Красавица какова, какие шелка, да меха, да каменья, как походка легка. Да только крадётся тенью следом беда. Только волосы белы, как старухины космы, только кожа бледна…
Гадала у студёной воды, на золе да песке, на крови, венок в реку бросив. Нагадала суженого, ряженого, он явился на черной лошади, в бороде седина, на поясе лента повязана, красная с червонным золотом. Молвил: — Дорогая, хорошая, я устал колобродить в жару да в метель. Накорми, уложи в постель, согрей! А глаза у него ночи черней, как у ворона, а ладонь его бледная да холодная. Обмерла вся, дрожит, а он улыбается. Шепчет: — Какая же ты красавица... Пригласила гостя в дом, напекла хлеба, а он цокает языком: — Милая, кровушки мне бы. Поднесла на блюдце расписном ему куриной крови, выпил, смеётся: — Вот у птицы доля! Ни летать не может, ни петь. Посадил её в клеть — мол, терпи, пока с топором не встретишься. А по бороде струйки текут красные. Испугалась, плачет, просится на волю, где ветер, где светит солнышко ясное. — Да разве держу я тебя, милая? Дом твой, сама пригласила. Сама гадала на крови, искала любви, просила луну. Услышал тебя колдун… А так-то, не сдержу тебя и силою. А она стоит — не шагнуть за порог. Птица без крыльев под топором, напевшая себе беду. И стонет душенька, надрывается, и щемит сердце, и шепчет колдун: — Какая же ты красавица… Я тебя одену в шелка, в меха, в каменья, будет походка твоя легка, будешь молода года и века! В глазах её страх и сомнение. Но сама гадала на студёной воде, на крови, звала суженого, ну что ж теперь говорить… — Милая, никому не нужен я. На порог бы меня не пустили. У меня глаз дурной, и черным-черно на душе, как в могиле. Раз пожалела — чего горевать. Уложи в постель, согрей, невелика беда. Ну пойдёт молва, что приютила чёрна ворона, пса бездомного, колдуна безродного. Да плевать! А кто скажет слово дурное в глаза, уж больше не сможет ничего сказать. Бороду вытер, глядит, не стесняется: — Какая же ты красавица…
Красавица какова, какие шелка, да меха, да каменья, как походка легка, да пояс из красной ленты с червонным золотом. Только веет от неё бедою да холодом. Только волосы белы, да ступает смело под тенью ворона…
Один охотник завел у себя зеркало. Его предупредили, что там может завестись лиса, но охотник не поверил. И правильно сделал. Потому что лиса там никак не появлялась. Сначала охотник этому радовался, а потом стал беспокоиться. Потому что у всех его знакомых в зеркалах рано или поздно обнаруживались лисы. Много. А у охотника никак. Тогда он стал иногда изображать перед зеркалом лису (одну), чтобы его зеркало тоже было нормальным. Но лиса в зеркале все равно не появилась. Зато там завелся волк, головной убор из-под Красной Шапочки, участковый инквизитор и врач с добрыми глазами, который щупал охотнику пульс и капал валерьянку, если тот слишком долго изображал лису и начинал буянить.
А может и не один волк, участковый и врач с добрыми глазами там (в зеркале) завёлся. Может их там целая тыща!!!! Может они нас вообще уже окружили !!!
Один доисторический охотник был несовершеннолетний. А чтобы стать совершеннолетним, ему нужно было добыть лису. Ну, в общем, вы поняли. Тогда ему велели принести хотя бы волосок от лисы. И он опять пошел в лес. А самую страшную часть страшилки я пропущу, ладно? Охотника отпоили валерьянкой, а доисторические лисы спохватились, что они тоже так получаются несовершеннолетние. И постановили принести волосок от охотника. Потому что были прогрессивными и учились на чужих охотничьих ошибках. И пошли. И не будем о печальном. И обычай охотникам пришлось отменить. Во избежание. А совершеннолетие охотнику засчитать по совокупности заслуг. Как ветерану.
Мораль: а еще есть такие кошачьи витамины для шерсти...
Мы посадим вас в бадью, Кинем в море – и адью! Обойдетесь и бадьею, Не давать же вам ладью! И неси вас окиян Прям на остров на Буян! Ну а чтоб не одичали, Вот вам личный мой баян. Правда, он – моя вина! – Не играет ни рожна, Но какая-никакая, А культура вам нужна!
Не говорил ли Я тебе, Проверь своё ты основание? Но ли проверил ты его, Воздвиг ли заново фундамент?
Не говорил ли Я тебе, Проверю дом, твою молитву? Я ведь тогда предупреждал, Ну а какой ты сделал выбор?
Не говорил ли Я тебе, Потушен жертвенник молитвы? Лишь пару слов, ведь силы нет, Устали руки в этой битве.
Христианские материалы. Всё для служения (Отрывок) Автор: Долайчук Віталій
Сильвия с детства считалась странным ребёнком. Редко играла с другими детьми, могла подолгу сидеть на месте, уставившись в одну точку и ничего вокруг не замечать. Дети не любят тех, кто им непонятен, поэтому Сильвию не любили, ни в школе, ни в колледже. Друзей так и не появилось за все жизнь, и к моменту когда она могла уже считаться совершенно взрослой, и её мать приходила в ужас, при мысли, что нет шансов выдать её замуж, вокруг неё не было близких людей. Совсем. Ее мать, вечно озлобленная и занятая женщина постоянно укоряла Сильвию, за то, что она не такая как все, и ничего не хотела слушать о том, что интересовало её дочь. А интересовал Сильвию лес. Когда она была маленькая, то часто ходила в лес с отцом. Он показывал ей разные растения, она учила их сложные латинские названия. Они слушали голоса птиц и старались понять, кто это. Ночью они часто выходили в поле и смотрели на звёзды в подзорную трубу, наблюдали за движением планет и комет, слушали ветер. Потом однажды отец исчез. Мать Сильвии никогда внятно не могла объяснить девочке, куда он делся. Сильвия долго ждала его, а потом начала ходить в лес одна.
Когда Сильвия выросла, она вдруг начала шить. Всё одежду, игрушки, делала ажурные салфетки, плела кружева. Она никогда этому не училась, но то, что у неё получалось всегда было очень красивым и оригинальным. И скоро все городские модницы заказывали наряды только у неё. Часто случалось так: к Сильвии приходила дама, долго рассказывала, что она хочет, рисовала наброски. Девушка почти не слушала, занимаясь своими делами. Затем через несколько дней она звала заказчицу и показывала ей что-то совершенно отличающееся от пожеланий клиентки. После бури криков, негодования и ругани заказчица наконец соглашалась примерить платье, долго изумлённо смотрела на себя в зеркало, а потом рассыпалась в благодарностях, восхваляя талант и проницательность Сильвии.
Осенью начали падать листья. И начали умирать люди. От непонятной причины, ложились спать и не просыпались. Все всполошились. Началась паника. Жители города простаивали длинные очереди к докторам, не зная, что они хотят вылечить, боялись ложиться спать, обрывали телефоны администрации города, требую принять меры. Какие нужно принять меры никто не знал. И однажды пронеслась весть о том, что во всём виноваты лисы.
- Это лисье бешенство! – громко говорила толстая Мария, стоя посреди рыночной площади. – Я помню, дядя Марк ходил в лес, и его там укусила лиса. После этого он ещё несколько дней пожил и умер. Но он же ходил по городу, с кем-то разговаривал, вот и заразил всех.
Паника усилилась, но теперь у жителей города был конкретный враг – лисы. Была объявлена охота на лис.
- А вдруг они придут в город и покусают тут всех! – кричали на площади перед зданием администрации, - Нужно их всех уничтожить!
Каждый день вооружённые толпы начали ходить в лес и отстреливать лисиц. Смерти прекратились и все вздохнули с облегчением. Но требовали от властей полного уничтожения рыжих, чтобы похожие случаи не повторялись.
Однажды Сильвия как обычно шла по лесу, слушая пение птиц. В последнее время такие прогулки были омрачены, периодическими выстрелами где-то в дали, которые нарушали всю красоту и гармонию дня. Неожиданно Сильвия вышла к маленькой речке, и на берегу увидела мёртвую лису. Рядом с ней копошился крохотный, новорождённый лисёнок, которого хвостатая мама успела родить перед смертью. Он жалобно попискивал, пытаясь найти тепло и молоко. Сильвия схватила его на руки – он едва дышал. Она прижала его к груди, закутала в тёплый шарф, спрятав от посторонних глаз, и побежала с ним домой. Дома она погрела ему молоко и напоила его из чайной ложечки. Лисёнок заснул у неё на руках. И стал жить у неё дома. Сильвия назвала рыжего зверька Джинджер, сокращенно Джи. Её мать, увидев лисёнка, немедленно в ужасе уехала в другой город к своей одинокой сестре. Девушка и зверь стали жить вдвоём.
Когда к Сильвии приходили заказчицы, Джи прятался на кухне. По вечерам, когда стемнеет они ходили гулять в старый парк, который располагался сразу за их домом. Парк был огромный и заброшенный. Жители города боялись туда заходить даже днём, не то что ночью. Говорили, что там бродили маньяки, бродяги и дикие собаки. Но маньяки боялись бродяг, бродяги – маньяков, а собакам в парке нечего было есть и они предпочитали другие части города. Парк был молчалив и безлюден, только слышались иногда в темноте лёгкие шаги девушки и лиса. Они научились понимать друг друга. Лисёнок рос и постепенно они начали вести долгие беседы. О вечерних звуках, спелых яблоках, пряных запахах осени и листьев.
А ещё он говорил, что если ему попадётся Генрих VI, то он или зажарит его.. или сварит в котле. Но впрочем - затем прибавил Робин Гуд - это уже мелочь.
Может они нас вообще уже окружили !!! 
