Монолог о любимых Музах
Почему люди становятся музами?
Чем же особым они обладают?
Каждый со своими думами, грузами,
Но всё ж при этом других вдохновляет...
Кто - то сольёт в тебя литр меланхолии,
И ты захочешь помыться иль спиться,
А вот другой в той же жалостной роли
Творца сподвигнет за перья схватиться...
В чём же суть разница - мысль прахом веется
В рифмы засилье легко воплощаясь,
Муза безлика - в ком хочет, в том селится,
Что нам творения чудо - ей шалость...
Нет без неё ни таланта, ни гения,
Все мы зависимы - это и страшно:
Крылья, растущие у вдохновения,
Могут растрёпанными быть - неважно...
Люди - музы
Автор: Людмила Резанова
«Монолог» — советский художественный полнометражный цветной фильм, снятый Ильёй Авербахом на киностудии «Ленфильм» в 1972 году. В этой картине Михаил Глузский сыграл одну из лучших своих ролей.
Фото подбор - ОЛЛИ.
Тезис
Я первый раз увидел «Монолог», фильм Ильи Авербаха по сценарию Евгения Габриловича, в год его выхода на экран. Мне было, получается, восемь лет, фильм даже приблизительно не детский, что мог я в нём понять?
Но тогда этому не придавали такого значения; то же самое с книгами. Зачем ему это читать, зачем смотреть, что он там поймёт? Что - нибудь да поймёт, что - то да зацепится.
Что запомнилось с того, первого раза? Конечно, солдатики. Неизгладимое впечатление от кандидата наук Котикова, в котором я не узнал ранее поразившего моё воображение Иоганна Вайса (1) , потому что это совершенно другой человек. Неисчерпаемое лицо Глузского. Невероятной красоты Терехова. Великолепная Ханаева, и радость от того, что я понимаю сарказм, слышу пикировку, улавливаю риторический приём в её «Не помирать же мне в прислугах!», хотя до самих этих слов – риторический приём - мне ещё предстояло дорасти.
Вся лунная, серебряная, ленинградская стилистика фильма, и двор этот университетский я уже знаю, и мальчик, который ловит рыбу с набережной, мне не чужой. Нервная ностальгическая мелодия Олега Каравайчука, лучшего среди лучших, превращается в марш игрушечной армии от эпохи к эпохе; первые такты темы перекликаются с Шубертом, Фантазия фа минор. А Шуберта я тогда ещё не слышал, поэтому он потом отзовётся – Монологом.
Водят ли сегодня детей на взрослые фильмы? Ответ на этот вопрос – часть ответа на мой, печальный: почему люди не желают смотреть всякое старье. Кино превратилось в таргетированный продукт (2), фильм должен быть снят позавчера и адресован определённой возрастной и социальной группе. Так все всё поймут!
В результате извращается сама идея понимания произведения искусства, из фактора развития оно – понимание - превращается в акт комфортного потребления.
«Монолог» нельзя комфортно потребить, несмотря на хаотичный уют профессорской берлоги. Вот это тоже сразу запомнилось и понялось: совсем как у нас, только мы в коммуналке, а так даже вещи похожи, вот и овальное зеркало в чёрной раме, и фарфоровая супница, и бокалы синего стекла, и стулья с плетёными спинками, и всё в кучу, не для показа, а для жизни, бок о бок антиквариат и жуткая этажерка, где вкривь и вкось навалены читаемые - перечитываемые книги и альбомы – всё как у нас, всё как у нас.
А у него ещё резные настенные часы отбивают время причудливым маятником, - и вот наших синих бокалов не осталось ни одного, и зеркало куда - то ушло, и стулья развалились, я уже тогда их помню полуистлевшими. Время идёт, а профессор (впоследствии академик) вознамерился застыть академической мухой в янтаре Волховского переулка и своей административной карьеры, на которую он сменил научную деятельность - «в науке существуют те, кто прошибает стены, и те, кто потом сто лет подчищает осколки. Так вот я из этих, из подчищал», — спокойно доспать на лаврах, вечно расставляя солдатиков и препираясь с Эльзой Ивановной.
Но так не получится. Потому что резко и тревожно дребезжит дверной звонок.
Антитезис
По этому сигналу приходят очень разные люди: они как ножом рассекают мироздание академика. Каждый со своей стороны, и стороны эти противоположны.
Дочка Тася приехала якобы поступать в вуз, пытается делать умный вид среди орденоносных светил на юбилее деда, но убегает флиртовать с лохматым аспирантом, который «не то Костя, не то Самсон». Легкомысленная и невозможно красивая, уже, несмотря на юность, постоянно фальшивит, уже аффектированная, уже взвинченная - Маргарита Терехова во всём великолепии, - уже цепкая («просто я знаю жизнь!»), уже беспамятная, уже без души. Я Тася, я буду здесь жить.
- Почистить, выкинуть весь этот хлам.
– Это не хлам. Это вещи моих родителей, моё детство.
Выкинуть он ей ничего не даст - даже обои никогда не переклеит, даже дверной звонок останется тем же, - а жить, чего там, пусть живёт! Но в этот раз она проваливает экзамены и уезжает восвояси, чтобы через несколько лет, по новому набату дверного звонка, вернуться с маленькой дочкой. Дочку оставит – мелкая сидит в кресле, в одной руке яблоко, в другой здоровенный нож: уже, уже никому на свете не нужна, кроме деда, который не знает, что с ней делать, - сама опять исчезнет на годы, к новому мужу, потом ещё к кому - то, наконец, в третий раз вернётся навсегда, лишняя здесь, всем здесь чужая.
А внучке уже шестнадцать лет – маятник качается! – и академик вроде бы опять наладил жизнь, теперь разрезанную вот так: внезапно навязанной заботой, превратившейся в любовь такую огромную и безрассудную, какая только может быть у деда к внучке. Но всё идет пусть по - новому, а всё равно по - старому, домработница ворчит.
… Звонок. Опять судьба явилась изгибать, переламывать, резать – вот уж типичный сумасшедший с бритвою в руке: кандидат наук Котиков.
Обратите внимание на ювелирную сценарную и постановочную работу. Перед нами персонаж, который «с пятнадцати лет пролетарий», прямолинеен и взрывоопасен, который в своей тарелке только когда занят своим делом и напрочь теряется в чужой среде. Потом мы увидим его естественным и уместным в лаборатории – зажатым, потерянным в обществе нахрапистой женщины – во всей буйной красе на институтском заседании – скованным и неловким на пресс - конференции; а в сцене интродукции всё это уже заключено, разыграно как по нотам.
- Имею честь говорить с Академиком Сретенским? – Очень внятно, очень вежливо, явно заготовка.
- Да, - чуть иронически. - Имеете эту честь.
- Есть дело, не терпящее отлагательств. – Это такой витиеватый вербальный козырь. И ещё, для верности. - У меня дело чрезвычайной важности. Я прошу пять минут.
И физиономия Глузского, когда он прислонился к закрытым створкам двери и сказал: «Итак?..»
Как будто невсерьёз, как будто подыгрывает «чрезвычайной важности» нечесаного пришельца. А как будто… и надеется на что - то.
И пришелец, за научным - то разговором мигом освоившись, обрушивает на него неожиданное. Он прочитал старые работы Сретенского и обнаружил там перспективы научного исследования.
- Вы могли бы стать новым Эйнштейном, если бы не отказались от этой затеи, чтобы потом всю жизнь заниматься бог знает чем!
Такого академику ещё никто не говорил. Сретенский, конечно, по инерции катится на иронии, пытается отмахнуться… да и внучка ждёт, заглядывает:
- Дед, ты идёшь?
- Послушайте! – вскакивает Котиков. – Оставьте нас в покое!!
Вот в этот момент академик и принимает решение, и это видно по его улыбке. Вот именно сейчас он понимает, что, к добру ли, к худу ли, но к нему явился тот, кем сам Сретенский никогда не был – комичный в своём фанатизме, зато из тех, «прошибающих стены».
- Вы должны бросить этот вздор, которым занимаетесь всю жизнь, и приступить наконец- то к настоящему делу.
- Поздно. Я не Геркулес, и я об этом знаю. – Сретенский сопротивляется, но мы -то его улыбку уже видели!
- Нет, вы Геркулес! Вы Геркулес, который бьёт мух, потому что набил в этом руку.
- Поздно, друг мой, поздно.
Не, не обманет нас академик. Кто из учёных, кто из настоящих профессионалов не ждёт подспудно такого визита? Вот так ввалится полоумный подвижник - и вернёшь то, что утратил, и то, что сам добровольно выкинул, и настоящую жизнь.
И в тот же вечер пролегла другая, противоположная линия разлома: вернулась потерпевшая очередное крушение Тася. В этот раз насовсем.
Фильм… не хочу говорить «мизогинистичен» (3) ... очень резко противопоставляет мужское и женское. Вот и линии разлома такие, мужская - работа, наука, дело, надежда, - и женская, вносящая сумятицу, отчуждение, разлад, и всё вокруг себя любимой, всё вокруг себя. Тася тоже корит Сретенского, но не затем, чтобы его на что - то подвигнуть, а чтобы ужасно и жалко оправдать саму себя, когда её не принимает брошенная дочь.
- Она холодна и груба. Ты её плохо воспитал.
Обе главные женщины, дочка и внучка – всё о своём о личном, только Эльза Ивановна другая, но её - то эта чаша миновала.
- А вы любили когда - нибудь?
- Я нет. Но мне столько об этом рассказывали, что я абсолютно всё себе представляю.
Она тоже выстраивает жизнь не вокруг какого - там дела, а вокруг человека, но этот человек не она сама; так или иначе, Эльза Ивановна тоже целиком находится, пусть не эгоистически, в сфере личного.
Эта дихотомия мужского / женского подаётся ярко и концентрированно, как мем, когда академик идёт увольняться из директоров и требовать исследовательскую группу, а Котиков ждёт в обществе Таси. Она его узнала, это же с ним она целовалась той белой ночью, ах!
- Вы знаете, я была вами увлечена! – такое кокетство как бы с самоиронией, приглашающее разделить прекрасное воспоминание и одновременно забрасывающее крючочки на перспективу. А он её вообще не узнаёт, ничего такого не припоминает и еле - еле въезжает в неинтересный, посторонний и ненужный ему контекст, поэтому его невразумительную реакцию на все эти «А я всё ищу и ищу этого подходящего человека» и «Нет, вам нужна совсем другая жена» можно принять за какое - никакое взаимодействие.
И вот, наконец, апофеозный момент, хоть в рамку вставляй. На исходе четвёртого часа этих попыток Тася, устало подпершись рукой, вещает с тем же как бы ироничным кокетством:
- Да. Я идеалистка. Я неисправимая идеалистка. Я верю, что найду человека, которому буду необходима. Верю.
И в этот момент Котиков внезапно выходит из оцепенения.
- Ну о чём он там! – взрывается он, из своего угла ткнув обличающим перстом в сторону Таси. – Четыре часа! Говорит с Головниным?! – Вскакивает. – Ну скажите на милость, разве можно так долго болтать?!!
И крупный план её лица, в котором всё читается – её раздраженное разочарование, её неудалая и опять в который раз неудавшаяся судьба.
- Папочка, как мне одиноко, как мне страшно одной, - плачет она тем же вечером… и срочно выскакивает замуж, приводя в дом человека, такого же постороннего и ненужного здесь, как и она сама. Тем и завершается её линия разлома, тем завершается и сама Тася: причёска копной, пряжа на спинках стульев, унылый муж вечно что - то пишет, никак дописать не может. А речь на свадьбе он произносил такую:
- Я счастлив, я горд, что вхожу в вашу уважаемую семью, озарённую гением человека, который… имя которого я привык чтить со студенческой семьи… скамьи… и который является символом честности, служения идеалам…
И Тася старательно не замечала, насколько эта дичь здесь неуместна. Зато Сретенский втихаря переглядывался с тем, кто его понимал. С внучкой.
Синтез
Отвлекусь от собственно Марины Нееловой, которая мне как актриса не близка, представлю дело так, словно фильм существует идеально и режиссёр добился от актрисы в точности того, чего хотел, для того именно её и взял.
Тогда получается, что она… очень похожа на Тасю. Ей мало просто пережить что-то, ей надо это переживание ещё и отыграть, сценически донести. Она такая же аффектированная, только мама доигрывала свою неотразимую прелесть искусительницы, а дочка – юную наивность и открытость миру. И та и другая правы, одна неотразимо хороша, вторая наивна и открыта… но обе это играют, надрывно и сценично.
Она мамину - то судьбу, возможно, во многом повторит, и дедушка скоро станет прадедушкой.
Но, неожиданно, не это главное.
Вот итог жизни академика, три составляющие этого итога. Память – книги, «хлам», солдатики, заботливо оберегаемое: персонифицировано в Эльзе. Деятельность – радость работы, научное открытие, идеальное признание и реальный результат, персонифицировано в Котикове. Крах, тлен, безнадежность, неблагодарность, нелюбовь, отчуждение, персонифицировано в Тасе.
Есть ещё девочка в Румянцевском саду, перебирающая желуди, в которые мальчик украдкой подложил самое драгоценное: солдатика. Она давно умерла и поэтому может - прежней девочкой - явиться профессору в час самый тёмный.
- Ну, как ты жил? Ты ведь так долго живёшь. Ты был счастлив? Ты многих любил?
- Немногих. Но меня не любил никто.
Такое можно сказать только в минуту абсолютного, бездонного отчаяния. Он за несколько часов в сжатом виде пережил слишком много: осознал – в который раз, но теперь особенно ярко - бездушность дочери, научное достижение утратило смысл по сравнению с жизненной катастрофой, он стал предателем в собственных глазах и… в глазах внучки тоже, и внучка его прогнала.
А казалось, такая была настоящая близость, такая любовь, даже сам её, внучкин, безбрежный подростковый эгоизм радовал, ибо себя любимую, центр вселенной, она всё - таки не мыслила в отрыве от опоры своей жизни – от мудрого и всепонимающего деда.
Ах, этот момент, когда у обоих в один и тот же день приключилось нечто большое - пребольшое! У него «нечто невероятное, сногсшибательное открытие». А у неё «это произошло» и «мы решили пожениться». Опять мужское / женское, и попытка совместить это в единую радость двух родственных душ, искренне любящих друг друга людей.
Но Нина уходит, уходит на свою женскую орбиту, и дедушка пытается играть по чужим правилам, незнакомым ему и для него непостижимым.
Раньше он всегда поддавался в мелочах, но никогда – в главном. Дочь хотела выкинуть старые вещи – не дал. Дочь кричала:
- Ты смешон, над тобой все смеются… Подумать только, быть всем и стать ничем, ради чего! Типичный интеллигент!
Он отвечал:
- Это всё? Так вот, я действительно интеллигент. И твой дед интеллигент. Я из тех, русских интеллигентов.
Он не отказывался от своей правоты – от работы и памяти - там, где эта правота была важна. А теперь он вдруг сдался и поступил так, как потребовала Тася. В тот момент ему померещилось, что она, женщина, знает лучше, это её область, не его.
Ну вот и награда, последний итог: отчаяние. Безнадёжность. Пустота. Никто не любил, и внучка велела уходить, и тот же марш звучит так тревожно, на басах.
Выгляни в окно, старый. Вот же она бежит к тебе.
Он однажды уже вот так же не понял; спасибо, быстро одумался. После первого визита Котикова он сказал:
- Сегодня один человек пришёл сказать мне, что я зря прожил свою жизнь.
А он не это пришёл сказать. Он пришёл сказать прямо противоположное: всё не зря, и вот прямо сейчас не поздно, и собирай сокровище своё не на земле.
Все они, приходящие по тревоге дверного звонка, приносили ему по кусочку смысл жизни. Ничего из этого смысла он не растерял, все сокровища собрал и сам себя сохранил.
Обратите внимание, до этого момента все шли в одну сторону, туда, в квартиру, всех объявлял дверной звонок. И только в финале внучка бежит оттуда – сюда, к нему в институт. Через двор, мимо фонтана, сломя голову, в слезах.
- Дед, где ты был? Где ты был?
- Я… гулял!
- Ты прости меня. Только ты не уходи больше.
Вот она, награда, и вот она, надежда, когда снова оживают все смыслы.
... Но каждый раз, когда я смотрю, я боюсь, что в финале он умрёт. Знаю, что нет, но каждый раз боюсь. Я хочу, чтобы такие люди жили вечно. И все, кто причастен к созданию этого фильма, и ныне живущие, и давно ушедшие – Авербах, Каравайчук, Глузский, Ханаева...
Контроверсия академика Сретенского. — Монолог (1972) Отрывок
Автор: mishemplushem
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) в котором я не узнал ранее поразившего моё воображение Иоганна Вайса - Иоганн Вайс — литературный персонаж, герой романа Вадима Кожевникова «Щит и меч», офицер абвера, коммунист, советский разведчик. Настоящее имя — Александр Белов. По сюжету советский разведчик Александр Белов, выехавший в 1940 году в Германию из Риги под именем немца - репатрианта Иоганна Вайса, к 1944 году достиг прочного положения в Абвере, а затем был переведён в Берлин, в службу СД, где дослужился до чина гауптштурмфюрера СС. Прототипом Иоганна Вайса стал советский разведчик Александр Святогоров (1913–2008).
(2) Кино превратилось в таргетированный продукт - Таргетированный» — это страдательное причастие прошедшего времени от глагола «таргетировать». Значение слова — что-то специально нацелено на определённую группу людей или объектов в целях достижения определённого результата. Например, таргетированная реклама — это реклама, которая показывается только определённой группе людей в зависимости от их интересов, возраста, местоположения и других параметров.
(3) Фильм… не хочу говорить «мизогинистичен» - Мизогиния — ненависть, неприязнь, либо укоренившееся предубеждение по отношению к женщинам (девушкам, девочкам). Мизогиния может проявляться в форме дискриминации женщин по признаку пола, их принижения, насилия в отношении женщин или сексуальной объективации. Мизогиния присуща не только мужчинам. Встречаются случаи, когда женщины испытывают чувства ненависти и неприязни к представительницам своего пола.