Королева жезлов - Белая кошечка (Принцесса-кошка) (мадам д'Олнуа)

На карте - принц, целующий лапку принцессе-кошке. Кошка изображена в полном блеске, в короне и со скипетром, все это обозначает власть. Зеркало за спиной кошки отражает как ее звериную форму, так и истинную. Факел на стене - ясность, пролитие света на тайну. В сказке, в линии принца, Белая Кошка держит ситуацию в своих лапах, знает, что произойдет дальше, и последовательно движется к своему счастью, не забывая о развлечениях и галантных радостях. Ее жезл увенчан сферой (символ полной власти на своей территории) и украшен рубином (это как власть, так и символ сердечности)
Ключевые слова по Хант: лидерство, теплота, интеллигентность, влиятельность, очарование.
Бархатные кошачьи лапы с острыми когтями, или железная ладонь в бархатной перчатке.

Белая кошечка (сказка мадам д'Олнуа)

Жил однажды король, и было у него три сына, красивых и храбрых, но король боялся, как бы принцам не захотелось сесть на трон, не дожидаясь его смерти. Уже ходили даже слухи, будто они покровительствуют тем, кто может им помочь отнять у короля его королевство. Король чувствовал приближение старости, но ум и силы его нисколько не ослабли, поэтому он вовсе не желал уступать сыновьям сан, который носил с таким достоинством.
Вот он и решил, что лучший способ оградить свой покой — это оттянуть время, поманив сыновей обещаниями, от исполнения которых он всегда сумеет уклониться.
Король призвал сыновей в свои комнаты и, милостиво поговорив с ними, добавил:
«Согласитесь, дорогие дети, что мой преклонный возраст уже не позволяет мне вершить дела государства столь же усердно, сколь в былые годы. Я боюсь, как бы это не причинило вреда моим подданным, и решил уступить корону одному из вас. Но чтобы получить от меня такой дар, вы по справедливости должны постараться мне угодить и раздобыть что-нибудь такое, что порадует меня, когда я удалюсь в на покой. Думаю, что маленькая смышленая собачка меня могла бы развлечь, и потому, не отдавая предпочтения старшему сыну перед младшими, объявляю вам, что тот из вас, кто принесет мне самую красивую собачку, станет моим наследником».
Принцы удивились, что их отцу захотелось вдруг иметь собачку, но обоим младшим братьям такое предложение сулило выгоду, и они охотно согласились отправиться на поиски собачки, а старший был слишком скромен, а может быть, слишком почтителен, чтобы отстаивать свои права. Принцы простились с королем, он оделил их деньгами и драгоценностями и добавил, что ровно через год, в тот же самый день и час, они должны явиться к нему с собачками.
Прежде чем отправиться в путь, братья встретились в замке, неподалеку от города. Они привели туда с собой ближайших своих наперсников и устроили там пиршество. Три брата поклялись друг другу в вечной дружбе и в том, что, выполняя просьбу отца, будут действовать без злобы и зависти и тот, кому выпадет удача, не забудет в своем счастье остальных. Наконец они пустились в путь, уговорившись по возвращении встретиться в этом же самом дворце, чтобы отсюда втроем отправиться к королю. Они не пожелали взять с собой провожатых и назвались вымышленными именами, чтобы не быть узнанными.
Каждый поехал своей дорогой, двое старших пережили множество приключений, но меня занимает только младший из братьев. Он был учтив, весел и находчив, отличался замечательным умом, благородным сложением, правильными чертами лица, ослепительной улыбкой и был на редкость искусен во всех подобающих принцу занятиях. Он приятно пел, он брал за душу своей проникновенной игрой на лютне и теорбе, он умел рисовать — словом, был во всех отношениях совершенством, а отвага его граничила с дерзостью.
Не проходило дня, чтобы принц не покупал собак, больших и маленьких, борзых, догов, ищеек, гончих, спаниелей, болонок. Если ему попадалась красивая собака, а потом другая, более красивая, он отпускал первую и оставлял вторую: не мог же он вести за собой свору из тридцати, а то и сорока тысяч собак, у него ведь не было ни свиты, ни лакеев, ни пажей.
Принц шел все вперед и вперед, так и не решив, до каких пор будет идти, как вдруг заблудился в лесу, где его застигли дождь и гроза.
Он выбрал наугад одну из тропинок, долго шел по ней и наконец увидел, что впереди брезжит слабый огонек. «Верно, поблизости есть какое-нибудь жилье, где можно переждать непогоду до утра», — решил принц. Идя на огонек, он пришел к воротам дворца. Ворота были из чистого золота и украшены карбункулами, которые освещали все вокруг своим ярким и чистым светом. Этот-то свет и увидел издали принц. Стены были из прозрачного фарфора, и на них разноцветными красками изображена история фей от сотворения мира до новейших времен. Не были тут забыты и знаменитые сказки об Ослиной Шкуре, о Вострушке, о Померанцевом дереве, Миляне, о Спящей красавице, о Зеленом Уже и бесчисленное множество других. Принц очень обрадовался, увидев изображение принца Непоседы, потому что то приходился ему дальним родственником. Впрочем, дождь и непогода помешали принцу дальше рассматривать картины, и не только потому, что он вымок до костей, но и потому, что в тех местах, куда не достигал свет карбункулов, попросту ничего не было видно.
Принц возвратился к золотым воротам и на алмазной цепочке увидел копытце косули. Его удивила вся эта роскошь и то, как спокойно и беззаботно живут обитатели замка. «Ведь в конце концов, — подумал он, — кто может помешать вору срезать эту цепочку, выковырять карбункулы и стать богачом до конца своих дней?»
Принц потянул за копытце, и тут же зазвенел колокольчик, который, судя по звуку, был сделан из золота и серебра. Мгновение спустя дверь отворилась, но принц никого не увидел, только в воздухе показалось несколько рук и каждая держала факел. Принц так удивился, что не отважился переступить порог, но тут другие руки довольно решительно подтолкнули его вперед. Он повиновался им в сильном смущении и на всякий случай взялся за эфес шпаги, но едва он вошел в прихожую, сверху донизу выложенную порфиром и лазоревым камнем, два восхитительных голоса запели такую песенку:
Пугаться этих рук вы стали бы напрасно:
Ничто здесь не враждебно вам,
Лишь дивное лицо опасно
Боящимся любви сердцам.
Принц решил, что его не могут так любезно приглашать во дворец, чтобы потом причинить ему зло, поэтому, когда его подтолкнули к двери из коралла, которая распахнулась при его приближении, он, не сопротивляясь, вошел в гостиную, выложенную перламутром, а потом и в другие покои, украшенные каждый по-своему таким множеством картин и драгоценностей, что принц был просто ослеплен. Тысячи огней, горевших в гостиной от пола до потолка, заливали своим светом и часть других комнат, хотя в тех тоже не было недостатка в люстрах, жирандолях и полочках, на которых стояли свечи, словом, великолепие было такое, что трудно было поверить собственным глазам. Принц миновал шестьдесят комнат, и тогда наконец руки, указывавшие ему путь, остановили его, и он увидел большое удобное кресло, само подкатившееся к камину.
В камине тут же запылал огонь, и руки, которые показались принцу на редкость красивыми — белыми, маленькими, пухлыми и точеными, раздели его: он ведь, как я уже сказал, промок до нитки, и надо было позаботиться о том, чтобы он не простудился. Руки невидимок принесли ему рубашку, такую красивую, что впору было надеть ее в день свадьбы, и затканный золотом халат, на котором мелким изумрудом был вышит его вензель. Потом руки пододвинули к принцу туалетный столик. Все туалетные принадлежности также были необыкновенной красоты. Руки ловко причесали принца, почти не прикасаясь к нему, так что он остался очень доволен их услугами. Потом его снова одели, но не в его собственный костюм — ему принесли куда более роскошный наряд. Принц молча дивился всему происходящему, хотя иногда слегка вздрагивал от испуга, который все-таки не мог подавить.
Напудрив, завив, надушив и нарядив принца так, что он стал прекрасней Адониса, руки отвели его в великолепную залу, украшенную позолотой и богато обставленную. Висевшие кругом картины рассказывали историю знаменитейший котов и кошек: вот Салоед, повешенный за ноги на совете крыс, вот Кот в сапогах, маркиз де Карабас, вот Ученый Кот, вот Кип, заколдованный кот, вот кошечка работника с мельницы, и колдуны, превратившиеся в черных котов, а вот и шабаш со всеми его церемониями — словом, самые что ни на есть замечательные картины.
Стол был накрыт на два прибора, и возле каждого стоял золотой погребец; столик рядом был уставлен чашами из горного хрусталя и всевозможных редких камней — обилие их поражало глаз.
Пока принц гадал, для кого накрыли стол, он увидел вдруг, как в ограждении, предназначенном для маленького оркестра, рассаживаются коты; один их них держал в руках партитуру, исписанную диковинными нотами, другой — свернутый трубочкой лист бумаги, которым он отбивал такт; в руках у остальных были крошечные гитары. И вдруг все коты принялись мяукать на разные голоса и коготками перебирать струны гитар: это была в высшей степени диковинная музыка. Принц, пожалуй, вообразил бы, что попал в преисподнюю, но дворец показался ему слишком прекрасным, чтобы допустить подобную мысль. Однако он все же зажал себе уши и расхохотался от души, видя, какие позы принимают и как гримасничают новоявленные музыканты.
Принц размышлял о чудесах, которые уже приключились с ним в этом замке, как вдруг увидел, что в зал входит существо размером не больше локтя. Малютка была окутана покрывалом из черного крепа. Вели ее два кота, они были одеты в траур, в плащах и при шпагах, а за ними следовал длинный кошачий кортеж — некоторые коты несли крысоловки, набитые крысами, другие — клетки с мышами.
Принц не мог в себя прийти от изумления — он не знал, что и думать.
Черная фигурка приблизилась к нему, и, когда она откинула покрывало, он увидел Белую Кошку, красивейшую из всех, какие когда-либо были и будут на свете. Кошечка казалась совсем молодой и очень грустной, она замурлыкала так нежно и очаровательно, что мурлыканье ее проникло в самое сердце принца.
«Добро пожаловать, сын короля, — сказала она принцу. — Мое Мурлычество очень радо тебя видеть».
«Госпожа Кошка, — ответил принц, — вы великодушно оказали мне самый любезный прием.
Но мне кажется, вы — не обычный зверек: дар речи, которым вы наделены, и роскошный замок, которым вы владеете, красноречиво свидетельствуют об этом».
«Сын короля, — сказала Белая Кошка, — прошу тебя, не говори мне учтивостей. Мои речи безыскусны и обычаи просты, но сердце у меня доброе.
Вот что, — продолжала она, — пусть нам подадут ужин, а музыканты пусть умолкнут, ведь принц не понимает смысла их слов».
«А разве они что-то говорят, государыня?» — удивился принц.
«Конечно, — ответила кошка. — У нас здесь есть поэты, наделенные замечательным талантом. Если ты поживешь у нас, быть может, ты их оценишь».
«Мне довольно услышать вас, чтобы в это поверить, — любезно сказал принц. — Но все же, государыня, я вижу в вас кошку редкостной породы».
Принесли ужин, руки, принадлежавшие невидимкам, прислуживали Белой Кошке и ее гостю. Сначала на стол поставили два бульона — один из голубей, другой из жирных мышей. Когда принц увидел второй из них, он поперхнулся первым, потому что сразу представил себе, что готовил их один и тот же повар. Но Кошечка, догадавшись по его выражению, что у него на уме, заверила его, что ему готовят пищу отдельно, и он может есть все, чем его угощают, не боясь, что в еде окажутся мыши или крысы.
Принц не заставил себя просить дважды, уверенный в том, что Кошечка не станет его обманывать. Он обратил внимание, что на ее лапке висит портрет в драгоценной оправе, — его это очень удивило. Полагая, что это портрет мэтра Котауса, он попросил Кошечку показать ему портрет. Каково же было его изумление, когда он увидел, что на нем изображен юноша такой красоты, что трудно было поверить в подобное чудо природы, и при этом он так похож на принца, будто портрет писан с него самого. Кошечка вздохнула и, еще больше загрустив, умолкла. Принц понял, что за этим скрывается какая-то необыкновенная тайна. Но расспрашивать он не осмелился, боясь разгневать или огорчить Белую Кошку. Он завел с ней разговор о тех новостях, которые ему были известны, и убедился, что она наслышана о делах, касающихся царствующих особ, и вообще обо всем, происходящем в мире.
После ужина Белая Кошка пригласила своего гостя в гостиную, где были устроены подмостки, на которых двенадцать котов и столько же обезьян исполнили балет. Коты были одеты маврами, обезьяны китайцами. Легко вообразить, как они скакали и прыгали, иногда впиваясь друг в друга когтями. Так закончился этот вечер. Белая Кошка пожелала гостю спокойной ночи, и руки, которые привели к ней принца, снова подхватили его и проводили в покои другого рода, нежели те, что он уже видел.
Эти были не столь роскошны, сколько изысканны: стены их были сплошь покрыты крыльями бабочек, образующими узор в виде тысячи разнообразных цветов. Были здесь также и перья редкостных птиц, быть может, даже не виданных нигде, кроме этих мест. Ложе было застелено бельем из газа, украшенного множеством бантов. А зеркала тянулись от пола до потолка, и их резные золоченные рамы изображали множество маленьких амуров.
Принц лег спать, не говоря ни слова, ведь невозможно было поддерживать разговор с руками, которые ему прислуживали; спал он мало, и разбудил его какой-то смутный шум. Тотчас руки подняли его с постели и нарядили в охотничий костюм. Он выглянул во двор замка и увидел более пятисот котов — одни из них вели на поводке борзых, другие трубили в рог; затевался большой праздник — Белая Кошка выезжала на охоту и хотела, чтобы принц ее сопровождал. Услужливые руки подвели ему деревянного коня, который мог нестись во весь опор и идти медленным шагом. Принц сначала заупрямился, не желая на него садиться. «Я ведь все-таки не странствующий рыцарь ДонКихот», — говорил он. Но возражения ни к чему не привели, его усадили на деревянного коня. Чепрак и седло на нем были расшиты золотом и алмазами.
Белая Кошка села верхом на обезьяну невиданной красоты и великолепия. Вместо черного покрывала она надела лихо заломленную кавалерийскую шапку, которая придавала ей столь решительный вид, что все окрестные мыши перепугались. В мире не было еще такой удивительной охоты; коты бегали куда быстрее зайцев и кроликов, и, когда они хватали добычу, Белая Кошка тут же отдавала им их долю на съедение. Забавно было при этом наблюдать за их ловкими ухватками. Птицы тоже не чувствовали себя в безопасности, потому что котята вскарабкивались на деревья, а красавица обезьяна возносила Белую Кошку даже до орлиных гнезд, отдавая в ее власть Их высочеств орлят.
По окончании охоты Белая Кошка взяла рог длиной не больше пальца, но издавший такой громкий и чистый звук, что он слышен был за десять лье. Она протрубила два или три раза, и к ней в мгновенья ока явились все коты ее царства. Одни прилетели по воздуху, другие приплыли в лодках по воде — словом, никто никогда не видал такого огромного кошачьего сборища. Одеты все они были по-разному, и Кошка в сопровождении этой торжественной свиты отправилась в замок, пригласив принца следовать за ней. Он ничего не имел против, хотя ему казалось, что такое засилье кошек отдает нечистой силой и колдовством, но больше всего его удивляла сама Белая Кошка, говорящая человечьим языком.
Когда они вернулись во дворец, Кошечка снова надела свое длинное черное покрывало, потом они с принцем поужинали, он очень проголодался и ел с большим аппетитом. Подали напитки, принц с удовольствием выпил вина и тотчас забыл о маленькой собачке, которую должен был привести королю.
Теперь он хотел только одного — мурлыкать с Белой Кошкой, иными словами — не отходить от нее ни на шаг. Они проводили дни в приятных увеселениях, иногда занимались рыбной ловлей, иногда охотились, потом представляли балеты, устраивали состязания наездников и придумывали еще множество других забав. Белая Кошка к тому же часто сочиняла стихи и песенки, такие пылкие, что видно было: у нее чувствительное сердце; подобным языком говорит только тот, кто любит. Но у секретаря Белой Кошки, престарелого кота, был такой плохой почерк, что хотя произведения ее сохранились, прочитать их невозможно.
Принц позабыл все — и даже свою родину. Руки, о которых я уже упоминал, продолжали ему прислуживать. Иногда Принц жалел, что не родился котом, тогда он мог бы всю жизнь проводить в этом приятном обществе. «Увы, говорил он Белой Кошке, — мне будет так грустно с вами расстаться. Я вас так люблю. Станьте же девушкой или превратите меня в кота». Она благосклонно выслушивала его пожелания, но отвечала в туманных выражениях, так что он почти ничего не понимал. Время летит быстро для того, кто не ведает ни забот, ни печалей, для того, кто весел и здоров. Но Белая Кошка знала, когда принцу надлежит вернуться, и, так как принц о возвращении больше не думал, сама ему об этом напомнила.
«Знаешь ли ты, — спросила она его, — что тебе осталось всего три дня, чтобы найти собачку, которую хочет получить твой отец-король, и что твои братья уже нашли собачек, и притом очень красивых?»
Принц опомнился и удивился собственной беспечности.
«Какое тайное чародейство, — воскликнул он, — заставило меня забыть о том, что для меня важнее всего на свете? Речь идет о моей чести и славе.
Где найти собачку, которая поможет мне получить корону, и где найти такого быстрого коня, который одолеет дальнюю дорогу?»
Принца охватило беспокойство, и он заметно приуныл.
«Сын короля, — сказала ему Белая Кошка нежным голосом, — не горюй, я твой друг, ты можешь остаться у меня еще на один день, отсюда до твоего королевства всего пятьсот лье, и славный деревянный конь доставит тебя туда меньше чем за полсуток».
«Спасибо, прекрасная Кошка, — отвечал ей принц. — Но мне мало вернуться к отцу, я должен привести ему собачку».
«Возьми вот этот желудь, — сказала Белая Кошка, — в нем собачка, которая прекрасней Большого Пса Сириуса».
«Ох, госпожа Кошка, Ваше величество изволит надо мной смеяться».
«Приложи желудь к уху, — посоветовала принцу Кошка, — и ты услышишь лай».
Принц повиновался, и тотчас собачка залаяла: «Гав! Гав!» Принц страшно обрадовался, ведь собачка, которая может уместиться в желуде, должна быть совсем крохотной. Он хотел было расколоть желудь, так ему не терпелось увидеть собачку, но Белая Кошка сказала, что собачка может простудиться в дороге и лучше ее не тревожить, пока принц не предстанет перед своим отцом-королем. Принц рассыпался в благодарностях и нежно простился с Кошкой.
«Поверьте мне, — сказал он, — дни, что я провел рядом с вами, пролетели для меня так незаметно, что грустно вас покидать. И хотя вы — королева и ваши придворные коты куда остроумнее и учтивее наших, я все-таки прошу вас: поедемте со мной».
В ответ на это предложение Белая Кошка только глубоко вздохнула. Они расстались. Принц первым прибыл в замок, где уговорились встретиться с братьями. Вскоре приехали и они и очень удивились, увидев во дворце деревянного коня, более резвого, чем все лошади, которых держали в школе верховой езды.
Принц вышел навстречу братьям. Они обнялись и расцеловались и стали рассказывать друг другу о своих путешествиях. Но наш принц не рассказал братьям о том, что с ним приключилось: показав им жалкую собачонку, которая прежде вращала колесо вертела, он уверил их, будто она показалась ему такой хорошенькой, что он решил привести ее королю.
Как ни дружили между собой братья, двое старших втайне обрадовались, что младший сделал такой плохой выбор. Они сидели в это время за столом, и один толкнул другого ногой, как бы говоря, что с этой стороны им нечего бояться соперничества.
На другой день братья выехали все вместе в одной карете. Два старших принца везли в корзиночках двух собачек, таких красивых и хрупких, что страшно было до них дотронуться. А младший вез несчастную собачонку, вращавшую вертел, такую грязную, что все от нее шарахались. Принцы вошли в покои короля. Король не знал, какую из собачек выбрать, потому что обе собачки, привезенные старшими братьями, были почти одинаково хороши.
Братья уже оспаривали друг у друга право наследовать королю, когда младший решил их спор, вынув из кармана желудь, подаренный Белой Кошкой. Он быстро его расколол и каждый увидел крошечную собачку, которая лежала в нем на пушистой подстилке. Собачка могла бы прыгнуть сквозь обручальное кольцо, не задев его. Принц поставил ее на землю, и она тотчас стала танцевать сарабанду с кастаньетами так легко, как самая прославленная из испанских танцовщиц. Собачка переливалась всеми цветами радуги, а ее мягкая шерстка и уши свисали до самого пола.
Король был весьма смущен: песик был так хорош, что придраться было просто не к чему.
Однако королю вовсе не хотелось расставаться со своей короной. Самые мелкие ее украшения были ему дороже всех собак в мире. Поэтому он сказал сыновьям, что очень доволен их стараниями, но они так успешно исполнили его первое желание, что, прежде чем сдержать слово, какое он им дал, он хочет еще раз испытать их усердие. Он дает им год на поиски полотна, такого тонкого, чтобы его можно было пропустить сквозь ушко самой тонкой вышивальной иглы. Все трое очень огорчились, что им снова придется отправиться на поиски. Но два принца, собаки которых уступали в красоте той, что привез младший, согласились. И каждый поехал своей дорогой, простившись уже не так дружелюбно, как в первый раз, потому что грязная собачонка, вращавшая вертел, несколько охладила их братские чувства.
Наш принц сел верхом на деревянного коня и, не желая помощи ни от кого, кроме Белой Кошки, на дружбу которой он надеялся, поспешно пустился в путь и вернулся в замок, где его однажды уже так хорошо приняли. Все ворота были распахнуты настежь, и замок, окна, крыша, башни и стены которого были освещены тысячами ламп, являл собой дивное зрелище. Руки, которые так хорошо прислуживали принцу раньше, снова встретили гостя и, взяв под уздцы великолепного деревянного коня, отвели его в конюшню, а принц тем временем отправился в покои Белой Кошки.
Она лежала в маленькой корзинке, на белой атласной подушечке, очень нарядной. Правда, ее ночной чепец был в беспорядке и сама она казалась грустной, но стоило ей увидеть принца, как она стала прыгать и резвиться, выказывая ему свою радость.
«Хотя у меня и были причины ждать, что ты вернешься, сын короля, — сказала она, — признаюсь тебе, я все-таки не решалась надеяться на твое возвращение. Обыкновенно мне не везет и мои желания не исполняются, вот почему я так приятно удивлена».
Благородный принц осыпал Кошечку ласками.
Он рассказал ей, чем увенчалось его путешествие, хотя, судя по всему, ей все было известно даже лучше, чем ему самому. Рассказал он и о том, что король пожелал, чтобы ему доставили полотно, которое могло бы пройти в игольное ушко. По правде говоря, признался принц, он не верит, что эту прихоть короля можно исполнить, но все-таки решил попытать счастья, во всем положившись на ее дружбу и содействие. Белая Кошка задумалась и сказала, что это дело не из легких, но, к счастью, в ее замке среди кошек есть искусные пряхи, да она и сама приложит лапку к работе и поторопит прях, так что пусть принц не беспокоится и не ищет далеко то, что скорее найдет у нее, нежели в каком-нибудь другом месте.
Появились руки, они внесли факелы, и принц, следуя за ними вместе с Белой Кошкой, вошел в величественную галерею, которая тянулась вдоль громадной реки, над которой зажигали удивительный фейерверк. В его огне должны были сгореть несколько кошек, которых сначала судили по всей форме.
Их обвиняли в том, что они слопали жаркое, приготовленное на ужин Белой Кошке, сожрали ее сыр, выпили молоко и даже умышляли на ее особу в сговоре с Рубакой и Отшельником — крысами, весьма известными в округе — таковыми их считает Лафонтен, а этот автор всегда говорит только правду. Однако выяснилось, что дело не обошлось без интриг и многие свидетели подкуплены.
Как бы то ни было, принц упросил, чтобы виновных помиловали. Фейерверк никому не причинил вреда, а таких прекрасных потешных огней не видывал еще никто в мире.
Потом подали изысканный праздничный ужин, который доставил принцу больше удовольствия, чем фейерверк, потому что он сильно проголодался, хотя деревянный конь примчал его очень быстро — с такой скоростью принцу еще никогда не приходилось скакать. Последующие дни прошли так же, как они проходили в прошлый раз, — во всевозможных празднествах, которыми изобретательная Белая Кошка развлекала своего гостя. Наверное, впервые смертный так весело проводил время с кошками, не имея вокруг никакого другого общества.
Правда, Белая Кошка была наделена живым, отзывчивым и на редкость разносторонним умом. И была такой ученой, какой кошки не бывают. Принц иногда просто диву давался.
«Нет, — твердил он ей, — тут что-то не так. У вас слишком много необыкновенных талантов. Если вы любите меня, прелестная Киска, откройте мне, каким чудом вы рассуждаете и мыслите так мудро, что вам впору заседать в академии среди самых великих умов?»
«Перестаньте задавать мне вопросы, сын короля, — говорила она. — Я не имею права отвечать на них, можешь строить какие угодно предположения, я не стану тебя оспаривать. Будь доволен тем, что, когда я с тобой, я не выпускаю коготков и принимаю близко к сердцу все, что тебя касается».
Второй год пролетел так же незаметно, как первый. Стоило принцу что-нибудь пожелать, и услужливые руки тотчас доставляли ему это — будь то книги, драгоценные камни, картины или античные монеты.
Ему довольно было сказать: «Я мечтаю заполучить такую-то драгоценность из собрания Великого Могола или персидского шаха, такую-то коринфскую или греческую статую», — как предмет его желаний, откуда ни возьмись, появлялся перед ним, неизвестно кем доставленный. В этом была своя прелесть — ведь для разнообразия приятно оказаться владельцем прекраснейших в мире сокровищ.
Белая Кошка, ни на минуту не забывавшая об интересах принца, объявила ему, что день его отъезда приближается, но чтобы он не беспокоился о полотне, в котором у него нужда, — она приготовила ему чудеснейшую ткань.
«Но на этот раз, — добавила Кошка, — я хочу снарядить тебя в дорогу так, как подобает принцу твоего высокого рождения», — и, не дожидаясь ответа принца, она заставила его выглянуть во двор замка. Там стояла открытая коляска из золота, расписанная алой краской и вся украшенная галантными изречениями, которые тешили и глаз и ум. В коляску четверками была впряжена дюжина белоснежных коней в сбруе из алого бархата, расшитого алмазами и отделанного золотыми пластинами. Таким же бархатом была изнутри обита коляска, а за ней следовала сотня карет: каждая запряжена восьмеркой лошадей и в каждой сидели знатные вельможи в роскошных одеждах.
Кроме них за коляской следовала еще тысяча гвардейцев-телохранителей, мундиры которых были покрыты такой богатой вышивкой, что даже не видно было, из какой материи они сшиты. И самое удивительное — повсюду были портреты Белой Кошки: и среди надписей на первой коляске, и в вышивке на мундирах гвардейцев; ее портреты висели также на лентах поверх камзолов, в которые были одеты вельможи, составлявшие свиту, — словно Белая Кошка наградила их этим новым орденом.
«Поезжай, — сказала принцу Кошка, — и явись ко двору твоего отца-короля так торжественно, чтобы, увидев все это великолепие, он не отказал тебе в короне, которую ты заслужил. Вот тебе орех, но смотри разбей его не раньше, чем предстанешь перед королем, — в нем ты увидишь полотно, о котором меня просил».
«Милая Беляночка, — сказал ей принц, — я так тронут вашей добротой, что признаюсь вам, если бы вы согласились, я предпочел бы провести жизнь рядом с вами, чем гнаться за почестями, на которые я, может быть, вправе рассчитывать в другом месте».
«Сын короля, — отвечала Белая Кошка, — я уверена в том, что у тебя доброе сердце, а это товар редкий среди венценосцев. Они хотят, чтобы все их любили, а сами не любят никого. Но ты доказываешь, что нет правил без исключений. Я ценю твою преданность Белой Кошке, которая, правду сказать, годна только ловить мышей».
Принц поцеловал ей лапку и пустился в путь. Если бы не знать, что деревянному коню понадобилось меньше двух дней, чтобы доставить принца за пятьсот лье от замка Белой Кошки, трудно было бы представить скорость, с какой мчался он на этот раз: та самая сила, которая воодушевляла деревянного коня, так подгоняла теперешнюю упряжку принца, что он и его провожатые провели в дороге не более суток, — ни разу не сделав привала, они прибыли к королю, куда уже явились два его старших сына.
Видя, что их младший брат не показывается, принцы порадовались его нерасторопности и шепнули друг другу: «Вот тебе и счастливчик, наверно, он заболел или умер, не бывать ему нашим соперником в важном деле, которое предстоит решить». И они развернули привезенные ими ткани, которые и впрямь были такие тонкие, что проходили в ушко толстой иглы, — а вот в ушко тонкой они не прошли, и король, очень обрадованный тем, что нашелся предлог оспорить их права, показал им ту иглу, какую он имел в виду: По его приказу городские советники доставили ее из городской сокровищницы, где она хранилась под крепкими замками.
Этот спор вызвал большой ропот. Друзья принцев, в особенности старшего, чье полотно было более красивым, говорили, что это пустая придирка, и тут попахивает крючкотворством и плутнями. А приверженцы короля утверждали, что, поскольку условия не выполнены, король вовсе не обязан отказываться от трона. Конец препирательствам положили дивные звуки труб, литавр и гобоев — это со своей пышной свитой прибыл наш принц. И король и оба его сына были поражены таким великолепием.
Почтительно поклонившись отцу и обняв братьев, принц извлек из шкатулки осыпанный рубинами орех и расколол его. Он надеялся увидеть там хваленое полотно, но там оказался лесной орешек поменьше. Принц разбил и этот орех и очень удивился, когда обнаружил в нем вишневую косточку.
Окружающие переглянулись, король тихонько посмеивался: он потешался над сыном, который оказался таким простаком, что поверил, будто можно привезти кусок полотна в ореховой скорлупке. А почему бы ему, собственно говоря, было не поверить, если принцу уже случилось раздобыть собачку, которая умещалась в желуде? Итак, принц расколол вишневую косточку, в ней оказалось ядрышко вишни, тут в зале поднялся гул, все хором говорили одно
принца, мол, одурачили. Принц не ответил ни слова на насмешки придворных он расщепил ядрышко, в нем оказалось зерно пшеницы, а в нем просяное зернышко. Ну и ну! Тут уж принц и сам начал сомневаться и сквозь зубы пробормотал: «Ах, Белая Кошка, Белая Кошка! Ты посмеялась надо мной!» Но только он пробормотал эти слова, как почувствовал, что в руку ему впились кошачьи коготки и оцарапали его до крови. Он не мог понять, для чего его царапнули — чтобы подбодрить или, наоборот, чтобы лишить его мужества. И все-таки он расщепил зернышко проса, и каково же было удивление собравшихся, когда принц извлек из него четыреста локтей полотна удивительной красоты — на нем были изображены все, какие только есть на земле, птицы, звери и рыбы, деревья, фрукты и растения; все морские редкости, ракушки и скалы, все небесные светила — солнце, луна, звезды и планеты. Были на нем также изображены короли и другие государи, правившие в ту пору в разных странах, а также их жены, возлюбленные, дети и все до одного подданные, так что не забыт был даже самый убогий оборвыш. И каждый был одет соответственно своему положению и по моде своей страны. Увидев это полотно, король побледнел так сильно, как прежде покраснел принц, смущенный тем, что так долго ищет полотно. Принесли иглу и шесть раз протянули полотно сквозь ушко в одну и в другую сторону.
Король и два старших сына угрюмо молчали, хотя полотно было такой редкостной красоты, что время от времени они все-таки вынуждены были признавать, что свет не видывал ничего подобного.
Наконец король глубоко вздохнул и, обратившись к своим сыновьям, сказал:
«Нет у меня в старости большего утешения, нежели видеть вашу ко мне почтительность, и потому я хочу подвергнуть вас еще одному испытанию.
Отправляйтесь странствовать еще один год, и тот, кто по истечении этого срока привезет самую прекрасную девушку, пусть женится на ней и при вступлении в брак получит мою корону: ведь моему приемнику обязательно надо жениться. А я обещаю, я клянусь, что больше не стану медлить и вручу ему обещанную награду».
Конечно, это было несправедливо по отношению к нашему принцу. И собачка, и полотно, им привезенные, стоили не одного, а десяти королевств.
Но у принца было такое благородное сердце, что он не стал перечить отцу и без дальних слов сел в свою карету. Вся его свита последовала за ним, и он возвратился к своей дорогой Белой Кошке. Она заранее знала, в какой день и час он прибудет, — весь его путь был усыпан цветами, и повсюду, а в особенности во дворце, курили благовония. Белая Кошка сидела на персидском ковре под шитым золотом балдахином в галерее, откуда она могла видеть, как принц подъехал ко дворцу. Встретили принца руки, которые прислуживали ему и прежде. А все кошки повскакивали на водосточные трубы и оттуда приветствовали его громогласным мяуканьем.
«Что ж, сын короля, — сказала Белая Кошка, — ты опять возвратился, и не получив короны?»
«Государыня, — ответил он, — ваши милости помогли мне ее заслужить, но мне кажется, королю так жалко с ней расстаться, что, если бы я ее получил, его горе было бы куда сильнее моей радости».
«Все равно, — возразила она, надо сделать все, чтобы ее добиться. Я тебе в этом помогу, и, раз тебе нужно привезти ко двору твоего отца прекрасную девушку, я найду тебе ту, что поможет тебе заслужить награду. А пока давай веселиться, я приказала устроить морское сражение между кошками и злыми окрестными крысами. Мои кошки, быть может, будут смущены, они ведь боятся воды, но в противном случае на их стороне были бы слишком большие преимущества, а надо по мере возможности соблюдать справедливость».
Принц был восхищен мудростью госпожи Киски. Он долго расточал ей похвалы, а потом они вместе вышли на террасу, обращенную к морю. Кошачьи корабли представляли собой большие куски пробковой коры, на которых кошки плавали довольно ловко. А крысы соединили вместе множество яичных скорлупок — это был их флот. Битва разыгралась жестокая, крысы не раз бросались вплавь, а плавали они гораздо лучше кошек, так что победа раз двадцать переходила то на одну, то на другую сторону. Но адмирал кошачьего флота Котаус поверг крысиную рать в отчаяние. Он сожрал их предводителя — старую опытную крысу, которая трижды совершила кругосветное путешествие на настоящих больших кораблях, но не в качестве капитана или матроса, а как обыкновенная любительница солонины.
Но Белая Кошка не хотела, чтобы несчастные крысы были полностью разгромлены. Она была мудрым политиком и полагала, что, если в стране совсем не останется ни мышей, ни крыс, ее подданные предадутся праздности, которая может нанести ей урон. Принц провел этот год так же, как два предыдущие, то есть охотился, ездил на рыбную ловлю или сидел за шахматной доской, потому что Белая Кошка прекрасно играла в шахматы
Принц не мог удержаться время от времени снова начинал ее расспрашивать, каким чудом она умеет говорить. Он хотел знать, уж не фея ли она, а может быть, ее колдовством превратили в кошку. Белая Кошка говорила всегда только то, что хотела сказать, она и отвечала лишь на то, на что хотела ответить; в этом случае она отделывалась ничего не значащими словами, и принц скоро понял, что она не хочет посвящать его в свою тайну.
Ничто не течет так быстро, как безоблачные и безмятежные дни, и если бы Белая Кошка не помнила о сроке, когда принцу пора было возвращаться ко двору, сам он без сомнения забыл бы о нем. И вот накануне того дня, когда ему надо было возвращаться, Кошка сказала принцу, что от него одного зависит, привезет ли он ко двору отца одну из самых прекрасных на свете принцесс, и что настал миг разрушить чары злых фей, но для этого принц должен решиться отрубить ей голову и хвост немедля бросить их в огонь.
«Как! — воскликнул принц. — Любимая моя Беляночка! Неужто я решусь на такое злодейство и убью вас! Нет, вы просто хотите испытать мое сердце, но, поверьте, оно никогда не изменит дружбе и признательности, какие питает к вам». —
«Успокойтесь, сын короля, — возразила она. — Я вовсе не подозреваю тебя в неблагодарности, я знаю твою доблесть, но нашу судьбу решать не тебе и не мне. Сделай так, как я прошу, и мы оба будем счастливы. Клянусь честью благородной кошки, ты убедишься, что я твой истинный друг».
При мысли о том, что надо отрубить голову его милой Кошечке, такой прелестной и грациозной, слезы снова и снова навертывались на глаза принца. Он опять самыми нежными словами уговаривал ее избавить его от такого поручения, но она упорно твердила, что хочет погибнуть от его руки и что это единственный способ помешать его братьям получить корону.
Словом, она так горячо убеждала принца, что он, весь дрожа, извлек шпагу из ножен и нетвердой рукой отсек голову и хвост своей милой подруге. И тут на его глазах совершилось дивное превращение. Тело Белой Кошки стало расти, и вдруг она превратилась в девушку, да в такую красавицу, что невозможно описать. Глаза ее покоряли сердца, а нежность удерживала в плену. Осанка ее была величавой, весь облик благородным и скромным, она была и умна, и обходительна, словом — превыше всех похвал.
Принц, увидев ее, был поражен, но поражен так приятно, что решил, будто его околдовали. Он лишился дара речи, он глядел на прекрасную девушку и не мог наглядеться, но непослушный язык не в силах был выразить его изумление. Принц оправился только тогда, когда вдруг появилось множество дам и кавалеров, на плечи которых были накинуты шкурки котов или кошек, и все они простерлись ниц перед королевой, радуясь тому, что она снова обрела свой природный человеческий образ. Она отвечала им так ласково, что сразу видно было, какое у нее доброе сердце. Поговорив несколько минут со своими придворными, она приказала, чтобы ее оставили наедине с принцем. И тогда она начала свой рассказ.
«Не подумайте, принц, что я всегда была Кошкой или что происхождение мое безвестно. Отец мой был владыкой шести королевств. Он нежно любил мою мать и позволял ей делать все, что ей заблагорассудится. А она больше всего любила путешествовать, и вот, когда она была беременна мной, ей захотелось увидеть гору, про которую рассказывали всякие чудеса. На пути к этой горе королеве сказали, что неподалеку находится старинный замок, где живут феи, и что нет на свете замка красивее, по крайней мере, если верить дошедшему до нас преданию, потому что судить об этом никто не может, ибо туда не ступала нага человека; одно известно наверное — в саду у фей растут такие прекрасные плоды, сочные и нежные, какие никому и никогда не приходилось отведывать.
Королеву, мою мать, охватило вдруг такое неистовое желание попробовать эти плоды, что она повернула к замку. Она приблизилась к воротам великолепного жилища, которое сверкало золотом и лазоревым камнем, но напрасно она стучала в двери, никто не появлялся на ее стук — казалось, замок вымер. Однако это препятствие только разожгло нетерпение моей матери, она послала своих слуг принести веревочные лестницы, чтобы перелезть через ограду сада, и им это удалось, если бы стены не стали сами собой расти у них на глазах. Тогда слуги королевы стали привязывать одну лестницу к другой, но лестницы обрывались под теми, кто пытался по ним взобраться, и люди падали на землю, ломая себе руки и ноги или разбиваясь насмерть.
Королева пришла в отчаяние: она видела ветви, гнувшиеся под тяжестью плодов, которые казались ей необыкновенно вкусными, и решила, что если она их не отведает, то умрет. И вот она приказала разбить возле замка роскошные шатры и полтора месяца прожила в них вместе со своей свитой. Она не спала, не ела, а все вздыхала и говорила только о плодах этого неприступного сада. Наконец она опасно занемогла, и никто не мог облегчить ее страдания, потому что неумолимые феи даже ни разу не показались королеве с тех пор, как она разбила шатры поблизости от их жилища. Все придворные были в страшном горе. В шатрах раздавались только слезы да стоны, а умирающая королева просила у тех, кто ей прислуживал, принести плодов, но она желала только тех плодов, в которых ей было отказано.
Однажды ночью, когда ей удалось ненадолго забыться сном, она, проснувшись, увидела, что у ее изголовья сидит в кресле маленькая старушка, безобразная и дряхлая. Не успела королева удивиться, почему придворные дамы разрешили незнакомке приблизиться к ее особе, как та вдруг сказала:
«Твое величество очень нам докучает, упрямо желая отведать плодов с наших деревьев. Но поскольку дело идет о твоей драгоценной жизни, мы решили уделить тебе столько плодов, сколько ты сможешь унести с собой и съесть здесь, на месте, однако за это ты должна сделать нам подарок».
«Ах, добрая матушка, — воскликнула королева, — говорите, я готова отдать вам мое королевство, мое сердце, мою душу, только бы поесть ваших плодов, мне за них ничего не жалко отдать».
«Мы хотим, — отвечала старуха, — чтобы ты отдала нам дочь, которую носишь в своем чреве. Как только она родится на свет, мы возьмем ее к себе. Мы сами ее вырастим, мы одарим ее всеми добродетелями, красотой и ученостью, словом, она станет нашим дитятей, мы сделаем ее счастливой, но помни, что Твое величество увидит ее не раньше, чем она выйдет замуж. Если ты согласна на эти условия, я тотчас вылечу тебя и отведу в наш сад. Хотя сейчас ночь, тебе все будет видно как днем, и ты сможешь выбрать все, что захочешь. А если мои слова тебе не по нраву, спокойной ночи, госпожа королева, я иду спать.»
«Как ни жестоки ваши условия, — отвечала королева, — я их принимаю, потому что иначе я умру: я чувствую, что не протяну и дня, а стало быть, погибнув сама, погублю свое дитя. Вылечите меня, мудрая фея, — продолжала она, — и позвольте мне без промедления воспользоваться обещанным правом».
Прикоснувшись к королеве золотой палочкой, фея сказала: «Да избавится Твое величество от недуга, который приковывает тебя к постели», — и тотчас королеве показалось будто ее тело освободили от сковывавших его тяжелых и грубых одежд, только кое-где она все-таки еще ощущала их прикосновение — должно быть, в этих местах болезнь поразила ее особенно глубоко. Королева позвала своих дам и, улыбаясь, сказала им, что чувствует себя отлично, сейчас она встанет, перед ней наконец-то распахнутся крепко запертые, неприступные двери волшебного замка и она сможет поесть чудесных плодов и унести их с собой.
Дамы все до одной вообразили, что королева бредит и в бреду ей мерещатся вожделенные плоды. Не отвечая ей, они залились слезами и пошли будить врачей, чтобы те посмотрели, что с королевой. А королева была в отчаянии от этого промедления. Она приказала, чтобы ей немедленно подали ее платье, — дамы отказывались, королева рассердилась, покраснела.
Окружающие решили, что у нее лихорадка. Однако пришли врачи и, пощупав у королевы пульс и вообще проделав все, что полагается в подобных случаях, должны были признать, что королева совершенно здорова. Придворные дамы, поняв, какую оплошность совершили из усердия, поспешили загладить, как можно скорее одев королеву. Каждая попросила у нее прощения, все успокоились, и королева поспешила вслед за старой феей, которая по-прежнему ее ждала.
Королева вошла во дворец, который был так прекрасен, что никакой другой дворец не мог с ним сравниться. Вы легко поверите мне, принц, — добавила Белая Кошка, — если я скажу вам, что это тот самый дворец, где мы с вами сейчас находимся. Две другие феи, моложе первой, встретили мою мать на пороге и любезно ее приветствовали. Она просила их тотчас проводить ее в сад, к шпалерам, где растут самые лучшие плоды.
«Все они равно хороши, — отвечали феи, — и если бы не твое желание самой их сорвать, мы могли бы просто кликнуть их и они явились бы на наш зов».
«Умоляю вас, сударыни, — воскликнула королева, — дайте мне приятную возможность увидеть это чудо».
Старшая из фей вложила в рот пальцы и три раза свистнула, а потом крикнула:
«Абрикосы, персики, вишни, сливы, груши, черешни, дыни, виноград, яблоки, апельсины, лимоны, смородина, клубника, малина, явитесь на мой зов!»
«Но ведь те, кого вы зовете, — удивилась королева, — зреют в разное время года».
«В нашем саду не так, — отвечали феи. — Все плоды, растущие на земле, у нас круглый год бывают спелыми, сочными и никогда не гниют и не червивеют».
И в эту минуту явились все те, кого созвала фея, — они катились и прыгали все вперемежку, но при этом не мялись и не пачкались, и королева, горя нетерпением исполнить свое желание, кинулась к ним и схватила первые, какие подвернулись ей под руку. Она не съела, а жадно проглотила их.
Утолив немного свой голод, она попросила фей провести ее к шпалерам, чтобы полюбоваться плодами, прежде чем их нарвать.
«Охотно, — ответили все три, — только не забудь про обещание, что ты нам дала, тебе уже нельзя от него отступиться».
«Я уверена, — сказала королева, — что жить у вас очень приятно, а дворец ваш так прекрасен, что, не люби я горячо моего супруга-короля, я бы и сама охотно осталась с вами. Поэтому не бойтесь, я не нарушу свое слово».
Феи, очень довольные ее словами, открыли королеве все калитки и ворота, и она оставалась в их саду три дня и три ночи, не желая уходить, — так ей понравились плоды. Она нарвала плодов и про запас и, поскольку они никогда не портятся, приказала нагрузить ими четыре тысячи мулов, чтобы увезти их с собой. Феи дали королеве золотые корзины искусной работы, чтобы было куда положить подаренные ими плоды, и преподнесли ей много драгоценных редкостей. Они обещали королеве растить меня как принцессу, наделить меня всеми совершенствами и найти для меня мужа, а королеву они, мол, уведомят о дне бракосочетания и надеются, что она явится на свадьбу.
Король был счастлив, что королева наконец вернулась, радовался и весь двор, балы сменялись маскарадами, конными состязаниями и всевозможными пиршествами, и на них, как особое лакомство, подавали плоды, привезенные королевой. Король предпочитал их всем другим угощениям. Он ведь ничего не знал о договоре, который королева заключила с феями, и часто спрашивал ее, в какой стране она побывала и где ей удалось найти такие удивительные плоды.
Королева отвечала, что они растут на горе, почти неприступной, но в другой раз уверяла, что они растут в долинах, а потом, что в саду или в густом лесу. Король дивился противоречивым ответам королевы. Он пытался расспросить ее спутников, тех, кто сопровождал королеву в путешествии, но она столько раз наказывала им молчать о ее приключении, что они не смели открыть рта. Однако, видя, что скоро ей придет срок родить, королева стала с беспокойством думать о том, что обещала феям, и впала в глубокую печаль.
Она поминутно вздыхала и менялась на глазах. Король потерял покой. Он стал просить королеву рассказать ему, что ее тревожит, и после мучительных колебаний она наконец призналась ему во всем, что произошло между нею и феями и как она обещала им отдать дочь, которую она родит.
— Что я слышу! — воскликнул король. — У нас нет детей, вы знаете, как я о них мечтаю, и ради того, чтобы съесть несколько яблок, вы способны обещать в дар свою дочь? Значит, вы совсем меня не любите».
И он осыпал королеву такими жестокими упреками, что моя несчастная мать едва не умерла с горя. Но король этим не удовольствовался — он приказал запереть королеву в башню, а кругом поставить охрану, чтобы она не могла сноситься ни с кем, кроме тех, кто ей прислуживал, и потом он удалил всех придворных, которые сопровождали королеву в замок к феям.
Разлад между королем и королевой поверг весь двор в страшное уныние.
Вместо прежних одежд все надели другие, выражавшие всеобщий траур. Что до короля, он был неумолим — он больше не желал видеть свою супругу и, едва я появилась на свет, повелел принести меня к себе во дворец, чтобы я росла возле него, а моя несчастная мать оставалась пленницей. Феи, конечно, знали обо всем происходящем. Они разгневались — они хотели, чтобы я жила у них, они смотрели на меня как на свою собственность и считали, что меня у них украли. Прежде чем найти способ мести, соразмерный их гневу, они послали королю пышное посольство, предлагая ему освободить королеву из заточения, вернуть ей свою милость и прося также отдать меня послам, чтобы самим меня вырастить и воспитать. Но посланцы фей были такими крохотными и уродливыми — это были безобразные карлики, — что они не сумели убедить короля. Он грубо отказал им в просьбах, и, если бы они не поспешили уехать, быть может, им пришлось бы совсем плохо.
Узнав о том, как поступил мой отец, феи пришли в страшную ярость и, обрушив на шесть его королевств страшные бедствия, чтобы их опустошить, наслали на них еще и ужасного дракона, который отравлял ядом те места, где проходил, пожирал мужчин и детей и своим дыханием губил деревья и растения.
Король был в отчаянии, он вопрошал всех мудрецов своего королевства о том, что ему делать, чтобы спасти своих подданных от обрушившихся на них несчастий. Мудрецы посоветовали ему созвать со всего мира лучших врачей и привезти самые лучшие лекарственные снадобья, а кроме того обещать жизнь осужденным на смерть преступникам, которые захотят сразиться с драконом.
Королю понравился этот совет, он ему последовал, но это не помогло. Люди продолжали умирать, а дракон сожрал всех тех, кто решился с ним сразиться, так что пришлось королю обратиться за помощью к фее, которая покровительствовала ему с ранних лет. Она была очень стара и почти не вставала с постели, король сам отправился к ней и стал ее укорять, что она видит, как его преследует судьба но не хочет ему помочь.
«Я ничего не могу сделать, — сказала фея. — Вы разгневали моих сестер.Мы обладаем равной властью и редко действуем друг против друга. Лучше умилостивьте их, отдав им вашу дочь, — маленькая принцесса принадлежит им. Вы посадили королеву в темницу, но чем провинилась перед вами эта славная женщина, что вы обошлись с ней так жестоко? Решитесь исполнить слово, которое она дала феям, и, поверьте мне, вы будете осыпаны благодеяниями».
Король, мой отец, нежно меня любил, но, не видя другого средства спасти свое королевство и избавить его от губителя-дракона, он сказал своей приятельнице-фее, что решил последовать ее совету и готов отдать меня феям, поскольку она уверяет, что меня будут холить и лелеять, как подобает принцессе моего происхождения, что он также вернет во дворец королеву и просит фею сказать, кому он должен поручить отнести меня в волшебную обитель фей.
«Принцессу в ее колыбели надо отнести на вершину Цветочной горы, — отвечала фея, — вы можете даже остаться поблизости, чтобы стать свидетелем празднества, которое там разыграется».
Тогда король сказал ей, что через неделю он вместе с королевой пойдет на эту гору и пусть, мол, фея предупредит своих сестер, чтобы они устроили все, как найдут нужным. Едва король вернулся в замок, он послал за королевой и принял ее так же ласково и торжественно, как гневно и сурово отправлял ее в заточение. Она была удручена и настолько изменилась, что он с трудом узнал бы ее, если бы сердце не уверило его, что перед ним та самая женщина, которую он любил. Со слезами на глазах он просил ее забыть все горести, какие ей причинил, и заверил ее, что больше никогда в жизни ничем ее не огорчит. Она отвечала ему, что сама навлекла на себя эти горести, опрометчиво посулив феям отдать им свою дочь, и извинить ее может только то, что она была тогда в ожидании. Король сказал жене, что решил отдать меня феям.
Тут уже королева стала противиться его намерению. Можно было подумать, что это какой-то рок и что мне навеки суждено стать предметом разногласий между моими родителями. Моя мать долго стенала и плакала, но не добилась того, чего хотела (король видел, какие страшные последствия влечет за собой неповиновение феям, потому что наши подданные продолжали погибать, словно они были виноваты в прегрешениях нашей семьи); тогда наконец королева уступила и все было приготовлено для церемонии.
Меня положили в колыбель из перламутра, украшенную творениями самого изысканного искусства. Колыбель была вся увита живыми цветами и гирляндами из разноцветных драгоценных камней, которые под лучами солнца сверкали так ослепительно, что на них больно было смотреть. Роскошь моего наряда превосходила, если только это возможно, роскошь колыбели: свивальники мои скреплены были крупными жемчужинами. Несли меня на особых легчайших носилках двадцать четыре принцессы королевского рода, одеты принцессы были по-разному, но в знак моей невинности им должно было быть во всем белом. А за нами шествовали придворные — каждый на подобающем его званию месте.
Поднимаясь по склону горы, все услышали мелодичную музыку, которая все приближалась. Наконец появились феи — их было числом тридцать шесть, потому что они созвали всех своих подруг. Каждая сидела в жемчужной раковине, больше той, на которой Венера явилась их морской пучины. Везли их морские кони, которые довольно неуверенно ступали по земле. Феи были наряжены более роскошно, нежели первые среди земных королев — но при том они были старыми и безобразными. Они держали в руках оливковую ветвь, чтобы дать знать королю, что своим послушанием он заслужил их милость. И когда меня передали в их руки, они осыпали меня такими бурными ласками, что можно было подумать, будто отныне нет у них в жизни другой цели, как только сделать меня счастливой.
Дракон, мстивший по их повелению моему отцу, шел следом за ними на алмазной цепи. Феи передавали меня из рук в руки, ласкали, одарили меня множеством счастливых свойств, а потом начали танец фей. Это очень веселый танец: трудно даже представить себе, как резво скакали и прыгали старые дамы. Потом к ним подполз на коленях дракон, пожравший столько людей. Три феи — те, кому моя мать обещала меня подарить, — уселись на него верхом, а мою колыбель поставили посредине, и едва они хлестнули дракона волшебной палочкой, как он расправил огромные чешуйчатые крылья, более тонкие, чем самый тонкий шелк. На этом драконе феи направились в свой замок. Моя мать, увидев, что меня водрузили на спину страшного чудовища, не удержалась и стала кричать. Но король утешил жену, сославшись на свою покровительницу-фею, которая заверила его, что мне не сделают ничего худого и печься обо мне будут так же, как пеклись бы в его собственном дворце.
Королева успокоилась, хотя ей очень грустно было со мной расставаться на такой долгий срок, да еще по собственной вине, потому что, не захоти она отведать плодов из волшебного сада, я осталась бы в королевстве своего отца и на мою долю не выпали бы те горести, о каких мне предстоит вам рассказать.
Знайте же, сын короля, что мои стражницы выстроили для меня башню, в которой было множество красивых комнат — для каждого времени года свои, а в них дорогая мебель, интересные книги, но дверей в башне не было — проникнуть в нее можно было только через окно, расположенное очень высоко.
В башне был прекрасный сад с цветами, фонтанами и сводами зеленых аллей, защищавших от зноя в самый разгар жары. В этой башне феи вырастили меня, окружив меня заботой, большей даже, чем обещали королеве. Одета я была всегда по самой последней моде и так роскошно, что, если бы кто-нибудь меня увидел, он решил бы, что на мне свадебный наряд. Меня учили всему, что положено знать особе моего возраста и происхождения. Я не доставляла феям хлопот — я усваивала все с неописуемой легкостью. Моя кротость была им по нраву, и, так как я никогда никого, кроме них, не видела, может статься, я и прожила бы в покое до конца моих дней.
Феи постоянно навещали меня верхом на драконе, о котором я уже рассказывала. Они никогда не упоминали ни о королеве, ни о короле, они называли меня своей дочерью, и я им верила. В башне со мной жили только попугай и маленькая собачка, которых феи подарили мне, чтобы те меня развлекали, потому что оба были наделены разумом и говорили человечьим языком. Башня одной своей стороной выходила к оврагу, по дну которого тянулась дорога, она была вся в колдобинах и заросла деревьями, вот почему, с тех пор как меня поместили в башню, я ни разу не видела, чтобы по ней кто-нибудь ехал.
Но однажды, когда я стояла у окна, беседуя с попугаем и собачкой, я услышала шум. Я огляделась по сторонам и увидела молодого всадника, который остановился послушать наш разговор. До тех пор я видела мужчин только на картинах.
Я вовсе ничего не имела против этой неожиданной встречи и, не подозревая о том, как опасно созерцать предмет, достойный любви, подошла поближе, чтобы получше разглядеть юношу, и чем больше я на него смотрела, тем больше удовольствия мне это доставляло. Он низко поклонился мне, не сводя с меня взгляда, и видно было, что он в затруднении ищет способа поговорить со мной: окно мое было расположено очень высоко и он боялся, что его могут услышать, а он знал, что я живу в замке фей.
Стемнело совсем неожиданно, или, точнее сказать, мы просто не заметили, как стемнело: молодой человек несколько раз протрубил в рог, усладил мой слух его звуками, и скрылся. Но было настолько темно, что я даже не увидела, в какую сторону он ускакал. Я глубоко задумалась, мне уже не доставляла обычного удовольствия болтовня моего попугая и собачки.
Между тем они говорили очень забавно, потому что волшебные животные наделены остроумием, но мысли мои были заняты другим, а притворяться я не умела. Попугай это заметил, но он был хитер и не подал виду, какие сделал наблюдения.
Встала я с рассветом. И сразу бросилась к окну. Я была приятно удивлена, увидев у подножья башни молодого кавалера. На нем был роскошный наряд. Наверно, он надел его ради меня, — подумала я и не ошиблась.
Молодой человек говорил со мной через своеобразный рупор, который усиливает голос, с его помощью он сказал мне, что до сих пор был равнодушен к красавицам, которых ему пришлось встречать, но моя красота в мгновение ока так его поразила, что отныне ему просто необходимо видеть меня каждый день — иначе он умрет. Я была очень довольна его любезными словами, но огорчилась, что не смею ему ответить: ведь для этого мне надо было громко кричать, а тогда феи услышали бы меня лучше, чем он. В руках у меня были цветы, я бросила их ему, он принял их как несказанную милость, осыпал поцелуями и стал меня благодарить. Потом он спросил, дозволю ли я ему каждый день в назначенный час приходить ко мне под окно и не соглашусь ли я подарить ему что-нибудь на память. У меня на руке было бирюзовое кольцо, я сорвала его с пальца и торопливо бросила юноше, сделав знак, потому что услышала, как с другой стороны к башне на своем драконе приближается фея Злодейка, которая везет мне завтрак.

Продолжение в дальше...

Король жезлов - Рассказ про Ала ад-Дина и волшебный светильник (сказка из 1001 ночи)

На карте изображен Аладдин, только что выпустивший из лампы джинна.
Джинн нависает над ним с угрожающей мордой. В правой руке Аладдин держит фонарь.
Овладение духом лампы как символ подчинения себе принципа деятельности и созидательности. Фонарь - достижение полной ясности и понимания. За поясом у него заткнут жезл-палочка, как символ власти. Интересно, что после обретения джинна в сказке Аладдин начинает меняться в лучшую сторону, и из форменного раздолбая превращается постепенно в дельного человека, хотя услугами джинна при этом пользуется очень мало.
Ключевые слова по Хант: рисковый вор, ментальная сила, авторитет

Рассказ про Ала Ад-Дина и волшебный светильник / Волшебная лампа Алладина

«Говорят, о счастливый царь, будто был в одном городе из городов Китая портной, живший в бедности, и был у него сын по имени Ала ад-Дин. И был этот сын шалый, непутевый с самого малолетства, и когда исполнилось ему десять лет, отец захотел научить его ремеслу. Но так как жил он в бедности, то не мог отдать сына какому-нибудь мастеру, чтобы тот научил его ремеслу, ибо это потребовало бы расходов на учителя, и он взял мальчика1 в свою лавку с целью обучить его портняжному делу. А Ала ад-Дин был непутевый мальчишка, он привык целый день шляться с уличными ребятами, такими же беспутными, как он сам, и не мог ни часа, ни минутки высидеть в лавке; он только и ждал, когда отец уйдет к какому-нибудь заказчику, и сейчас же бросал лавку и уходил играть с другими озорниками.
Вот каковы были его привычки, и нельзя было его заставить слушаться отца, и сидеть в лавке, и учиться ремеслу. Отец выбился из сил, наставляя его, но ничего не мог с ним поделать, и от великой печали и огорчения он заболел тяжелой болезнью и умер. А Ала ад-Дин продолжал вести себя как шалопай, и когда мать Ала ад-Дина увидела, что ее муж преставился к милости великого Аллаха, а сын повесничает и не знает ни ремесла, ни другого какого дела, которым можно было бы добыть пропитание, она продала все, что было у мужа в лавке, и стала прясть хлопок, и кормилась трудами рук своих, и кормила своего сына, непутевого Ала ад-Дина.
А Ала ад-Дин, увидев, что он избавился от сурового своего отца, стал еще больше озорничать и повесничать и приходил домой только в час еды, тогда как его бедная мать пряла и трудилась сверх сил, чтобы добыть пропитание для себя и для сына, и жила она так, пока не стало ее сыну Ала ад-Дину пятнадцать лет.
И вот однажды, когда Ала ад-Дин играл на улице с другими непутевыми мальчишками, вдруг остановился неподалеку от них какой-то человек, чужеземец, и стал смотреть на Ала ад-Дина и наблюдать за ним, не обращая внимания ни на кого из его товарищей. А этот человек был магрибин-ской породы, колдун, который учинял своим колдовством одну хитрость за другой, и знал он всякие философии и все науки, и хорошо разбирался в науке о положении звезд. И когда он бросил взгляд на Ала ад-Дина и хорошо всмотрелся в него, он сказал про себя: «Поистине, этот мальчишка -тот, кто мне нужен, и ради того я ушел из своей страны, чтобы его сыскать!»
Он отвел одного из мальчишек подальше и начал его спрашивать про Ала ад-Дина — чей он сын, как зовут его отца, и выспросил обо всех его обстоятельствах, а потом подошел к Ала ад-Дину, отвел его в сторону и спросил: «Мальчик, ты такой-то сын такого-то портного?» — «Да, господин паломник,— отвечал Ала ад-Дин,—но мой отец уже давно мертвый».
И когда магрибинец услышал это, он тотчас же бросился Ала ад-Дину на шею, обнял и стал целовать, а сам плакал, а Ала ад-Дин, увидав, что магрибинец в таком состоянии, очень удивился: «По какой причине ты плачешь и откуда ты знаешь про моего отца?»
И магрибинец ответил слабым, печальным голосом: «О дитя мое, как ты можешь мне задавать такой вопрос? Я плачу потому, что ты сказал о смерти твоего отца, а ведь он мне брат по матери и отцу. Я утомился, идя из далеких стран, но радовался, надеясь его увидеть и повеселить мои взоры лицезрением его, а ты, племянник, говоришь, что он умер! Потому я о нем и плачу, и еще я плачу о своей злой судьбе — ведь он умер раньше, чем я его повидал. И едва я увидел тебя, дитя мое, от меня не укрылось, клянусь Аллахом, что ты сын моего брата, и я узнал тебя среди мальчиков, с которыми ты играл, а ведь мой брат, твой отец, когда мы расстались, еще не женился. И клянусь Аллахом, дитя мое, мне лучше бы повидать брата и умереть вместо него, ибо я надеялся после долгих скитаний еще раз взглянуть на него, но поразила меня разлука. От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрения против власти Аллаха над его тварями, но ты, сынок, заменишь мне его, поскольку ты его сын, и я буду утешаться тобою: кто оставил подобного тебе, тот не умер».
Потом магрибинец сунул руку в карман, вынул десять динаров, протянул их Ала ад-Дину и сказал: «О дитя мое, где вы живете и где твоя мать, жена моего брата?» И Ала ад-Дин взял магрибинца за руку и провел его к их дому, и магрибинец сказал ему: «Возьми, сынок, эти деньги, отнеси их матери, передай ей от меня привет и скажи: «Мой дядя, брат моего отца, вернулся с чужбины». А я, если позволит Аллах, завтрашний день приду к вам, чтобы поздороваться с твоей матерью, и посмотрю на тот дом, где жил мой брат, и погляжу на его могилу».
И потом магрибинец поцеловал Ала ад-Дина, и оставил его, и пошел своей дорогой, а Ала ад-Дин, радуясь деньгам, побежал поскорей домой. Он пришел в необычное время, так как обыкновенно заходил домой только в час обеда и ужина, и, полный радости, вбежал в комнату и закричал: «Матушка, я тебя порадую: мой дядя, брат отца, вернулся с чужбины и передает тебе множество приветов!» — «Ты как будто смеешься надо мной, сынок! Где у тебя дядя и откуда ему взяться? Нет у тебя никакого дяди!» — сказала ему мать.
И Ала ад-Дин воскликнул: «Как это ты, матушка, говоришь, что у меня нет дяди и нет в живых никаких родственников, когда я только что видел своего дядю и он меня обнимал и целовал, а сам плакал! Он узнал меня, и он знает всю нашу семью, а если ты не веришь, посмотри: вот десять динаров. Он мне их дал и сказал: «Отнеси их матери»,— и, если позволит Аллах, он завтрашний день придет к нам, чтобы с тобой поздороваться. И он велел тебе передать эти слова».
«Да, сынок,— сказала мать Ала ад-Дина,— я знаю, что у тебя был дядя, но он умер задолго до твоего отца, а другого твоего дяди я не знаю».
И она всю ночь раздумывала об этом событии, а колдун-магрибинец, когда настало утро, поднялся, надел свою одежду и отправился на ту улицу искать Ала ад-Дина, потому что его душа не терпела разлуки с мальчиком. Он до тех пор искал его, пока не нашел, а Ала ад-Дин, как всегда, играл с детьми. Магрибинец подошел к Ала ад-Дину, обнял его и поцеловал, потом вынул из кошелька два динара и сказал: «Возьми их, сынок, отдай твоей матери и скажи: «Мой дядя хочет прийти к нам сегодня вечером и поужинать у нас; возьми эти деньги и сделай на них хороший ужин». Но прежде чем мы расстанемся, проведи меня еще раз к твоему дому, чтобы я не ошибся и нашел его».— «Слушаюсь!»—сказал Ала ад-Дин, и пошел впереди магрибинца, и привел его к своему дому, и тогда магрибинец оставил его и ушел, куда хотел, а Ала ад-Дин вбежал к матери, передал ей слова своего дяди, и отдал те два динара, и сказал: «Мой дядя хочет сегодня вечером у нас поужинать».
И мать Ала ад-Дина пошла на рынок, купила всего, что ей было нужно, и вернулась домой, и стала готовить ужин, а блюда и другую посуду она заняла у соседей. Когда же пришло время ужина, она сказала своему сыну: «Сыночек, ужин готов. Может быть, твой дядя не знает дорогу к нашему дому, пойти встреть его!» — «Слушаю и повинуюсь!» — ответил Ала ад-Дин, и когда он выходил из дома, в ворота вдруг постучали. Он тотчас же вышел и открыл ворота, и оказалось, что это магрибинский колдун и с ним раб, который несет кувшин с набизом, плоды, сласти и прочее.
И Ала ад-Дин взял все это у раба, и раб ушел своей Дорогой, а Ала ад-Дин пошел впереди магрибинца, и когда они оказались посреди комнаты, магрибинец выступил вперед и поздоровался, плача, с матерью мальчика и спросил ее, где обычно сидел его брат. Она показала магрибинцу место ее мужа, и магрибинец подошел и начал целовать там землю, восклицая: «Увы, как печальна моя судьба! Как это я лишился тебя, о брат мой, о слезинка моего глаза, о мой любимый!»
И он до тех пор говорил такие слова, плакал и причитал, хлопая себя по щекам, пока мать Ала ад-Дина не испугалась, что ему станет дурно от столь большого усердия. Она подошла к магрибинцу, взяла его за руку, подняла его и сказала: «Что толку, о деверь, от всего этого! Ты только сам себя убиваешь!» Она усадила магрибинца и принялась его утешать, и когда магрибинец пришел в себя, он начал с ней разговаривать и сказал: «О жена моего брата, не удивляйся, что ты меня не знаешь и что при жизни моего брата ты меня ни разу не видела. Это потому, что я покинул наш город и расстался с братом сорок лет назад, и я обошел Хинд, Синд и все города Магриба, и вступил в Каир, и жил я в светозарной Медине — да пребудут над ее господином наилучшие благословения и приветы Аллаха! Оттуда я отправился в страны нечестивых и пробыл там четырнадцать лет, а потом, после этого, о жена моего брата, я стал думать в один из дней о моем брате, моем городе и родной земле, и поднялись во мне тоска и желание увидеть брата. И начал я плакать, и непрестанно побуждала меня тоска направиться сюда, в этот город, чтобы взглянуть на брата, и наконец я сказал себе: «О человек, сколько времени ты на чужбине, вдали от родной страны! Есть у тебя один-единственный брат и никого больше, пойди же, посмотри на него. Кто знает, каковы удары судьбы и превратности времени? Великая печаль будет, если ты умрешь, не повидав брата. Ведь ты, слава Аллаху, обладаешь богатствами и обильными благами и у тебя много денег, а твой брат, может быть, живет стесненною жизнью. Пойди же и взгляни на него, и если увидишь, что он пребывает в бедности,— помоги ему». И я подумал обо всем этом и, когда наступило утро, собрался в путешествие. Я пошел на пятничную молитву, а потом сел на своего чистокровного коня, и пустился в дорогу, и претерпел много трудностей и страшных опасностей, но Аллах судил мне благополучие, и я прибыл в ваш город. И когда я ходил по его улицам, я увидел твоего сына Ала ад-Дина, который играл с уличными мальчишками, и, клянусь великим Аллахом, о жена моего брата, с той минуты, как я его увидел, мое сердце раскрылось для него,— кровь ведь стремится к родной крови,— и я узнал его по наружности. И забыл я, когда увидел его, все тяготы и заботы, которые перенес и испытал, и велика стала моя радость. Но Ала ад-Дин рассказал мне, что мой покойный брат умер, и, увы, о жена моего брата, когда я услышал это, я опечалился, и, может быть, Ала ад-Дин тебе говорил, какая великая скорбь и горесть охватили меня. Но я утешаюсь Ала ад-Дином и надеюсь, что по воле Аллаха он мне заменит покойного, а кто оставил себе замену, тот не умер».
Потом он посмотрел и увидел, что мать Ала ад-Дина стала плакать от таких слов, и обратился к Ала ад-Дину, чтобы тот подтвердил, что он действительно брат ее мужа, и утешил ее, и чтобы удалить его хитрость и обман, сказал: «О дитя мое, каким ремеслам ты научился? Скажи мне, научился ли ты ремеслу, на которое ты бы мог жить вместе с матерью?»
Ала ад-Дин застыдился, смутился, повесил голову и уставился в землю, а мать его сказала: «Откуда у него ремесло! Нет у него ремесла! Он только и знает, что озорничает целый день и шляется с уличными мальчишками. Ведь отец его — отчего умер, бедняга?.. Оттого он умер, что из-за него заболел, а я, горе мне, день и ночь тружусь и пряду хлопок, чтобы заработать на две лепешки хлеба, которыми мы живем целый день. Вот он какой, деверь, а у меня не осталось силы, чтобы содержать такого взрослого парня, и я едва могу добыть пропитание. Мне самой нужен кто-нибудь, чтобы меня содержать».
И тут магрибинец обратился к Ала ад-Дину и сказал ему: «Почему это ты, племянник, все беспутничаешь? Стыдись, так не годится! Ты стал мужчиной и умным человеком, и к тому же ты сын добрых людей. Стыдно тебе, что твоя мать, женщина, вдова, бьется, чтобы тебя прокормить, а ты, мужчина, бездельничаешь. Нужно тебе научиться ремеслу, чтобы добывать пропитание себе и матери. Погляди, сынок, у вас в городе много всяких мастеров. Посмотри, какое ремесло тебе нравится, и я определю тебя к мастеру, чтобы ты у него учился и чтобы у тебя, когда вырастешь, было ремесло, на которое можно прожить. Может быть, тебе не любо ремесло твоего отца? Ты выбери ремесло, которое тебе нравится, и скажи мне, а я помогу тебе всем, чем могу».
Но магрибинец увидел, что Ала ад-Дин молчит и не отвечает, и понял, что мальчику это неприятно и что он не желает учиться никакому ремеслу, ибо он так воспитан, что привык бездельничать. «О сын моего брата,— сказал магрибинец,— не печалься из-за меня. Если ты не согласен учиться ремеслу, я открою для тебя купеческую лавку и наполню ее самыми дорогими тканями. Ты узнаешь людей, и будешь торговать с ними, и станешь купцом, известным в городе». Услышав слова магрибинца и обещание, что он станет купцом, Ала ад-Дин обрадовался, так как был уверен, что купцы всегда ходят в чистой и нарядной одежде и что все они — большие люди. Он посмотрел на магрибинца, и засмеялся, и закивал головой, показывая, что он согласен, и магрибинец понял, что мальчику хочется стать купцом. «О сын моего брата,— сказал он,— будь только мужчиной, и я завтра утром возьму тебя с собой на рынок п скрою тебе нарядную одежду, а потом я присмотрю для тебя у купцов лавку и положу туда всяких дорогих тканей, и ты будешь там сидеть, продавать и покупать».
И когда мать Ала ад-Дина услыхала эти слова,— она все еще была в сомнении насчет магрибинца,— она твердо решила про себя, что магрибинец и вправду брат ее мужа,— ведь невозможно, чтобы чужой человек все это сделал для ее сына! — и принялась наставлять и учить мальчика, чтобы он выбросил глупости из головы и всегда слушался дядю, никогда не прекословил ему,— ведь дядя ему все равно что отец. Пора ему наверстать то время, которое прошло в шалостях! Потом мать Ала ад-Дина, дав сыну такие наставления, поднялась и подала ужин, и все сели за трапезу и ели, пока не насытились, а затем вымыли руки и сидели, беседуя о торговых делах, о купле, продаже и прочем.
И Ала ад-Дин всю ночь не спал и словно летал от радости, а магрибинец, увидев, что ночь дошла до половины, встал и ушел к себе домой, обещая, что к утру придет и возьмет Ала ад-Дина с собой на рынок. Когда наступило утро, магрибинец постучался в ворота, и мать Ала ад-Дина встала и открыла ему, но он не захотел войти и потребовал Ала ад-Дина, чтобы взять его с собой, и Ала ад-Дин тотчас же, быстрее молнии, оделся и вышел. Он пожелал магри-бинцу доброго утра и поцеловал ему руку, а магрибинец взял его за руку и пошел с ним на рынок. Там он вошел в лавку одного из больших торговцев и потребовал перемену платья — разноцветного, нарядного, дорогого, и торговец принес ему то, что он хотел: роскошные, полные перемены платья, уже все сшитые.
«О сын моего брата,— сказал магрибинец,— выбирай то, что тебе нравится». Мальчик обрадовался и развеселился, видя, что магрибинец дает ему выбрать самому. Он выбрал нарядную перемену платья себе по душе, и магрибинец отдал торговцу за нее плату и вышел из лавки. Потом они отправились в баню, вместе вымылись и надушились, а выйдя из воды, попили сладкого питья, и Ала ад-Дин оделся в свое новое платье, и ум его улетел от радости. Он подошел к магрибинцу, поцеловал ему руку и сказал: «Да сохранит тебя Аллах, о дядюшка!» И потом они вышли из бани, и магрибинец повел его на рынок торговцев, и погулял с ним по рынку, и показал ему, как производится купля и продажа. «О племянник,—сказал он,—тебе следует глядеть на купцов — как они продают и покупают, чтобы научиться раз бираться в вещах и товарах,— это ведь будет твое ремесло».
Потом он повел Ала ад-Дина по городу и показал ему городские мечети, постоялые дворы и странноприимные дома, а затем они зашли к великолепному повару, и тот подал им роскошный обед на серебряной посуде, и они пообедали, и насладились, и выпили. Затем магрибинец стал показывать Ала ад-Дину местности для прогулок и для развлечений и игр и показал ему дворец султана, а потом пошел с ним на постоялый двор для чужеземцев, в то помещение, в котором он жил. А магрибинец пригласил к себе некоторых купцов, своих соседей, и когда те пришли, он поставил перед ними столик с кушаньями и рассказал им, что этот мальчик сын его брата.
Потом, когда все поели, попили и насытились, магриби нец поднялся, взял Ала ад-Дина за руку и доставил его домой. Он привел мальчика к матери, и когда мать увидела его в такой одежде, в роскошном наряде,— а он был похож на какого-нибудь царевича,— она чуть не улетела от радости и принялась благодарить магрибинца. «О деверь,— воскликнула она,— клянусь Аллахом, мои мысли все спутались, и я не знаю, каким языком мне благодарить тебя за твои милости и как тебя восхвалять за добро и благодеяние, которое ты сделал моему сыну!» — «О жена моего брата,— отвечал магрибинец,— никакого я не сделал благодеяния! Ведь Ала ад-Дин — сын моего брата, а значит, и мой сын, и я обязан заменить ему отца. Будь же спокойна».— «Прошу Аллаха именем его святых и пророков, пусть сохранит и оставит тебя в живых и продлит тебе жизнь, чтобы был ты этому мальчику покровителем!—воскликнула мать Ала ад-Дина.—А он всегда будет тебе повиноваться и никогда не ослушается тебя».— «О жена моего брата, не думай об этом,— сказал магрибинец,— Ала ад-Дин — умный мужчина, и я надеюсь, что, с соизволения великого Аллаха, он заменит тебе своего отца, и порадуются на него твои глаза, и, если захочет Аллах, он станет величайшим купцом в этом городе. Мне тяжело, что завтра день пятницы и я не могу открыть для него лавку, так как все купцы после молитвы уйдут в сады и на прогулки, но в субботу, если пожелает Аллах, я сделаю так, как хочется Ала ад-Дину, и открою для него лавку, а завтра я приду к вам, и возьму его с собой, и покажу ему сады и места для прогулок за городом,— может быть, он их еще не видал. Завтра там будут все купцы, и я хочу, чтобы он познакомился с ними, а они познакомились с ним».
Потом магрибинец попрощался и ушел в свое жилище, а утром он пришел и постучался в ворота. А Ала ад-Дин всю ночь не спал от радости, и, лишь только зачирикали воробьи и наступил день, он поднялся, надел свою одежду и сидел, ожидая дядю. И когда постучали в ворота, он, словно искра огня, быстро поднялся, и отпер ворота, и увидел магрибинца. Он подошел и поцеловал ему руку, и магрибинец взял его и пошел с ним.
«Сегодня, о Сын моего брата,— сказал магрибинец,— я покажу тебе кое-что такое, чего ты никогда в жизни не видал». И он ласково разговаривал и беседовал с мальчиком, пока они не вышли из города, и они шли по загородным садам, и магрибинец показывал Ала ад-Дину находившиеся там дворцы и замки, и всякий раз, когда они подходили к какому-нибудь саду, замку или дворцу, магрибинец останавливался, и показывал его Ала ад-Дину, и спрашивал: «Нравится тебе этот сад? — я куплю его для тебя! Нравится ли тебе этот дворец?» А Ала ад-Дин был ведь маленький мальчик и, слыша ласковые слова магрибинца, верил ему, и ум его улетал от радости.
И так они шли, пока не устали, и тогда зашли они в великолепный сад, от вида которого расширялось сердце и светлело в глазах, и фонтаны поливали там цветы водой, извергавшейся из пасти медных львов. Они сели отдохнуть у пруда с водой, и сердце Ала ад-Дина расширилось, и магрибинец начал с ним шутить и беседовать, словно он и вправду был ему дядей. Потом он поднялся, и вынул из-за пояса кулек с разной снедью и плодами, и сказал: «Ты, наверно, проголодался, о сын моего брата, садись, поешь!»
И магрибинец с Ала ад-Дином ели, пока не насытились, и потом магрибинец сказал: «Если ты отдохнул, вставай, походим и посмотрим еще немного». И Ала ад-Дин встал, и они ходили из сада в сад, пока не обошли все сады и не пришли к одной высокой горе. А Ала ад-Дин в жизни не выходил из города и не ходил столько, и он прямо умирал от усталости. «О дядя, а куда мы идем? — спросил он магри-бинца.— Мы оставили сады позади и пришли к этой горе, и если путь еще долгий, то я не могу идти, так как я умираю от усталости. Дальше уже нет больше садов, вернемся же в город!» — «Нет, племянник,— ответил магрибинец,— эта дорога ведет в роскошные сады. Идем, я покажу тебе такой сад, какого не видывал ни один царь. Соберись же с силами, и пойдем! Ты ведь мужчина!» И магрибинец принялся улещать Ала ад-Дина и развлекать его и шел с ним рядом, рассказывая всякие истории, лживые и правдивые, пока они не дошли до того места, к которому стремился магрибинский колдун и ради которого он пришел из земель внутреннего Китая.
И когда они пришли, магрибинец сказал Ала ад-Дину: «Садись, отдохни, о сын моего брата, вот то место, куда мы направляемся. Если захочет Аллах, племянник, я покажу тебе такие чудеса, каких никто не видел, и никто не любовался тем, на что ты полюбуешься. Но после того как ты отдохнешь, встань и поищи нам немного хвороста, кусков дерева, высохших древесных корней и прочего: я хочу развести огонь и показать тебе эту диковинную вещь».
Когда Ала ад-Дин услышал это, ему так захотелось посмотреть, что хочет сделать дядя, что он забыл усталость и утомление и принялся искать и собирать мелкий хворост. Он собирал его до тех пор, пока магрибинец не сказал: «Хватит!» — и тогда колдун тотчас же встал, вынул из-за пазухи кремень и огниво и запалил бывшую при нем серную лучинку. Потом он вынул из-за пазухи свечу и зажег ее, а Ала ад-Дин пододвинул к нему собранную им кучку хвороста, и магрибинец разжег в ней огонь. Он подождал, пока хворост перестал пылать, сунул руку за пазуху, вынул коробочку, открыл ее, взял оттуда немного порошку и бросил его в огонь, и из огня пошел дым, а магрибинец начал колдовать, произносить заклинания и говорить непонятные слова. И вдруг мир потемнел, и загремел гром, и земля затряслась и разверзлась; и Ала ад-Дин испугался, и устрашился, и хотел убежать. И когда магрибинец увидел, что мальчик хочет бежать, он пришел в великую ярость, так как он видел в своем гороскопе, что из его дела без Ала ад-Дина не будет проку,— ведь он хотел добыть сокровище, которое не откроется иначе как при помощи Ала ад-Дина. И вот, увидав, что тот намерен бежать, он поднял руку и так ударил Ала ад-Дина по щеке, что едва не вышиб у него изо рта все зубы, и Ала ад-Дин упал без сознания и немного пролежал на земле вниз лицом, а потом очнулся и спросил: «Дядя, что я тебе сделал и чем заслужил от тебя это?» И магрибинец принялся его уговаривать и сказал: «О дитя мое, я хочу, чтобы ты стал мужчиной! Не прекословь мне, я ведь тебе дядя, взамен отца, и, если захочет Аллах, ты скоро забудешь все эти тяготы, так как увидишь диковинную вещь».
А когда земля разверзлась, из-под нее показался мраморный камень, в котором было кольцо из меди, и магрибинец сказал Ала ад-Дину: «О сын моего брата, если ты сделаешь так, как я тебе скажу, ты станешь богаче всех царей в мире, и по этой причине я и ударил тебя. В этом месте лежит огромное сокровище, и оно положено на твое имя, а ты хотел бежать и упустить его. Но теперь одумайся и посмотри, как я заставил землю раздвинуться своими заклинаниями и заклятьями, и послушай слова, которые я скажу. Взгляни на этот камень с кольцом — под ним то сокровище, о котором я тебе говорил. Возьмись рукой за кольцо и приподними его, и мраморная плита поднимется. Никто, кроме тебя, дитя мое, не может ее поднять, и никто, кроме тебя, не может ступить ногой в эту сокровищницу, так как клад охраняется твоим именем. Но ты должен слушаться того, что я говорю, и не отступать от этого ни на одну букву: это все для твоего блага, так как здесь лежит великое сокровище; все цари мира не добыли даже части его и оно твое и мое&rquo;.
Услышав эти слова, Ала ад-Дин забыл про боль, усталость и тяготы, и охватило его удивление от слов магрибинца: как это он станет богатым до такой степени, что даже цари мира будут не богаче его! «О дядя,—сказал он магрибинцу,— скажи мне, чего ты хочешь. Я покорен твоему приказанию и никогда не стану прекословить тебе»,— и магрибинец промолвил: «О дитя мое, Ала ад-Дин, я хочу для тебя всяко го блага, и нет у меня наследников, кроме тебя одного. Ты — мой наследник и преемник».
И он подошел к Ала ад-Дину, поцеловал его между глаз и сказал: «Ведь все мои труды — для кого они? Все эти труды — для тебя, чтобы сделать тебя богатым до такой степени. Не перечь же мне в том, что я тебе говорю: подойди к этому кольцу и подними его, как я уже говорил».— «О дядя,— сказал Ала ад-Дин,— эта плита тяжелая, и я один не смогуе' поднять. Нужно, чтобы ты подошел и помог мне поднять ее,— я ведь маленький».— «О дитя мое,—молвил магрибинец,— я не могу к ней прикасаться, но положи руку на кольцо, и плита сейчас же поднимется. Я же тебе говорил, что никто не может ее коснуться, кроме тебя. А когда будешь ее поднимать, назови свое имя, имя твоего отца и отца твоего отца, а также имя твоей матери и отца твоей матери».
И тогда Ала ад-Дин выступил вперед и сделал так, как научил его магрибинец. Он потянул плиту — и плита поднялась с полной легкостью, когда он назвал свое имя, имя своего отца и матери и другие имена, о которых говорил магрибинец, и он сдвинул плиту с места и отбросил в сторону, и когда он поднял плиту, под ней оказалось подземелье с лестницей в двенадцать ступенек.
«О Ала ад-Дин,— сказал магрибинец,— соберись с мыслями, сын моего брата, прислушайся к моим словам и сделай все, что я тебе скажу, ничего не упуская. Спустись со всей осторожностью в это подземелье, и когда ты достигнешь его дна, то найдешь там помещение, разделенное на четыре четверти. В каждой четверти ты найдешь четыре кувшина с червонным золотом, серебром, золотыми слитками и другими драгоценностями, но берегись, о дитя мое, дотронуться до которого-нибудь из них, и не приближайся к ним, и не бери ничего. Иди вперед, пока не дойдешь до четвертой, последней четверти помещения, и проходя мимо каждой четверти, ты увидишь, что она подобна целому дому, и найдешь в ней, как и в первой четверти, кувшины с золотом, серебром, золотыми слитками и другими драгоценностями. Но иди мимо всего этого и не давай твоей одежде или подолу коснуться какого-нибудь кувшина или даже стен — иначе ты погибнешь. Берегись и еще раз берегись, дитя мое, и не давай твоей одежде коснуться чего-нибудь в этом помещении. Входи туда побыстрей и остерегайся останавливаться, чтобы посмотреть; берегись и еще раз берегись задержаться хоть на одной ступеньке! Если ты сделаешь не так, как я говорю, то будешь сейчас же заколдован и превратишься в кусок черного камня.
А когда ты достигнешь четвертого помещения, то увидишь там дверь. Положи руку на дверь и назови твое имя и имя твоего отца, как ты только что назвал их над плитой,— и дверь тотчас же откроется. Из этой двери ты пройдешь в сад и увидишь, что он весь украшен деревьями и плодами; выйди через сад на дорогу, которую ты увидишь перед собой, и пройди по ней расстояние в пятьдесят локтей; ты увидишь там портик с лестницей — около тридцати ступенек — и увидишь, что вверху портика висит зажженный светильник. Поднимись по лестнице, возьми светильник, погаси его и вылей масло, которое в нем есть, а потом положи светильник в карман и не бойся и не опасайся, что масло запачкает тебе платье. А когда будешь возвращаться, не страшись сорвать с дерева что-нибудь, что тебе понравится, ибо все. что есть в саду и в сокровищнице, станет твое, раз светильник в твоих руках».
Потом колдун-магрибинец, окончив говорить, снял с пальца перстень, надел его на палец Ала ад-Дину и сказал: «О дитя мое, этот перстень избавит тебя от всякого вреда или бедствия, которое сможет тебя поразить, при условии, если ты запомнишь все то, что я тебе сказал. Вставай же теперь и спускайся вниз. Наберись храбрости, и не бойся ничего, и будь человеком с сильным, смелым сердцем, ты ведь не малый ребенок, ты мужчина. И если ты сделаешь все, что я тебе сказал, то через короткое время добудешь огромное богатство, так что не будет в мире никого богаче тебя».
И тогда Ала ад-Дин встал, и спустился по лестнице в подземелье, и увидел там помещение, разделенное на четыре четверти, и в каждой четверти стояло четыре кувшина, полных золота, серебра и других драгоценностей, как и говорил ему магрибинец. И он подобрал полы одежды и прошел по этому помещению со всей осторожностью, чтобы его одежда не коснулась стен или чего-нибудь другого, что было там, и миновал все прочие комнаты, и оказался посреди сада. а из сада он прошел к портику и увидел подвешенный светильник. Тогда он поднялся по ступенькам, взял светильник и вылил из него масло, а потом положил светильник в карман, спустился в сад и начал рассматривать находившиеся там деревья и птиц, прославлявших единого, всепокоряюще-го, на которых и не взглянул, когда входил в сад. Он принялся ходить среди деревьев, а они все были обременены плодами из драгоценных камней, и на каждом дереве камни были иной окраски, чем на другом, и были они всех цветов — белые, зеленые, желтые, красные, лиловые и всякого другого цвета, и блеск их побеждал лучи солнца, и по величине каждый камень превосходил всякое описание. Не найдется ни одного такого у величайшего царя в мире, и нет у него даже камня величиной в половину малейшего из них!
И Ала ад-Дин стоял среди деревьев, уставившись на них, и любовался этими диковинками, исполнившись удивления ибо он видел, что деревья вместо съедобных плодов несут на себе драгоценные камни, отнимающие у человека рассудок,— жемчуга, изумруды, алмазы, яхонты, топазы и другие ценные самоцветы, повергающие умы в смятение. И он стоял и смотрел на эти вещи, которых в жизни никогда не видал, и не знал он, что такое драгоценные камни, как их продают и какая им цена, ибо он, во-первых, был маленький и, во-вторых, сын бедных людей. И он принялся их рассматривать, и дивился на них, и думал, как бы ему нарвать всего этого — винограда, винных ягод и прочих плодов, которые он принимал за настоящие, съедобные,— так ведь обычно думают дети, которые не знают драгоценных камней и не ведают, какая им цена и что это такое. Но когда Ала ад-Дин сорвал немного этих плодов и увидел, что они сухие и несъедобные, твердые, как камень, он решил, что это стекляшки. Он нарвал камней каждого сорта и набил ими все свои карманы, потом снял с себя пояс, наполнил его камнями и снова затянул, и в общем набрал уйму этих плодов, сколько мог снести, думая про себя: «Я украшу этими стекляшками наш дом и буду играть в них с мальчишками».
Потом он вышел из сада и пошел, поспешая, так как боялся своего дяди-магрибинца. Он миновал все четыре отделения и, проходя по ним, даже и не взглянул на кувшины с золотом, которые увидел, когда входил, и достиг лестницы, и поднимался по ней, пока не дошел доверху, и ему осталось только взойти на последнюю ступеньку, но она была высокая, выше остальных, и Ала ад-Дин не мог на нее подняться из-за тяжести ноши, которую нес. И он сказал магри-бинцу: «О дядя, дай мне руку и помоги взойти на эту ступеньку»,— и магрибинец ответил: «Дай мне сначала светильник, сынок, чтобы я мог облегчить тебя,— может быть, это он тебя обременяет».— «Светильник ничуть меня не обременяет! — сказал Ала ад-Дин.— Дай мне только руку, чтобы я мог подняться на ступеньку, а когда я поднимусь, я отдам тебе светильник».
А у магрибинца не было другой цели и нужды, кроме светильника, и он начал приставать и настаивать, чтобы Ала ад-Дин отдал ему светильник раньше, чем выйдет из подземелья, но так как Ала ад-Дин положил светильник в карман, а потом набил все свои карманы драгоценностями, он не мог до него добраться. К тому же всемилостивый вразумил его, и он не соглашался отдать магрибинцу светильник и хотел посмотреть, какие у того намерения и почему тот не дает руку раньше, чем Ала ад-Дин отдаст ему светильник.
«О дядя,— сказал он магрибинцу,— дай мне руку и вытащи меня, а потом бери светильник».
И магрибинец рассердился и начал приставать, чтобы Ала ад-Дин сначала отдал ему светильник, но Ала ад-Дин обещал ему это без дурного намерения — он находился в Глубине кармана. И когда магрибинец увидел, что у Ала ад-Дина нет желания отдать ему светильник и он обещает это сделать только после того, как выйдет из подземелья, его гнев усилился. А Ала ад-Дин обещал ему это без дурного намерения — он и вправду не мог достать светильник, как мы уже говорили.
Что же касается магрибинца, то, когда он увидел, что Ала ад-Дин его не слушается и отказывается дать ему светильник, ум улетел у него из головы от досады и усилилась его ярость. Он тотчас же начал колдовать и произносить заклинанья, и зашептал какие-то слова, и бросил в огонь много порошку, и тогда земля затряслась и подземелье закрылось, как было, и плита легла на него, а Ала ад-Дин остался под землей, внутри подземелья, и не мог выйти, и не было для него прохода, чтобы оттуда выбраться.
А этот магрибинец, колдун, увидал, читая по звездам, что именем Ала ад-Дина заколдовано сокровище, и прикинулся его дядей, чтобы добыть желаемое. Он учился наукам в своей стране, в стране Ифракии, и среди прочих указаний увидел, что в некоей земле, а именно в городе Калкасе, хранится огромный клад и в нем — светильник, и кто добудет этот светильник, тот станет страшно богат, богаче всех царей земли. И он обнаружил, гадая на песке, что эта сокровищница откроется только через мальчика, имя которому Ала ад-Дин, происходящего из дома бедных людей, и тогда он еще раз рассыпал песок, и вывел гороскоп мальчика, и проверял и уточнял, пока не узнал, каков образ Ала ад-Дина и какова его внешность.
И тогда магрибинец снарядился и направился в китайские земли, как мы уже говорили. Он хитростью сошелся с Ала ад-Дином и надеялся получить желаемое, но когда Ала ад-Дин отказался отдать ему светильник, чаяния его пошли прахом, и надежды пресеклись, и пропали все труды его даром. И тут он захотел убить Ала ад-Дина и закрыл над ним землю, чтобы ни он, ни светильник не могли выйти, и пустился в дорогу удрученный, и вернулся в свою страну. Вот что было с магрибинцем.
Что же касается Ала ад-Дина, то, когда он увидел, что подземелье над ним закрылось, он принялся кричать: «Дядя, дядя!» — но никто не дал ему ответа, и он понял, какое коварство учинил с ним магрибинец, и догадался, что это вовсе не его дядя.
И Ала ад-Дин потерял надежду жить и убедился, что нет ему выхода из-под земли, и начал рыдать и плакать из-за того, что с ним случилось, а потом он поднялся, чтобы посмотреть, не найдется ли прохода из подземелья, через который он мог бы выйти. Он повернулся направо и налево, но ничего не увидел, кроме глубокой тьмы и четырех стен, ибо магрибинец замкнул своим колдовством все двери, которые были в подземелье, и даже дверь в сад, чтобы Ала ад-Дин поскорее умер.
И когда Ала ад-Дин увидел это, рассудок его исчез от сильного горя. Он вернулся к лестнице, ведущей в подземелье, и сел там, плача о своем положении, но великий Аллах,— да возвысится величие его! — когда он чего-нибудь захочет, говорит: «Будь!» — и это бывает, и по сокрытой своей благости судил он Ала ад-Дину спасение.
И Ала ад-Дин сидел на лестнице, плача, рыдая и ударяя себя по щекам, и усилилась его печаль, и просил он Аллаха о милости и спасении. А раньше мы говорили, что магрибинец, спуская Ала ад-Дина в подземелье, дал ему перстень, и надел его мальчику на палец и сказал: «Этот перстень вызволит тебя из всякой беды, в которую ты попадешь»,— и вот, когда Ала ад-Дин плакал и бил себя по щекам от горя, он начал потирать себе руки и, потирая их, задел за тот перстень. И тотчас же вырос перед ним марид, один из рабов господина нашего Сулеймана,— да почиют над ним благословения Аллаха! — и воскликнул: «К твоим услугам, к твоим услугам! Гвой раб перед тобой! Гребуй от меня чего хочешь, ибо я позорный раб того, в чьих руках находится этот перстень».
Тут Ала ад-Дин задрожал и испугался образа этого марида, но когда он увидел, что марид обращается с ним дружелюбно и говорит: «Требуй от меня чего хочешь, ибо я твой раб»,— он успокоился и вспомнил, что сказал магрибинец, когда давал ему перстень, а он сказал: «Этот перстень вызволит тебя из всякой беды, которая тебя поразит».
И Ала ад-Дин страшно обрадовался, и укрепил свое сердце, и сказал мариду: «О раб владыки перстня, я хочу от тебя, чтобы ты меня вывел на лицо земли». И не окончил еще Ала ад-Дин говорить, как земля задрожала и разверзлась, и он увидел себя на поверхности земли, у входа в подземелье.
И когда Ала ад-Дин нашел себя на лице земли после того, как провел два дня под землей, в темноте, внутри сокровищницы, он открыл глаза, но не мог ими смотреть из-за света дня и лучей солнца. Он принялся закрывать глаза и малопомалу открывать их, и когда глаза его окрепли, он открыл их совсем и посмотрел на мир, и оказалось, что он у входа в сокровищницу, в которую он спускался, и земля ровная, и нет в этом месте и признака того, что раздвигалась или сдвигалась. И подивился Ала ад-Дин на колдовство магрибинца и прославил великого Аллаха, который избавил его от зла, а потом он обернулся направо и налево, и увидел сады и узнал дорогу, по которой он пришел с магрибинцем. И Ала ад-Дин обрадовался, что жив, так как был уверен в своей гибели, и пошел по дороге, и шел до тех пор, пока не достиг города. Он вошел в свои дом, улетая от радости, что остался жив, и, войдя, упал на землю и лишился чувств от сильного голода, страха и огорчения, которые ему пришлось испытать, а также от охватившей его в это время великой радости.
И мать Ала ад-Дина поспешила к нему и, принеся от соседей немножко розовой воды, побрызгала ему на лицо. А она с тех пор, как рассталась с сыном ни на минуту не расставалась со слезами о нем, так как он был у нее единственный и когда он вошел и мать его увидала, она обрадовалась, но когда он упал на землю без чувств, горе ее усилилось, и она непрерывно брызгала ему в лицо розовой водой и давала ему нюхать благовония, пока он не очнулся и не попросил поесть: «Дай мне, матушка, чего-нибудь поесть, я уже два дня без еды».
И мать подала ему то, что у нее было, и молвила: «Иди сынок поешь в свое удовольствие, а когда ты отдохнешь, я хочу чтобы ты мне рассказал, где ты был, и что с тобой случилось, и какое несчастье поразило тебя. Я не спрашиваю тебя сейчас, о дитя мое, так как ты устал».
И Ала ад-Дин сел за еду и ел и пил, пока не насытился а отдохнув и оправившись, он обернулся к своей матери и сказал: «О матушка, на тебе великий грех! Ты отдала меня этому проклятому, который хотел убить меня и погубить! Клянусь Аллахом, матушка, я из-за него своими глазами видел смерть, а мы с тобой думали, что он и вправду мой дядя! Но слава Аллаху, когорый спас меня от его зла! Мы дали ему себя обмануть, так как он обещал сделать нам столько добра. Ах матушка, если бы ты знала, какой это скверный, проклятый магрибинскии колдун! Проклятие Аллаха да почиет на нем во всяком ниспосланном писании! Посмотри, о матушка, что он со мной сделал!»
И Ала ад-Дин рассказал матери, что с ним случилось, а сам плакал от великой радости, что избавился от зла магрибинца. Он рассказал, что с ним было с тех пор, как он с ней расстался и пока они не дошли до входа в подземелье, и как магрибинец колдовал и дымил, как он расколол гору и разверзлась земля; и продолжал: «И я испугался сотрясения, начавшегося в эту минуту, и хотел бежать, но он выругал меня и побил, и хотя сокровище открылось, он не мог спуститься вниз, ибо этот клад положен на мое имя, и тот проклятый узнал по своему песку, что он откроется только моей рукой. И после того как он меня ударил и выбранил, он решил со мной помириться, чтобы получить желаемое». И Ала ад-Дин продолжал рассказывать матери эту историю и говорил: «Когда магрибинец спустил меня в сокровищницу, он дал мне перстень и надел его мне на палец, и когда я оказался посреди подземелья, я увидел четыре комнаты, все полные золота, серебра и прочего, но магрибинец не велел мне ничего брать. И после того я вошел в огромный сад, весь поросший деревьями, а плоды на них — это вещь, отнимающая взор своими лучами,— я думаю, они, наверно, из хрусталя всякого вида и цвета. И я подошел к огромному портику, и поднялся туда по лестнице, чтобы взять тот светильник, который проклятый магрибинец велел мне принести, и взял светильник, и погасил его, и вылил то, что в нем было, и положил в карман, и вышел, и потом я сорвал с деревьев немного тех плодов и положил их за пазуху и в карманы. Я подошел к двери в сокровищницу и закричал: «Дядя, протяни мне руку, я несу тяжелые вещи и не могу взойти на последнюю ступеньку, так как она высокая»,— но магрибинец не захотел дать мне руку и вывести меня й сказал: «Дай мне сначала светильник, который ты несешь, а потом я дам тебе руку и выведу тебя». А я, матушка, положил светильник в карман, и набил себе карманы плодами с деревьев из сада, и потому не мог достать светильник и дать его магрибинцу. Я сказал: «Дядя, когда я поднимусь, я дам тебе светильник, а ты дай мне руку, чтобы я взобрался на эту высокую ступеньку»,— но тот проклятый не хотел дать мне руку и вывести меня из подземелья: наоборот, у него был умысел, цель и желание получить и забрать у меня светильник н потом закрыть надо мною землю своим колдовством, чтобы я погиб и умер, как он и сделал со мной в конце концов. Вот, матушка, что у меня было с этим грязным, проклятым магрибинским колдуном».
И Ала ад-Дин рассказал своей матери обо всем, что случилось у него с магрибинцем с начала до конца, а кончив рассказывать, принялся, от сильного гнева и горячего сердца, ругать и проклинать магрибинца и говорил: «Кто же он, этот проклятый, грязный, скверный колдун и обманщик?»
И когда мать Ала ад-Дина услыхала слова своего сына и узнала, как поступил с ним магрибинец, она сказала: «Правда, сынок, клянусь великим Аллахом, едва я его увидела, мое сердце почуяло дурное, и я испугалась за тебя, сынок, ибо у него на лице написано, что он скверный обманщик и колдун, который губит людей своим колдовством. Но слава Аллаху, сыночек, за то, что он тебя вызволил из сетей зла этого магрибинца! Я в нем обманулась и думала, что это и вправду твой дядя».
А Ала ад-Дин вот уже два дня совершенно не вкушал сна и почувствовал себя сонным и вялым, и захотелось ему спать, он заснул крепким сном, от которого пробудился только на следующий день к полудню. А проснувшись, он попросил у матери чего-нибудь поесть, так как чувствовал себя очень голодным, и мать сказала ему: «О сынок, мне нечего тебе дать, все, что у меня было, ты уже съел вчера. Но потерпи, у меня есть немного пряжи, я пойду на рынок, продам ее и куплю тебе на эти деньги чего-нибудь поесть».— «Оставь твою пряжу при себе, матушка,— сказал Ала ад-Дин,— подай мне светильник, который я принес. Я пойду и продам его и куплю на эти деньги чего-нибудь поесть. Я думаю, он нам принесет больше денег, чем пряжа».
И мать Ала ад-Дина пошла и принесла светильник, но увидела, что он грязный, и сказала: «О сынок, вот он, твой светильник, но только, сынок, разве ты продашь его таким грязным? Может быть, если я его тебе ототру и начищу, ты продашь его за более дорогую цену».
И мать Ала ад-Дина взяла в руки немного песку, но не успела она разок потереть кувшин, как вдруг появился перед ней джинн огромного роста, грозный и страшный видом, с перевернутым лицом, точно один из фараоновых великанов, и сказал: «К твоим услугам! Я твой раб! Чего ты от меня хочешь? Я покорен и послушен тому, в чьих руках этот светильник, и не я один, но и все рабы светильника послушны и покорны ему».
И когда мать Ала ад-Дина увидела это страшное зрелище, ее охватил испуг, и язык у нее отнялся при виде такого образа, ибо она не привыкла видеть таких ужасных чудовищ. Она упала на землю без чувств от ужаса, а что до Ала ад-Дина, который уже видел джинна, когда был в сокровищнице, то, увидав, что случилось с его матерью, он быстро встал, взял из рук матери светильник и сказал рабу-джинну: «Я голодный! Хочу, чтобы ты принес мне чего-нибудь поесть, и пусть эта еда будет выше всех желаний!» И джинн в одно мгновение исчез, и скрылся ненадолго, и принес роскошный, драгоценный, весь серебряный столик, а на столике стояло двенадцать блюд с разными кушаньями, две серебряные чаши, две фляги со светлым, старым вином и хлеб белее снега. И джинн поставил все это перед Ала ад-Ди-ном и скрылся, а Ала ад-Дин встал, поднял свою мать, и побрызгал ей лицо розовой водой, и, когда она очнулась, сказал ей: «О матушка, пойди поешь этих кушаний, которые послал нам Аллах великий».
И мать его посмотрела и увидела перед собой столик, весь серебряный, и удивилась этому происшествию и спросила: «Сынок, кто тот щедрый, который прислал нам эти обильные дары? Не иначе, султан проведал о нашем положении и прислал нам свою трапезу — ведь это трапеза царская».— «Матушка,— ответил Ала ад-Дин,— теперь не время разговаривать и спрашивать. Пойди сюда, и давай поедим, мы ведь очень голодны».
И мать его подошла и села за столик, и они ели, пока не насытились, и его мать удивлялась и дивилась на эти роскошные кушанья. От них осталось столько, что даже хватило на ужин на другой день; и когда мать с сыном вымыли руки и уселись, она сказала: «О сынок, расскажи мне, что было с этим рабом-джинном, после того как я лишилась чувств и упала вниз лицом. Слава Аллаху, что мы поели и насытились, и ты теперь не можешь говорить: «Я голодный!» И Ала ад-Дин рассказал ей обо всем, что произошло у него с рабом-джинном, с тех пор как она обеспамятела и пока не очнулась, и его мать страшно удивилась этим словам и сказала: «О сынок, значит, джинны и вправду являются к потомкам Адама! Я в жизни их до сих пор не видывала! Я думаю, сынок, это тот самый джинн, что вывел тебя из-под земли, когда проклятый магрибинец закрыл над тобой сокровищницу».— «Нет,—ответил Ала ад-Дин,— это не тот джинн, который явился мне в сокровищнице и вывел меня на поверхность мира. Это джинн другой породы, чем тот, ибо тот связан с перстнем, а этот, которого ты видела, связан со светильником, который был у тебя в руке». Услышав слова Ала ад-Дина, его мать сказала: «Так, значит, джинн, которого я видала,—проклятый раб светильника? Разрази его господь, какой он безобразный! Я так его испугалась, что чуть не умерла! Но только, сынок, заклинаю тебя молоком, которым я тебя вспоила, выброси светильник и перстень, причинившие нам такой ужас и страх. Нет у меня, сынок, силы смотреть на джиннов, и пророк — да благословит его Аллах и да приветствует! — предостерегал нас от них».— «О матушка,— отвечал Ала ад-Дин,— то, что ты говоришь,— для меня приказ, но что касается твоих слов «выброси светильник и перстень», то это невозможно, и я их не продам и не выброшу. Смотри, какое добро сделал нам раб светильника: мы умирали с голоду — и он пошел и принес нам трапезу, которую ты видела. Знай, матушка, что когда проклятый магрибинец спускал меня в сокровищницу, он не велел мне принести ни золота, ни серебра, а приказал принести один лишь светильник, ничего больше, ибо он знал, какая великая от него польза. Если бы он не знал великой ценности этого светильника, то не стал бы так мучиться и трудиться. Он не пришел бы ради светильника из своей страны и не закрыл бы надо мной двери в сокровищницу, потеряв надежду его добыть. Нам следует, матушка, его беречь, ибо от него наше пропитание и в нем наше богатство, и мы никому его не покажем. Что же касается перстня, то я не могу снять его с пальца, ибо если бы не этот перстень, о матушка, ты не видела бы меня в живых и я погиб бы в глубине сокровищницы. Как же я сниму его с руки? Кто знает, какие еще произойдут со мной обстоятельства, беды, превратности и нехорошие случайности, и я не могу снять его с пальца. А светильник я скрою от твоих глаз, чтобы ты его не видела и не боялась». Услышав слова Ала ад-Дина и сочтя их верными и правильными, мать его сказала: «Делай как хочешь, сынок, а что до меня, то я не дотронусь ни до перстня, ни до светильника, и я не хочу еще раз видеть то страшное, устрашающее зрелище, которое видела».
На следующий день они встали и поели того, что осталось от трапезы, которую принес джинн, и тогда у них не оказалось никакой пищи. И Ала ад-Дин поднялся, и взял одно из блюд, которые принес джинн, и пошел на рынок, и попался ему навстречу один еврей, сквернейший из всех обитателей земли. И Ала ад-Дин дал ему это блюдо, и еврей отвел его сторону, чтобы никто их не видел, и посмотрел на блюдо, и распознал, что серебро блюда — чистое, несмешанное, но он не знал, сведущий человек Ала ад-Дин или он в подобных делах несведущ. «Эй, мальчик, сколько ты просишь в уплату за это блюдо?» — спросил он. И Ала ад-Дин отвечал: «Тебе лучше знать, сколько оно стоит». И еврей растерялся, не зная сколько дать, ибо, хотя Ала ад-Дин и был малосведущ, но ответ его был ответом людей понимающих. Он было решил дать ему мало, но побоялся, что Ала ад-Дин знает цену и стоимость блюда, а если дать много, то, может, Ала ад-Дин человек неопытный и не знает, сколько стоит блюдо.
В конце концов еврей вынул из кармана динар и подал его Ала ад-Дину, и когда Ала ад-Дин увидел динар, он зажал его в руке и пустился бежать, и тогда еврей понял, что Ала ад-Дин простачок и что он не знает цены и стоимости блюда, и пожалел, что дал ему динар, хотя этот проклятый не дал ему и одного кирата из сотни.
А Ала ад-Дин не стал раздумывать, и поскорее пошел к хлебнику, и разменял у него динар, и купил хлеба, а потом он пошел домой к матери, и отдал ей сдачу с динара, и сказал: «Матушка, пойди и купи всего, что нам нужно». И мать его пошла на рынок, купила того, что нужно, и вернулась, и они поели и насладились. И каждый раз, как кончались деньги за одно блюдо, Ала ад-Дин нес к еврею другое, и так как еврей в первый раз дал ему за блюдо динар, то уже не мог дать меньше, чтобы Ала ад-Дин не пошел к кому-нибудь другому. И Ала ад-Дин делал так до тех пор, пока не продал еврею все блюда, и остался у них только столик, на котором стояли блюда, и был он большой и очень тяжелый. И когда Ала ад-Дин принес столик к еврею и тот увидал, что это за столик и какой он большой, он дал за него Ала ад-Дину десять динаров, и Ала ад-Дин с матерью тратили его стоимость, пока все деньги не вышли. И тогда Ала ад-Дин сказал: «У нас ничего нет, я потру светильник»,— и его мать испугалась, и затряслась, и убежала. Что же касается Ала ад-Дина, то он потер светильник, и перед ним появился раб и воскликнул: «К твоим услугам! Я твой раб и раб того, у кого этот светильник! Требуй, чего ты хочешь».— «Я желаю,— сказал Ала ад-Дин,— чтобы ты принес мне столик с роскошными кушаньями, и пусть он будет такой, какой ты мне принес в тот день. Я голодный!» И не прошло мгновения ока, как раб исчез и вернулся с таким же столиком, какой он приносил раньше, и на столике стояло двенадцать серебряных блюд, полных роскошных кушаний, и бутылки со старым, светлым вином, и чистый белый хлеб.
А мать Ала ад-Дина, когда узнала, что Ала ад-Дин хочет потереть светильник, вышла, боясь, что ей придется опять смотреть на джиннов, и вернувшись, она увидела столик, полный кушаний, на котором стояло двенадцать серебряных блюд, и благоухание роскошных яств разносилось и наполняло дом. Она обрадовалась и удивилась, и Ала ад-Дин сказал: «Видишь, матушка, как полезен этот светильник! А ты еще говорила: «Выброси его!» — «Да умножит Аллах благо этого раба, но я все-таки не хочу его видеть»,— ответила мать Ала ад-Дина, а потом они сели за столик, и ели, и пили, пока не насытились, а то, что осталось, убрали до следующего дня.
Когда же еда у них кончилась, Ала ад-Дин спрятал под полой платья одно из блюд, стоявших на столике, и пошел искать того проклятого еврея, чтобы продать ему блюдо. И судьба привела его к лавке одного ювелира, мусульманина, престарелого старца, боявшегося Аллаха, и этот старец, увидев Ала ад-Дина, спросил его: «Что тебе нужно, сынок? Я много раз видел, как ты проходил мимо моей лавки и имел дело с одним евреем. Я видел, что ты давал ему какие-то вещи, и думаю, что и теперь у тебя есть вещь и ты ходишь и ищешь еврея, чтобы продать ему эту вещь. Но разве не знаешь ты, сынок, что эти проклятые евреи считают дозволенным присваивать деньги мусульман, верующих в единого Аллаха, и не могут не обманывать народ Мухаммеда,— да благословит его Аллах и да приветствует! — особенно тот проклятый еврей Мордухай, с которым ты имел дело. О сынок, если у тебя есть вещь, которую ты хочешь продать, покажи ее мне и ничего не бойся — я отвешу тебе ее стоимость по закону великого Аллаха». Услышав эти слова, Ала ад-Дин вынул серебряное блюдо и подал его старцу, и старец взял блюдо, взвесил его и спросил: «Сколько давал тебе еврей и такое ли это блюдо, как те, что ты ему продавал?» — «Да,— ответил Ала ад-Дин,— это точно такое же блюдо, и за каждое блюдо он давал мне динар». И услышав, что проклятый еврей в уплату за каждое блюдо давал ему динар, старец вышел из себя и воскликнул: «Видишь, сынок, мои слова оправдались! Какой разбойник этот проклятый еврей, обманывающий рабов Аллаха! Он тебя обманул и посмеялся над тобой, так как твое блюдо сделано из чистого серебра и весит оно столько-то, а цена ему семьдесят динаров. Если хочешь, я отсчитаю тебе его стоимость». И старец считал до тех пор, пока не отсчитал Ала ад-Дину семьдесят динаров, и Ала ад-Дин взял их и поблагодарил старца за милость и наставление, позволившее ему узнать про обман еврея.
И всякий раз, когда кончались деньги за одно блюдо, Ала ад-Дин приносил и продавал старцу другое, и стали Ала ад-Дин с матерью богатыми, но они не изменили той жизни, к которой привыкли, и жили средне, без большой пышности и значительных расходов. Ала ад-Дин изменил свою природу, и перестал водиться с беспутными мальчишками, и общался только с людьми совершенными, и каждый день он ходил на рынок купцов, чтобы познакомиться с ними, и водил дружбу с большими и с малыми, расспрашивая о разных вещах, товарах, торговле и прочем. Ходил он также на базар ювелиров и торговцев драгоценностями и смотрел там, как продают и покупают камни, и когда он стал хорошо осведомлен в этом, то узнал, что плоды, которые он принес из сокровищницы, это не стекляшки и не хрусталь, как он думал, а драгоценные камни, стоимости которых не сочтешь. И понял он тогда, что добыл большое богатство, которого не добыл никто из царей, и не видел он на рынке драгоценностей ни одного самого большого камня, который был бы похож на мельчайший из его камешков.
И каждый день он ходил на рынок, знакомился с людьми и водил с ними дружбу. И расспрашивал, как купцы продают и покупают, берут и отдают, и осведомлялся, что дорого, а что дешево. И в один из дней после завтрака он вышел из дома, и, по обычаю, отправился на рынок, и, проходя по рынку, услышал, что глашатай кричит: «Согласно приказу царя времени и владыки веков и столетий, пусть все люди закроют свои лавки и склады, ибо госпожа Бадр аль-Будур, дочь султана, направляется в баню, и пусть никто не выходит из своего дома, не открывает лавку и не глядит из окна! Опасайтесь ослушаться повеления султана».
Услышав это провозглашение, Ала ад-Дин стал думать, как бы ему ухитриться и посмотреть на дочь султана, и говорил про себя: «Все люди толкуют о ее красоте и прелести, и предел моих желаний — посмотреть на нее». И он стал придумывать хитрость, чтобы увидеть дочь султана, госпожу Бадр аль-Будур, и ему понравилась мысль пойти и спрятаться за дверями бани и поглядеть на царевну, когда она будет входить. И он пошел и встал за дверями бани, в таком месте, где его не мог увидеть никто; а тем временем дочь султана спустилась в город, проехала по рынкам и площадям и подъехала к бане. И когда царевна входила в баню, она подняла покрывало с лица, и оно засияло и заблистало ярче света солнца, и была царская дочь такова, как сказал один из описывающих ее в таких словах:

Что за очи! Их чье колдовство насурьмило?
Розы этих ланит! — чья рука их взрастила?
Эти кудри — как мрака густые чернила,
Где чело это светит, там ночь отступила *
И рассказывают, что, когда Ала ад-Дин увидал этот благородный образ, он сказал про себя: «Поистине, это творение всемилостивого! Слава тому, кто ее создал, и украсил такой красотой, и наделил столь совершенною прелестью!»

Продолжение дальше...

Рассказ про Ала Ад-Дина и волшебный светильник

Окончание, начало ТУТ, продолжение ТУТ

И невольница поднялась в покои Ала ад-Дина, принесла светильник и дала его евнуху, и тот спустился и отдал его магрибинцу, взял вместо него новый светильник, и потом он поднялся к госпоже Будур, а та все еще смеялась над глупостью этого магрибинца.
Что же касается магрибинца, то, увидя светильник и узнав его, он не поверил своим глазам и, кинув все свои светильники, понесся прочь, словно туча. Он бежал, пока не достиг уединенного места,— а уже наступила ночь,— и вынул светильник, и потер его, и раб появился перед ним и сказал: «Требуй чего хочешь!» — «Я хочу от тебя,— сказал магрибинец,— чтобы ты перенес дворец Ала ад-Дина со всем, что в нем есть, и со мной вместе и поставил его в городе колдуна».
Вот что было с проклятым магрибинцем.
А султан на другой день, пробудившись от сна, открыл окно, и выглянул из него, и увидел он перед своим дворцом пустой участок земли, и не увидал там дворца Ала ад-Дина. Он удивился, и нашел это странным, и стал протирать себе глаза и смотреть, но в конце концов убедился, что дворца нет, и не мог он понять, что случилось, и растерялся, и ум его был ошеломлен. Он ударил рукой об руку, и стал плакать о своей дочери, и сейчас же послал за своим везирем, и закричал: «Говори, где дворец Ала ад-Дина?» Услышав эти слова, везирь остолбенел, а султан воскликнул: «Чего ты дивишься моим словам! Подойди, посмотри в окно». И везирь поднялся, и посмотрел в окно, и не увидел ни дворца, ни чего-либо другого, и он тоже растерялся и опешил и стоял перед султаном, словно немой. «Вот причина моей печали и плача»,— молвил султан, а везирь сказал: «Я же говорил тебе раньше, о царь времени, что все это — проделка колдунов, а ты мне не верил». И ярость султана усилилась, и он спросилвезиря: «Где Ала ад-Дин?» И везирь ответил: «Он на охоте».
И тогда султан приказал одному из эмиров отправиться со всем своим войском за Ала ад-Дином и привести его, закованного и связанного. И эмир отправился с войском, и прибыл к Ала ад-Дину, и сказал ему: «О господин, не взыщи, таков приказ султана. Я должен взять тебя и привести к нему, закованного и связанного. Извини же меня, ибо я нахожусь под властью султана». Когда Ала ад-Дин услышал эти слова, его охватило удивление. Он не понимал, в чем причина этого, и спросил эмира: «Не знаешь ли ты, в чем здесь причина?» — и эмир молвил: «О владыка, я ничего не знаю»,— и Ала ад-Дин сошел с коня и сказал: «Делай так, как тебе велел султан». И Ала ад-Дина заковали, и связали ему руки, и привели в город, и когда подданные увидели его в таком положении, они поняли, что султан хочет отрубить ему голову, и усилилась их печаль. И они тотчас же поднялись все как один, надели оружие и пошли за Ала ад-Дином, чтобы посмотреть, что султан хочет с ним сделать.
И когда они достигли дворца, султана осведомили об этом, и султан приказал своему палачу отрубить Ала ад-Дину голову; и жители города, увидев это, взволновались и заперли ворота дворца, и некоторые полезли на дворцовые стены, а другие начали ломать двери и бить окна, чтобы войти туда и убить султана. И везирь вошел, и осведомил об этом султана, и сказал ему: «О царь времени, дело твое, видно, идет к концу! Прости его лучше, чтобы подданные не набросились на нас и не убили нас из-за Ала ад-Дина». И султан послал сказать подданным, чтобы они успокоились и что он простил Ала ад-Дина, и тотчас же велел палачу убрать от него руку и приказал привести Ала ад-Дина. И когда Ала ад-Дин явился к султану, он поцеловал перед ним землю и молвил: «О царь времени, я надеюсь, что ты окажешь своему рабу милость и сообщишь мне, за какой грех я заслужил убиение?» — «Обманщик! — воскликнул султан.— Как будто ты не знаешь, в чем твой грех!» И он обратился к везирю и сказал ему: «Возьми его, пусть он посмотрит в окно: где его дворец!» И везирь взял Ала ад-Дина, и тот посмотрел, и не увидел своего дворца, и увидел лишь обширный пустырь, такой, как был раньше, прежде чем построили дворец. И он растерялся, и остолбенел, и не мог понять, что случилось с его дворцом, и султан спросил его: «Ну что? Видел? Где твой дворец? И где моя дочь, кровь моего сердца и мое единственное дитя?!» — «Клянусь жизнью твоей головы, о царь времени,— сказал Ала ад-Дин,— я совсем ничего не знаю».— «Знай,— сказал султан,— что я простил тебя, чтобы ты пошел и отыскал мою дочь, и если ты ее ко мне не приведешь, я отрублю тебе голову».— «О царь времени,— сказал Ала ад-Дин,— дай мне отсрочку на некоторое время, на сорок дней, и, если я не приведу к тебе твоей дочери, отруби мне голову».— «Я даю тебе то, что ты желаешь,— сказал султан,— но не думай, что тебе удастся от меня убежать! Клянусь жизнью моей, я доберусь до тебя, где бы ты ни был». И Ала ад-Дин вышел от султана, грустный и печальный, а что касается жителей города, то они обрадовались его спасению.
И Ала ад-Дин ушел, понурив голову от стыда и позора, и он оставался в городе два дня, не зная что делать и горюя о том, что с ним случилось, и особенно о госпоже Будур, своей жене. А потом он вышел из города, потеряв надежду и повторяя про себя: «Не знаю я, что случилось. Где я найду дворец?» И он шел по пустыне, не зная куда направиться, и наконец оказался возле реки. Он хотел было броситься в реку и убить себя, но потом вернулся к разуму и вручил свое дело Аллаху. И он сел на берегу реки, и задумался, и от великой печали стал ломать руки, и, ломая, руки, задел за перстень, находившийся у него на пальце, и вдруг предстал перед ним раб и воскликнул: «К твоим услугам, требуй чего хочешь!» И Ала ад-Дин обрадовался и сказал: «О раб перстня, я хочу, чтобы ты принес мне мой дворец и мою жену госпожу Бадр аль-Будур»,— но раб отвечал: «О господин, ты потребовал от меня вещи, которой я не могу сделать, ибо это относится только к рабу светильника».— «Раз это для тебя невозможно,— сказал Ала ад-Дин,— то возьми меня и доставь к тому дворцу».— «Слушаю и повинуюсь!» — воскликнул раб и тотчас же, в мгновение ока, принес Ала ад-Дина к дворцу во внутреннем Магрибе. А уже наступила ночь. И Ала ад-Дин обрадовался, увидев свой дворец, и стал думать, как бы снова достигнуть цели и добыть свою жену Будур. Он положил голову на землю и заснул, так как уже пять-шесть дней не спал, а когда наступило светлое утро, он поднялся, подошел к протекавшему там ручью, вымыл лицо, совершил омовение и сотворил утреннюю молитву, а потом сел под окнами дворца госпожи Бадр аль-Будур, и вот то, что с ним было.
Что же касается госпожи Будур, то от сильного горя из-за разлуки со своим мужем и со своим отцом, султаном, и от дурного обращения с нею грязного магрибинца она постоянно плакала и не спала по ночам. А как раз в это время к ней вошла невольница, желая одеть ее в одежды, и Аллах предопределил, чтобы эта невольница выглянула из окна и увидела Ала ад-Дина под окнами дворца. «Госпожа, госпожа! Подойди, погляди, мой господин под окнами дворца»,— воскликнула она. И госпожа Будур поднялась и открыла окно, и Ала ад-Дин поднял голову и увидел ее. Она приветствовала Ала ад-Дина, и Ала ад-Дин приветствовал ее, и оба они улетали от радости — и потом царевна сказала: «Встань и войди к нам через потайную дверь, ибо этого проклятого сейчас здесь нет». И она приказала невольнице, и та спустилась и открыла Ала ад-Дину дверь, а госпожа Будур встала и вышла ему навстречу, и они обнялись плача, и Ала ад-Дин молвил: «О моя любимая, я хочу у тебя кое-что спросить. Я оставил в своей комнате с тарый медный светильник. Ты его видела?» И госпожа Будур вздохнула и молвила: «О любимый, он и был причиной того, что с нами случилось». И Ала ад-Дин сказал: «Расскажи мне, что произошло».
И царевна рассказала ему, как она выменяла светильник у магрибинца на новый светильник, и продолжала: «А на следующий день мы увидели себя в этом месте, и маг-рибинец рассказал мне, что он перенес сюда дворец благодаря силе эт.ого светильника, и теперь, мой любимый, мы находимся в землях внутреннего Магриба».— «Расскажи мне про этого проклятого: что он тебе говорил и чего он хочет»,— сказал Ала ад-Дин, и царевна молвила: «Каждый день он приходит один раз, не больше, и соблазняет меня, чтобы я с ним спала и взяла его вместо тебя. Он говорит, что мой отец, султан, отрубил тебе голову, и еще он сказал, что ты был бедняком, сыном бедняка, и что он, магри бинец, был причиной твоего богатства. Он проявляет ко мне полную любовь, а я к нему — полную ненависть».— «А ты не знаешь, куда он прячет светильник?» — спросил ее Ала ад-Дин. И она сказала: «Он постоянно носит его с собой и не расстается с ним. Он вынимал его из-за пазухи и показывал его мне». И Ала ад-Дин обрадовался и воскликнул: «Я сейчас от тебя уйду, а ты вели одной из невольниц все время стоять у потайной двери, чтобы, когда я потребую, она открыла мне дверью А я придумаю хитрость против этого проклятого».
И затем Ала ад-Дин вышел и пошел по степи. Он увидел одного феллаха и сказал ему: «О дядюшка, возьми мою одежду и дай мне твою»,— и феллах скинул свою одежду, и Ала ад-Дин взял ее и надел. Потом он отправился в город, на рынок москательщиков, и купил на два дирхема банджа и вернулся во дворец, и когда невольница, стоявшая у потайной двери, увидела его, она открыла ему. И он вошел к своей жене, госпоже Будур, и сказал ей: «Я хочу, чтобы ты бросила печаль и проявила к этому проклятому дружелюбие и приязнь. Скажи ему со смеющимся лицом: «Приходи сегодня вечером, и мы поужинаем. До каких пор я буду грустить?» И прояви к нему великую любовь и скажи, что ты хочешь с ним выпить. Поднеси ему одну чашу за другой, пока он не выпьет несколько чаш, и потом положи ему в чашу этот бандж и напои его, а когда он опрокинется на затылок, покричи меня».— «Вот оно, правильное решение! — воскликнула госпожа Будур.— Это мне нетрудно».
Потом Ала ад-Дин поел и насытился и затем встал и вышел, а госпожа Будур поднялась, позвала служанку, приоделась, разукрасилась и надушилась благовониями, и вдруг вошел магрибинец и увидел ее в таком убранстве. Он обрадовался и развеселился, и грудь у него расширилась, особенно когда госпожа Будур встретила его с приветливым и смеющимся лицом, а она взяла его за руку, и посадила с собою рядом, и сказала: «О мой любимый, если желаешь, приходи и поужинай со мной сегодня вечером. До каких пор я буду грустить? Хватит! Я потеряла надежду вновь увидеть Ала ад-Дина и моего отца и хочу, чтобы ты мне их заменил. У меня ведь никого не осталось, кроме тебя. Надеюсь, что ты придешь сегодня вечером и мы вместе поужинаем, но я хочу, чтобы ты принес мне немножко вина, и пусть это будет вино хорошее, превосходное, из вин твоей родины. У меня тоже есть вино, но я хочу попробовать вина этой страны». И когда магрибинец услышал слова госпожи Будур и увидел с ее стороны знаки любви, он обрадовался великой радостью и вскричал: «Слушаю и повинуюсь, о моя возлюбленная! Я пойду и куплю все, что ты хочешь!» А госпожа Будур для того, чтобы еще больше обмануть его, сказала: «Зачем тебе самому идти? Пошли кого-нибудь из твоих рабов!» Но магрибинец воскликнул: «Клянусь твоими глазами, никто не пойдет покупать вино, кроме меня».
И он пошел и купил превосходного вина, которое свалит с ног медведя, и вернулся к царевне, и невольницы поставили перед ними столик и подали ужин. И они стали есть и пить, а невольницы наполняли их чаши вином, и они пили, и так продолжалось до тех пор, пока у магрибинца от опьянения не закружилась голова, и тогда госпожа Будур сказала ему: «О мой любимый, у нас в стране есть такой обычай: в конце трапезы любимая наливает возлюбленному чашу вина, и эта чаша бывает последней». И она тотчас же наполнила чашу, бросила в нее бандж и подала ему, а магрибинец от великой радости выпил чашу и не оставил там ни одной капли. И спустя недолгое время он перевернулся и упал вниз лицом, словно убитый, не владея ни рукой, ни ногой, и тогда невольница поспешно позвала своего господина Ала ад-Дина и открыла ему двери. И Ала ад-Дин вошел и увидел, что магрибинец лежит, точно убитый, и обнажил меч, и отсек магрибинцу голову, а затем обернулся к госпоже Будур и сказал ей: «Выйди отсюда со своими невольницами и оставь меня одного».
И госпожа Будур вышла и невольницы с нею, и они заперли дверь, и тогда Ала ад-Дин протянул руку, и вынул светильник из кармана магрибинца, и потер его. И раб джинн появился перед ним и сказал: «Требуй чего хочешь!» — и Ала ад-Дин молвил: «Я хочу, чтобы ты поставил этот дворец на место, туда, где он был»,— и раб отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» И тогда Ала ад-Дин вышел и обнял свою жену, и поцеловал ее, а она поцеловала его, а марид в мгновение ока перенес дворец и поставил его на место. И Ала ад-Дин с женой сели за столик, и ели, и пили, и веселились до тех пор, пока не пришло время спать, и тогда они поднялись, легли в постель и заснули, и оба улетали от радости, особенно госпожа Будур, так как она была уверена, что завтрашний день наутро увидит своего отца, султана. Вот что было с Ала ад-Дином.
Что же касается султана, то он всякий день неизменно плакал и бил себя по лицу, горюя о своей дочери, так как она была у него единственная, и каждое утро он выглядывал из окон дворца, и смотрел, и говорил: «А вдруг!.. Может быть?» — и плакал о своей дочери. И в тот день утром султан тоже встал, и, как обычно, выглянул из окна, и увидел перед собой строение. Он подумал, что его глаза затуманились, и стал их терет,ь, и все смотрел, пока не убедился, что это дворец Ала ад-Дина, и тогда он тотчас же кликнул рабов и сказал им: «Приведите коня!» И он сел и поехал ко дворцу Ала ад-Дина, и Ала ад-Дин вышел, и встретил султана, и ввел его к дочери, госпоже Будур, а госпожа Бадр аль-Будур поднялась и встретила своего отца. И султан обнял ее и начал плакать, и она тоже плакала, и потом они сели, и царевна стала рассказывать своему отцу обо всем, что с ней случилось, и в заключение сказала: «Клянусь твоей жизнью, отец, душа вернулась ко мне только вчера, когда я увидела моего мужа и возлюбленного Ала ад-Дина. А до того из-за проклятого колдуна мной владели печаль и горе, которых не описать». И она рассказала султану, как выменяла у магрибинца старый светильник на новый, и добавила: «Я ведь ничего не знала о достоинствах этого светильника. А на следующий день, когда он взял его, мы увидели себя в другой стране, во внутреннем Магрибе, но потом пришел Ала ад-Дин, мой муж, и придумал хитрость, и убил его. Хвала Аллаху, который избавил нас от зла этого проклятого! А когда мой муж убил его, он сказал мне: «Выйди вместе со своими невольницами»,— и я вышла и не знаю, что он сделал, чтобы перенести нас сюда». И Ала ад-Дин сказал: «О царь времени, я ничего не сделал, а только сунул руку к магрибинцу в карман, так как госпожа Будур рассказала мне, что он кладет светильник в карман, и вынул светильник, и приказал рабу светильника перенести нас и доставить в эту страну. Встань же, о счастливый царь, и посмотри на этого проклятого магрибинца, который лежит убитый в другой комнате». И царь поднялся, и вошел туда, и увидел проклятого магрибинца, который был убит, и тогда он велел разрубить его тело и сжечь в огне. А потом султан обнял Ала ад-Дина, поцеловал его, и поблагодарил за все его труды, и сказал: «Извини меня, дитя мое, за то, что я с тобой сделал! Мне простительно, так как это моя единственная дочь».— «О царь времени, ты не сделал со мной ничего против справедливости»,— ответил Ала ад-Дин; и потом султан велел начать торжества по случаю находки его дочери, а магрибинца сожгли и развеяли его прах по воздуху.
И рассказывают, что у того проклятого магрибинца был брат, тоже проклятый, еще хуже его колдовством и чародейством, и случилось так, что этот брат стал гадать на песке, и составил гороскоп, и пожелал узнать, что сталось с его братом. Он увидел, что брат его умер, и опечалился, и огорчился, и погадал на песке второй раз, чтобы посмотреть, какова причина его смерти и в каком городе он умер, и узнал, что брата его убили в странах Китая, и сожгли его тело, и развеяли прах по воздуху, и что тот, кто его убил,— это юноша, имя которому Ала ад-Дин. Он узнал всю его историю, и происшествие со светильником, и прочее; и когда он увидел все это на своем песке, он тотчас же встал, и снарядился, и ехал до тех пор, пока не достиг стран Китая. Он вошел в столицу царства, то есть в город, где находился Ала ад-Дин, и поселился на постоялом дворе, и отдохнул два или три дня, а потом стал придумывать хитрость, чтобы убить Ала ад-Дина.
И он спустился в город, и пришел в одно место, где люди играли в шахматы, и услышал, что они говорят про одну старуху, которую зовут Фатима. Это была благочестивая старуха, которая обитала в пустыне и приходила в город только два раза в неделю, и люди восхваляли ее и воздавали ей великий почет. И брат магрибинца обратился к одному из говоривших и спросил его: «О дядюшка, что это я слышу, вы говорите о чудесах одной женщины, которую зовут Фатимой? Расскажи мне, где она и где ее местожительство. Я чужеземец, и я попал в беду и хочу пойти к ней и попросить, чтобы она за меня помолилась. Быть может, Аллах великий тогда устранит от меня беду». И тот человек вывел его за город и показал ему издали жилище Фатимы — а эта богомольная Фатима жила в пещере, на вершине горы,— и магрибинец поблагодарил его за его милость, и вернулся к себе домой, и провел там ночь, а утром спустился в город, и Аллах предопределил, чтобы это было в тот день, когда Фатима приходила в город.
И когда магрибинец ходил по городу, он увидел, что люди собираются толпами, и спросил в чем дело, и ему сказали: «Вот она там, благочестивая Фатима». И магрибинец следовал за нею из одного места в другое, пока не наступил вечер, и тогда Фатима вернулась з свое жилище за городом, и магрибинец шел за ней издали, пока она не достигла своей пещеры. И он подождал, пока миновала треть ночи, и, когда Фатима легла спать, вошел к ней и увидел, что она лежит на спине, на куске циновки. И тогда он схватил Фатиму за голову, вынул кинжал и закричал на нее, и Фатима пробудилась и увидела, что магрибинец держит ее за голову и в руке у него обнаженный кинжал, и чуть не умерла от горя и страха. «Если ты заговоришь или закричишь,— сказал магрибинец,— я убью тебя! А теперь встань и сделай то, что я потребую». И он дал ей великие клятвы, что не убьет ее, если она его послушается, и Фатима поднялась, и магрибинец сказал ей: «Дай мне твою одежду и возьми мою». И она отдала ему свои лохмотья, головную повязку, платок и покрывало, и магрибинец сказал: «Этого недостаточно, нужно, чтобы ты меня чем-нибудь помазала и мое лицо стало бы таким, как твое лицо». И Фатима поднялась и вынула из глубины пещеры кувшин, в котором было неможко масла, взяла его одну каплю и намазала им лицо магрибинца, и оно стало такого же цвета, как ее лицо. Потом она одела магрибинца в свою одежду, повязала ему повязку и дала ему свой посох, а на шею ему повесила четки и научила его, что ему делать, когда он будет ходить по улицам города, и затем она дала ему зеркало и сказала: «Посмотри-ка те перь на свое лицо! Тебе ни за что не отличить его от моего». И магрибинец посмотрел на себя в зеркало и уви дел, что он ничем не отличается от Фатимы, и тогда он вы тащил кинжал, и убил ее, и закопал на склоне горы. Он подождал, пока засияло солнце, и спустился в город, и люди собрались возле него и стали брать у него благословение и не сомневались они, что это Фатима, и народ толпился вокруг него.
А все это происходило под окнами дворца госпожи Бадр аль-Будур, и она услышала шум толпы и спросила невольниц, что случилось, и те сказали: «О госпожа, это Фатима благочестивая спустилась сегодня в город, и люди толпятся вокруг нее, чтобы получить от нее благословение». И тогда царевна обратилась к евнуху и сказала ему: «Пойди и приведи к нам Фатиму, чтобы нам взять от нее благословение. Я много слыхала об ее чудесах и желаю ее увидеть». И евнух пошел и привел к ней магрибинца, одетого в одежду Фати-мы, и, когда магрибинец предстал перед госпожой Будур, он пустил в ход свои обманы, а госпожа Будур встретила его с полным уважением и сказала: «О госпожа Фатима, я хочу, чтобы ты побыла у меня. Я получу от тебя благословение, и ты научишь меня своим достоинствам». А это было пределом желания магрибинца, и он сказал, госпоже Будур: «О госпожа, я женщина бедная и обитаю в пустыне, и не годится мне жить во дворцах царей».— «О госпожа моя Фатима,— ответила госпожа Будур,— не отказывай мне в моей просьбе. Я отведу тебе комнату, и ты будешь молиться там великому Аллаху».— «Раз таково твое желание, о госпожа, я не хочу тебе перечить,— ответил магрибинец,— но я не буду с вами ни есть, ни пить, а стану есть, пить и молиться Аллаху в моей комнатке». А этот проклятый сказал такие слова из опасения, что, если он будет есть с ними, ему придется откинуть ото рта покрывало и его узнают. «О госпожа моя Фатима,— молвила госпожа Будур,— мы сделаем так, как ты хочешь. Пойдем, госпожа Фатима, я покажу тебе мой дворец». И она взяла магрибинца, и поднялась с ним в свои покои, и показала ему уже известную комнату с решетками, сплошь украшенными драгоценными камнями. «Как ты находишь мой дворец, о госпожа Фатима?» — спросила царевна. И магрибинец ответил: «Клянусь Аллахом, он красив до предела! Аллах да сделает тебя в нем счастливой! Но увы, в нем не хватает одной вещи».— «Чего же в нем не хватает, госпожа Фатима? » — спросила госпожа Будур, и магрибинец молвил: «В нем не хватает большого яйца птицы рухх, чтобы повесить его посреди комнаты. А рухх, госпожа моя,— большая птица, которая унесет в когтях целого верблюда, и ее можно найти только на горе Каф. Мастер, который построил и возвел дворец, может принести яйцо рухха». И затем они оставили этот разговор, и госпожа Бадр аль-Будур отвела магрибинцу комнату, чтобы он молился в ней Аллаху, и проклятый магрибинец сидел там.
А когда наступил вечер, пришел Ала ад-Дин и вошел к своей жене госпоже Будур. Он приветствовал ее, и поцеловал, и увидел, что она озабочена и не такова, как обычно, и спросил: «Все ли хорошо, если хочет того Аллах? Какова причина твоей заботы?» И госпожа Будур ответила: «Я думала, что мой дворец совершенный, а оказывается, в нем недостает яйца рухха, которое висело бы в нем».— «И это все, что тебя огорчает?! — воскликнул Ала ад-Дин.— О любимая, я принесу тебе яйцо рухха как можно скорей! Будь же довольна!» И Ала ад-Дин тотчас же поднялся, вошел в свою комнату, взял светильник и потер его, и джинн появился перед ним и сказал: «Требуй чего хочешь!» — «Я хочу от тебя,— сказал Ала ад-Дин,— чтобы ты принес мне яйцо рухха, и я повешу его посреди покоев моей жены». И когда джинн услышал эти слова, он разгневался, и закричал на Ала ад-Дина, и сказал ему: «О неблагодарный, тебе мало того, что я и все джинны, рабы светильника, служили тебе превыше возможностей, и ты еще требуешь, чтобы мы принесли к тебе нашу госпожу для твоего развлечения и развлечения твоей жены. Если бы я знал, что у вас будет такая просьба, я бы дунул на тебя и на твою жену, и вы бы взлетели и оказались между небом и землей, и постарался бы вас погубить. Но причина этого не в тебе, а в этом проклятом брате магрибинца, который находится в твоем дворце и прикидывается Фатимой-богомолицей. Он ведь убил Фатиму и оделся в ее одежду, чтобы погубить тебя и отомстить за своего брата».
И раб-джинн произнес эти слова и исчез, и когда Ала ад-Дин услышал такие речи, он растерялся, и тотчас же встал, и вошел к своей жене. Он сделал вид, что у него болит голова, и госпожа Будур сказала ему: «У нас находится благочестивая Фатима. Я ее приведу, и она положит руку тебе на голову, и боль пройдет». И она пошла и привела магрибинца, и тот подошел и приветствовал Ала ад-Дина, а Ала ад-Дин сказал ему: «Добро пожаловать»,— и молвил: «О госпожа моя Фатима, у меня болит голова, а твои благословенные качества излечивают больного». И магрибинец подошел к нему,— а он спрятал под одеждой нож, которым можно резать булат,— и, приблизившись к Ала ад-Дину, сделал вид, что хочет положить руку ему на голову, чтобы прошла боль, а на самом деле он хотел захватить его врасплох, ударить ножом и убить. А Ала ад-Дин следил за магрибинцем, и когда магрибинец подошел к нему, он тотчас же вытащил кинжал и воткнул его в магрибинца, и тот упал убитый. И госпожа Будур вскрикнула: «Как это ты убил благочестивую Фатиму, творящую чудеса!» И Ала ад-Дин сказал: «Я убил не Фатиму, а того, кто убил ее. Это брат магрибинца-колдуна, и он пришел из своей страны, чтобы отомстить за своего брата. Это он научил тебя попросить у меня яйцо рухха, чтобы произошла оттого моя гибель и твоя гибель, а если ты не веришь моим словам, отбрось от его рта покрывало и посмотри: Фатима ли это благочестивая или магрибинец?»
И госпожа Бадр аль-Будур подошла, и откинула покрывало, и увидела, что это мужчина, у которого все лицо закрыто бородой, и тогда она поняла, что ее муж Ала ад-Дин сказал правду, и воскликнула: «О мой любимый, два раза я подвергала тебя опасности гибели!» И она обняла Ала ад-Дина и поцеловала его, и Ала ад-Дин молвил: «Не беда, о любимая! Слава Аллаху, который избавил нас от зла этих двух проклятых магрибинцев!»
А в это время пришел к ним султан, и они рассказали ему обо всем, что случилось из-за брата магрибинца, и показали его труп, и тогда султан велел его сжечь так же, как его брата, и его сожгли и развеяли прах по воздуху. И Ала ад-Дин со своей женой, госпожой Будур, проводили время в веселье и радости, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний — смерть».

Принц жезлов - Дик Виттингтон и его кошка

На карте - кошка Дика Уиттингтона, которая охотится за мышами во дворце берберского царя.
Вообще, читая сказку, я бы подумала, что паж жезлов (обретающий атрибут, власть и жезл мэра) - это как раз Дик, а никак не кошка, но, видно, кошку было легче рисовать, хотя на ошейнике у кошки висит жезл что подтверждает, что художница ничего не напутала. Но, в целом, кошка рыжая, солнечная, и занимается своим делом, а не ленится, + только что поступила на службу в королевский дворец, а на ковре на заднем плане выткан ясный день, - так что фиг с ней.
Ключевые слова по Хант: авантюризм, активность, верность
На мой взгляд - решимость сменить образ жизни, достаточно терпения, чтобы добиться своего, умение делать самую черную работу ради достижения цели. Если по кошке - то "делай, что умеешь лучше всего и будешь сыт и обласкан". Открывающиеся возможности, интересное и перспективное предложение, возможность выйти за границы привычного, переменить жизненные обстоятельства.

Виттингтон и его кошка

Жил во время оно мальчик по имени Дик Виттингтон; отец с матерью у него умерли, когда он был маленький, и он их совсем не помнил. Зарабатывать на хлеб по младости лет он не мог, и жилось ему очень худо; часто совсем не завтракал, и на обед перепадали какие-нибудь крохи: деревня была бедная, соседи могли дать ему только картофельных очисток и лишь изредка сухую корочку хлеба.
При всем том Дик Виттингтон был живой, смышленый мальчишка и очень любил слушать, что говорится вокруг. Бывало, встанет под вывеской деревенской харчевни и слушает в открытую дверь россказни захожих людей; а то подойдет к цирюльне, приткнется к косяку отворенной двери и каких только историй не наслушается.
Вот так и узнал Дик много диковинных вещей о великом городе Лондоне - в ту пору деревенские жители верили, что в Лондоне живут только господа и дамы, что день-деньской там пение и музыка и что улицы в этом городе сплошь вымощены золотом.
Стоит однажды Дик под вывеской и видит: едет по улице большой фургон, запряженный восьмеркой лошадей цугом, и на шее у каждой лошади колокольчик. А ведь этот фургон наверняка едет в чудесный город Лондон, подумал Дик, набрался храбрости и спросил фургонщика, нельзя ли ему пойти рядом с фургоном до города Лондона, если, по счастью, именно туда они путь держат. Узнал фургонщик, что нет у Дика никого в целом свете, рассудил, что хуже чем есть парнишке не будет, и взял его с собой.
Уж не знаю, чем Дик питался в дороге, где ночевал, как мог проделать пешком столь дальний путь. Свет не без добрых людей, кто покормит сироту, кто даст кусок хлеба, а спал он, скорее всего, в фургоне на тюках и ящиках.
Так или иначе, добрался Дик до Лондона и тотчас побежал искать мощенные золотом улицы. Он видел в деревне золотую гинею и знал, какую груду денег дают за нее. Вот и мечтал набрать золотых крупинок и получить за них много денег. Пробегал бедняжка весь день - везде вместо золота мусор и грязь. Сел в подворотне большого красивого дома и горько заплакал. Плакал, плакал да и уснул. Рано утром проснулся - живот совсем от голода подвело.
А в этом доме жил богатый негоциант мистер Фитцуоррен. Вышла за ворота кухарка, женщина злая и сварливая, увидела Дика и раскричалась:
- Ах ты, грязный попрошайка! Чего улегся у наших дверей! Работать так вас нет. Убирайся сейчас же отсюда! Не то окачу тебя горячими помоями, убежишь как ошпаренный.
Вышел на крик хозяин мистер Фитцуоррен.
- Ты чего здесь лежишь? - спрашивает Дика. - Ты ведь уже не маленький, можешь работать. Боюсь, ты и впрямь склонен лениться.
- Нет, сэр, - запротестовал Дик. - Это не так. Я бы охотно делал любую работу, да в Лондоне у меня никого нет. Отец с матерью давно умерли. Как мне теперь быть - не знаю. Хоть с голоду помирай.
- Ладно, - говорит купец. - Попробую твоему горю помочь.
Отвел Дика на кухню и приставил к кухарке - воду носить, печь топить и другую черную работу делать.
Неплохо бы жилось Дику в доме купца, да нрав у кухарки был больно крутой. Ела Дика поедом день-деньской и до того любила ручищами махать, что если не было отбивных, колотила Дика - метлой и чем ни попадя. Пожалела его горничная и пожаловалась на нее Алисе, дочери мистера Фитцуоррена. Пригрозила Алиса кухарке, что, если та не уймется, получит расчет.
Кухарка немного поумерила нрав - тут, как назло, другая напасть. Спал Дик на чердаке, холода он не боялся, зато от мышей и крыс спасу не было. Раз почистил он туфли богатому джентльмену, и тот дал ему за работу пенни. Решил Дик купить себе кошку. Увидел на улице девочку с кошкой и спросил у нее, не продаст ли она свою киску за пенни. "Бери", - ответила девочка и прибавила, что кошка эта замечательно ловит мышей.
Дик отнес кошку к себе на чердак и не забывал делиться с ней вкусными кусочками. Очень скоро кошка переловила всех крыс и мышей, и зажилось Дику вполне сносно.
Вскоре снарядил хозяин корабль со своим товаром в заморские страны. Собрал в гостиную домочадцев и говорит, пусть каждый отправит на "Единороге" какую-нибудь вещь. Может, найдется за морем и на нее покупатель. Все что-нибудь принесли, только у Дика - ни денег, ни вещей, всего-навсего одна кошка.
- Давай сюда твою кошку, - улыбнулся хозяин. - Пусть мурлыка попытает за морем счастье.
Пошел Дик к себе на чердак, взял кошку и отдал ее со слезами на глазах капитану корабля: жалко было расставаться, да и мыши покоя не дадут.
То-то смеху было над товаром Дика. А Алиса, добрая душа, дала ему пенни, чтобы купил себе другую кошку.
Тут уж кухарка совсем обозлилась. Стала пуще прежнего тиранить Дика. И бранит, и метлой колотит - за дело и без дела.
В конце концов не выдержал Дик и решил убежать из этого дома. Собрал он свои скудные пожитки и еще до свету отпра вился в путь. Дошел до окраины города, сел на большой камень и стал думать, куда теперь податься.
Думал он, думал, а тут как раз забили колокола на местной церкви. Слушает Дик колокольный звон, и чудится ему, колокола говорят:
Слушай звон-перезвон,
Будешь мэром, Виттингтон.
А сейчас домой иди
И немножко потерпи.
- Буду мэром! - вскочил с камня Дик. - Да ради этого можно что угодно вытерпеть. Буду ездить в карете! Заведу добрую кухарку. И мышей у меня не будет. Да и спать буду в теплой, красивой комнате. Что мне теперь колотушки кухарки! Ведь в конце концов я стану мэром.
Побежал Дик обратно и, к счастью, успел прибежать до того, как кухарка встала. Спустилась она на кухню, а печь уже топится.
Долго бороздил моря "Единорог", пока не прибило его ветром к берегу страны Берберии. Жили в этой стране мавры, неведомые до той поры англичанам.
Весь народ высыпал на берег поглазеть на чужеземных мореходов, у которых такая светлая кожа и голубые глаза. Встретили местные жители заморских гостей ласково, а увидев диковинные товары, стали наперебой покупать, что кому нравится.
Видит капитан, какой идет торг, и послал берберскому королю богатые подарки. Король был очень доволен и пригласил капитана во дворец. Усадили капитана по обычаю страны на ковер, расшитый серебряными и золотыми цветами, подле короля с королевой, которые восседали на возвышении. Каких только яств не было на столе! Только приступили к трапезе, в комнату ворвались полчища мышей и крыс. Ринулись на стол и вмиг разорили пиршество. Не было блюда, куда бы они не сунули своих мордочек. Изумился капитан и спросил придворных, не кажется ли им, что это довольно мерзкие твари.
- О да, - ответили придворные, - мерзкие - и притом нахальные. Наш король отдал бы половину своих сокровищ, лишь бы от них избавиться. Ведь они не только отравляют обеды и ужины, они мешают королю, когда он заседает в палате, и нападают на него ночью на сонного. Всю ночь приходится держать возле короля стражу.
Капитан сразу вспомнил про кошку бедного Виттингтона и даже подскочил от радости.
- Ваше Величество, - обратился он к королю. - У меня на борту есть зверь, который шутя расправится с этой нечистью.
Король от этих слов так разволновался, что у него чуть тюрбан не свалился на пол.
- Очень прошу тебя, чужеземец, неси скорее сюда твоего чудесного зверя. От этих мерзких тварей нет никакого спасения. Они всюду так и кишат. Просто ужасно! - Король на миг забыл свое королевское достоинство, но тут же спохватился: - Если ты и правда избавишь нас от них, мы дадим тебе столько золота и самоцветов, что тебе и не увезти.
- Ах, пожалуйста, побыстрее, - вторила королева. - Мне не терпится взглянуть на этого удивительного зверя.
Капитан поспешил на корабль, а во дворце тем временем приготовили новый обед. Вернулся капитан с Пусси под мышкой, а на столе опять крысы с мышами хозяйничают.
Увидела кошка такое непотребство и, не дожидаясь приглашения, прыгнула из рук капитана прямо на стол. В считанные секунды у ног королевы выросла гора убитых мышей и крыс, а оставшиеся в живых разбежались по своим норам.
Короля с королевой очаровала эта молниеносная расправа, и они пожелали хорошенько разглядеть чудесного зверя, оказавшего им столь неоценимую услугу.
- Пусси, Пусси! - позвал капитан киску, и она, не чинясь, подбежала к нему.
Капитан взял ее и протянул королеве, но та в страхе отпрянула, не решаясь дотронуться до зверя, который устроил мышам и крысам такое побоище. Капитан погладил кошку и опять позвал ее:
- Пусси! Пусси!
Тогда королева осмелела, тоже погладила мягкую шерстку и сказала:
- Пути, Пути. - Она ведь не знала заморского языка. Потом капитан посадил кошку к королеве на колени. Пусси замурлыкала, поиграла с пальцами королевы, свернулась клубком и уснула.
Король, убедившись в ловчих талантах Пусси и узнав, что она с котятами, а значит, скоро все его подданные смогут обзавестись подобным сокровищем, купил у капитана все его товары, а за кошку заплатил вдесятеро больше, чем за все остальное, вместе взятое.
Распростился капитан с королем, королевой и всем его двором и отправился с попутным ветром в далекую Англию. Плавание было спокойное, и скоро корабль благополучно вошел в Темзу.
Как-то утром сидит мистер Фитцуоррен у себя в конторе, вдруг кто-то стучится в дверь.
- Кто там? - спрашивает он.
- Друзья, - отвечают из-за двери. - Добрая весть о вашем "Единороге".
Открыл негоциант дверь, и в комнату вошли капитан с помощником. Капитан нес в руках большой ларец с бриллиантами и изумрудами. Радостно приветствовал мистер Фитцуоррен вернувшихся из плавания и возблагодарил судьбу за их счастливое возвращение.
Рассказал капитан хозяину про кошку Дика, зовет негоциант слуг и говорит:
Зовите Дика к. нам сей час
Пусть он послушает рассказ.
И знайте с этих пор, что он
Почтенный мистер Виттингтон.
Послали за Диком, он как раз чистил сковородки и от усердия весь перемазался сажей. Дик подумал, что над ним будут опять смеяться, но все-таки послушался и пошел, куда велено.
- Больше никто никогда не будет над тобой смеяться, Дик Виттингтон, - сказал ему негоциант. - Выслушай радостную весть. Король Берберии дал за твою кошку много золота, серебра и драгоценных камней. Вот смотри. - И он открыл ларец, который принес капитан "Единорога".
Бедный Дик не знал, как себя вести, что делать. Никогда в жизни не видел он такого богатства, но он был добрый парень и всех одарил золотом и драгоценностями - и капитана с помощником, и слуг, и даже злую кухарку.
Мистер Фитцуоррен пригласил Дика пожить у него, пока он не купит своего дома, и повез его к лучшему лондонскому портному.
Когда Дик отмыл лицо, когда завили ему волосы, одели в модное платье, а на голову водрузили шляпу, он оказался самым красивым юношей из всех, кто бывал в доме мистера Фитцуоррена. И мисс Алиса, которая всегда была добра к Дику, сочла его достойным своей любви. Ее отец заметил их взаимную склонность и предложил им соединить сердца. Все именитые люди Лондона, даже сам лорд-мэр пировали и веселились у них на свадьбе.
Дик Виттингтон жил с женой дружно и счастливо. А как вошел в лета, избрали его лорд-мэром и король возвел его за верность и благородство в рыцарское достоинство.