, а не то я сброшу тебя вниз с лестницы.
Тут пономарь подумал: "До этого дело, пожалуй, не дойдет", - он не проронил ни звука и стоял, точно вкопанный.
Парень окликнул его в третий раз, но напрасно; тогда он подбежал и сбросил привидение с лестницы вниз, и покатилось оно с десяти ступенек, да так и осталось лежать в углу.
Отзвонил парень в колокол, вернулся домой и, ни слова не сказав, улегся в постель и продолжал себе спать дальше.
Долго дожидалась своего мужа пономариха, а он все не возвращался.
Наконец стало ей страшно, она разбудила парня и спрашивает:
- Не знаешь ли ты, куда это мой муж запропал?
Ведь он на колокольню взобрался раньше тебя.
- Не знаю, - ответил парень, - но я видел, что кто-то стоял на лестнице напротив слухового окошка, ничего не отвечал, уходить не хотел, я и счел его за вора и сбросил вниз.
Сходите туда да поглядите, не он ли это, а то мне, право, будет жалко.
Кинулась пономариха туда и нашла своего мужа; он лежал в углу и стонал, - сломал себе ногу.
Она принесла его с колокольни и бросилась, громко причитая, к отцу парня.
- А парень-то ваш, - сказала она, - большой беды наделал, сбросил моего мужа вниз с лестницы, и тот сломал себе ногу.
Забирайте-ка вы от нас своего шалопая.
Испугался отец, прибежал туда и начал бранить сына:
- Что это у тебя за проделки такие, уж не сам ли черт тебе их внушил?
- Батюшка, - ответил сын, - да выслушайте меня, я-то вовсе тут не виноват.
Пономарь стоял на колокольне ночью, как человек, замысливший недоброе дело; я не знал, кто это, и трижды просил его отозваться или уйти.
- Эх, - сказал отец, - будет мне с тобой одно только горе.
Убирайся ты с моих глаз долой, я и знать тебя больше не хочу.
- Хорошо, батюшка, я охотно уйду, но вы уж погодите, пока наступит день; я тогда уйду от вас и пойду страху учиться - вот и обучусь ремеслу, что меня прокормить сможет.
- Учись себе чему хочешь, - сказал отец, - мне все равно.
На тебе пятьдесят талеров, ступай с ними куда хочешь, да только не смей говорить никому, откуда ты родом и кто твой отец, а то мне за тебя стыдно будет.
- Ладно, батюшка, как вам будет угодно; а если вы от меня большего не требуете, то я выполню все как следует.
Только стало светать, сунул юноша в карман свои пятьдесят талеров и вышел на большую дорогу; шел он и все твердил про себя одно и то же: "Вот если б стало мне страшно!
Вот если б стало мне страшно!"
Услыхал эти слова какой-то прохожий и подошел к нему.
Прошли они некоторое время вместе и увидели виселицу, и говорит ему тот прохожий:
- Видишь, вон стоит дерево, а на нем семеро с дочкой заплечных дел мастера свадьбу справили и теперь летать обучаются.
Садись-ка ты под этим деревом и как дождешься ночи, то и страху научишься.
- Ежели это все, - ответил парень, - то дело это нетрудное; раз я так скоро научусь страху, то ты получишь от меня за это пятьдесят талеров; только приходи ко мне утром пораньше.
Подошел парень к виселице, уселся под нею и стал сумерек дожидаться.
Стало ему холодно, и он развел костер; но к полуночи поднялся такой холодный ветер, что, несмотря на костер, он никак не мог согреться.
И начал ветер раскачивать повешенных, и они толкали один другого то туда, то сюда, и он подумал: "Я вот зябну внизу у костра, а каково же им там наверху мерзнуть да друг об дружку стукаться".
А так как был он жалостлив, то приставил лесенку, взобрался на виселицу, отвязал всех одного за другим и стащил всех семерых вниз.
Потом он раздул огонь, разгорелось пламя сильней, и он усадил всех вокруг костра греться.
Сидели они, не двигаясь, и вдруг загорелась на них одежда.
Тогда он говорит:
- Вы будьте с огнем поосторожней, а не то я вас вздерну опять на виселицу.
Но мертвецы ничего не слыхали, они молчали и не обратили внимания на то, что их лохмотья горят.
Тут рассердился он и говорит:
- Ежели вы не будете осторожны, то я выручать вас не стану, а сгореть вместе с вами у меня нет никакой охоты, - и повесил их всех одного за другим опять.
Потом он подсел к костру и уснул.
Является на другое утро к нему тот прохожий получить с него пятьдесят талеров и говорит:
- Ну, теперь ты узнал, что такое страх?
- Нет, - ответил парень, - да откуда же мне было его узнать-то?
Ведь те, что там наверху, и рта не раскрыли и такими дураками оказались, что сожгли все свои старые лохмотья.
Понял тогда прохожий, что пятидесяти талеров ему с него не получить, и сказал, уходя:
- Такого я еще ни разу на свете не видывал.
И отправился парень дальше своей дорогой и принялся снова про себя бормотать:
- Ах, если бы стало мне страшно!
Ах, если бы стало мне страшно!
- Услыхал это один извозчик, который шел сзади него, и спрашивает:
- Кто ты такой?
- Не знаю, - ответил парень.
Начал извозчик его расспрашивать:
- А ты откуда?
- Не знаю.
- А кто твой отец?
- Этого мне говорить не велено.
- А что ж ты это все про себя бормочешь?
- Э-э, - ответил парень, - да я хотел, чтоб мне стало страшно, да никто не может меня этому научить.
- Не болтай глупостей, - сказал извозчик, - только ступай со мной, и уж я тебе докажу, что я это сделаю.
Отправился парень вместе с извозчиком.
Подошли они под вечер к харчевне и решили в ней заночевать.
Входит парень в комнату и говорит опять:
- Вот, если б стало мне страшно!
Если б стало мне страшно!
Услыхал то хозяин харчевни, засмеялся и сказал:
- Если тебе этого так хочется, то случай для этого здесь, пожалуй, подвернется.
- Ах, помолчал бы ты лучше, - сказала хозяйка, - не один уж смельчак жизнью своей поплатился, и жаль мне красивых глаз, если они больше света не увидят.
Но парень ответил:
- Ежели это и вправду так трудно, то мне бы хотелось этому научиться, ведь ради этого я и отправился странствовать.
И он не давал хозяину покоя до тех пор, пока тот, наконец, не рассказал ему, что неподалеку находится заколдованный замок, где страху научиться уж наверняка можно, если парень только согласится провести там три ночи подряд.
И обещал король тому, кто на это дело отважится, отдать дочь свою в жены; а королевна - самая красивая девушка, какая только есть на свете; и запрятаны в замке большие сокровища, которые стерегут злые духи; и если эти сокровища расколдовать, то сделают они бедняка богатым.
И будто много людей побывало в том замке, но никто из них до сих пор назад не вернулся.
Пришел парень на другое утро к королю и говорит:
- Если будет дозволено, то хотелось бы мне очень провести три ночи в заколдованном замке.
Посмотрел на него король, и так как парень ему понравился, то сказал он:
- Вдобавок ты можешь попросить у меня еще три вещи, но это должны быть предметы неодушевленные; ты их можешь взять с собой в замок.
Парень ответил:
- В таком случае я прошу дать мне огня, столярный станок и токарный вместе с резцом.
Король велел отнести все это днем для него в замок.
С наступлением ночи поднялся парень туда, развел в комнате огонь, поставил рядом с собой столярный станок, а сам на токарный уселся.
- Ах, если б стало мне страшно! - сказал он.
- Но, пожалуй, я и здесь страху не научусь.
Собрался он в полночь разворошить огонь, стал его раздувать, и вдруг в углу что-то закричало: "Мяу-мяу!
Как нам холодно!"
- Эй вы, дураки, - крикнул парень, - чего кричите?
Ежели вам холодно, то ступайте сюда, подсаживайтесь к огню и грейтесь.
И только он это сказал, как прыгнули к нему две громадные черные кошки, уселись рядом с ним по бокам и дико на него поглядели своими огненными глазами.
Только они согрелись, и говорят:
- Приятель, а давай-ка в карты сыграем.
- Отчего ж не сыграть, - ответил парень, - но покажите-ка сперва мне ваши лапы.
И выпустили кошки свои когти.
- Э-э, - сказал он, - да какие у вас, однако, длинные когти!
Постойте-ка, их надо будет сначала маленько пообстричь.
И он схватил кошек за шиворот, поднял их на столярный станок и крепко прикрутил им лапы.
- Я вас узнал по когтям, - сказал он, - и в карты играть у меня охота пропала.
Он убил их и выбросил за окошко в воду.
Только угомонил он этих двух и хотел было подсесть опять к своему камельку, как вдруг появились из всех углов и закоулков черные кошки и черные псы на раскаленных цепях; их становилось всё больше и больше, и ему некуда было от них податься; они страшно кричали, наступали на огонь, разбросали его и хотели было его потушить.
Некоторое время он смотрел па это спокойно, но наконец это его разозлило, он схватил свой резец и крикнул: "Прочь отсюда, сволочь!" - и кинулся на них.
Часть из них успела отскочить в сторону, а других он убил и выбросил в пруд.
Потом он вернулся назад, раздул опять из искры огонек, и глаза стали у него смежаться: захотелось ему поспать.
Оглянулся он - видит в углу большую кровать.
- Это как раз мне кстати, - сказал он и улегся в нее.
Но только хотел он закрыть глаза, как начала кровать сама двигаться и покатилась по всему замку.
- Оно, пожалуй, ничего, - сказал он, - но лучше бы она остановилась.
Но кровать продолжала катиться, будто в нее запрягли шестерик лошадей, - через пороги и лестницы, то вниз, то вверх; и вдруг - гуп-гуп! - опрокинулась кровать вверх ножками, и словно какая гора на него навалилась.
Но парень посбрасывал с себя одеяла и подушки, выбрался и сказал:
- Ну, пусть себе катается тот, у кого есть на это охота, - лег у своего очага и проспал до самого утра.
Наутро явился король и, увидев, что парень лежит на земле, подумал, что его погубили привидения и что он уже мертвый.
И сказал король:
- А жалко мне парня-красавца.
Услыхал это парень, поднялся и говорит:
- Нет, до этого еще далеко!
Удивился король, обрадовался и спросил, что здесь с ним было.
- Все было хорошо, - ответил юноша, - одна ночь прошла, пройдут и две остальные.
Пришел парень к хозяину харчевни, а тот так и вытаращил глаза от изумления.
- Не думал я никак, - сказал он, - увидеть тебя в живых.
Ну что, научился страху?
- Нет, - ответил тот, - все было попусту.
Ах, если бы кто рассказал мне, что это такое!
На вторую ночь отправился парень опять в старый замок, подсел к камельку и завел снова свою старую песенку: "Если б стало мне страшно!" Наступила полночь, послышались шумы и стуки, сперва тихие, потом посильнее, потом опять стало тихо; и показалась, наконец, из трубы с громким воплем половина человека и рухнула прямо перед ним.
- Гей, - крикнул парень, - а где же другая половина?
Этого мало!
Снова поднялся шум, все загрохотало, загремело, завыло, и вот выпала из трубы и другая половина.
- Постой, - сказал парень, - я сперва раздую для тебя огонек.
Раздул, оглянулся, видит - сомкнулись обе половины, и страшный человек уселся на его место.
- Такого уговору у нас не было, - сказал парень, - скамейка моя.
Хотел было человек его столкнуть, но парень не поддался, толкнул его со всей силы и уселся опять на свое место.
И выпало затем из трубы один за другим много еще таких же людей.
Они притащили кости мертвецов и два черепа, расставили их и начали играть в кегли.
Захотелось и парню сыграть тоже, вот он и спрашивает:
- Послушайте-ка, вы, нельзя ли и мне с вами сыграть?
- Пожалуй, если деньги у тебя водятся.
- Денег достаточно, - сказал парень, - да кегли-то у вас недостаточно круглые.
Взял он черепа, поставил их на токарный станок, пообточил, и стали они покруглей.
- Так-то будут они лучше кататься, - сказал он.
- Эге, теперь дело пойдет веселей!
Сыграл он с ними и проиграл немного денег.
Но вот пробило двенадцать часов, и вмиг всё перед ним исчезло.
Он улегся и спокойно уснул.
Приходит на другое утро король узнать, как там было дело.
- Ну, каково пришлось тебе на сей раз? - спросил он.
- Да я в кегли играл, - ответил парень, - и несколько геллеров проиграл.
- А разве тебе не было страшно?
- Да что вы, - сказал парень, - весело было.
Эх, узнать бы мне только, что такое страх!
На третью ночь уселся парень опять на станок и с такой досадой говорит:
- Эх-х, если бы стало мне страшно!
А время уже подошло к ночи, и вот явилось шестеро громадных людей, они принесли погребальные носилки.
А парень и говорит:
- Ага, это, должно быть, мой двоюродный братец, что несколько дней тому назад умер, - и он поманил его пальцем и кликнул:
- Ступай сюда, братец, ступай!
Они опустили гроб на землю, парень подошел к нему и снял крышку: и лежал в нем мертвец.
Пощупал парень ему лицо, и было оно как лед холодное.
- Погоди, - сказал он, - я тебя маленько обогрею, - подошел к очагу, согрел руку и положил ее мертвецу на лицо, но тот остался холодным.
Тогда вытащил парень мертвеца из гроба, подсел к камельку, положил мертвеца к себе на колени и начал растирать ему руки, чтоб кровь разошлась по жилам.
Но когда и это не помогло, то парню пришло в голову: "Если лечь с ним в постель вместе, то можно будет лучше его согреть", - и он перенес мертвеца на постель, укрыл его и улегся с ним рядом.
Тут вскоре мертвец согрелся и задвигался.
А парень и говорит:
- Вот видишь, братец, я тебя и отогрел!
Тут поднялся мертвец и крикнул:
- А теперь я тебя задушу!
- Что? - сказал парень.
- Так-то ты меня хочешь отблагодарить?
Раз так, то возвращайся опять к себе в гроб, - и он поднял мертвеца, бросил его в гроб и прикрыл крышкой; потом явилось шестеро человек и его унесли.
- Всё никак не становится мне страшно, - сказал парень, - этак, пожалуй, я за всю свою жизнь страху не научусь!
Тогда выступил вперед один из людей, он был ростом повыше остальных и на вид такой страшный; но был он стар, и была у него длинная седая борода.
- Ах ты, мальчишка! - крикнул он.
- Ты скоро узнаешь, что такое страх, ты должен умереть.
- Не так-то уж скоро, - ответил парень, - ведь я-то должен сам при этом присутствовать.
- Нет, уж тебя я схвачу, - пригрозило страшилище.
- Потише, потише, нечего руки протягивать!
Если ты силен, то и я не слабей тебя, а, может, и посильней буду.
- Это мы посмотрим,- сказал старик, - если ты посильнее меня, то я тебя отпущу; подходи, давай-ка померяемся!
И он повел его по темным переходам в кузницу, взял топор и одним махом вогнал наковальню в землю.
- Я сумею еще почище, - сказал парень, - и подошел к другой наковальне.
Старик, желая посмотреть, стал рядом, и белая его борода опустилась до самой земли.
Тут схватил парень топор, расколол наковальню надвое и защемил заодно бороду старика.
- Вот ты и попался, - сказал парень, - теперь твой черед помирать.
- Он схватил железный лом и кинулся с ним на старика.
Начал старик стонать и просить над ним сжалиться и пообещал парню большие богатства.
Вытащил тогда парень топор и отпустил старика.
Повел его старик опять в замок и показал ему в подземелье три сундука, полных золотом.
- Одна часть золота, - сказал он, - беднякам, другая - королю, а третья часть - тебе.
Между тем пробило двенадцать часов, и дух исчез, и парень остался один в потемках.
- Однако выбраться отсюда я, пожалуй, сумею, - сказал он и стал пробираться ощупью; нашел дорогу в комнату и уснул у своего очага.
Приходит утром король и спрашивает:
- Ну что, теперь-то ты страху научился?
- Нет, - ответил юноша, - да и что тут было?
Побывал здесь мой покойный двоюродный братец, и приходил какой-то бородач, много денег мне указал в подземелье, но что такое страх, так мне до сих пор никто и не сказал.
И сказал король:
- Ты замок этот расколдовал и можешь теперь на моей дочери жениться.
- Это очень хорошо, - ответил парень, - но что такое страх, я так до сих пор и не знаю.
Вот принесли наверх из подземелья золото и отпраздновали свадьбу, но молодой король, как ни любил свою жену и как ни был ею доволен, все же всегда повторял:
- Если бы стало мне страшно, если бы стало мне страшно!
Наконец ей это надоело.
И говорит раз служанка королеве:
- В этом деле я помогу, уж он страху научится.
Пошла она к ручью, что протекал в саду, и набрала полный ушат пескарей.
Ночью, только молодой король уснул, стащила жена с него одеяло и вылила на него полный ушат холодной воды с пескарями, и начали маленькие рыбки прыгать и барахтаться по телу молодого короля, тут он проснулся да как закричит:
- Ой, милая жена, как мне страшно, как страшно!
Да, теперь я уж знаю, что такое страх!

Шестерка Кубков - Гэнзель и Гретель (Гримм)

Прохождение инициации.
Детская доверчивость и непосредственность. Возможно - бессилие и зависимость, подчинение обстоятельствам.
Братская любовь, родственная теплота.
На карте: Гензель и Гретель возле пряничного домика.

Гензель и Гретель - Братья Гримм

Жил на опушке дремучего леса бедный дровосек с женой и двумя детьми: мальчика звали Гензель, а девочку Гретель.
Жил дровосек впроголодь; и наступила однажды в той земле такая дороговизна, что ему не на что было купить даже кусок хлеба.
Вот как-то вечером лежит он в кровати, не спит, а всё с боку на бок переворачивается, вздыхает и, наконец, говорит жене:
- Что теперь будет с нами?
Как нам детей прокормить, нам и самим-то есть нечего!
- А знаешь что, - отвечала жена, - заведём завтра утром детей пораньше в лес, в самую чащу; разведём там костёр и дадим им по кусочку хлеба.
А сами пойдём на работу и оставим их одних.
Не найти им дороги обратно - вот мы от них и избавимся.
- Нет, жена, - говорит дровосек, - этого я не сделаю: ведь сердце у меня не камень, не могу я детей бросить одних в лесу.
Нападут на них дикие звери и съедят их.
- Ну и дурак! - говорит жена.
- Придётся нам тогда всем четверым с голоду пропадать, и тебе останется только одно - гробы сколачивать.
- И она донимала его до тех пор, пока он с ней не согласился.
- А всё-таки жалко мне моих бедных детей! - сказал дровосек.
Дети от голода не могли заснуть и слышали всё, что говорила мачеха отцу.
Заплакала Гретель горькими слезами и говорит Гензелю:
- Бедные мы с тобой, бедные!
Видно, нам теперь пропадать придётся!
- Тише, Гретель, не горюй! - сказал Гензель.
- Я уж что-нибудь придумаю.
И вот, когда родители уснули, он встал, надел свою курточку, отворил дверь в сени и тихо выбрался на улицу.
На небе ярко светил месяц.
Белые камешки во дворе блестели под его лучами, словно денежки.
Гензель нагнулся и набил ими полный карман.
Потом он вернулся домой и говорит Гретель:
- Утешься, милая сестрица, спи себе теперь спокойно!
- И с этими словами он снова улёгся в постель.
Чуть только начало светать, пришла мачеха и стала будить детей.
- Вставайте, лентяи!
Нужно идти в лес за дровами.
- Потом дала им по кусочку хлеба и сказала: - Этот хлеб будет вам на обед.
Смотрите только, сейчас его не ешьте, больше вы ничего не получите.
Взяла Гретель весь хлеб и спрятала себе под фартук.
Гензелю ведь некуда было спрятать хлеб, у него карман был набит камешками.
Потом они все отправились в лес.
Идут они, а Гензель всё останавливается и назад оглядывается.
Говорит ему отец:
- Что ты, Гензель, всё оборачиваешься и отстаёшь?
Иди-ка поскорее.
- Я, батюшка, - отвечал Гензель, - всё на свою белую кошечку посматриваю.
Сидит она на крыше и так жалостно смотрит на меня, словно прощается.
- Не болтай глупости, - сказала мачеха, - вовсе это не твоя кошечка, это белая труба на солнце блестит.
А Гензель вовсе не на кошечку смотрел, а доставал из кармана блестящие камешки и бросал их на дорогу.
Вот пришли они в самую чашу леса, и дровосек сказал:
- Ну, дети, собирайте хворост, а я костёр разведу, чтобы вы не озябли.
Набрали Гензель и Гретель целую кучу хворосту.
Когда огонь хорошо разгорелся, мачеха говорит:
- Ну, дети, ложитесь теперь у костра да отдохните как следует, а мы пойдём в лес дрова рубить.
Когда кончим работу, вернёмся за вами.
Сели Гензель и Гретель у костра, а в полдень они съели свой хлеб.
Они всё время слышали стук топора и думали, что это где-нибудь недалеко работает отец.
А постукивал-то вовсе не топор, а сухой сук, который отец подвязал к старому дереву.
Сук раскачивало ветром, он ударялся о ствол и стучал.
Сидели они так, сидели, от усталости у них стали закрываться глаза, и они крепко уснули.
Когда они проснулись, в лесу было уже совсем темно.
Заплакала Гретель и говорит:
- Как нам теперь найти дорогу домой?
- Погоди, - утешал её Гензель, - вот взойдёт месяц, станет светлее, мы и найдём дорогу.
И верно, скоро взошёл месяц.
Взял Гензель Гретель за руку и пошёл от камешка к камешку - а блестели они, словно денежки, и указывали детям дорогу.
Всю ночь шли они, а на рассвете пришли к отцовскому дому и постучались в дверь.
Открыла мачеха дверь, видит - стоят перед ней Гензель и Гретель, и говорит:
- Ах вы, скверные дети, что вы так долго в лесу отсыпались?
А мы уже думали, что вы вовсе не хотите назад возвращаться.
Обрадовался отец, увидя детей.
Тяжело ему было бросать их одних в лесу.
Но вскоре опять наступили голод и нужда, и в доме дровосека нечего стало есть.
И вот услыхали дети, как мачеха ночью, лёжа в постели, говорила отцу:
- У нас опять уже всё съедено, осталось только полкраюхи хлеба, а потом уж нам конец!
Надо отделаться от детей - заведём их в лес подальше, чтобы не найти им дороги назад!
Иного выхода у нас нету.
Тяжко стало на сердце у дровосека, и он подумал: "Уж лучше бы мне последним куском с детьми поделиться".
Но жена и слышать об этом не хотела, стала его бранить да попрекать.
Недаром говорится: плохое начало не к доброму концу.
Уступил он раз, пришлось ему и сейчас уступить.
А дети не спали и слышали весь их разговор.
Когда отец с мачехой заснули, встал Гензель с постели и хотел пойти во двор, чтобы набрать камешков, как в прошлый раз.
Но мачеха заперла дверь, и Гензель не смог выйти из хижины.
Он стал утешать свою сестрицу и говорит:
- Не плачь, Гретель, спи спокойно, увидишь, что мы не пропадём.
Рано утром мачеха разбудила их и дала им по куску хлеба, он был ещё меньше, чем в прошлый раз.
Пошли они в лес, а Гензель по дороге крошил хлеб в кармане, останавливался и бросал хлебные крошки на дорогу.
Говорит ему отец:
- Что ты, Гензель, всё останавливаешься да оглядываешься?
Иди-ка поскорее.
- Я, батюшка, - отвечал Гензель, - на своего белого голубка смотрю.
Сидит он на крыше и на меня так жалостно смотрит, словно прощается.
- Не болтай глупости, - говорит ему мачеха.
- Вовсе это не твой голубок, это белая труба блестит на солнце.
А Гензель всё бросал и бросал на дорогу хлебные крошки.
Завела мачеха детей еще глубже в лес, где они ещё ни разу не были.
Развели опять большой костёр, и говорит мачеха:
- Сидите здесь, детки, а как устанете, поспите маленько.
А мы пойдём в лес дрова рубить и к вечеру, когда кончим работу, придём за вами.
Когда наступил полдень, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, ведь он-то свой хлеб по дороге раскрошил.
Потом они уснули.
Вот уж и вечер прошёл, но никто за бедными детьми не приходил.
Проснулись они - а в лесу уже тёмная ночь.
Стал Гензель утешать сестрицу:
- Погоди, Гретель, вот скоро луна взойдёт, мы и отыщем дорогу по хлебным крошкам.
Когда взошла луна, отправились они искать дорогу.
Искали её, искали, но так и не нашли.
Тысячи птиц летают в лесу и в поле - и они все их поклевали.
Говорит Гензель Гретель: "Мы уж как-нибудь найдём дорогу", но они её не нашли.
Шли они целую ночь и весь день с утра до вечера, но никак не могли выбраться из лесу.
Дети сильно проголодались: ведь кроме ягод, которые они собирали по дороге, у них не было ни куска во рту.
Устали они так, что еле-еле ноги передвигали, прилегли под деревом и заснули.
Наступило уже третье утро с тех пор, как покинули они отцовскую избушку.
Пошли они дальше.
Идут и идут, а лес всё глубже и темней, и если б не подоспела помощь, они выбились бы из сил.
Вот наступил полдень, и дети заметили на ветке красивую белоснежную птичку.
Сидит себе и поёт, да так хорошо, что дети остановились и заслушались.
Умолкла птичка, взмахнула крыльями и полетела перед ними, и пошли они за ней следом, пока, наконец, не добрались до избушки, где птичка уселась на крыше.
Подошли дети ближе, видят - избушка-то не простая: она вся из хлеба сделана, крыша у неё из пряников, а окошки - из сахара.
Говорит Гензель:
- Вот мы сейчас и поедим на славу.
Я примусь за крышу, она, должно быть, очень вкусная.
Вытянулся Гензель во весь рост и отломил кусочек крыши, чтобы попробовать, какая она на вкус, а Гретель стала лакомиться окошками.
Вдруг послышался изнутри чей-то тоненький голосок:
- Кто там ходит под окном?
Кто грызёт мой сладкий дом?
Отвечают дети:
- Это гость чудесный,
Ветер поднебесный! - а сами снова едят.
Пришлась крыша Гензелю очень по вкусу, и он оторвал от неё большой кусок, а Гретель выломала целое круглое стекло из сахара и, усевшись около избушки, стала его уплетать.
Вдруг открывается дверь, и выходит оттуда старая-престарая старуха, опираясь о костыль.
Испугались Гензель и Гретель, и все лакомства из рук выронили.
Покачала старуха головой и говорит:
- Эй, милые детки, как вы сюда попали?
Ну, заходите ко мне, я вам зла не сделаю.
Взяла она обоих за руки и повела в свою избушку.
Принесла она угощение - молоко с оладьями, посыпанными сахаром, яблоки и орехи.
Потом она постелила им две красивые постельки и накрыла их белыми одеялами.
Улеглись Гензель и Гретель и подумали: "Мы, наверное, попали в рай".
Но старуха только притворялась такой доброй, а на самом деле это была злая ведьма, что подстерегала детей, а избушку из хлеба построила для приманки.
Если какой-нибудь ребёнок попадал ей в руки, она его убивала, варила в котле и съедала, и это было для неё самое большое лакомство.
Глаза у неё были, как у всех ведьм, красные, и видели плохо, но зато у них нюх тонкий, как у зверей, и они чуют близость человека.
Когда Гензель и Гретель подходили к её избушке, она злобно захохотала и сказала с усмешкой: "Вот они и попались!
Теперь уж им от меня не уйти!" Рано утром, когда дети ещё спали, она встала, посмотрела, как они спокойно спят да какие у них пухлые и румяные щёчки, и сказала про себя: "Вот это будет лакомый кусочек!" Схватила Гензеля своей костлявой рукой, унесла его в хлев и заперла его за решётчатой дверью - пусть себе кричит сколько хочет, ничто ему не поможет!
А потом разбудила Гретель и говорит:
- Вставай скорее, лентяйка!
Иди принеси воды и свари своему брату что-нибудь повкусней, вон сидит он в хлеву.
Я хочу, чтобы стал он пожирнее, тогда я его съем.
Горько заплакала Гретель.
Но что было делать, пришлось ей исполнять приказание злой ведьмы.
И вот готовила она для Гензеля самые вкусные блюда, а самой ей доставались одни лишь объедки.
Каждое утро ковыляла старуха к хлеву и говорила:
- Ну-ка, Гензель, протяни мне свой палец, я хочу посмотреть, жирненький ли ты.
А Гензель взял и протянул ведьме вместо пальчика косточку.
Ведьма плохо видела, пощупала косточку и удивлялась, отчего это Гензель не жиреет.
Так прошло четыре недели, а Гензель всё не жирел.
Надоело старухе ждать, и крикнула она девочке:
- Эй, Гретель, наноси скорее воды!
Жирного или тощего, всё равно я Гензеля завтра утром заколю и сварю.
Ох как горевала бедная сестрица, когда пришлось ей таскать воду!
Слезы так и текли у неё по щекам.
- Лучше бы нас растерзали дикие звери в лесу, тогда мы хоть вместе бы погибли!
- Ну, нечего хныкать! - крикнула старуха.
- Теперь тебе ничего не поможет.
Рано поутру Гретель должна была встать, выйти во двор, повесить котёл с водой и развести огонь.
- Сначала мы испечём хлеб, - сказала старуха, - я уже истопила печь и вымесила тесто.
- И толкнула бедную Гретель к самой печи, откуда так и полыхало большое пламя.
- Ну, полезай в печь, - сказала ведьма, - да погляди, хорошо ли она натоплена, не пора ли хлебы сажать?
Полезла было Гретель в печь, а старуха в это время хотела закрыть её заслонкой, чтобы Гретель зажарить и съесть.
Но Гретель догадалась, что затевает старуха, и говорит:
- Да я не знаю, как это сделать, как мне туда пролезть?
- Вот глупая гусыня, - сказала старуха, - смотри, какое большое устье, и я-то могла бы туда залезть, - и она взобралась на шесток и просунула голову в печь.
Тут Гретель как толкнёт ведьму, да так, что та очутилась прямо в самой печи.
Потом Гретель прикрыла печь железной заслонкой и заперла на задвижку.
У-ух, как страшно завыла ведьма!
Но Гретель убежала, и проклятая ведьма сгорела дотла.
Бросилась Гретель поскорей к Гензелю, открыла хлев и крикнула:
- Выходи, Гензель, мы спасены!
Старая ведьма в печке сгорела!
Выскочил Гензель из хлева, словно птица из клетки, когда ей откроют дверку.
Как обрадовались они, как кинулись друг другу на шею, как прыгали от радости и целовались!
Теперь им нечего уже было бояться, и вот вошли они в ведьмину избушку и видят - стоят там всюду по углам ларцы с жемчугами и драгоценными каменьями.
- Ну, это будет, пожалуй, получше наших камешков, - сказал Гензель и набил ими полные карманы.
А Гретель говорит:
- Мне тоже хочется что-нибудь домой принести, - и насыпала их полный передник.
- А теперь бежим поскорей отсюда, - сказал Гензель, - ведь нам надо выбраться из ведьминого леса.
Прошли они так часа два и подошли, наконец, к большому озеру.
- Не перебраться нам через него, - говорит Гензель, - не видать нигде ни лавочки, ни моста.
- Да и лодочки не видно, - ответила Гретель, - но вон плывёт белая уточка; если я её попрошу, она поможет нам переправиться на другой берег.
И кликнула Гретель уточке:
- Нету мостика нигде,
Ты свези нас по воде!
Подплыла уточка, Гензель сел на неё и позвал сестрицу, чтобы она села вместе с ним.
- Нет, - ответила Гретель, - уточке будет слишком тяжело.
Пускай перевезёт она сначала тебя, а потом и меня.
Добрая уточка так и сделала.
Они счастливо переправились на другой берег и прошли дальше.
А там лес показался им совсем знакомым, и, наконец, они увидели издали отцовский дом.
Тут дети пустились бежать, влетели в комнату и бросились отцу на шею.
С той поры, как отец бросил детей в лесу, не было у него ни минуты радости, а жена его умерла.
Раскрыла Гретель передник, и рассыпались по комнате жемчуга и драгоценные камни, а Гензель выбрасывал их из кармана целыми пригоршнями.
И настал конец их нужде и горю, и зажили они счастливо и хорошо.

Восьмерка Кубков - Братец и сестрица (Гримм)(сестрица Аленушка и братец Иванушка)

Уход из привычного окружения по своей воле. Трудности и горечь "на первых порах", в начале нового этапа.
Налет фатализма, пассивное принятие происходящего, без стучания кулаком по столу и прочих силовых методов.

Братец и сестрица - Братья Гримм

Взял братец сестрицу за руку и говорит:
- С той поры, как мать у нас умерла, нету нам на свете радости: каждый день нас мачеха бьет, а когда мы к ней подходим, толкает нас ногами.
И едим мы одни лишь сухие корки, что от стола остаются; собачонке и то под столом лучше живется - ей бросит она иной раз хороший кусок.
Боже мой, если б узнала о том наша мать!
Давай уйдем вместе с тобой куда глаза глядят, будем бродить по свету.
И они ушли из дому.
Целый день брели они по лугам, по полям, по горам; а когда пошел дождь, сестрица сказала:
- Это плачут заодно и господь и наши сердца!
Под вечер зашли они в дремучий лес и так устали от голода, горя и долгого пути, что забрались в дупло дерева и уснули.
Они проснулись на другое утро, когда солнце стояло уже высоко на небе и своими лучами горячо прогревало дупло.
И сказал тогда братец:
- Сестрица, мне хочется пить, - если б знать, где тут ручеек, я бы пошел напиться.
Мне кажется, где-то вблизи журчит вода.
Братец поднялся, взял свою сестрицу за руку, и они стали искать ручеек.
Но злая мачеха была ведьмой.
Она видела, что дети ушли, и прокралась за ними тайком, как умеют это делать ведьмы, и заколдовала все родники лесные.
И вот, когда они нашли родничок, что прыгал, сверкая, по камням, и захотел братец из него напиться, услыхала сестрица, как родничок, журча, говорил:
- Кто из меня напьется, тот тигром обернется!
И крикнула сестрица:
- Братец, не пей, пожалуйста, из него воды, а не то диким зверем обернешься и меня разорвешь.
Братец не стал пить из этого родничка, хотя ему очень хотелось, и сказал:
- Я потерплю, пока найдем другой родничок.
Пришли они к другому роднику, и услыхала сестрица, что и этот тоже говорил:
- Кто из меня напьется, тот волком обернется!
И крикнула сестрица:
- Братец, не пей, пожалуйста, из этого родника, а не то обернешься волком и меня съешь.
Братец не стал пить и сказал:
- Я подожду, пока мы придем к другому роднику, - вот уж тогда я напьюсь, что бы ты мне ни говорила: мне очень хочется пить.
Пришли они к третьему роднику.
Услыхала сестрица, как он, журча, говорил:
- Кто из меня напьется, диким козлом обернется!
Кто из меня напьется, диким козлом обернется!
Сестрица сказала тогда:
- Ах, братец, не пей ты, пожалуйста, воды из этого родника, а не то диким козлом обернешься и в лес от меня убежишь.
Но братец стал у ручья на колени, нагнулся и напился воды.
И только коснулись первые капли его губ, как сделался он вмиг диким козленком.
Заплакала сестрица над своим бедным заколдованным братцем, и козлик тоже заплакал; и сидел он рядышком с нею и был такой грустный-грустный.
И сказала девочка:
- Успокойся, мой миленький козлик, я тебя никогда не оставлю.
И она сняла свою золотую подвязку, надела ее на шею козлику, нарвала осоки и сплела из нее мягкую веревку.
Она привязала козлика за веревку и повела его вместе с собой дальше, и шла всё глубже и глубже, в самую чащу лесную.
Шли они долго-долго и подошли, наконец, к маленькой избушке.
Заглянула девочка в избушку - видит: она пустая.
И подумала девочка: "Вот здесь можно будет и поселиться".
Она собрала для козлика листья и мох, сделала ему мягкую подстилку и каждое утро выходила собирать разные коренья, ягоды и орехи; и приносила козлику мягкой травы и кормила его с рук, и был козлик доволен и весело прыгал около нее.
К вечеру, когда сестрица уставала, она читала молитву, клала свою голову на спину козлику - была она ей вместо подушки - и засыпала.
И если бы можно было вернуть братцу его человеческий образ, то что за чудесная жизнь была бы у них!
Вот так и жили они одни в лесной чаще некоторое время.
Но случилось, что как раз на ту пору затеял король в этом лесу большую охоту.
И трубили среди леса охотничьи рога, раздавался собачий лай, веселый посвист и улюлюканье егерей.
Козлик все это слышал, и захотелось ему побывать на охоте.
- Ах, - сказал он сестрице, - отпусти меня в лес на охоту, я дольше вытерпеть не в силах.
- И он долго ее упрашивал, пока, наконец, она согласилась.
- Но смотри, - сказала она ему, - к вечеру возвращайся.
От недобрых охотников дверь в избушке я запру, а чтоб я тебя узнала, ты постучись и скажи: "Сестрица, впусти меня", а если ты так не скажешь, то дверь я тебе не открою.
Вот выскочил козлик в лес, и было ему так приятно и весело гулять на приволье!
Только увидел король со своими егерями красивого козлика, пустились они за ним в погоню, но нагнать его не могли; они думали, что вот-вот поймают его, а он скакнул в густую заросль и пропал у них на глазах.
Между тем стало уже смеркаться.
Подбежал козлик к избушке, постучался и говорит:
- Сестрица, впусти меня.
- И открылась перед ним маленькая дверь, вскочил козлик в избушку и отдыхал всю ночь на мягкой подстилке.
На другое утро охота началась снова; и когда козлик заслышал большой охотничий рог и улюлюканье егерей, он забеспокоился и сказал:
- Сестрица, открой дверь, отпусти меня в лес погулять.
Открыла сестрица дверь и сказала:
- Но к вечеру, смотри, возвращайся и скажи: "Сестрица, впусти меня".
Как увидел король со своими егерями опять козлика с золотою повязкой на шее, все помчались за ним в погоню, но козлик был очень проворен и быстр.
Гонялись за ним егеря целый день напролет и только к вечеру его окружили.
Один из них ранил его в ногу, начал козлик прихрамывать, не смог бежать так быстро, как прежде.
Тогда прокрался за ним следом один из егерей до самой избушки и услышал, как козлик говорил: "Сестрица, впусти меня!" - и видел, как дверь перед ним отворилась и тотчас закрылась опять.
Охотник все это хорошо приметил, вернулся к королю и рассказал о том, что видел и слышал.
И сказал король:
- Завтра еще раз выедем на охоту.
Сильно испугалась сестрица, увидев, что ее козлик ранен.
Она обмыла ему кровь, приложила к ране разные травы и сказала:
- Ступай полежи, милый мой козлик, и рана твоя заживет.
Но рана была небольшая, и наутро у козлика и следа от нее не осталось.
И когда он услышал в лесу опять веселые звуки охоты, он сказал;
- Невмочь мне дома сидеть, хочу погулять я в лесу; меня никто не поймает, не бойся.
Заплакала сестрица и сказала:
- Нет, уж теперь они тебя убьют, и останусь я здесь одна в лесу, покинута всеми.
Нет, не пущу я тебя нынче в лес.
- А я здесь тогда от тоски погибну, - ответил ей козлик.
- Как заслышу я большой охотничий рог, так ноги сами и бегут у меня.
Что тут было делать сестрице?
С тяжелым сердцем она открыла ему дверь, и козлик, здоровый и веселый, ускакал в лес.
Увидел его король и говорит егерям:
- Уж теперь гоняйтесь за ним целый день до самой ночи, но смотрите, чтоб никто из вас его не ранил.
И вот, только солнце зашло, говорит король егерю:
- Ну, ступай покажи, мне эту лесную избушку.
Тогда он подошел к маленькой двери, постучался и сказал:
- Дорогая сестрица, впусти меня.
Открылась дверь, и король вошел в избушку; видит- стоит там девушка красоты несказанной.
Испугалась девушка, увидав, что это вошел не козлик, а какой-то чужой человек, и на голове у него золотая корона.
Но король ласково на нее поглядел, протянул ей руку и сказал:
- Хочешь, пойдем со мной в замок, и будешь ты моей милой женой.
- Ах, я согласна, - ответила девушка, - но козлик должен идти со мной, я его никогда не оставлю.
- Хорошо, - сказал король, - пускай он останется на всю жизнь при тебе, и будет ему всего вдосталь.
А тут подскочил и козлик; и сестрица привязала его за веревку из осоки и вывела из лесной избушки.
Посадил король девушку на коня и привез ее в свой замок; там отпраздновали они свадьбу с большой пышностью.
Стала она теперь госпожой королевой, и они жили счастливо вместе долгие годы, а козлика холили и кормили, и он прыгал по королевскому саду.
Но злая мачеха, из-за которой детям выпало на долю бродить по свету, решила, что сестрицу разорвали, пожалуй, в лесу дикие звери, а козлик убит охотниками.
Когда она услыхала, как они счастливы и что живется им так хорошо, в сердце у нее зашевелились зависть и злоба, и они не давали ей покоя, и она думала только о том, как бы опять накликать на них беду.
А была ее родная дочка уродлива, как темная ночь, и была она одноглазой.
Стала она попрекать свою мать:
- Ведь стать королевой полагалось бы мне.
- Ты уж помолчи, - сказала старуха и стала ее успокаивать: - придет время, я все сделаю, что надо.
Прошел срок, и родила королева на свет прекрасного мальчика; а на ту пору был король как раз на охоте.
Вот старая ведьма приняла вид королевской служанки, вошла в комнату, где лежала королева, и говорит больной:
- Королева, идите купаться, уж ванна готова, купанье вам поможет и прибавит сил; идите скорей, а то вода остынет.
Ведьмина дочь была тут же рядом; и отнесли они ослабевшую королеву в ванную комнату, опустили ее в ванну, заперли дверь на ключ, а сами убежали.
Но они развели в ванной такой адский огонь, что молодая красавица-королева должна была вот-вот задохнуться.
Сделав это, старуха взяла свою дочку, надела на нее чепец и уложила ее в постель вместо королевы.
И сделала она ее похожей на королеву, только не могла она приставить ей второй глаз.
Но чтоб король этого не заметил, пришлось ее положить на ту сторону, где у нее не было глаза.
Воротился вечером король домой и, услыхав, что королева родила ему сына, сильно обрадовался, и ему захотелось пойти проведать свою любимую жену и поглядеть, что она делает.
Но старуха закричала:
- Ради бога, задвиньте скорей полог, королеве смотреть на свет еще трудно, ее тревожить нельзя.
Король вернулся назад, не зная о том, что в постели лежит самозванная королева.
Наступила полночь, и все уже спали; и вот увидела мамка, сидевшая в детской у колыбели - она одна только в доме не спала, - как открылись двери и в комнату вошла настоящая королева.
Она взяла на руки из колыбели ребенка и стала его кормить грудью.
Потом она взбила ему подушечку, уложила его опять в колыбельку и укрыла одеяльцем.
Но не забыла она и про козлика, заглянула в угол, где он лежал, и погладила его по спине.
Потом она тихонько вышла через дверь; мамка на другое утро спросила стражу, не заходил ли кто ночью в замок, но сторожа ответили:
- Нет, мы никого не видали.
Так являлась она много ночей подряд и ни разу при этом не обмолвилась словом.
Мамка каждый раз ее видела, но сказать о том никому не решалась.
Так прошло некоторое время, но вот однажды королева ночью заговорила и молвила так:
- Как мой сыночек?
Как козлик мой?
Явлюсь я дважды и не вернусь домой.
Мамка ей ничего не ответила, но когда королева исчезла, мамка пришла к королю и обо всем ему рассказала.
Король сказал:
- Ах, боже мой, что же это значит?
Следующую ночь я сам буду сторожить возле ребенка.
Он пришел вечером в детскую, а в полночь явилась опять королева и сказала:
- Как мой сыночек?
Как козлик мой?
Приду я однажды и не вернусь домой.
И она ухаживала за ребенком, как делала это всегда, а потом снова ушла.
Король не осмелился заговорить с нею, но и следующую ночь он тоже не спал.
И она снова спросила:
- Как мой сыночек?
Как козлик мой?
Теперь уж больше я не вернусь домой.
И не мог король удержаться, он бросился к ней и сказал:
- Значит, ты моя милая жена!
И она ответила:
- Да, я твоя жена, - и в тот же миг по милости божьей она ожила и стала опять здоровой, румяной и свежей, как прежде.
Потом она рассказала королю о злодействе, что совершила над ней злая ведьма вместе со своей дочкой.
Тогда король велел привести их обеих на суд, и был вынесен им приговор.
Ведьмину дочь завели в лес, где ее разорвали дикие звери, а ведьму взвели на костер, и ей пришлось погибнуть лютою смертью.
И когда остался от нее один только пепел, козлик опять обернулся человеком, и сестрица и братец стали жить да поживать счастливо вместе.