Трубка для теперь курящего
Весна на фронте пахнет не фиалками —
бурлят из леса затхлые ручьи.
А там вповал —
январские, февральские,
немецкие, советские — ничьи.
В овчинных шубах,
как в звериных шкурах,
кто навзничь, кто ничком, кто на боку...
Весной на фронте очень много курят,
и вечно не хватает табаку.
Весна на фронте
Автор: Николай Васильевич Панченко
Первая трубка ( Фрагмент )
В жаркий июльский день товарищ Федот получил телефонограмму, где говорилось, что на съезде победило течение товарища Вигова.
Почти одновременно ему принесли письмо от товарища Ольги, которая извещала его, что, презирая институт брака, она всё же, во имя сохранения этической чистоты, находит необходимым поставить в известность работников района о том, что начиная с 12 июля она является подругой Сергея.
Слова и в телефонограмме, и в письме были сухие, иностранные, звучащие, как щёлканье пишущей машинки: тезисы, декларация, обструкция, позиция, информация.
Но слова, спадали подобно одежде, и Федот видел:
Вигов - умный, хитрый, схватил его за горло, душит, побеждает, отнимает силу, власть, возможность подписывать, приказывать, то есть жить по-настоящему, а рядом другой красивый, сильный, вырывает из его рук вожделенную девушку, целует, берёт и ему, Федоту, не даёт, да и не даст никогда.
Впервые узнал он слабость, скуку, нехотение жить.
И вновь трубка, умевшая быть столь сладкой в далёкие дни, когда Федька красил забор белилами, лазурью и суриком, наполняла горечью человеческий рот.
Он бросил её на стол.
Вошёл секретарь товарища Федота Читкес и спросил, как быть с инструкцией.
Федот раздражённо взглянул на него: наверное, Читкес доволен резолюцией съезда, наверное, у него идейная жена, отдающаяся ему, и только ему, не омрачая при этом чистоты партийной этики, наверное...
И даже не додумав, чем ещё грешен тщедушный, чрезмерно услужливый товарищ Читкес, Федот сухо сказал:
- Дело не в инструкции, а в том, что комиссия постановила снять вас с учёта и отправить на фронт.
Читкес выронил кипу бумаг и взглянул так, как глядят при подобных обстоятельствах все люди призывного возраста - товарищи, граждане, верноподданные, в империях или республиках, русские или сомалийцы.
Но товарищ Федот, с тех пор как он стал глядеть в лицо мировой Истории, перестал интересоваться человеческими лицами и, не обращая внимания на Читкеса, и добавил:
- Можете идти, товарищ. Да, вот что, возьмите себе эту трубку - вам на фронте пригодится. Не смущайтесь, хорошая трубка.
Товарищ Читкес никогда не курил.
Он не умел делать ещё очень многое, совершенно необходимое секретарю революционного сановника товарища Федота.
Самое главное, что он никак не мог научится различать многочисленные партии, фракции, группы, ненавидевшие одна другую.
От сознания своего невежества Читкес дрожал крупной дрожью, и за это Федот, герой многих боёв, ещё сильней презирал своего секретаря.
А так как Читкес никогда не забывал о своих недостатках, то и дрожал он всегда:
когда сдавал экзамены за четыре класса, когда кондуктор спрашивал у него билет, когда проходил в былое время мимо околоточного, когда был непостижимо вовлечён в толпу, открыто разгуливавшую с красными флагами,
когда получал паёк, когда приоткрывал дверь кабинета товарища Федота, когда ходил, сидел и даже когда спал видел во сне экзамены, проверку документов, участки, тюрьмы, штыки, смерть.
Выйдя из кабинета начальника, Читкес прежде всего подумал, как отнестись к предмету, названному "хорошей трубкой".
Может быть, надо подарить её какому - нибудь курящему солдату?
Но Читкес вспомнил, что эту трубку курил товарищ Федот, к которому не допускают просителей и который вместо подписи ставил только одно многозначительное двухмордое Ф.
Очевидно, трубка была знаком благонадёжности, и Читкес, обменяв последнюю тёплую фуфайку, немного согревавшую его зябкое тело, на пачку табака, закурил трубку.
Засим секретарь, снятый с учёта, побежал по всяким учреждениям хлопотать, чтоб его не отправляли на фронт, так как он болен сердцем, лёгкими, почками и печенью.
Он не выпускал из трясущихся зубов знака своей революционной добропорядочности - трубку, подаренную товарищем Федотом,
- и так как никогда до этого дня не подносил к губам даже лёгкой дамской папироски, то часто забегал по дороге в глубь дворов и блевал.
— из сборника из 13 историй Ильи Григорьевича Эренбурга - «Тринадцать трубок»
( кадр из фильма «Летят журавли» 1957 )
