1920-30 гг. Советско-германское сотрудничество по производству отравляющих веществ-иприта и фосгена.
Нам представляют совместное сотрудничество СССР и Германии по производству отравляющих веществ-иприта и фосгена-как исключительно провальное. Якобы, СССР и Германия, вложив миллионы золотых рублей и задействовав тысячи специалистов и рабочих, построили непригодный к эксплуатации завод "Берсоль", обе стороны были недовольны партнёрством, имели претензии друг к другу, в конечном итоге СССР обвинил германских спецов в шпионаже и прекратил сотрудничество. Ни о какой выпущенной продукции речь не идёт. Просто ради своего удовольствия строили заводы по производству отравляющих веществ, специалисты без толку катались из Москвы в Берлин и обратно. В 1925 году деятельность немецких концессионеров была якобы обречена из-за сворачивания НЭПа и ликвидации частной собственности, а 1927 году произошло расторжение договора о сотрудничестве и передача построенного завода "Берсоль" СССР. Расчётливые и прагматичные немцы вдруг решили подарить советской стороне всю матчасть и финансовые взносы без всякого встречного счета и отказались от всех прав по учредительному договору как совладельцы «Берсоли». Дескать, Германия переориентировалась на США, Японию и другие государства и ограничила сотрудничество с СССР.
Вы думаете, что химтрейлы это наше настоящее. Нет, химтрейлы это и наше прошлое.
Если советско-германское сотрудничество было бы таким неудачным, то его не было бы смысла продолжать. Однако уже в марте 1929-го советская делегация посетила Германию с целью заключения соглашений на оказание технической помощи для организации современного военно-промышленного производства. Якобы из-за разразившегося в то время экономического кризиса.
Были достигнуты предварительные договоренности с фирмами Круппа, Юнкерса, Цейса и «Рейнметалл».
В 1930-31 гг возникает сотрудничество фирмы "Крупп" с Ленинградским заводом "Большевик" (Обуховский завод) в 1930-31гг.
С середины 1930-х СССР уже входит в пятерку ведущих держав мира, способных производить любой вид промышленной продукции, и в это же время начинает поставлять оружие на экспорт.Как результат, в СССР в начале 1930-х формируется уникальное во всех отношениях сообщество производств под названием «Военно-промышленный комплекс», в которое входит и завод «Большевик».
Нам рассказывают мифы о "провальных" случаях советско-германского сотрудничества, прикрытые фальшивыми "архивными"-псевдоархивными документами, письмами и постановлениями.
На самом деле, советско-германское сотрудничество во всех отношениях было очень выгодным и плодотворным.
Подумайте на трезвую голову: какая историческая кафедра и союзы писателей расскажут правду о том, как были в СССР были построены заводы по производству отравляющих веществ? Более того, уже существующие заводы были переоборудованы для их производства.
Эти факты будут всячески скрываться, а если кто и получит доступ к архивам, то все документы будут сфальсифицированными с ложными датами.
Какая историческая кафедра и союзы писателей напишут правду, что этими ядами-ипpитом и фосгеном- практически подчистую вытравили коренное население на территории СССР, которое сопротивлялось пришедшим к власти Красным? Огромные территории обезлюдели и были заселены клонами, которым придумали их "древнюю" историю, языки, культуру и обычаи, а потом легализовали, создав и закрепив за ними союзные и автономные республики СССР?
В интернете можно найти много информации о том, что в СССР были огромные запасы отравляющих веществ-иприта и фосгена, которые были произведены в СССР, так как транспортировать их чрезвычайно опасно. Следующий важнейший факт: на момент 1920-30 гг в СССР не было специалистов и технологий производства отравляющих веществ, а у Германии они были.
Наиболее вероятно, что расторжение договоров о производстве отравляющих веществ произошло не в 1927 году, как заявлено, а ближе к 1937 году, когда в СССР в результате смены власти произошла зачистка германской агентуры-советских военачальников-клонов, которые являлись германскими агентами, в том числе и маршала Тухачевского, которого называли "газовым Джо".
В 1921 г. применение на войне химического оружия не являлось воинским преступлением: Женевский протокол (1925) о запрещении его применения был ратифицирован СССР в 1928 году.
..для «армии мировой революции» применение боевых отравляющих веществ – особенно иприта и фосгена – было чем-то само собой разумеющимся, удушающие газы применяли не только Фрунзе и Чапаев под Уфой, но и Какурин с Жуковым и Тухачевским против повстанческой крестьянской армии братьев Антоновых на Тамбовщине в 1921 году, и многие другие.
Подумайте: зачем было запрещать применение химического оружия в 1928 г, если по заверениям официальных историков, оно даже не производилось в СССР, так как начатый проект "Берсоли" оказался провальным, договор был расторгнут в 1927 году?
Логичнее было бы, если бы Женевский протокол был бы подписан не в 1928 г, а в 1938 г, как закономерный итог 1937 года?
Также логичнее было бы расторжение и передача "Берсоли" СССР не в 1927 году, а в 1937 году, одновременно с зачисткой германской агентуры в СССР?
Уверенность в подтасовке архивных документов возрастает, когда встречаешь такую фразу:
"германское правительство и монархические и националистические круги ведут работу на низвержение большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию." Похоже не то, документы подчищали и создавали заново уже по результатам 2-ой Мировой войны, даже после смерти Сталина.
Тем не менее документы о советско-германском сотрудничестве по созданию отравляющих веществ представляют огромный интерес.
Производство отравляющих веществ.
Во время визита германской военной делегации во главе с подполковником Менцелем в Москве 14 мая 1923 г. был выработан договор о строительстве химзавода по производству отравляющих веществ.
На его создание немецкая сторона выделила 35 млн. марок.
В поисках партнера для советской стороны «Вогру» (военная группа) обратилась к специалисту с мировым именем в области химической индустрии профессору Ф. Хаберу (Габеру), директору института физической химии и электрохимии им. Кайзера Вильгельма с просьбой рекомендовать технического руководителя. Он порекомендовал X. Штольценберга, своего наиболее способного и подготовленного ученика. Штольценберг к тому времени уже пустил химзавод в Гамбурге и считался одним из известнейших в Германии химиков-специалистов по ОВ.
В июле 1923 г. в Берлине Розенгольц и Хассе подписали предварительный договор.
С германской стороны это повлекло создание 9 августа 1923 г. ГЕФУ (Общество содействия промышленным предприятиям), с советской стороны — общества «Метахим» (Акционерное общество металлических и химических изделий, председатель правления — Л. Г. Гинзбург, члены правления — С. И. Мрочковский, Д. С. Гальперин, В. Н. Ипатьев).
30 сентября 1923 г. ГЕФУ и «Метахим» заключили между собой договор по организации смешанного акционерного общества «Берсоль» для реализации договора.
По договору сроком на 20 лет советская сторона в лице «Метахима» обязалась предоставить «химический завод бывш. Ушакова» в Иващенкове под Самарой (ст. Иващенково Самаро-Златоустовской ж. д.), немецкая сторона (ГЕФУ и фирма «Штольценберг») — «поставить производство» с тем, чтобы к 15 мая 1924 г. было полностью запущено производство серной кислоты, каустической соды, хлорной извести, суперфосфата и жидкого хлора, а «иприта и фосгена (ОВ) не позднее шести месяцев после окончания в сыром виде необходимых для этих производств зданий» и бертолетовой соли — к 1 июля 1924 г.
Общий взнос «Метахима» равнялся сумме в 5,88 млн. золотых руб., ГЕФУ — 4,46 млн. золотых руб.
Годовая производительность «Берсоли» по договору должна была быть следующей:
бертолетовой соли — 26 тыс. пудов,
хлорной извести — 75,
каустической соды — 165,
олеума (концентр, серн. кислота) — 250,
суперфосфата — 400,
фосгена — 60
иприта (иперита) — 75 тыс. пудов.
Наливные станции «Берсоли» должны были ежегодно «снаряжать» по 500 тыс. (!) снарядов иприта и фосгена. Причем производство химических снарядов было основной целью, а производство мирной химической продукции — «попутно, главным образом, в целях конспирации». (ну и аппетиты у молодой кровожадной советской власти!)
Правление «Берсоли» состояло из четырех человек, по два с каждой стороны (С. И. Мрочковский, Д. С. Гальперин, Е. А. Тиле, ф. Чунке), председатель правления — от «Метахима» (Мрочковский), голос председателя при решении спорных вопросов давал перевес.
Обе стороны обязались в течение первых трех лет давать обществу гарантированные заказы на 2 тыс. пудов жидкого хлора, 3 — фосгена и 5,5 тыс. пудов иприта по себестоимости. Транспортировка немцами оборудования и готовой продукции освобождалась от пошлины.
До заключения договора Штольценберг неоднократно осматривал завод.
В октябре 1923 г. соответствующий договор между собой подписали «Штольценберг» и ГЕФУ. Военное министерство, наняв Щтольценберга, вложило в создававшиеся им два завода (Грэфенхайникен и Иващенково) в общей сложности 24 млн. золотых марок, причем больше половины было инвестировано в химзавод в Иващенкове.
У Штольценберга тогда был лишь завод в Гамбурге по производству химикалиев, только-только становившийся на ноги, и небольшой, но прибыльный филиал в испанском Марокко.
Штольценберг энергично взялся за дело в Иващенкове, тем более что успех этого предприятия сулил ему немалую прибыль. В течение 1923–1926 гг. он инвестировал в строительство завода в виде оборудования и зарплаты 3,5 млн. марок.
После первоначальных трудностей организационного периода в Иващенкове к октябрю 1924 г. были развернуты широкомасштабные строительные (по восстановлению завода) работы. Было пущено для пробы суперфосфатное производство, и суперфосфат, по мнению советских экспертов, был «по качеству не ниже заграничного и гораздо выше имеющегося на рынке в России». В ноябре ожидался пуск «контактного завода». Монтажные работы из-за задержек в поставках оборудования из Германии (в октябре 1924 г. прибыло 75 % всего оборудования) запаздывали на 9 месяцев. Это значительно ухудшило финансовое положение общества, на котором было занято 1400 человек. Появились опасения, что к началу пуска всех производств завод останется без оборотного капитала.
Затем, однако, монтировавшиеся немецкими специалистами установки были взяты под сомнение представителями «Метахима» как в отношении их производительности, так и безопасности. Когда к сентябрю 1925 г. монтаж был уже почти завершен, советская приемочная комиссия нашла, что установки непригодны к эксплуатации и должны быть полностью переделаны.((В это невозможно поверить, чтобы немцы, вложив в предприятие миллионы золотых рублей, построили непригодный к эксплуатации завод)
К концу 1925 г. было налажено лишь производство серной кислоты. Представители «Метахима» неоднократно (письменно и устно) указывали руководству райхсвера и «Зовдергруппы Р» на слабую подготовку немецких специалистов и на то, что «Штольценбергом» не выдерживаются сроки.
В январе 1925 г. с этой же целью в Берлине был Розенгольц, который вручил Зекту и Хассе соответствующее письмо «Метахима». Дважды в Берлин для этого выезжали советские специалисты: академик В. Н. Ипатьев и профессор Д. С. Гальперин.
В мае 1925 г. в Берлине комиссия РВС СССР во главе с Туровым (вкл. Ипатьева, Гальперина, Гинзбурга) в жесткой форме поставила перед ГЕФУ вопрос о сроках окончания работ и устранения всех сомнений «путем осмотра аналогичной установки в Гамбурге». Но в Гамбург комиссия, несмотря на обещания фирмы, так и не попала. Из внутренней переписки представителей немецкой фирмы между собой «Метахим» «неофициально» «добыл» сведения, убедившие его «в банкротстве их специалистов (Штольценберг)».
В конце ноября — начале декабря 1925 г. делегация «Метахима» (директора «Метахима» Л. Г. Гинзбург и «Воствага» С. И. Мрочковский) в Берлин для переговоров приехала уже по настоянию Нидермайера. Нидермайер обещал, что «гефисты» будут отозваны, так как и «само германское ведомство убедилось в их неделовитости и нечестности».(???-Вы можете поверить в нечестность и неделовитость немцев?)
Это было условием приезда представителей «Метахима» в Берлин. Разговоры велись о достройке и пуске химзавода. «Метахим» считал, что завод построен плохо (недостаточная производительность и низкая безопасность производства). Удалось договориться, что если к вновь установленному сроку завод не будет пущен, или его пробный пуск даст отрицательные результаты, то «завод, как он есть, сдается «Берсоли» и переоборудование его производится русской стороной за счет ГЕФУ».
Однако по вопросу об ответственности за возможные убытки единства не достигли и переговоры зашли в тупик. Крестинский для улаживания спора 7 декабря 1925 г. встречался с начальником германского генштаба Хассе. Тот указал, что перед ним вопрос об отзыве представителей «ГЕФУ» в качестве их наказания не стоял. Чунке поэтому остается в Москве, а его коллега (директор «ГЕФУ» Т. Эккарт) отзывается «по деловым соображениям для более широкой работы в Германии». Отметив, что это предприятие может оказаться и не очень удачным, он подчеркнул, что райхсвер хочет «продолжать дальнейшую совместную работу в разных областях».
Коль советская сторона не верит в «химическое дело», то лучше «поставить на нем крест» и «взяться за новые дела». Тем не менее Хассе предложил продолжить переговоры и обещал впредь наблюдать за ними и привносить недостающую немецким переговорщикам «политическую точку зрения». Крестинский в письме Литвинову и Уншлихту отмечал, что «мелкие сравнительно и по существу, и по сумме вопросы в одном из начатых совместных дел могут иметь крупные, непредвиденные политические последствия» в случае их срыва.
Параллельно шел поиск подходящих фирм для налаживания производства средств защиты от ОВ.
Так, 2 апреля 1925 г. советский военный агент Я. М. Фишман посетил фирму «Ауэр» в Берлине, производившую противогазы. «Ауэр» снабжал райхсвер противогазами образца 1918 г. Ожидалось, что несмотря на военные положения Версальского договора, запрещавшие в том числе военную работу с ОВ и защите от них, «Ауэр» в конце 1925 г. приступит к снабжению райхсвера противогазами новой модели.
При участии представителя райхсвера майора Ауэра (не родственника владельца фирмы) Фишман встретился с представителем дирекции «Ауэра» профессором Квазебадом и техническим директором д-ром Энгельгардтом.
Договорились, что в Москву с полномочиями для подписания договора о массовом производстве противогазов (промышленных, пожарных, боевых) поедет Энгельгардт и захватит с собой образцы противогаза для испытаний.
8 мая 1925 г. в Берлин приехала упоминавшаяся комиссия РВС во главе с Туровым; в ее составе были представители «Метахима» (гендиректор Л. Г. Гинзбург, директор Д. С. Гальперин, член правления проф. В. Н. Ипатьев). Ипатьев занимался в основном противогазами «Ауэра» и урегулированием со Штольценбергом.
Гинзбург и Гальперин были уполномочены провести испытания малого и среднего пулеметов Дрейзе на полигоне в Куммерсдорфе, а затем переговоры о налаживании их производства в СССР.
Была достигнута предварительная договоренность о немецкой помощи в организации в СССР производства противогазов (с «Ауэром»), пулеметов Дрейзе, военной оптики (артиллерийские и авиационные приборы с помощью «Цайсса»).
С «Ауэром» был заключен предварительный договор на производство боевых противогазов. «Ауэр» подготовил соответствующий проект. Однако затем что-то не заладилось.
1 февраля 1926 г. Крестинский в письме Уншлихту указывал «на волокиту в делах с масками». В меморандуме по итогам переговоров Уншлихта с руководителями райхсвера 23–30 марта 1926 г. отмечалось, что относительно налаживания производства противогазов «Ауэра» германская сторона принимает на себя все обязательства ГЕФУ.
Однако полтора месяца спустя 12 мая 1926 г. Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по спецзаказам (Уншлихт, Чичерин, Ягода, Аванесов, Шкловский, Мрочковский, Гальперин, Гайлис) постановила проект «Ауэра» по производству боевых противогазов отвергнуть, как не отвечающий условиям предварительного договора, 75 тыс. марок Ауэру за составление проекта не уплачивать.
K концу 1925 г. военно-промышленное сотрудничество при посредничестве ГЕФУ переживало довольно критический момент. Москва была недовольна. И 30 января 1926 г. Крестинский прямо сказал Зекту и Хассе, что в Москве не подвергали сомнению доброе желание обоих генералов и военного министра Гесслера, но, подводя деловые итоги совместной трехлетней работы, вынуждены были признать, что работа эта почти ничего не дала».
Крестинский указал на «неудачный опыт с «Юнкерсом», на незаконченный еще, но тоже признаваемый нами неудачным опыт с газами, на то, что мы не можем получить нового заказа на снаряды и вынуждены будем сворачивать заводы, развернутые специально для выполнения этого заказа, а также на волокиту в делах с масками и пулеметом». Поэтому в Москве было принято решение о встрече ответственных руководителей военных ведомств.
Указав на «непригодность» руководителей ГЕФУ и отсутствие доверия к ним «со стороны наших руководящих товарищей», Крестинский заявил:
«Наше правительство считает устранение нынешних работников ГЕФУ непременным условием для новых совместных начинаний».
Договоренность была достигнута, и в марте 1926 г. зам. председателя РВС СССР Уншлихт приезжал в Берлин для переговоров с руководством райхсвера. На переговорах относительно «Берсоли» было решено перенести срок пуска завода на 1 мая 1926 г., хотя было ясно, что «Штольценбергу» едва ли удастся управиться.
Это видно и из текста протокола переговоров:
«Советская сторона считает согласованным с германской стороной, что руководство и переоборудование фабрики переходит целиком в руки советской стороны, если к указанному сроку фабрика не будет пущена в ход с производительностью в 3,8–4 т лоста (иприт, горчичный газ) в день. Переоборудование производится за счет немецкой стороны.
Советская сторона считает слишком низкой предельную сумму, указанную германской стороной, и настаивает на сохранении цифры в 2 млн. марок, так как только такая сумма гарантирует возможность рационального переоборудования установок «Т» и «Н». Половина этой суммы должна быть авансирована германской стороной при переходе руководства работами к советской стороне. Израсходованные сверх этого аванса суммы покрываются германской стороной после пуска фабрики советской стороной.
Производительность лоста должна быть не меньше 3,8–4 т. в день.
Германская сторона, не давая окончательного ответа на предложение советской стороны, просит представить смету на переоборудование, чтобы иметь возможность вынести окончательное суждение по этому вопросу».
В конце концов пустить завод на проектную мощность в срок Штольценберг не смог.
Причин этому было много. Это и непредвиденные задержки в поставках из Германии в Россию, и уже упоминавшиеся претензии Москвы, и различные проблемы технического характера (доводка оборудования проводилась в процессе его монтажа, и, наконец, большие разрушения, вызванные весенним половодьем Волги в 1926 г.
Главная причина однако крылась в изменении политического подхода к инвестиционному климату и дальнейшей политике индустриализации внутри самого СССР.
В условиях начинавшегося отхода от НЭПа и укрепления линии на окончательную ликвидацию частной собственности на средства производства, началось вытеснение иностранных партнеров-концессионеров и иных инвесторов из СССР.
Это происходило как путем искусственного создания им различных сложностей, включая открытые провокации ОГПУ, судебное преследование иностранных специалистов — в ходе поиска внутреннего и внешнего врага, так и путем организации забастовок советского персонала с требованиями к дирекциям концессий о резком двух-, трехкратном и более повышении заработной платы.
В итоге концессионные договоры, заключавшиеся, как правило, на длительный — 20 — 30-летний и более срок, расторгались, оборудование, ввезенное концессионерами «выкупалось» по бросовым ценам советской стороной; концессионеры, а это зачастую были средние, только становившиеся на ноги фирмы, терпели убытки, многие, связав свой «бизнес» и «гешефт» с СССР, в итоге разорялись.
Весьма симптоматична в этой связи служебная переписка ОГПУ.
Его Председатель Дзержинский, учитывая ход судебного «дела студентов», 6 июля 1925 г. писал своему заместителю Г. Г. Ягоде и начальнику ИНО ОГПУ М. А. Трилиссеру:
«У меня сложилось впечатление, что вообще германское правительство и монархические и националистические круги ведут работу на низвержение большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию.
(никакой монархической России не было, это мегагосударство вставляло палки в колёса и мешало сотрудничеству СССР и Германии)
Верно ли это мое мнение? Надо собрать и подытожить весь имеющийся у нас по этому вопросу материал. <…> Случайно ли, что концессия Юнкерса фактически ничего почти делового нам не дала? Верно ли, что в этом только мы сами виноваты? (sic!) Что из себя политически представляет фирма «Юнкерса» и ее аппарат? Помогли ли нам немцы в налаживании химического или иного производства? Анализ немецких концессий? <…>».
Неделю спустя, 14 июля 1925 г. начальник КРО ОГПУ А. X. Артузов представил Дзержинскому пять справок о деятельности немцев в СССР. По ним получалось, что все практически занятые в концессиях немецкие руководители концессий — шпионы и матерые разведчики. Досталось и Хильгеру, также объявленному шпионом. Общий вывод сделанный Артузовым:
«Несомненно, что немецкие националисты ведут в России громадную работу во всех направлениях и значительно опередили наше влияние на немецкие колонии в СССР (весь СССР был немецкой колонией). Это последнее (наше влияние), видимо до чрезвычайности слабо. «Юнкерс» и «Гефу», мне кажется, следует ликвидировать».
Данные документы — яркое свидетельство того, что деятельность немецких концессионеров была, по сути, обречена. ОГПУ тогда было всесильной организацией. Не случайно, в московском дипкорпусе тех лет ходила тогда такая мрачная шутка: «Было бы лучше для дипкорпуса, если бы он был аккредитован при ГПУ», в том смысле, что «ГПУ все может».
Все это, вместе взятое, было использовано советской стороной при «вытеснении» «несолидных» концессионеров «Штольценберга» и «Юнкерса» и сохранении их оборудования за собой.
12 мая 1926 г. Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по спецзаказам в составе Уншлихта (председатель), Чичерина, Ягоды (члены), Аванесова, Шкловского, Мрочковского, Гальперина и Гайлиса (приглашенные) постановила (протокол № 38) ввиду невыполнения немецкой стороной своих договорных обязательств по учредительному договору, а также несмотря на предоставленную ей отсрочку до 1 мая 1926 г., «провести в жизнь» принятое этой же Комиссией решение от 9 января 1926 г. о расторжении договора со Штольценбергом.
Было также решено, не дожидаясь пуска «Берсоли», самостоятельно, без помощи немцев начать строить другой завод.
30 июня 1926 г. эта же комиссия постановила (протокол № 39) «считать необходимым взять окончательную линию на разрыв с ними (немцами. — С. Г.) по делу «Берсоли», тем более что немцы сами предложили передать все работы на заводе «Берсоль» до их окончания «в руки советской стороны за счет немецкой».
«Метахиму» было предложено «немедленно приступить к пере- и дооборудованию завода».
В письмах в Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 и 22 ноября 1926 г. (копии Рыкову и Ворошилову) Уншлихт относительно «Берсоли» настаивал на «принятии ряда мер, толкающих немцев на разрыв с нами».
Подчеркивая, что данная позиция является единственно правильной, он жаловался на то, что Крестинский предлагал «не торопиться с разрывом». Это противоречило принятым постановлениям Политбюро и проводившейся им линии «на разрыв с немцами». Вопрос о «Берсоли» Уншлихт 22 ноября 1926 г. просил «разрешить» на ближайшем заседании Политбюро.
12 января 1927 г. Комиссия Политбюро по спецзаказам постановила (протокол № 40) «на основании письма немцев от 11/1 — 27 г. считать договор по «Берсоли» расторгнутым», завод, перешедший «в исключительное владение» советской стороны передать ВСНХ СССР, а «компенсацию за ущерб» в деле обороны невыполнением этого договора «не ограничивать лишь заводом «Берсоли», а перенести во все наши дела с ними по военной линии».
На другой день, 13 января 1927 г. Политбюро ЦК (присутствовали Н. И. Бухарин, К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, В. М. Молотов, Я. Е. Рудзутак, Н. И. Рыков, И. В. Сталин, М. П. Томский) своим постановлением санкционировало не только расторжение учредительного договора о создании «Берсоли», но и всех остальных «совместных предприятий с РВМ.
Однако было бы заблуждением считать, что Уншлихт не понимал ни ценности «Берсоли», ни той сложности материальной и финансовой ситуации, в которой находился Штольценберг.
В письме от 21 января 1927 г. начальнику Главного Военно-промышленного управления ВСНХ СССР А. Ф. Толоконцеву (копии Ворошилову, Дыбенко, Фишману) Уншлихт писал:
«В заводе «Берсоль» мы получаем первую и пока единственную базу производства ОВ в крупном масштабе. На нем исключительно придется пока базироваться в ближайшем будущем».
В связи с этим он требовал, чтобы темпы достройки завода не задерживались и вопрос приема его ВСНХ был разрешен в кратчайший срок. «Учитывая колоссальное значение ОВ в будущей войне», Уншлихт предложил объединить все заводы-производители ОВ и противогазов в самостоятельный «военно-химический трест» с выделением их из ВОХИМ-треста. Тем самым все те немногие специалисты по ОВ были бы сосредоточены в одном месте. (каким образом в начале 1927 года Уншлихт писал о предствоящей войне, имея ввиду 2-ую Мировую войну, которая началась только в 1939 году? А может, он писал это письмо не в 1929 году, а несколькими годами позже?)
4 февраля 1927 г. Уншлихт доложил Сталину, что немцы (Штольценберг) решили оставить советской стороне всю матчасть и финансовые взносы без всякого встречного счета и отказываются от всех прав по учредительному договору как совладельцы «Берсоли». В свою очередь Уншлихт предложил Сталину принять решение Политбюро не выдвигать встречных контрпретензий.
Усилия ГЕФУ в данной ситуации придать деятельности «Штольценберга» и «Юнкерса» чисто предпринимательский характер, свалить всю вину за неувязки и промахи на них и по-тихому отойти от обоих проектов не удались.
Фирмы все же обратились в арбитраж. Однако германскому правительству и руководителям райхсвера удалось со ссылкой на секретность так организовать судебное разбирательство, что основная тяжесть финансовых расходов легла на фирмы. В августе — сентябре 1926 г. дело было решено не в пользу Штольценберга, он был признан банкротом и лишился не только заказов военного министерства, но и своих заводов в Гамбурге и Испании.
2 апреля 1927 г. со Штольценбергом было подписано соглашение о ликвидации «Берсоли». Окончательно соглашение со «Штольценбергом» и ГЕФУ было расторгнуто 6 октября 1928 г.
ГЕФУ тоже не удалось выйти сухим из воды.
Уже к концу 1925 г. о деятельности этой фирмы стало известно англичанам и французам.(разведке мегагосударства)
Это вызывало постоянную обеспокоенность германского МИД. Возникшие трения ГЕФУ не только с советскими контрагентами, но и с германскими фирмами «Юнкерсом» и «Штольценбергом», попытки директоров ГЕФУ получить от германских фирм комиссионные вознаграждения с целью вложения их в расширение военных предприятий, а также различные финансовые спекуляции с использованием казенных средств, в т. ч. в личных целях, привели в конечном счете к тому, что ГЕФУ было решено закрыть.
Начиная с 1 апреля 1926 г. ГЕФУ прекратило свое существование.
1 мая 1926 г. была организована новая фирма — ВИКО (ВИКО — транслитерация с немецкого: WIKO — Wirtschaftskontor/«Хозяйственная контора»), которая и взяла на себя функции ГЕФУ.
В распоряжение ВИКО были переданы все остававшиеся на счетах ГЕФУ деньги, а также поступавшие в Москву грузы.
Ликвидация ГЕФУ (и смерть Вурцбахера) означала конец соперничества между генштабом и управлением вооружений райхсвера относительно деятельности ГЕФУ в СССР.
ВИКО была подчинена «Центру Москва» (Лит-Томзен) и соответственно генштабу и регулярно получала от него денежные суммы. После этой рокировки структура ВИКО была приведена в соответствие с новыми задачами. Кассовый отдел взял на себя функции обеспечения деятельности школ райхсвера в СССР (компетенция генштаба), торговый отдел — функции торгово-экономического характера (компетенция управления вооружений, который после смерти Вурцбахера возглавил генерал М. Людвиг). Однако и ВИКО просуществовала недолго, — в результате «разоблачений» в прессе («гранатный скандал») торговый отдел ВИКО 31 декабря 1926 г. был ликвидирован.
А после подписания 26 февраля 1927 г. МИД и военным министерством Германии протокола о ликвидации ГЕФУ/ВИКО, «Хозяйственная контора» официально вступила в полосу ликвидации.
Таким образом, попав в трудное положение, руководители райхсвера уже в 1925–1926 гг. в силу различных причин — и внешнеполитических, и финансовых, стали вносить коррективы в характер двустороннего военного сотрудничества.
Это же позднее (в письменном докладе Ворошилову 24 декабря 1928 г.) отмечал и Берзин:
«Начиная с 1925 г., когда уже ясно определились неуспехи с Юнкерсом и ипритным заводом, сотрудничество постепенно переводится на другие рельсы. Если договорами 1923 г. немцы, как видно из секретного письма командования рейхсвера от 07.01.1927 г. на имя представителя в Москве — Лита (Лит-Томзен), немцы стремились стать поставщиками для нас в области авиации и химии и обеспечить за собой влияние на соответствующие отрасли нашей промышленности, то с этого времени они «более всего заинтересованы в том, чтобы вскоре приобрести еще большее влияние на русскую армию, воздушный флот и флот».
Речь, как видно, шла о влиянии на организацию и тактическую подготовку Красной Армии.
Обоснованными представляются также выводы германского исследователя Р. Д. Мюллера о том, что причины неудач тайного вооружения Германии за счет военного производства в СССР крылись не только в трудностях, создававшихся советской стороной (при разумном инвестировании их можно было бы все же преодолеть), сколько в изменении курса внешней политики Германии (отказ от «пассивного сопротивления» в Руре) и переходе от конфронтации с Антантой к использованию извечного англо-французского соперничества за лидерство на континенте и ставке на массированную экономическую помощь США.
В итоге руководителям райхсвера пришлось соответственно вносить коррективы в свою стратегию возрождения военного потенциала в Германии с опорой на Советский Союз.
Относительно «Юнкерса» и «Штольценберга» создается впечатление, что основную долю вины за их неудачу несут на себе генштаб и «Зондегруппа Р». Втянув предпринимателей в свои планы, обещав им необходимую поддержку, насулив им «золотые горы» (вспомним: «освободительная война» через три — пять лет, что означало бы постоянные заказы и, стало быть, немалые прибыли), райхсвер после спада внешнеполитической напряженности и возникновения осложнений у фирм в СССР пожертвовал ими, по существу, бросив их на произвол судьбы, да к тому же обязал их еще и не разглашать о своем участии в «русском предприятии»).
После этого основной акцент с производства вооружений и боеприпасов был перенесен на проведение испытаний различных видов оружия (авиация, ОВ, танки), подготовку кадров в наиболее перспективных родах войск — танковых и авиации, взаимное участие на маневрах армий обеих стран, а также обмен разведданными.
При этом сохранялись и наименее затратные совместные работы в военной промышленности (передача патентов, опытное производство, а позднее и создание совместных конструкторских бюро).
Было бы однако неверным считать, что военная мощь Германии возрождалась исключительно и главным образом с помощью СССР. Начиная со второй половины 20-х гг., Германия поддерживала военные отношения с США, Италией, Испанией, Японией, Англией.
источник
