Девушкам серьёзно обдумывающим своё житьё

Муж хороший нужен очень
и красивый, между прочим,
"чтоб не пил и не курил",
денег вдоволь приносил,
обожал меня, конечно,
в обхожденье безупречен,
был покладист и умён
и никем обременён...

Кто же есть в моём наборе?
Аспирант Канаев Боря,
Женя - видный бизнесмен,
Макс - заезженный спортсмен,
парикмахер Гена Тила,
Коля - крученный водила,
Петя - знатный адвокат...
Да, набор мой небогат!

                                                Выбор мужа (отрывок)
                                                 Автор: Лидия Шеншина

Суини Тодд, демон - парикмахер с Флит - стрит

Вскрытые тайники.

Зашёл у нас разговор – о том, как находят на улице деньги и что за этим следует.

Вспоминали, как в какой стране к находкам относится закон.

В Персии, мол, пострадавшим оказывается нашедший, потому что его ведут в участок, а раз попал человек в участок, то его, прежде чем допрашивать, сначала для порядка обязательно поколотят.

Вспоминали, что и в России было что-то в этом роде. В участке, конечно, не колотили, но неприятностей доставляли немало.

Вспоминали рассказ, как один господин уронил кошелёк, нагнулся, чтоб его поднять, как чья-то рука из-под носа у него этот кошелёк вытянула, и тёмная личность деловито произнесла:

– Виноват-с, я этот кошелёк нашёл.
– Как так вы нашли, – завопил господин, – когда это мой кошелёк, и я доказать могу.
– Ваш так ваш, – спокойно согласилась личность. – Но раз я нашёл, шестая часть моя. И у меня есть свидетели, и пожалуйте в участок.

Подошёл и свидетель, тоже личность несветлая.

Поволокли потерпевшего в участок. Околодочный выслушал нашедшего и свидетеля, пересчитал в кошельке деньги:

– Шестьдесят рублей.
– Ну так вот, – говорит, – вы должны выделить тридцать рублей нашедшему, да тридцать свидетелю, да десять мне за составление протокола.
– Да помилуйте! – взмолился потерпевший. – Откуда же столько? Я и всего-то шестьдесят потерял, а вы насчитываете за мной долгу семьдесят.

А околодочный спокойно говорит:

– Ну так вы слишком мало потеряли.

Всяких рассказов о находках и их последствиях выплыло немало, но всё более или менее друг на друга похожи.

Вспомнился среди них один, тоже на другие похожий, но вместе с тем и отличающийся.

И отличается он своим незаурядным концом, вскрывающим тайники человеческой души, столь удивительные, что лучше бы им и не вскрываться.

Так вот, ввиду того, что конец этой истории из других, на неё похожих, эту историю выделяет, я её и хочу рассказать.

* * *
– Ну-с, так вот – начало самое банальное.

Жили - были две дамы.

Обе были молоды и недурны собою, обе потеряли мужей в мутном водовороте текущих событий.

Отличались они друг от друга, кроме внешности, имени и фамилии, главным образом, тем, что одна была особа состоятельная, другая же определённо бедная.

И положение это было, по-видимому, прочно за обеими закреплено, потому что богатая дама была женщина практичная: и своего не упускала, и на чужое поглядывала, – а бедная была растяпа, такого подшибленного жизнью образца, которые не то чтобы довольствуются скромной своей долей, а, вздыхая, смиряются.

Дамы эти были давно знакомы, ещё когда судьба не разделила так резко их материального положения.

Были даже дружны когда-то, а потом продолжали иногда встречаться, но уже не как равные, потому что элегантная дама со щипанными бровями и причёской «перманант миз ан пли» /перманентная укладка (от фр. permanent mise en plis) /  не может считать себя на одном интеллектуальном уровне с существом, одетым в платье из искусственного шёлка «гаранти - ла - вабль» / стирка с гарантией (от фр. garantie lavable) /, восемьдесят девять франков девяносто сантимов, с небритым затылком и бровями нормальными, как мать родила.

К такому существу можно снисходить, можно его терпеть, жалеть, любить, да, даже любить, но, конечно, не считать же его за равного.

Вот обе эти дамы, назовём их для удобства Маривановой (богатую) и Колаевой (бедную), шли как-то вместе по каким-то дамским делам – не то бедная предлагала богатой посмотреть на какой-то доверенный ей окказион, не то богатая вела бедную показать ей для копировки какую-то модель – в точности не знаю, да это и не имеет особого значения для нашего рассказа.

Значение имеет только то, что шли они вместе.

Так вот, шли они вместе и вдруг, недалеко от магазина «Прентан», видит бедная – лежит на тротуаре бумажник.

– Смотрите, Женичка, бумажник!

Богатая отвечает:

– Ну да. Нужно скорее поднять.

Бедная нагнулась, а богатая говорит:

– Давайте его мне, вы с деньгами обращаться не умеете.

Подняла бумажник, смотрят, а в нём сорок две тысячи.

Так и ахнули.

– Бежим скорее в комиссариат! – говорит бедная.
– Чего ради? – удивляется богатая. – Какая-то ворона теряет такие деньги, а мы изволь отдавать? Не будь другой раз вороной. Ворон учить надо.

А бедная, как человек непрактичный, благородно волнуется:

– Не можем же мы присвоить себе чужие деньги! Тем более, что в бумажнике визитные карточки лежат, значит мы знаем владельца. Это же получается форменное воровство.

Спорили долго, пока бедная в благородстве своём не пригрозила, что подойдёт к ажану / французский полицейский / да всё ему и расскажет.

Тогда богатая решает идти прямо к владельцу и самим передать ему деньги из рук в руки. Бедная согласилась, и пошли.

Приходят – квартира большая, встречает лакей, идёт докладывать, просит войти.

Богатая и говорит бедной:

– Ты подожди в передней, ты чёрт знает как одета, неловко.

Пошла богатая к хозяину – интереснейший господин, элегантный, с седыми височками, с маникюром, в зубах платина, и весь пахнет дорогой сигарой. – Встречает радушно, выслушивает рассказ, восторженно принимает свой бумажник и, пересчитав деньги, предаётся благодарному экстазу. Но между прочим спрашивает:

– А где же ваша приятельница? Вы ведь говорите, что шли вдвоём.
– А она, – говорит, – ждёт в передней.
– Ах, ох, как же так можно!

Бежит в переднюю, приводит смущённую Колаеву, усаживает, благодарит, приглашает обеих вечером в ресторан, потом встречаются снова.

И хотя ни гроша он им за находку не дал, но ни та, ни другая в обиде себя не чувствовали, потому что очень он обеим понравился, катал их, угощал, и так всё выходило, что даже будь с его стороны поползновение на какую - нибудь награду, это только совершенно искренне смутило бы его новых приятельниц.

И вот как-то в разговоре выяснились подробности находки.

Бедная проболталась, что это она настояла, чтобы деньги были возвращены владельцу.

Она при этом ничуть не хотела очернить богатую и даже подчёркивала, что мысль сдать находку с рук на руки владельцу пришла именно богатой, но всё - таки владелец (назовём его для удобства просто французом) понял и усвоил, что деньги он получил благодаря настойчивой бескорыстности Колаевой, и, сопоставляя при этом, что она бедна как крыса и работает как вол, и, сопоставив этих двух животных, столь различествующих в своей величине и силах, – проникся таким восторженным умилением к благородной славянской душе Колаевой, что не только влюбился в неё, но даже, минуя всякие так называемые гнусные предложения, прямо предложил ей быть его женой.

Богатая очень, конечно, была его выбором уязвлена, но ничего не попишешь, пришлось смириться, и так как бедная теперь не только сравнялась с ней рангом, но даже перекозыряла (у богатой «ситроен», у бедной «бьюик», у богатой три комнаты, у бедной – шесть, у богатой угловой парикмахер, у бедной – Антуан / Антуан де Пари признан самым элегантным парикмахером того времени / ), то можно было войти с ней в настоящую дружбу.

Француз блаженствовал, изучал славянскую душу, но… вот тут и начинается. Начинает француз приглядываться.

– Почему не хватает трёх тысяч? Куда ушли?
– На благотворительность.
– Где картина, что висела в столовой, – зайцы с малиной?
– Пожертвовала на лотерею.
– Что это за дура сидит всё время в бельевой и что-то ест?
– Это добрая женщина, которую выгнали родные дети за дурной характер. Куда ей деться?

Французу эти штучки стали определённо не нравиться.

– Милый! – отвечала бывшая бедная на его упрёки. – Милый! Разве не за нежную и чистую душу полюбил ты меня? Разве я поступаю теперь не так, как поступила бы прежде? Смотри – картина, которая висела в столовой, была выиграна в лотерею. Разве не вытекает из этого, что мы должны её пожертвовать в пользу лотереи? Три тысячи франков, ты сам говорил, достались тебе случайно. Разве не вытекает…
– Ничего ни из чего не вытекает! – мрачно оборвал француз.
– Но почему же раньше…
– Раньше мне понравилось, что вы решили отдать мне принадлежащие мне деньги Но теперь, когда вы мои деньги раздаёте другим, мне это абсолютно не нравится. Эта сторона славянской души мне определённо противна. Поучитесь у вашей подруги, мадам Мариванов. Вот женщина, которая понимает цену деньгам, она практична и приятна.

Ревность вспыхнула в сердце бывшей бедной.

– Может быть, она и приятна, – сказала она дрожащим голосом, – но она взяла у меня жемчуг на один день и вот уже третий месяц не возвращает и, по-видимому, хочет присвоить его совсем. Разве это хорошо?
– Если что в этой истории нехорошо, – презрительно отвечал муж, – так это ваша безалаберность. А мадам Мариванов понимает толк в вещах, дорожит ими и вообще обладает качествами хорошей жены. Ваши же качества для жены не годятся.
– А разве тебе понравилось, что она хотела присвоить себе чужие деньги?
– Если бы я тогда был её мужем, то нашёл бы этот поступок приятным и полезным.

На этом месте бывшая бедная заплакала.

Дальнейший ход разговора неизвестен Но известен дальнейший ход событий: француз развёлся с бывшей бедной и женился на богатой, на мадам Маривановой.

Таков необычайный конец этой обычной истории.

                                                                                                                                                                                Вскрытые тайники
                                                                                                                                                                               Автор:  Н. А. Тэффи

( кадр из фильма «Суини Тодд, демон - парикмахер с Флит - стрит» 2007 )

По разную линию прилавка

Один купец настолько свой расширил оборот,
Что понял вдруг, всех дел - невпроворот…
Взял на работу двух приказчиков он на неделю,
Сказал: - Сноровку вашу работой я проверю.

Через неделю день оплаты настаёт –
Купец из-под жилетки кошелёк свой достаёт.
Даёт Ивану два рубля, а шесть рублей – Петру…
Ивану это сразу же пришлось не по нутру.

Обидевшись, сказал купцу в сердцах тогда Иван:
- Степаныч, ты не прав! Ведь никогда я не был пьян,
Все поручения твои всегда я выполнял -
И справедливости в оплате сегодня ожидал…

Приказчик Пётр – он такой же точно, как и я,
И за спиной из нас у каждого семья…
Ты принцип равенства на деле извратил,
Когда Петру в три раза больше заплатил!

Купец лишь усмехнулся и Ивану говорит:
- В тебе, как видно, пламень зависти горит!
Вон, по дороге, медленно обоз ползёт –
Поди, узнай, что там в своих телегах он везёт?

Иван сходил, принёс купцу назад ответ:
- Одни горшки, и ничего в обозе больше нет!
- Сходи ещё раз, не посчитай за труд -
Узнай, так, всё - таки, куда горшки везут?

Иван к обозу опять проделал путь:
- Везут горшки ярмарку, если обозники не врут!
- Сходи ещё раз, не посчитай это за труд -
Узнай, почём они горшки те продадут?

Иван ходить к обозу начал уставать:
- Хотят по семь копеек за горшок свой выручать!
Меня, Степаныч, ты ходьбой к обозу уморил,
И от твоих вопросов я выбился из сил!

Сказал купец: - Ходить с тобой так будем до утра!
К обозу, разумеется, послал теперь Петра…
Вот Пётр, возвратившись, купцу и доложил:
- Купцам по пятачку за те горшки я предложил

И те купцы с моей ценою, не сразу, согласились,
Теперь уже, пожалуй, у нас и разгрузились –
Не нужно им с горшками на ярмарку тащится,
Домой с деньгами, с полпути, приятней возвратиться!

Я цену тем горшкам ещё вчера узнал –
По гривеннику их народ, как пирожки, сметал.
На ярмарке горшки твои мы завтра продадим,
И выручку тебе - шесть рубликов, дадим.

Купец тогда Ивану, в назиданье, говорил:
- Как видишь, Пётр сразу свою зарплату окупил!
Теперь Иван, подумай, сделай милость:
Какая тут несправедливость?
                                                                                          ДВА ПРИКАЗЧИКА
                                                                                          Автор: А. Петров

Оттоманка.

Как бы вы ни были счастливы вашей квартирной обстановкой, это счастье недолговечно.

Оно только до весны.

Уже летом при воспоминании о вашей столовой, или гостиной, или кабинете, вас начинает смущать неясная, но неприятная тревога.

К осени тревога усиливается и по возвращении из летней поездки выливается в определённую, безысходно зловещую форму: надо купить новую мебель.

Это не значит, что вам непременно нужно купить всю мебель. Нет. Не всегда дело обстоит так мрачно.

Иногда запросы вашей души можно утолить одной оттоманкой (*) или креслом - качалкой.

Но и это не пустяки.

Купить оттоманку совсем не то, что купить каменный дом или доходное имение.

И дом, и имение покупаются просто, способом сухим, деловым и прозаическим.

Приносят планы, объявляют цену, производят осмотр, платят деньги, совершают купчую, вводятся во владение – и вся недолга.

С оттоманкой дело не так просто.

Прежде всего, выискиваете вы подходящее объявление в газете. Вырезаете и дня три носите его в бумажнике. Потом оно пропадает.

А утром в намеченный для покупки день вы встаёте пораньше, моетесь и пьёте чай с особенным, деловым видом, в котором все окружающие должны чувствовать укор своей лености, и просите не лезть с пустяками к человеку, которому и без того дела по горло.

Затем идёте в комнату, куда намереваетесь поставить будущую оттоманку, и начинаете соображать, поместится она между дверью и шкапом или не поместится.

– Надо смерить аршином, – советуют близкие.

Но у какого порядочного человека найдётся в доме аршин?

Аршин если и появляется в силу крайней необходимости, то существует, во всяком случае, недолго и гибнет, едва успев выполнить свою прямую функцию.

Затем им выгоняют залезшую под диван кошку, достают закатившуюся под комод катушку, а потом ему капут.

Он сам куда-то заваливается и пропадает бесследно.

Но существование его чувствуется где-то поблизости и препятствует покупке нового аршина.

– Зачем покупать? Ведь есть же где-то старый!

И тогда начинают подлежащее измерению пространство мерить шагами, руками, пальцами и просто взорами.

– Итак, мне нужна оттоманка в два шага.
– В четыре! – поправляет близкое существо, у которого шаг меньше.
– В два шага, в шесть рук.
– В четыре шага, в тринадцать рук.
– Ты вечно споришь!

Тут разговор переходит на личную почву и интересовать нас, посторонних лиц, не может, потому что оттоманка играет в нём только косвенную роль.

Смерив таким образом предназначенное для оттоманки место и выяснив, что она, может быть, поместится, а, может быть, нет, вы начинаете искать вырезку с адресом магазина.

– Чёрт возьми! Ведь положил же я её в бумажник! Куда же она запропастилась!
– Ты, верно, отдал её кому - нибудь вместо трёхрублевки, – говорит близкое существо.

И разговор снова принимает интимную окраску.

Когда, наконец, интимная окраска с разговора сползает, и беседующие успокаиваются, посылают за газетой и ищут новых объявлений.

– Нет, уж это всё не то! Там было именно то, что нужно. И синего цвета, и крайне дёшево, и дивной работы. Всё, что нужно. Так верно описано, что прямо как живая. А это уж всё не то!

Вырезав более или менее подходящие объявления, вы едете в ближайший склад мебели.

Входите.

Перед вами узкий коридор, образуемый шкапами и буфетами.

Вы долго стоите один, озираетесь и то тут, то там встречаете растерянный взгляд собственного изображения в заставленных мебелью зеркалах.

И только что мелькнёт в вашей голове лукавая мысль: стянуть бы этот буфет да удрать, как из самого неожиданного места, из-под какой - нибудь кушетки, между тумбой и умывальником, где, казалось бы, не могло найтись места даже порядочной кошке, вдруг вылезает прямо на вас мебельный приказчик.

Вылезет, остановится, выпучит глаза и зашевелит усами, как испуганный таракан.

– Чего угодно?
– Оттоманку.
– Какую прикажете?
– Плюшевую.
– Плюшевую? А какого цвета?
– Синюю.
– Нет-с, синей не найдётся.
– Ну так зелёную.
– Зелёной, извините, тоже не найдётся.
– Ну так какие же у вас есть?
– У нас плюшевых вообще нет.
– Так чего же вы про цвет спрашиваете? Ну давайте ковровую.
– А какого цвета прикажете?
– Синюю.
– Виноват-с, синей тоже нет.
– А зелёная?
– И зелёной нет-с.
– Ну покажите, что есть.
– Оттоманок, виноват, вообще нету.
– Так чего же вы публикуете?
– Да они у нас были-с. Сегодня утром были-с. Пятьсот штук. Один господин пришли и все для своей квартиры купили. Все пятьсот штук.

Вы смотрите на приказчика.

Он опускает глаза и, видимо, страдает.

Но у него сильная воля, и вместо того, чтобы разрыдаться у вас на плече, он тихо, но отчётливо прибавляет:

– У них обширная квартира.

В эту минуту что-то вдруг начинает мелькать, двигаться.

Несколько пар глаз испуганно и растерянно устремляются на вас.

Это вошёл новый покупатель и отразил лицо своё во всех прямых, кривых и косых зеркалах.

Воспрянувший приказчик мгновенно бросает вас и кидается к новому пришельцу.

– Вам чего угодно-с?
– А мне нужно тот кабинет, что я у вас смотрел, только больше трёхсот я вам не дам. Моя фамилия Гугельман.
– Господин Гугельман! – вопит приказчик. – Верьте совести – не могу! Верьте совести, господин Гугельман.

Но господин Гугельман совести не верит.

Тогда из самых неожиданных мест – из-под комода, кровати и дивана – вылезают союзные силы – новые приказчики.

– Господин Гугельман! – вопят они. – Войдите в положение! Кабинет на шестьдесят персон! Весь на волосе! Господин Гугельман! Ведь мы вам не смеем мочалу предложить. Вы привыкли сидеть на волосе.

Но господин Гугельман поворачивается и медленно начинает уходить.

Приказчики с воплями – за ним.

Когда господин Гугельман приостанавливается и поворачивает голову, вопли делаются сильнее, и в них слышатся звуки нарождающейся надежды.

Когда господин Гугельман прибавляет шагу, вопли гаснут и превращаются в унылый стон.

Процессия поворачивает за платяной шкап и исчезает из глаз.

Вы остаётесь одни и хотя знаете, что ждать нечего, словно окованный странными чарами, уйти не можете.

Вот возвращаются приказчики.

Они идут понуро, истощённые, слегка высунув языки, как собаки, которые отлаяли.

Они смотрят на вас растерянно и не сразу понимают, в чём дело.

– Чего угодно-с?
– Мне оттоманку.
– Какую прикажете?
– Синюю плюшевую.
– Синей-с не имеем. Может быть, можно другого цвета?
– Ну так зелёную.

Вы не верите ни во что.

Ни в синюю, ни в зелёную, ни вообще в какую бы то ни было, но человек с выпученными глазами и отлаявшим ртом гипнотизирует вас, и вы не можете уйти.

– Зелёной нету-с.
– Так какая же есть?
– Виноват, никакой-с. Может быть, чем - нибудь замените? Имеем роскошные комоды, умывальники, чистейшей воды…

И беседа налаживается снова, прочная, долгая и безысходная…

* * *
Вернувшись домой поздно вечером, вы скажете перепуганной вашим видом родне, что оттоманок ни синих, ни зелёных, ни плюшевых, ни вообще, на свете не бывает и не было, и попросите никогда не произносить перед вами этого бессмысленного и неприятного слова.

                                                                                                                                                                                                   Оттоманка
                                                                                                                                                                                              Автор: Н. А. Тэффи
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Иногда запросы вашей души можно утолить одной оттоманкой - Оттоманка — это мягкий пуф или скамья, обычно без спинки и подлокотников. Может быть отдельно стоящей или встроенной в диван. Название произошло от французского ottomane — по названию Османской империи, где такая мебель появилась впервые. Изначально оттоманка представляла собой мягкую скамью без спинки и подлокотников (роль последних исполняли специальные валики), на которую укладывали много подушек и ковры.

Да, а жаловаться будем сразу в Обком

Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождём дела бумажные,
чуть войдёшь в здание:
отобрав с полсотни —
самые важные! —
служащие расходятся на заседания.

Заявишься:
«Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени о́на». —
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —
объединение Тео и Гукона».

Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
«Через час велели придти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом».

Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет —
го́ло!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.

                                                Прозаседавшиеся (отрывок)
                                                Автор: Владимир Маяковский

Переоценка ценностей.

Петя Тузин, гимназист первого класса, вскочил на стул и крикнул:

– Господа! Объявляю заседание открытым!

Но гул не прекращался. Кого-то выводили, кого-то стукали линейкой по голове, кто-то собирался кому-то жаловаться.

– Господа! – закричал Тузин ещё громче. – Объявляю заседание открытым, Семёнов - второй! Навались на дверь, чтобы приготовишки не пролезли. Эй, помогите ему! Мы будем говорить о таких делах, которые им слышать ещё рано. Ораторы, выходи! Кто записывается в ораторы, подними руку. Раз, два, три, пять. Всем нельзя, господа; у нас времени не хватит. У нас всего двадцать пять минут осталось. Иванов - четвёртый! Зачем жуешь? Сказано – сегодня не завтракать! Не слышал приказа?

– Он не завтракает, он клячку жуёт (*).
– То-то, клячку! Открой-ка рот! Федька, сунь ему палец в рот, посмотри, что у него. А? Ну, то-то! Теперь, прежде всего, решим, о чём будем рассуждать. Прежде всего, я думаю… ты что, Иванов - третий?
– Плежде всего надо лассуждать пло молань, – выступил вперед очень толстый мальчик, с круглыми щеками и надутыми губами. – Молань важнее всего.
– Какая молань? Что ты мелешь? – удивился Петя Тузин.
– Не молань, а молаль! – поправил председателя тоненький голосок из толпы.
– Я и сказал, молань! – надулся ещё больше Иванов - третий.
– Мораль? Ну, хорошо, пусть будет мораль. Так, значит, – мораль… А как это, мораль… это про что?

– Чтобы они не лезли со всякой ерундой, – волнуясь, заговорил чёрненький мальчик с хохлом на голове. – То не хорошо, другое не хорошо. И этого нельзя делать, и того не смей. А почему нельзя – никто не говорит. И почему мы должны учиться? Почему гимназист непременно обязан учиться? Ни в каких правилах об этом не говорится. Пусть мне покажут такой закон, я, может быть, тогда и послушался бы.

– А почему тоже говорят, что нельзя класть локти на стол? Всё это вздор и ерунда, – подхватил кто-то из напиравших на дверь. – Почему нельзя? Всегда буду класть…
– И стоб позволили зениться, – пискнул тоненький голосок.
– Кричат: «Не смей воровать!» – продолжал мальчик с хохлом. – Пусть докажут. Раз мне полезно воровать…
– А почему вдруг говорят, чтоб я муху не мучил? – забасил Петров - второй. – Если мне доставляет удовольствие…
– А мама говорит, что я должен свою собаку кормить. А с какой стати мне о ней заботиться? Она для меня никогда ничего не сделала…
– Стоб не месали вступать в блак, – пискнул тоненький голосок.

– А кроме того, мы требуем полного и тайного женского равноправия. Мы возмущаемся и протестуем. Иван Семёныч нам все колы лепит, а в женской гимназии девчонкам ни за что пятёрки ставит. Мне Манька рассказывала…

– Подожди, не перебивай! Дай сказать! Почему же мне нельзя воровать? Раз это мне доставляет удовольствие.
– Держи дверь! Напирай сильней! Приготовишки ломятся.
– Тише! Тише! Петька Тузин! Председатель! Звони ключом об чернильницу – чего они галдят!
– Тише, господа! – надрывается председатель. – Объявляю, что заседание продолжается.

Иванов - третий продвинулся вперёд.

– Я настаиваю, чтоб лассуждали пло молань! Я хочу пло молань шволить, а Сенька мне в ухо дует! Я хочу, чтоб не было никакой молани. Нам должны всё позволить. Я не хочу увазать лодителей, это унизительно! Сенька! Не смей мне в ухо дуть! И не буду слушаться сталших, и у меня самого могут лодиться дети… Сенька! Блось! Я тебе в молду!

– Мы все требуем свободной любви. И для женских гимназий тоже.
– Пусть не заплещают нам зениться! – пискнул голосок.

– Они говорят, что обижать и мучить другого не хорошо. А почему не хорошо? Нет, вот пусть объяснят, почему не хорошо, тогда я согласен. А то эдак всё можно выдумать: есть не хорошо; спать не хорошо, нос не хорошо, рот не хорошо. Нет, мы требуем, чтобы они сначала доказали. Скажите пожалуйста –«не хорошо». Если не учишься – не хорошо. А почему же, позвольте спросить, – не хорошо? Они говорят:«дураком вырастешь». Почему дурак не хорошо? Может быть, очень даже хорошо.

– Дулак, это холосо!
– И по-моему, хорошо. Пусть они делают по-своему, я им не мешаю, пусть и они мне не мешают. Я ведь отца по утрам на службу не гоняю. Хочет, идёт, не хочет – мне наплевать.

Он третьего дня в клубе шестьдесят рублей проиграл.

Ведь я же ему ни слова не сказал.

Хотя, может быть, мне эти деньги и самому пригодились бы.

Однако смолчал. А почему?

Потому что я умею уважать свободу каждого ин-ди… юн-ди… ви-ди-ума. А он меня по носу тетрадью хлопает за каждую единицу. Это гнусно. Мы протестуем.

– Позвольте, господа, я должен все это занести в протокол. Нужно записать. Вот так: «Пратакол за-се… „Засе“ или „заси“? Засидания». Что у нас там первое?
– Я говорил, чтоб не приставали: локти на стол…
– Ага! Как же записать?.. Не хорошо – локти. Я напишу «оконечности». «Протест против запрещения класть на стол свои оконечности». Ну, дальше.
– Стоб зениться…
– Нет, врёшь, тайное равноправие!

– Ну, ладно, я соединю. «Требуем свободной любви, чтоб каждый мог жениться, и тайное равноправие полового вопроса для дам, женщин и детей». Ладно?

– Тепе ль пло молань.
– Ну, ладно. «Требуем переменить мораль, чтоб её совсем не было. Дурак – это хорошо».
– И воровать можно.
– «И требуем полной свободы и равноправия для воровства и кражи, и пусть всё, что не хорошо, считается хорошо». Ладно?
– А кто украл, напиши, тот совсем не вор, а просто так себе, человек.
– Да ты чего хлопочешь? Ты не слимонил ли чего - нибудь?

– Караул! Это он мою булку слопал. Вот у меня здесь сдобная булка лежала: а он всё около неё боком… Отдавай мне мою булку!.. Сенька! Держи его, подлеца! Вали его на скамейку! Где линейка?.. Вот тебе!.. Вот тебе!..

– А-а-а! Не буду! Ей-Богу, не буду!..
– А, он ещё щипаться!..
– Дай ему в молду! Мелзавец! Он делется!..
– Загни ему салазки! Петька, заходи сбоку!.. Помогай!..

Председатель вздохнул, слез со стула и пошёл на подмогу.

                                                                                                                                                                             Переоценка ценностей
                                                                                                                                                                                Автор: Н. А. Тэффи
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  – Он не завтракает, он клячку жуёт - «клячка» — это канцелярская принадлежность, специальная очищающая резина, которая используется для коррекции и осветления угольных и пастельных рисунков, а также для удаления загрязнений с плёнки и кальки.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

( кадр из телевизионного спектакля «Заседание парткома»  1977 )