3 Жезлов - Хок Ли и лесные духи (китайская сказка)

На карте нарисован Хок Ли, который пляшет на поляне лесных духов. Вокруг него летают три жезла, будто он ими жонглирует, а под ногами крутится вихрь палых листьев. Движение, ведущее к обновлению. Только с легкой душой можно поймать удачу. Легкость, радость. Доставляя радость другим - исцелишься. Чистая совесть не мешает правильному действию.
Ключевые слова по Хант: энергия, коммуникация, возможности.
Счастливый конец долгого пути. Новые горизонты/возможности.

Хок Ли и лесные духи (китайская сказка)

В глубокую старину, уж и не вспомню, какой император правил тогда Поднебесной, жил в предместьях большого города человек по имени Хок Ли, и слыл он мужчиной работящим и прилежным. Он не только часы напролет трудился в своей лавке, но делал всю домашнюю работу, так как жены у него не было, и все в его хозяйстве всегда было в порядке. Соседи восхищались его трудолюбием, всегда говорили «Какой он трудолюбивый этот Хок Ли! Как много он работает, у него даже и времени-то нет чтобы сходить куда-нибудь поразвлечься», и держались при встречах с ним скромно и вежливо.
Но на самом деле Хок Ли не был таким уж хорошим человеком, как думали о нем соседи. Каждую ночь, когда все добропорядочные горожане спали, он выскальзывал из дома и обворовывал богатые дома вместе с бандой таких же как он воров.
Такое положение вещей сохранялось уже довольно долго, и хотя воров время от времени ловили и наказывали, но даже тень подозрения ни разу не упала на Хок Ли – он был для всех трудолюбивым, добропорядочным, одиноким мужчиной.
Хок Ли скопил воровством приличную сумму денег, и был очень доволен собственным хитроумием и ловкостью. Но вот как-то утром он отправился на рынок и соседи сказали ему: «Что с твоим лицом, Хок Ли? У тебя щека распухла!».
И действительно – правая щека у него стала в два раза больше правой, и это было очень неприятно. «Завяжу-ка я щёку» - решил Хок Ли. «Без сомнение, согревающий компресс вылечит флюс». Но все было напрасно – наутро щека опухла еще больше прежнего. День ото дня опухоль становилась все больше и больше, пока щека стала чуть не такой огромной, как вся голова, и очень болела.
Хок ли уж и не знал, что делать. Да и дело было не только в уродливой и болезненной опухоли. Гораздо хуже было то, что все соседи стали потешаться и насмехаться над ним.
И вот в один прекрасный день бродячий лекарь прошел по их улице. Он не только продавал разнообразные лекарства, но и знал заклинания и чары, которым научился у даосов и духов. Лекарь осмотрел Хок Ли и только головой покачал: «Вы, верно, чем-то прогневили духов. Это не простой флюс, такие случаются у людей, которые делали что-то дурное».
Хок Ли почувствовал, что может быть разоблачен, но, конечно, не стал сознаваться в своих злодеяниях.
«Пожалуйста, уважаемый, расскажите, может быть все же есть какое-нибудь лекарство?» - умолял он доктора. «Я хорошо вам за него заплачу!»
«Нет, у меня нет лекарств от болезней, которые вызывают духи. Но если вы хорошо мне заплатите, я подскажу, как вам быть».
Тут Хок Ли и лекарь принялись торговаться, и прошло немало времени, прежде чем они сошлись на определенной сумме. Лекарь убрал связку монет в рукав, и рассказал, что надо делать.
«В первый день полной луны отправляйтесь в лес и найдите такое-то дерево. Там вам придется подождать, пока духи, что живут под землей, не выберутся из своих укрытий. Когда они заметят ваше присутствие, они предложат вам потанцевать. Уж постарайтесь им угодить! Если они останутся довольны вашим выступлением, они исцелят вас».
Хок Ли обрадовался, что полнолуние уже близко, но от нетерпения еле дождался положенного срока и отправился в лес. Он нашел там дерево, которое лекарь подробно ему описал, и взобрался на толстую ветку. Вскоре он увидел в лунном свете, как маленькие человечки выходят из леса со всех сторон, собираются под деревом, и начинают танцевать. Хок Ли показалось, что их тут сотни. Они все радостно плясали, пели и веселились, и тут под ним громко хрустнула ветка. Все человечки разом остановились и поглядели вверх, а у Хок Ли от страха даже сердце замерло
«Кто-то там есть наверху», - сказал старший из духов. – «Спускайся, кто бы ты ни был, или мы снимем тебя силой».
В большом страхе, Хок Ли стал спускаться вниз, но от страха сорвался вниз, пребольно упал, и покатился по земле в самой дурацкой манере. Когда он смог подняться, он подошел к духу, который заговорил с ним и казался тут главным, и склонился в глубоком поклоне.
«Кто ты такой и зачем забрался на дерево?»
Хок Ли рассказал ему все про свою раздутую щеку и лекаря, который ему посоветовал прийти сюда при полной луне за помощью. Старейшина хлопнул в ладоши, и все человечки расселись по краям поляны, образовав большой круг.
«Хорошо. Мы поглядим, чем тебе можно помочь. Но сначала попляши с нами; если нам понравится, мы тебя вылечим, а если нет – накажем».
Хок Ли очень переживал и боялся, колени его тряслись, а ноги скользили на палых листьях. Он сначала поднял руку, потом ногу, но прежде чем успел сделать что-то еще, - поскользнулся и полетел на землю, а пока он там лежал, все духи очень разозлились. Они окружили его в ярости, и стали кричать: «Ты, кто пришел сюда вылечить щеку! У тебя была одна большая щека, а теперь будет две! Теперь будет две!»
Несчастный Хок Ли еле ноги унес с поляны и, опечаленный, поплелся домой.
Он проснулся опухшим, опечаленным. Щеки разнесло так, что он и глаз-то своих почти не видел, а соседи теперь потешались над ним в два раза больше. Он хотел было посоветоваться с бродячим лекарем, но тот уже отбыл в другую деревню. Так что выбора не оставалось – придется сходить к дереву духов еще раз. Он снова дождался, пока луна не станет полной, и вернулся на то самое место, сел под деревом, с которого в прошлый раз так по-дурацки свалился, дождался появления духов, поклонился, и попросил разрешения снова сплясать для них. Духи захихикали, потешаясь над пухлощеким танцором, но согласились. Хок Ли вышел в центр поляны, поднял сначала руку, потом ногу, но в этот раз не упал, а сохранил равновесие. И тогда он высоко подпрыгнул и завертелся в прекрасном танце. Он притопывал и прихлопывал, и крутился, и вертелся, и вскоре палые листья уже крутились вокруг него. Когда он остановился, все духи хлопали ему в ладоши.
«Ты отлично танцевал! И за это мы тебя вылечим – пощупай-ка лицо!»
Хок Ли схватился за щеки и – чудо! – его щеки вернулись к нормальным размерам.
Он поблагодарил лесных духов и приплясывал всю дорогу домой.
На следующее утро во всем городе только и разговоров было, что о чудесном исцелении Хок Ли. Соседи расспрашивали его, но не смогли вытянуть из него ни словечка.
Какое-то время спустя один из богатых соседей Хок Ли, который был болен уже несколько лет, предложил заплатить ему изрядную сумму денег, если он расскажет о своем чудесном лекарстве. Хок Ли согласился, но поставил одно условие – все, что он расскажет, должно быть сохранено в полном секрете. Богач принял это условие, и Хок Ли отвел его в первый день полной луны к поляне духов, а на следующий день сосед оказался полностью здоровым.
С той поры Хок Ли уже не было нужды воровать, больные и недужные шли и шли к нему, и за плату и обещание сохранять тайну, Хок Ли отводил людей к лесным духам.. И в его доме с тех пор всегда хватало денег.

5 Жезлов - Снежная Королева (Андерсен)

На карте Снежная Королева, которая уговаривает Кая поехать с ней, обещая ему подарки. Большая часть фона уже в цветах Королевы - наверху северное сияние, а повсюду вокруг идет снег. Но Кай еще в человеческой цветной одежде. Выбор, возможно под давлением обстоятельств; или выбор, сделанный за кверента. Две стороны ситуации - возможно, конфликтующие, а возможно - объединенные. Давление обстоятельств. Контраст, разница, граница.
В колоде Махони сказка соответствует Аркану Колесница.
Ключевые слова по Хант: помехи/преграды, конфликты, раздоры
Ситуация выбора, небходимость понимания, что тебе на самом деле нужно. Вызов, попытка взять на слабо. Необходимость борьбы за свои интересы. Душевные устремления. Уход из стабильности (дома) четверки.

Ганс Христиан Андерсен - Снежная королева
Сказка в семи рассказах

ЗЕРКАЛО И ЕГО ОСКОЛКИ
Рассказ первый

   Начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей -- уродами или казались стоящими кверху ногами и без животов! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля -- у него была своя школа -- рассказывали о зеркале как о каком-то чуде.
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   -- Теперь только, -- говорили они, -- можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете!
   И они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим Творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем само зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные ее стороны, ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалась в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик: так приятно щекотал его успех его выдумки. Но по свету летало еще много осколков зеркала. Послушаем же!

МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА
Рассказ второй

   В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но у них был садик побольше цветочного горшка. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. Родители их жили в мансардах смежных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному желобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом, шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб и можно было очутиться у окна соседей.
   У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли коренья и небольшие кусты роз (в каждом по одному), осыпанные чудными цветами. Родителям пришло в голову поставить эти ящики поперек желобов -- таким образом, от одного окна к другому тянулись словно две цветочные рядки. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями; образовалось нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки и дети твердо знали, что им нельзя карабкаться на них, то родители часто позволяли мальчику с девочкой ходить друг к другу по крыше в гости и сидеть на скамеечке под розами. И что за веселые игры устраивались у них тут!
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   Зимою это удовольствие прекращалось: окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерзшим стеклам -- сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие, а в него выглядывал веселый, ласковый глазок -- это смотрели каждый из своего окна мальчик и девочка: Кай и Герда. Летом они в один прыжок могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок.
   -- Это роятся белые пчелки! -- сказала бабушка.
   -- А у них тоже есть королева? -- спросил мальчик; он знал, что у настоящих пчел есть такая.
   -- Есть! -- отвечала бабушка. -- Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле -- вечно носится на черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого-то они и покрываются ледяными узорами, словно цветами!
   -- Видели, видели! -- сказали дети и поверили, что все это сущая правда.
   -- А Снежная королева не может войти сюда? -- спросила девочка.
   -- Пусть-ка попробует! -- сказал мальчик. -- Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает!
   Но бабушка погладила его по головке и завела разговор о другом.
   Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока, наконец, не превратилась в женщину, укутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна, так нежна -- вся из ослепительно-белого льда и все же живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу.
   На другой день был славный морозец, но затем сделалась оттепель, а там пришла и весна-красна. Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под крышей гнезда, окна растворили, и детям опять можно было сидеть в своем маленьком садике на крыше.
   Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:
   
   Уж розы в долинах цветут,
   Младенец-Христос с нами тут!
 
   Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на ясное солнышко и разговаривали с ним: им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было лето и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно!
   Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками -- зверями и птицами; на больших башенных часах пробило пять.
   -- Ай! -- вскрикнул вдруг мальчик. -- Мне кольнуло прямо в сердце, и что-то попало в глаз!
   Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал глазами, но ни в одном ничего не было видно.
   -- Должно быть, выскочило! -- сказал он.
   Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка дьявольского зеркала, в котором, как мы, конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное отражалось еще ярче, дурные стороны каждой вещи выступали еще резче. Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в кусок льда! Боль в глазу и в сердце уже прошла, но самые осколки в них остались.
   -- О чем же ты плачешь? -- спросил он Герду. -- У! Какая ты теперь безобразная! Мне совсем не больно! Фу! -- закричал он затем. -- Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат!
   И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы.
   -- Кай, что ты делаешь? -- закричала девочка, а он, увидя ее испуг, вырвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно.
   Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь бабушка, он придирался к словам. Да хоть бы одно это! А то он дошел до того, что стал передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро мальчик выучился передразнивать и всех соседей -- он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки, и люди говорили:
   -- Что за голова у этого мальчугана!
   А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он передразнивал даже миленькую маленькую Герду, которая любила его всем сердцем.
   И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда перепархивал снежок, он явился с большим зажигательным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.
   -- Погляди в стекло, Герда! -- сказал он.
   Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое!
   -- Видишь, как искусно сделано! -- сказал Кай. -- Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли!
   Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо: "Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками!" -- и убежал.
   На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, привязывали свои санки к крестьянским саням и прокатывались таким образом довольно далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его на площади появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел человек, весь ушедший в белую меховую шубу и такую же шапку. Сани объехали вокруг площади два раза; Кай живо привязал к ним свои санки и покатился. Большие сани понеслись быстрее и затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но человек в шубе кивал ему, и он продолжал ехать. Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Мальчик поспешил отпустить веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал -- никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть "Отче наш", но в уме у него вертелась одна таблица умножения.
   Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно белая женщина -- Снежная королева; и шуба, и шапка на ней были из снега.
   -- Славно проехались! -- сказала она. -- Но ты совсем замерз. Полезай ко мне в шубу!
   И, посадив мальчика к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился в снежный сугроб.
   -- Все еще мерзнешь? -- спросила она и поцеловала его в лоб.
   У! Поцелуй ее был холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. Одну минуту Каю казалось, что вот-вот он умрет, но, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зябнуть.
   -- Мои санки! Не забудь моих санок! -- спохватился он прежде всего о санках.
   И санки были привязаны на спину одной из белых куриц, которая полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних.
   -- Больше я не буду целовать тебя! -- сказала она. -- А не то зацелую до смерти!
   Кай взглянул на нее -- она была так хороша! Более умного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ледяною, как в тот раз, когда сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством. Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему показалось, что он и в самом деле знает мало, и он устремил взор в бесконечное воздушное пространство. В тот же миг Снежная королева взвилась с ним на темное свинцовое облако, и они понеслись. Буря выла и стонала, словно распевала старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей; под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь -- днем он спал у ног Снежной королевы.

ЦВЕТНИК ЖЕНЩИНЫ, УМЕВШЕЙ КОЛДОВАТЬ
Рассказ третий

   А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? И куда он девался? Никто не знал этого, никто не мог сообщить о нем ничего. Мальчики рассказали только, что видели, как он привязал свои санки к большим великолепным саням, которые потом свернули в переулок и выехали за городские ворота. Никто не знал, куда он девался. Много было пролито о нем слез; горько и долго плакала Герда. Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Долго тянулись мрачные зимние дни.
   Но вот настала весна, выглянуло солнышко.
   -- Кай умер и больше не вернется! -- сказала Герда.
   -- Не верю! -- отвечал солнечный свет.
   -- Он умер и больше не вернется! -- повторила она ласточкам.
   -- Не верим! -- ответили они.
   Под конец и сама Герда перестала этому верить.
   -- Надену-ка я свои новые красные башмачки: Кай ни разу еще не видал их, -- сказала она однажды утром, -- да пойду к реке спросить про него.
   Было еще очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и побежала одна-одинешенька за город, прямо к реке.
   -- Правда, что ты взяла моего названого братца? Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты отдашь мне его назад!
   И девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей; тогда она сняла свои красные башмачки, первую свою драгоценность, и бросила их в реку. Но они упали как раз у берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу -- река как будто не хотела брать у девочки лучшую ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Девочка же подумала, что бросила башмачки не очень далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый краешек кормы и опять бросила башмаки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась от берега. Девочка хотела поскорее выпрыгнуть на сушу, но, пока пробиралась с кормы на нос, лодка уже отошла от берега на целый аршин и быстро понеслась по течению.
   Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьев, не слышал ее криков; воробьи же не могли перенести ее на сушу и только летели за ней вдоль берега да щебетали, словно желая ее утешить: "Мы здесь! Мы здесь!"
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   Лодку уносило все дальше; Герда сидела смирно, в одних чулках; красные башмачки ее плыли за лодкой, но не могли догнать ее.
   Берега реки были очень красивы -- повсюду виднелись чудеснейшие цветы, высокие раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни души человеческой.
   "Может быть, река несет меня к Каю!" -- подумала Герда, повеселела, встала на ноги и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами. Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором приютился домик с цветными стеклами в окошках и соломенной крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо.
   Герда закричала им: она приняла их за живых, но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла, опираясь на клюку, старая-престарая старушка в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами.
   -- Ах ты, бедная крошка! -- сказала старушка. -- Как это ты попала на такую большую, быструю реку да забралась так далеко?
   С этими словами старушка вошла в воду, зацепила лодку своею клюкой, притянула ее к берегу и высадила Герду.
   Герда была рада-радешенька, что очутилась наконец на суше, хоть и побаивалась чужой старухи.
   -- Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала? -- сказала старушка.
   Герда стала рассказывать ей обо всем, а старушка покачивала головой и повторяла: "Гм! гм!" Но вот девочка кончила и спросила старуху, не видала ли она Кая. Та ответила, что он еще не проходил тут, но, верно, пройдет, так что девочке пока не о чем горевать -- пусть лучше попробует вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных в любой книжке с картинками и все умеют рассказывать сказки! Тут старушка взяла Герду за руку, увела к себе в домик и заперла дверь на ключ.
   Окна были высоко от пола и все из разноцветных -- красных, голубых и желтых -- стеклышек; сообразно этому и сама комната была освещена каким-то удивительно ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка с чудесными вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно; пока же она ела, старушка расчесывала ей волосы золотым гребешком. Волосы вились кудрями и окружали свеженькое круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием.
   -- Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! -- сказала старушка. -- Вот увидишь, как ладно мы заживем с тобою!
   И она продолжала расчесывать кудри девочки, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая: старушка умела колдовать. Она не была злою колдуньей и колдовала только изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда, при виде роз, вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит от нее.
   Сделав свое дело, старушка повела Герду в цветник. У девочки глаза разбежались: тут были цветы всех родов и всех времен года. Что за красота, что за благоухание! Во всем свете не сыскать было книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишневыми деревьями. Тогда ее уложили в чудесную постельку с красными шелковыми перинками, набитыми голубыми фиалками; девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве королева в день своей свадьбы.
   На другой день Герде опять позволили играть на солнышке. Так прошло много дней. Герда знала каждый цветочек в саду, но, как ни много их было, ей все-таки казалось, что какого-то недостает, только какого же? Раз она сидела и рассматривала соломенную шляпу старушки, расписанную цветами; самым красивым из них была как раз роза -- старушка забыла ее стереть. Вот что значит рассеянность!
   -- Как! Тут нет роз? -- сказала Герда и сейчас же побежала искать их по всему саду -- нет ни одной!
   Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Теплые слезы упали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и, как только они смочили землю, куст мгновенно вырос из нее, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила его ручонками, принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае.
   -- Как же я замешкалась! -- сказала девочка. -- Мне ведь надо искать Кая!.. Не знаете ли вы, где он? -- спросила она у роз. -- Верите ли вы тому, что он умер и не вернется больше?
   -- Он не умер! -- сказали розы. -- Мы же были под землею, где все умершие, но Кая меж ними не было.
   -- Спасибо вам! -- сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки и спрашивала: "Не знаете ли вы, где Кай?"
   Но каждый цветок грелся на солнышке и думал только о собственной своей сказке или истории; их наслушалась Герда много, но ни один из цветов не сказал ни слова о Кае.
   Что же рассказала ей огненная лилия?
   -- Слышишь, как бьет барабан? Бум! бум! Звуки очень однообразны: бум! бум! Слушай же заунывное пение женщин! Слушай крики жрецов!.. В длинном красном одеянии стоит на костре индусская вдова. Пламя охватывает ее и тело ее умершего мужа, но она думает о нем живом -- о нем, чьи взоры жгли ее сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя сердца может погаснуть в пламени костра?
   -- Ничего не понимаю! -- сказала Герда.
   -- Это моя сказка! -- отвечала огненная лилия. Что рассказал вьюнок?
   -- Узкая горная тропинка ведет к гордо возвышающемуся на скале старинному рыцарскому замку. Старые кирпичные стены густо увиты плющом. Листья его цепляются за балкон, а на балконе стоит прелестная девушка; она перевесилась через перила и смотрит на дорогу. Девушка свежее розы, воздушнее колеблемого ветром цветка яблони. Как шелестит ее шелковое платье! Неужели же он не придет?
   -- Ты говоришь про Кая? -- спросила Герда.
   -- Я рассказываю свою сказку, свои грезы! -- отвечал вьюнок. Что рассказал крошка подснежник?
   -- Между деревьями качается длинная доска -- это качели. На доске сидят две миленькие девочки; платьица на них белые как снег, а на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты. Братишка, постарше их, стоит позади сестер, держась за веревки сгибами локтей; в руках же у него: в одной -- маленькая чашечка с мыльной водой, в другой -- глиняная трубочка. Он пускает пузыри, доска качается, пузыри разлетаются по воздуху, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Вот один повис на конце трубочки и колышется от дуновения ветра. Черненькая собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапки, а передние кладет на доску, но доска взлетает кверху, собачонка падает, тяфкает и сердится. Дети поддразнивают ее, пузыри лопаются... Качающаяся доска, разлетающаяся по воздуху пена -- вот моя песенка!
   -- Она, может быть, и хороша, да ты говоришь все это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае!
   Что скажут гиацинты?
   -- Жили-были три стройные воздушные красавицы сестрицы. На одной платье было красное, на другой -- голубое, на третьей -- совсем белое. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То не были эльфы, но настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Вот аромат стал еще сильнее, еще слаще -- из чащи леса выплыли три гроба; в них лежали красавицы сестрицы, а вокруг них порхали, словно живые огоньки, светящиеся жучки. Спят ли девушки или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим!
   -- Вы навели на меня грусть! -- сказала Герда. -- Ваши колокольчики тоже пахнут так сильно!.. Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его нет там!
   -- Динг-данг! -- зазвенели колокольчики гиацинтов. -- Мы звоним не над Каем! Мы и не знаем его! Мы звоним свою собственную песенку; другой мы не знаем!
   И Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей зеленой траве.
   -- Ты, маленькое ясное солнышко! -- сказала ему Герда. -- Скажи, не знаешь ли ты, где мне искать моего названого братца?
   Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в этой песенке ни слова не говорилось о Кае!
   -- Ранняя весна, на маленький дворик приветливо светит ясное Божье солнышко. Ласточки вьются возле белой стены, примыкающей ко двору соседей. Из зеленой травки выглядывают первые желтенькие цветочки, сверкающие на солнышке, словно золотые. На двор вышла посидеть старушка бабушка; вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и крепко целует старушку. Поцелуй девушки дороже золота -- он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в сердечке, золото и на небе в утренний час! Вот и все! -- сказал одуванчик.
   -- Бедная моя бабушка! -- вздохнула Герда. -- Как она скучает обо мне, как горюет! Не меньше, чем горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы: у них ничего не добьешься, они знают только свои песенки!
   И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через желтую лилию, та хлестнула ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила:
   -- Ты, может быть, знаешь что-нибудь? И она наклонилась к нему, ожидая ответа. Что же сказала желтая лилия?
   -- Я вижу себя самое! Я вижу себя самое! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в маленькой каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она то балансирует на одной ножке, то опять твердо стоит на обеих и попирает ими весь свет, ведь она -- обман глаз. Вот она льет из чайника воду на какой-то белый кусок материи, который держит в руках. Это ее корсаж. Чистота -- лучшая красота! Белая юбочка висит на гвозде, вбитом в стену; юбка тоже выстирана водою из чайника и высушена на крыше! Вот девушка одевается и повязывает на шею ярко-желтый платочек, еще резче оттеняющий белизну платьица. Опять одна ножка взвивается в воздух! Гляди, как прямо она стоит на другой, точно цветок на своем стебельке! Я вижу самое себя, я вижу самое себя!
   -- Да мне мало до этого дела! -- сказала Герда. -- Нечего мне об этом и рассказывать!
   И она побежала из сада.
   Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржавый засов, он поддался, дверь отворилась, и девочка так босоножкой и пустилась бежать по дороге! Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого и не было заметно!
   -- Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! -- сказала Герда и опять пустилась в путь.
   Ах, как болели ее бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья так и сыпались. Один терновник стоял весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким серым, унылым глядел весь белый свет!

ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА
Рассказ четвертый

Пришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон; он долго-долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец заговорил:
   -- Кар-кар! Здррравствуй!
   Чище этого он выговаривать по-человечески не мог, но, видимо, желал девочке добра и спросил ее, куда это она бредет по белу свету одна-одинешенька? Слова "одна-одинешенька" Герда поняла отлично и сразу почувствовала все их значение. Рассказав ворону всю свою жизнь, девочка спросила, не видал ли он Кая?
   Ворон задумчиво покачал головою и сказал:
   -- Может быть, может быть!
   -- Как? Правда? -- воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями.
   -- Потише, потише! -- сказал ворон. -- Я думаю, что это был твой Кай! Но теперь он, верно, забыл тебя со своей принцессой!
   -- Разве он живет у принцессы? -- спросила Герда.
   -- А вот послушай! -- сказал ворон. -- Только мне ужасно трудно говорить по-вашему! Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всем куда лучше.
   -- Нет, этому меня не учили! -- сказала Герда. -- Бабушка, та понимает! Хорошо бы и мне уметь!
   -- Ну ничего! -- сказал ворон. -- Расскажу, как сумею, хоть и плохо. И он рассказал обо всем, что только сам знал.
   -- В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла все газеты в свете и уж позабыла все, что прочла, -- вот какая умница! Раз как-то сидела она на троне, -- а веселья-то в этом немного, как говорят люди, -- и напевала песенку: "Отчего ж бы мне не выйти замуж?" "А ведь и в самом деле!" -- подумала она, и ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать: это так скучно! И вот созвали барабанным боем всех придворных дам и объявили им волю принцессы. Все они были очень довольны и сказали: "Вот это нам нравится! Мы и сами недавно об этом думали!" Все это истинная правда! -- прибавил ворон. -- У меня при дворе есть невеста, она ручная, -- от нее-то я и знаю все это.
   Невестою его была ворона.
   -- На другой день все газеты вышли с каймой из сердец и с вензелями принцессы. В газетах было объявлено, что каждый молодой человек приятной наружности может явиться во дворец и побеседовать с принцессой; того же, кто будет держать себя вполне свободно, как дома, и окажется всех красноречивее, принцесса изберет себе в мужья! Да, да! -- повторил ворон. -- Все это так же верно, как то, что я сижу здесь перед тобою! Народ повалил во дворец валом, пошла давка и толкотня, но толку не вышло никакого ни в первый, ни во второй день. На улице все женихи говорили отлично, но стоило им перешагнуть дворцовый порог, увидеть гвардию, всю в серебре, а лакеев в золоте и вступить в огромные, залитые светом залы, как их брала оторопь. Подступят к трону, где сидит принцесса, да и повторяют только ее же последние слова, а ей вовсе не этого было нужно! Право, их всех точно опаивали дурманом! А выйдя за ворота, они опять обретали дар слова. От самых ворот до дверей дворца тянулся длинный-длинный хвост женихов. Я сам был там и видел! Женихам хотелось есть и пить, но из дворца им не давали даже стакана воды. Правда, кто был поумнее, запасся бутербродами, но запасливые уж не делились с соседями, думая про себя: "Пусть себе поголодают, отощают -- принцесса и не возьмет их!"
   -- Ну, а Кай-то, Кай? -- спросила Герда. -- Когда же он явился? И он пришел свататься?
   -- Постой! Постой! Теперь мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, ни в карете, ни верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был бедно.
   -- Это Кай! -- обрадовалась Герда. -- Так я нашла его! -- И она захлопала в ладоши.
   -- За спиной у него была котомка! -- продолжал ворон.
   -- Нет, это, верно, были его саночки! -- сказала Герда. -- Он ушел из дома с санками!
   -- Очень возможно! -- сказал ворон. -- Я не разглядел хорошенько. Так вот, моя невеста рассказывала мне, что, войдя в дворцовые ворота и увидав гвардию в серебре, а на лестницах лакеев в золоте, он ни капельки не смутился, кивнул головою и сказал: "Скучненько, должно быть, стоять тут на лестнице, я лучше войду в комнаты!" Залы все были залиты светом; вельможи расхаживали без сапог, разнося золотые блюда: торжественнее уж нельзя было! А его сапоги так и скрипели, но он и этим не смущался.
   -- Это, наверно, Кай! -- воскликнула Герда. -- Я знаю, что на нем были новые сапоги! Я сама слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке!
   -- Да, они таки скрипели порядком! -- продолжал ворон. -- Но он смело подошел к принцессе; она сидела на жемчужине величиною с веретено, а кругом стояли придворные дамы и кавалеры со своими горничными, служанками горничных, камердинерами, слугами камердинеров и прислужником камердинерских слуг. Чем дальше кто стоял от принцессы и ближе к дверям, тем важнее, надменнее держал себя. На прислужника камердинерских слуг, стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без страха -- такой он был важный!
   -- Вот страх-то! -- сказала Герда. -- А Кай все-таки женился на принцессе?
   -- Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по-вороньи, -- так, по крайней мере, сказала мне моя невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже!
   -- Да, да, это Кай! -- сказала Герда. -- Он ведь такой умный! Он знал все четыре действия арифметики, да еще с дробями! Ах, проводи же меня во дворец!
   -- Легко сказать, -- отвечал ворон, -- да как это сделать? Постой, я поговорю с моею невестой -- она что-нибудь придумает и посоветует нам. Ты думаешь, что тебя вот так прямо и впустят во дворец? Как же, не очень-то впускают таких девочек!
   -- Меня впустят! -- сказала Герда. -- Только бы Кай услышал, что я тут, сейчас бы прибежал за мною!
   -- Подожди меня тут у решетки! -- сказал ворон, тряхнул головой и улетел.
   Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал:
   -- Кар, кар! Моя невеста шлет тебе тысячу поклонов и вот этот маленький хлебец. Она стащила его в кухне -- там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец тебе не попасть: ты ведь босая -- гвардия в серебре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь, ты все-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принцессы с черного хода, и знает, где достать ключ.
   И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осенними листьями, и, когда все огоньки в дворцовых окнах погасли один за другим, ворон провел девочку в маленькую полуотворенную дверцу.
   О, как билось сердечко Герды от страха и радостного нетерпения! Она точно собиралась сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно, здесь! Она так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы, улыбку... Как он улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз! А как обрадуется он теперь, когда увидит ее, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, узнает, как горевали о нем все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости.
   Но вот они и на площадке лестницы; на шкафу горела лампочка, а на полу сидела ручная ворона и осматривалась по сторонам. Герда присела и поклонилась, как учила ее бабушка.
   -- Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, барышня! -- сказала ручная ворона. -- "Повесть вашей жизни", как это принято выражаться, также очень трогательна! Не угодно ли вам взять лампу,, а я пойду вперед. Мы пойдем прямою дорогой -- тут мы никого не встретим!
   -- А мне кажется, кто-то идет за нами! -- сказала Герда, и в ту же минуту мимо нее с легким шумом промчались какие-то тени: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, дамы и кавалеры верхом.
   -- Это сны! -- сказала ручная ворона. -- Они являются унести мысли высоких особ на охоту. Тем лучше для нас: удобнее будет рассмотреть спящих! Надеюсь, однако, что, войдя в честь, вы покажете, что у вас благодарное сердце!
   -- Есть о чем тут и говорить! Само собою разумеется! -- сказал лесной ворон.
   Тут они вошли в первую залу, всю обтянутую розовым атласом, затканным цветами. Мимо девочки опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всадников. Одна зала была великолепнее другой -- просто оторопь брала. Наконец они дошли до спальни: потолок напоминал верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными листьями; с середины его спускался толстый золотой стебель, на котором висели две кровати в виде лилий. Одна была белая, в ней спала принцесса, другая -- красная, и в ней Герда надеялась найти Кая. Девочка слегка отогнула один из красных лепестков и увидала темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь; принц проснулся и повернул голову... Ах, это был не Кай!
   Принц походил на него только с затылка, но был так же молод и красив. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случилось. Герда заплакала и рассказала всю свою историю, упомянув и о том, что сделали для нее вороны...
   -- Ах ты, бедняжка! -- сказали принц и принцесса, похвалили ворон, объявили, что ничуть не гневаются на них -- только пусть они не делают этого впредь, -- и захотели даже наградить их.
   -- Хотите быть вольными птицами? -- спросила принцесса. -- Или желаете занять должность придворных ворон на полном содержании из кухонных остатков?
   Ворон с вороной поклонились и попросили должности при дворе -- они подумали о старости -- и сказали:
   -- Хорошо иметь верный кусок хлеба на старости лет!
   Принц встал и уступил свою постель Герде; больше он пока ничего не мог для нее сделать. А она сложила ручонки и подумала: "Как добры все люди и животные!" -- закрыла глазки и сладко заснула. Сны опять прилетели в спальню, но теперь они были похожи на Божьих ангелов и везли на маленьких саночках Кая, который кивал Герде головою. Увы! Все это было лишь во сне и исчезло, как только девочка проснулась.
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   На другой день ее одели с ног до головы в шелк и бархат и позволили ей оставаться во дворце, сколько она пожелает. Девочка могла жить да поживать тут припеваючи, но она прогостила всего несколько дней и стала просить, чтобы ей дали повозку с лошадью и пару башмаков, -- она опять хотела пуститься разыскивать по белу свету своего названого братца.
   Ей дали и башмаки, и муфту, и чудесное платье, а когда она простилась со всеми, к воротам подъехала золотая карета с сияющими, как звезды, гербами принца и принцессы; у кучера, лакеев и форейторов -- ей дали и форейторов -- красовались на головах маленькие золотые короны. Принц и принцесса сами усадили Герду в карету и пожелали ей счастливого пути. Лесной ворон, который уже успел жениться, провожал девочку первые три мили и сидел в карете рядом с нею -- он не мог ехать к лошадям спиною. Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не ехала провожать Герду, потому что страдала головными болями с тех пор, как получила должность при дворе и слишком много ела. Карета битком была набита сахарными крендельками, а ящик под сиденьем -- фруктами и пряниками.
   -- Прощай! Прощай! -- закричали принц и принцесса.
   Герда заплакала, ворона тоже. Так проехали они первые три мили. Тут простился с девочкой и ворон. Тяжелое было расставанье! Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.

МАЛЕНЬКАЯ РАЗБОЙНИЦА
Рассказ пятый

   Вот Герда въехала в темный лес, но карета блестела, как солнце, и сразу бросилась в глаза разбойникам. Они не выдержали и налетели на нее с криками: "Золото! Золото!" -- схватили лошадей под уздцы, убили маленьких жокеев, кучера и слуг и вытащили из кареты Герду.
   -- Ишь какая славненькая, жирненькая! Орешками откормлена! -- сказала старуха разбойница с длинной жесткой бородой и мохнатыми нависшими бровями. -- Жирненькая, что твой барашек! Ну-ка, какова на вкус будет?
   И она вытащила острый сверкающий нож. Вот ужас!
   -- Аи! -- закричала она вдруг: ее укусила за ухо ее собственная дочка, которая сидела у нее за спиной и была такая необузданная и своевольная, что любо!
   -- Ах ты, дрянная девчонка! -- закричала мать, но убить Герду не успела.
   -- Она будет играть со мной! -- сказала маленькая разбойница. -- Она отдаст мне свою муфту, свое хорошенькое платьице и будет спать со мной в моей постельке.
   И девочка опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте. Разбойники захохотали:
   -- Ишь как скачет со своей девчонкой!
   -- Я хочу сесть в карету! -- закричала маленькая разбойница и настояла на своем: она была ужасно избалована и упряма.
   Они уселись с Гердой в карету и помчались по пням и по кочкам в чащу леса. Маленькая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в плечах и гораздо смуглее. Глаза у нее были совсем черные, но какие-то печальные. Она обняла Герду и сказала:
   -- Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя! Ты, верно, принцесса?
   -- Нет! -- отвечала девочка и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая.
   Маленькая разбойница серьезно поглядела на нее, слегка кивнула головой и сказала:
   -- Они тебя не убьют, даже если я рассержусь на тебя, -- я лучше сама убью тебя!
   И она отерла слезы Герде, а потом спрятала обе руки в ее хорошенькую, мягкую и теплую муфточку.
   Вот карета остановилась; они въехали во двор разбойничьего замка. Он весь был в огромных трещинах; из них вылетали вороны и вороны; откуда-то выскочили огромные бульдоги и смотрели так свирепо, точно хотели всех съесть, но лаять не лаяли -- это было запрещено.
   Посреди огромной залы с полуразвалившимися, покрытыми копотью стенами и каменным полом пылал огонь; дым поднимался к потолку и сам должен был искать себе выход; над огнем кипел в огромном котле суп, а на вертелах жарились зайцы и кролики.
   -- Ты будешь спать вместе со мной вот тут, возле моего маленького зверинца! -- сказала Герде маленькая разбойница.
   Девочек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где была постлана солома, накрытая коврами. Повыше сидело на жердочках больше сотни голубей; все они, казалось, спали, но, когда девочки подошли, слегка зашевелились.
   -- Все мои! -- сказала маленькая разбойница, схватила одного голубя за ноги и так тряхнула его, что тот забил крыльями. -- На, поцелуй его! -- крикнула она, ткнув голубя Герде прямо в лицо. -- А вот тут сидят лесные плутишки! -- продолжала она, указывая на двух голубей, сидевших в небольшом углублении в стене, за деревянною решеткой. -- Эти двое -- лесные плутишки! Их надо держать взаперти, не то живо улетят! А вот и мой милый старичина бяшка! -- И девочка потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. -- Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерет! Каждый вечер я щекочу его под шеей своим острым ножом -- он смерть этого боится!
   С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а девочка захохотала и потащила Герду к постели.
   -- Разве ты спишь с ножом? -- спросила ее Герда, покосившись на острый нож.
   -- Всегда! -- отвечала маленькая разбойница. -- Как знать, что может случиться! Но расскажи мне еще раз о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету!
   Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо ворковали; другие голуби уже спали; маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды -- в другой у нее был нож -- и захрапела, но Герда не могла сомкнуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых. Разбойники сидели вокруг огня, пели песни и пили, а старуха разбойница кувыркалась. Страшно было глядеть на это бедной девочке.
   Вдруг лесные голуби проворковали:
   -- Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они летели над лесом, когда мы, птенчики, еще лежали в гнезде; она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих! Курр! Курр!
   -- Что вы говорите! -- воскликнула Герда. -- Куда же полетела Снежная королева? Знаете?
   -- Она полетела, наверно, в Лапландию, ведь там вечный снег и лед! Спроси у северного оленя, что стоит тут на привязи!
   -- Да, там вечный снег и лед: чудо как хорошо! -- сказал северный олень. -- Там прыгаешь себе на воле по огромным блестящим ледяным равнинам! Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а постоянные ее чертоги у Северного полюса, на острове Шпицбергене!
   -- О Кай, мой милый Кай! -- вздохнула Герда.
   -- Лежи же смирно! -- сказала маленькая разбойница. -- Не то я пырну тебя ножом!
   Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Маленькая разбойница серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и сказала:
   -- Ну, так и быть!.. А ты знаешь, где Лапландия? -- спросила она затем у северного оленя.
   -- Кому же и знать, как не мне! -- отвечал олень, и глаза его заблестели. -- Там я родился и вырос, там прыгал по снежным равнинам!
   -- Так слушай! -- сказала Герде маленькая разбойница. -- Видишь, все наши ушли; дома одна мать; немного погодя она хлебнет из большой бутылки и вздремнет -- тогда я кое-что сделаю для тебя!
   Тут девочка вскочила с постели, обняла мать, дернула ее за бороду и сказала:
   -- Здравствуй, мой миленький козлик!
   А мать надавала ей по носу щелчков, так что нос у девочки покраснел и посинел, но все это делалось любя.
   Потом, когда старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела, маленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала:
   -- Еще долго-долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь уморительным, когда тебя щекочут острым ножом! Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отнести ко дворцу Снежной королевы вот эту девочку -- там ее названый братец. Ты, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а у тебя вечно ушки на макушке
   Северный олень подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница подсадила на него Герду, крепко привязала ее ради осторожности и подсунула под нее мягкую подушечку, чтобы ей удобнее было сидеть.
   -- Так и быть, -- сказала она затем, -- возьми назад свои меховые сапожки -- будет ведь холодно! А муфту уж я оставлю себе, больно она хороша! Но мерзнуть я тебе не дам: вот огромные матушкины рукавицы, они дойдут тебе до самых локтей! Сунь в них руки! Ну вот, теперь руками ты похожа на мою безобразную матушку!
   Герда плакала от радости.
   -- Терпеть не могу, когда хнычут! -- сказала маленькая разбойница. -- Теперь тебе надо смотреть весело! Вот тебе еще два хлеба и окорок! Что? Небось не будешь голодать!
   И то и другое было привязано к оленю. Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, перерезала своим острым ножом веревку, которою был привязан олень, и сказала ему:
   -- Ну, живо! Да береги, смотри, девочку.
   Герда протянула маленькой разбойнице обе руки в огромных рукавицах и попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть через пни и кочки, по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны каркали, а небо вдруг зафукало и выбросило столбы огня.
   -- Вот мое родное северное сияние! -- сказал олень. -- Гляди, как горит!
   И он побежал дальше, не останавливаясь ни днем ни ночью. Хлебы были съедены, ветчина тоже, и вот Герда очутилась в Лапландии.   
 
ЛАПЛАНДКА И ФИННКА
Рассказ шестой

   Олень остановился у жалкой избушки; крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках. Дома была одна старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную -- она казалась ему гораздо важнее. Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла.
   -- Ах вы, бедняги! -- сказала лапландка. -- Долгий же вам еще предстоит путь! Придется сделать сто миль слишком, пока доберетесь до Финляндии, где Снежная королева живет на даче и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни. Я напишу пару слов на сушеной треске -- бумаги у меня нет, а вы снесете ее финике, которая живет в тех местах и лучше моего сумеет научить вас, что надо делать.
   Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала пару слов на сушеной треске, велела Герде хорошенько беречь ее, потом привязала девочку к спине оленя, и тот снова помчался. Небо опять фукало и выбрасывало столбы чудесного голубого пламени. Так добежал олень с Гердой до Финляндии и постучался в дымовую трубу финики -- у нее и дверей-то не было.
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   Ну и жара стояла в ее жилье! Сама финика, низенькая, грязная женщина, ходила полуголая. Живо стащила она с Герды все платье, рукавицы и сапоги, иначе девочке было бы чересчур жарко, положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на сушеной треске. Она прочла все от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть, и потом сунула треску в суповой котел, ведь рыба еще годилась в пищу, а у финики ничего даром не пропадало.
   Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финика мигала своими умными глазками, но не говорила ни слова.
   -- Ты такая мудрая женщина! -- сказал олень. -- Я знаю, что ты можешь связать одной ниткой все четыре ветра; когда шкипер развяжет один, подует попутный ветер, развяжет другой -- погода разыграется, а развяжет третий и четвертый -- поднимется такая буря, что поломает в щепки деревья. Не изготовишь ли ты для девочки такого питья, которое бы дало ей силу двенадцати богатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву!
   -- Силу двенадцати богатырей! -- сказала финика. -- Да много ли в этом толку!
   С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и развернула его: на нем стояли какие-то удивительные письмена; финика принялась читать их и читала до того, что ее пот прошиб.
   Олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финику такими умоляющими, полными слез глазами, что та опять заморгала, отвела оленя в сторону и, переменяя ему на голове лед, шепнула:
   -- Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. Причиной же всему -- осколки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе он никогда не будет человеком и Снежная королева сохранит над ним свою власть.
   -- Но не поможешь ли ты Герде как-нибудь уничтожить эту власть?
   -- Сильнее, чем она есть, я не могу ее и сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди, и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу! Сила -- в ее милом невинном детском сердечке. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно!
   С этими словами финика подсадила Герду на спину оленя, и тот бросился бежать со всех ног.
   -- Ай, я без теплых сапог! Ай, я без рукавиц! -- закричала Герда, очутившись на морозе.
   Но олень не смел остановиться, пока не добежал до куста с красными ягодами; тут он спустил девочку, поцеловал ее в самые губы, и из глаз его покатились крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад. Бедная девочка осталась одна-одинешенька на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц.
   Она побежала вперед что было мочи; навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба -- небо было совсем ясное, и на нем пылало северное сияние -- нет, они бежали по земле прямо на Герду и, по мере приближения, становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие красивые хлопья под зажигательным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм, и все живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие -- стоголовых змей, третьи -- толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   Герда принялась читать "Отче наш"; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и, когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячу кусков. Герда могла теперь смело идти вперед: ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка добралась до чертогов Снежной королевы.
   Посмотрим же, что было в это время с Каем. Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она готова войти к нему.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ЧЕРТОГАХ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ
Рассказ седьмой

   Стены чертогов Снежной королевы создала метель, окна и двери были проделаны буйными ветрами. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал тянулись одна за другой; самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда! Хоть бы редкий раз устроилась медвежья вечеринка, с танцами под музыку бури, в которых могли бы отличиться грацией и уменьем ходить на задних лапах белые медведи, или составилась партия в карты, со ссорами и дракою, или, наконец, сошлись на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки лисички -- нет, никогда и ничего! Холодно, пустынно, мертво! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, на диво ровных и правильных: один, как другой. Посреди озера стоял трон Снежной королевы; на нем она восседала, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало в свете.
   Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого: поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и само сердце его было куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть такая игра -- складыванье фигур из деревянных дощечек, которая называется китайскою головоломкой. Кай тоже складывал разные затейливые фигуры, но из льдин, и это называлось ледяной игрой разума. В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их -- занятием первой важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала! Он складывал из льдин и целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось: слова "вечность". Снежная королева сказала ему: "Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господином, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков". Но он никак не мог его сложить.
Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева [Вильхельм Педерсен]
   -- Теперь я полечу в теплые края! -- сказала Снежная королева. -- Загляну в черные котлы!
   Котлами она называла кратеры огнедышащих гор -- Везувия и Этны.
   -- Я побелю их немножко! Это хорошо после лимонов и винограда! И она улетела, а Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел на одном месте, такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он замерз.
   В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидала Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:
   -- Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!
   Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела:
   
   Уж розы в долинах цветут,
   Младенец Христос с нами тут!
 
   Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и обрадовался.
   -- Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам? -- И он оглянулся вокруг. -- Как здесь холодно, пустынно!
   И он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости. Да, радость была такая, что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева; сложив его, он мог сделаться сам себе господином, да еще получить от нее в дар весь свет и пару новых коньков.
   Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зацвели розами, поцеловала его в глаза, и они заблистали, как ее; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым. Снежная королева могла вернуться когда угодно: его отпускная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.
   Кай с Гердой рука об руку вышли из пустынных ледяных чертогов; они шли и говорили о бабушке, о своих розах, и на пути их стихали буйные ветры, проглядывало солнышко. Когда же они дошли до куста с красными ягодами, там уже ждал их северный олень. Он привел с собою молодую оленью матку; вымя ее было полно молока; она напоила им Кая и Герду и поцеловала их прямо в губы. Затем Кай и Герда отправились сначала к финике, отогрелись у нее и узнали дорогу домой, а потом -- к лапландке; та сшила им новое платье, починила свои сани и поехала их провожать.
   Оленья парочка тоже провожала молодых путников вплоть до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с оленями и с лапландкой.
   Вот перед ними и лес. Запели первые птички, деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу путникам выехала верхом на великолепной лошади молодая девушка в ярко-красной шапочке и с пистолетами за поясом. Герда сразу узнала и лошадь -- она была когда-то впряжена в золотую карету -- и девушку. Это была маленькая разбойница: ей наскучило жить дома, и она захотела побывать на севере, а если там не понравится -- ив других частях света. Она тоже узнала Герду. Вот была радость!
   -- Ишь ты, бродяга! -- сказала она Каю. -- Хотела бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света!
   Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе.
   -- Они уехали в чужие края! -- отвечала молодая разбойница.
   -- А ворон с вороной? -- спросила Герда.
   -- Лесной ворон умер, ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу. Но все это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его.
   Герда и Кай рассказали ей обо всем.
   -- Ну, вот и сказке конец! -- сказала молодая разбойница, пожала им руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет в их город. Затем она отправилась своей дорогой, а Кай и Герда своей. Они шли, и по дороге расцветали весенние цветы, зеленела травка. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного городка. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: так же тикали часы, так же двигалась часовая стрелка. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться взрослыми людьми. Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и взяли друг друга за руки. Холодное пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: "Если не будете, как дети, не войдете в царствие небесное!"
   Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:
   
   Уж розы в долинах цветут,
   Младенец Христос с нами тут
 
   Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!

7 жезлов - Гензель и Гретель (Гримм)

На карте - Гретель заталкивает ведьму в горящий очаг, Гензель смотрит на нее из клетки, а над головой у Гретель висят полукругом семь светящихся жезлов, на полу - опрокинутая корзина и ключ.
У Махони другой эпизод этой сказки соответствует 6 Чаш
Ключевые слова по Хант: столкнуться лицом к лицу с проблемой, победа над препятствием, тактическое мышление.
Решимость, храбрость, умение верно действовать в нужный момент, обман и лукавство себе на пользу, преодоление. Позиционное преимущество. Защита от противника, который больше/многочисленнее и опытнее вас.

Братья Гримм - Гензель и Гретель
 
   В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку - Гретель.
   У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступила большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.
   И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: "Не знаю, право, как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то есть нечего!" - "А знаешь ли что, муженек, - отвечала жена, - завтра ранёшенько выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому дадим еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся". - "Нет, женушка, - сказал муж, - этого я не сделаю. Невмоготу мне своих деток в лесу одних оставлять - еще, пожалуй, придут дикие звери да и растерзают". - "Ох, ты, дурак, дурак! - отвечала она. - Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай доски для гробов".
   И до тех пор его пилила, что он, наконец, согласился. "А все же жалко мне бедных деток", - говорил он, даже и согласившись с женою.
   А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали все, что мачеха говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю: "Пропали наши головы!" - "Полно, Гретель, - сказал Гензель, - не печалься! Я как-нибудь ухитрюсь помочь беде".
   И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел свое платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.
   Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось перед домом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в карман своего платья, сколько влезть могло.
   Потом вернулся домой и сказал сестре: "Успокойся и усни с Богом: он нас не оставит". И улегся в свою постельку.
   Чуть только стало светать, еще и солнце не всходило - пришла к детям мачеха и стала их будить: "Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдем в лес за дровами".
   Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: "Вот вам хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж больше-то вы ничего не получите".
   Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был полнехонек камней. И вот они все вместе направились в лес.
   Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом еще и еще раз.
   Отец спросил его: "Гензель, что ты там зеваешь и отстаешь? Изволь-ка прибавить шагу". - "Ах, батюшка, - сказал Гензель, - я все посматриваю на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощается".
   Мачеха сказала: "Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая труба блестит на солнце". А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он все только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.
   Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: "Ну, собирайте, детки, валежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли".
   Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой. Костер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: "Вот, прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда мы закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою".
   Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко.
   А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.
   Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они крепко уснули.
   Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель стала плакать и говорить: "Как мы из лесу выйдем?" Но Гензель ее утешал: "Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу".
   И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново отчеканенные монеты, и указывали им путь.
   Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто стучался, то сказала им: "Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь".
   А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их одних покинул в лесу.
   Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали, как мачеха однажды ночью еще раз стала говорить отцу: "Мы опять все съели; в запасе у нас всего-навсего полкаравая хлеба, а там уж и песне конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы они уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними придется".
   Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: "Лучше было бы, кабы ты и последние крохи разделил со своими детками". Но жена и слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.
   "Назвался груздем, так и полезай в кузов!" - говорит пословица; так и он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.
   А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать голышей, но мачеха заперла дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: "Не плачь, Гретель, и спи спокойно. Бог нам поможет".
   Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по куску хлеба - еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.
   По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто приостанавливался и бросал крошки на землю.
   "Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься, - сказал ему отец, - ступай своей дорогой". - "Я оглядываюсь на своего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною", - отвечал Гензель. "Дурень! - сказала ему мачеха. - Это вовсе не голубок твой: это труба белеет на солнце".
   Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.
   Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не бывали.
   Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им: "Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы пойдем в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и возьмем вас с собою".
   Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.
   Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за бедными детками.
   Проснулись они уже тогда, когда наступила темная ночь, и Гензель, утешая свою сестричку, говорил: "Погоди, Гретель, вот взойдет месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и отыщем дорогу домой".
   Но вот и месяц взошел, и собрались они в путь-дорогу, а не могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в поле, давно уже те крошки поклевали.
   Гензель сказал сестре: "Как-нибудь найдем дорогу", - но дороги не нашли.
   Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.
   Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом. Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили в чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.
   В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к избушке, на крышу которой птичка уселась.
   Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
   "Вот мы за нее и примемся, - сказал Гензель, - и покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить - оно, небось, сладкое". Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы.
   Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:
 
   Стуки-бряки под окном -
   Кто ко мне стучится в дом?
 
   А детки на это отвечали:
 
   Ветер, ветер, ветерок.
   Неба ясного сынок!
 
   - и продолжали по-прежнему кушать.
   Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге - и вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.
   Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: "Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет".
   Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
   Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать.
   Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: "Эти уж попались - небось, не ускользнуть им от меня".
   Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щечках, она пробормотала про себя: "Лакомый это будет кусочек!"
   Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки и снесла его в маленькую клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать сколько душе угодно, - никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке, растолкала ее и крикнула: "Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем".
   Гретель стала было горько плакать, но только слезы даром тратила - пришлось ей все, то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.
   Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке его доставались одни только объедки.
   Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему: "Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?" А Гензель просовывал ей сквозь решетку косточку, и подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.
   Когда прошло недели четыре, и Гензель все по-прежнему не жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать. "Эй ты, Гретель, - крикнула она сестричке, - проворней наноси воды: завтра хочу я Гензеля заколоть и сварить - каков он там ни на есть, худой или жирный!"
Братья Гримм.  Гензель и Гретель [Ф. Грот-Иоганн и Р. Лейнвебер]

   Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду носить, и какие крупные слезы катились у ней по щекам! "Боже милостивый! - воскликнула она. - Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!" - "Перестань пустяки молоть! - крикнула на нее старуха. - Все равно ничто тебе не по- может!"
   Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок с водою и развести под ним огонь.
   "Сначала займемся печеньем, - сказала старуха, - я уж печь затопила и тесто вымесила".
   И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже наружу выбивалось.
   "Полезай туда, - сказала ведьма, - да посмотри, достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в нее хлебы".
   И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма собиралась уже притворить печь заслонкой: "Пусть и она там испечется, тогда и ее тоже съем".
   Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала: "Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?" - "Дурища! - сказала старуха. - Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы и сама туда влезть могла", - да, подойдя к печке, и сунула в нее голову.
   Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом задвинула.
   Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.
   А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю, отперла клетку и крикнула ему: "Гензель! Мы с тобой спасены - ведьмы нет более на свете!"
   Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят дверку.
   О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными каменьями. "Ну, эти камешки еще получше голышей", - сказал Гензель и на- бил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала: "Я тоже хочу немножечко этих камешков захватить домой", - и насыпала их полный фартучек.
   "Ну, а теперь пора в путь-дорогу, - сказал Гензель, - чтобы выйти из этого заколдованного леса".
   И пошли - и после двух часов пути пришли к большому озеру. "Нам тут не перейти, - сказал Гензель, - не вижу я ни жердинки, ни мосточка". - "И кораблика никакого нет, - сказала сестричка. - А зато вон там плавает белая уточка. Коли я ее попрошу, она, конечно, поможет нам переправиться".
   И крикнула уточке:
 
   Уточка, красавица!
   Помоги нам переправиться;
   Ни мосточка, ни жердинки,
   Перевези же нас на спинке.
 
   Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. "Нет, - отвечала Гретель, - уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно".
   Так и поступила добрая уточка, и после того, как они благополучно переправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им казаться все больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.
   Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бросились отцу на шею.
   У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул детей своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.
   Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек - и жемчуг и драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их пригоршнями выкидывать из своего кармана.
   Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да поживать, да радоваться.
 
   Моей сказочке конец.
   По лесу бежит песец.
   Кто поймать его сумеет,
   Тот и шубу заимеет.

9 Жезлов - Летучий Корабль (русская сказка)

На карте - летучий корабль, движущийся между землей и небом на драконьих крыльях и с драконьей головой на носу. Человек на переднем плане - видимо, один из спутников Дурня (Опивала), - готов подняться на корабль.
Ключевые слова по Хант: совместная работа, коллективная сила, подготовка, действия в соотв. с предвидением.
Задействование всех резервов для достижения цели. Скрытые ресурсы, второе дыхание (а также третье, пятое и семнадцатое). Принятие помощи, готовность к действию и защите (момент с войском).

Летучий Корабль (русская сказка)

Был себе дед да баба, у них было три сына: два разумных, а третий дурень. Первых баба любила, чисто одевала; а последний завсегда был одет худо — в черной сорочке ходил. Послышали они, что пришла от царя бумага: «кто состроит такой корабль, чтобы мог летать, за того выдаст замуж царевну». Старшие братья решились идти пробовать счастья и попросили у стариков благословения; мать снарядила их в дорогу, надавала им белых паляниц1, разного мясного и фляжку горелки и выпроводила в путь-дорогу. Увидя то, дурень начал и себе проситься, чтобы и его отпустили. Мать стала его уговаривать, чтоб не ходил: «Куда тебе, дурню; тебя волки съедят!» Но дурень заладил одно: пойду да пойду! Баба видит, что с ним не сладишь, дала ему на дорогу черных паляниц и фляжку воды и выпроводила из дому.

Дурень шел-шел и повстречал старика. Поздоровались. Старик спрашивает дурня: «Куда идешь?» — «Да царь обещал отдать свою дочку за того, кто сделает летучий корабль». — «Разве ты можешь сделать такой корабль?» — «Нет, не сумею!» — «Так зачем же ты идешь?» — «А бог его знает!» — «Ну, если так, — сказал старик, — то садись здесь; отдохнем вместе и закусим; вынимай, что у тебя есть в торбе». — «Да тут такое, что и показать стыдно людям!» — «Ничего, вынимай; что бог дал — то и поснедаем!» Дурень развязал торбу — и глазам своим не верит: вместо черных паляниц лежат белые булки и разные приправы; подал старику. «Видишь, — сказал ему старик, — как бог дурней жалует! Хоть родная мать тебя и не любит, а вот и ты не обделен... Давай же выпьем наперед горелки». Во фляжке наместо воды очутилась горелка; выпили, перекусили, и говорит старик дурню: «Слушай же — ступай в лес, подойди к первому дереву, перекрестись три раза и ударь в дерево топором, а сам упади наземь ничком и жди, пока тебя не разбудят. Тогда увидишь перед собою готовый корабль, садись в него и лети, куда надобно; да по дороге забирай к себе всякого встречного».

Дурень поблагодарил старика, распрощался с ним и пошел к лесу. Подошел к первому дереву, сделал все так, как ему велено: три раза перекрестился, тюкнул по дереву секирою2, упал на землю ничком и заснул. Спустя несколько времени начал кто-то будить его. Дурень проснулся и видит готовый корабль; не стал долго думать, сел в него — и корабль полетел по воздуху.

Летел-летел, глядь — лежит внизу на дороге человек, ухом к сырой земле припал. «Здоров, дядьку!» — «Здоров, небоже». — «Что ты делаешь?» — «Слушаю, что на том свете делается». — «Садись со мною на корабль». Тот не захотел отговариваться, сел на корабль, и полетели они дальше. Летели-летели, глядь — идет человек на одной ноге, а другая до уха привязана. «Здоров, дядьку! Что ты на одной ноге скачешь?» — «Да коли б я другую отвязал, так за один бы шаг весь свет перешагнул!» — «Садись с нами!» Тот сел, и опять полетели. Летели-летели, глядь — стоит человек с ружьем, прицеливается, а во что — неведомо. «Здоров, дядьку! Куда ты метишь? Ни одной птицы не видно». — «Как же, стану я стрелять близко! Мне бы застрелить зверя или птицу верст за тысячу отсюда: то по мне стрельба!» — «Садись же с нами!» Сел и этот, и полетели они дальше.

Летели-летели, глядь — несет человек за спиною полон мех хлеба. «Здоров, дядьку! Куда идешь?» — «Иду, — говорит, — добывать хлеба на обед». — «Да у тебя и так полон мешок за спиною». — «Что тут! Для меня этого хлеба и на один раз укусить нечего». — «Садись-ка с нами!» Объедало сел на корабль, и полетели дальше. Летели-летели, глядь — ходит человек вокруг озера. «Здоров, дядьку!» Чего ищешь?» — «Пить хочется, да воды не найду». — «Да перед тобой целое озеро; что ж ты не пьешь?» — «Эка! Этой воды на один глоток мне не станет». — «Так садись с нами!» Он сел, и опять полетели. Летели-летели, глядь — идет человек в лес, а за плечами вязанка дров. «Здоров, дядьку! Зачем в лес дрова несешь?» — «Да это не простые дрова». — «А какие же?» — «Да такие: коли разбросить их, так вдруг целое войско явится». — «Садись с нами!» Сел он к ним, и полетели дальше. Летели-летели, глядь — человек несет куль соломы. «Здоров, дядьку! Куда несешь солому?» — «В село». — «Разве в селе-то мало соломы?» — «Да это такая солома, что как ни будь жарко лето, а коли разбросаешь ее — так зараз холодно сделается: снег да мороз!» — «Садись и ты с нами!» — «Пожалуй!» Это была последняя встреча; скоро прилетели они до царского двора.

Царь на ту пору за обедом сидел: увидал летучий корабль, удивился и послал своего слугу спросить: кто на том корабле прилетел? Слуга подошел к кораблю, видит, что на нем всё мужики, не стал и спрашивать, а, воротясь назад в покои, донес царю, что на корабле нет ни одного пана, а всё черные люди. Царь рассудил, что отдавать свою дочь за простого мужика не приходится, и стал думать, как бы от такого зятя избавиться. Вот и придумал: «Стану я ему задавать разные трудные задачи». Тотчас посылает к дурню с приказом, чтобы он достал ему, пока царский обед покончится, целющей и живущей воды.

В то время как царь отдавал этот приказ своему слуге, первый встречный (тот самый, который слушал, что́ на том свете делается) услыхал царские речи и рассказал дурню. «Что же я теперь делать буду? Да я и за год, а может быть, и весь свой век не найду такой воды!» — «Не бойся, — сказал ему скороход, — я за тебя справлюсь». Пришел слуга и объявил царский приказ. «Скажи: принесу!» — отозвался дурень; а товарищ его отвязал свою ногу от уха, побежал и мигом набрал целющей и живущей воды: «Успею, — думает, — воротиться!» — присел под мельницей отдохнуть и заснул. Царский обед к концу подходит, а его нет как нет; засуетились все на корабле. Первый встречный приник к сырой земле, прислушался и сказал: «Экий! Спит себе под мельницей». Стрелок схватил свое ружье, выстрелил в мельницу и тем выстрелом разбудил скорохода; скороход побежал и в одну минуту принес воду; царь еще из-за стола не встал, а приказ его выполнен как нельзя вернее.

Нечего делать, надо задавать другую задачу. Царь велел сказать дурню: «Ну, коли ты такой хитрый, так покажи свое удальство: съешь со́ своими товарищами за один раз двенадцать быков жареных да двенадцать кулей печеного хлеба». Первый товарищ услыхал и объявил про то дурню. Дурень испугался и говорит: «Да я и одного хлеба за один раз не съем!» — «Не бойся, — отвечает Объедало, — мне еще мало будет!» Пришел слуга, явил царский указ. «Хорошо, — сказал дурень, — давайте, будем есть». Принесли двенадцать быков жареных да двенадцать кулей хлеба печеного; Объедало один всё поел. «Эх, — говорит, — мало! Еще б хоть немножко дали...» Царь велел сказать дурню, чтобы выпито было сорок бочек вина, каждая бочка в сорок ведер. Первый товарищ дурня подслушал те царские речи и передал ему по-прежнему; тот испугался: «Да я и одного ведра не в силах за раз выпить». — «Не бойся, — говорит Опивало, — я один за всех выпью; еще мало будет!» Налили вином сорок бочек; Опивало пришел и без роздыху выпил все до одной; выпил и говорит: «Эх, маловато! Еще б выпить».

После того царь приказал дурню к венцу готовиться, идти в баню да вымыться; а баня-то была чугунная, и ту велел натопить жарко-жарко, чтоб дурень в ней в одну минуту задохся. Вот раскалили баню докрасна; пошел дурень мыться, а за ним следом идет мужик с соломою: подостлать-де надо. Заперли их обоих в бане; мужик разбросал солому — и сделалось так холодно, что едва дурень вымылся, как в чугунах вода стала мерзнуть; залез он на печку и там всю ночь пролежал. Утром отворили баню, а дурень жив и здоров, на печи лежит да песни поет. Доложили царю; тот опечалился, не знает, как бы отвязаться от дурня; думал-думал и приказал ему, чтобы целый полк войска поставил, а у самого на уме: «Откуда простому мужику войско достать? Уж этого он не сделает!»

Как узнал про то дурень, испугался и говорит: «Теперь-то я совсем пропал! Выручали вы меня, братцы, из беды не один раз; а теперь, видно, ничего не поделаешь». — «Эх ты! — отозвался мужик с вязанкою дров. — А про меня разве забыл? Вспомни, что я мастер на такую штуку, и не бойся!» Пришел слуга, объявил дурню царский указ: «Коли хочешь на царевне жениться, поставь к завтрему целый полк войска». — «Добре, зроблю! Только если царь и после того станет отговариваться, то повоюю все его царство и насильно возьму царевну». Ночью товарищ дурня вышел в поле, вынес вязанку дров и давай раскидывать в разные стороны — тотчас явилось несметное войско; и конное, и пешее, и с пушками. Утром увидал царь и в свой черед испугался; поскорей послал к дурню дорогие уборы и платья, велел во дворец просить с царевной венчаться. Дурень нарядился в те дорогие уборы, сделался таким молодцом, что и сказать нельзя! Явился к царю, обвенчался с царевною, получил большое приданое и стал разумным и догадливым. Царь с царицею его полюбили, а царевна в нем души не чаяла.