Прекрасный возраст для пёрышка

Красоту - съедает старость,
На одно лицо старушки.
Это жизненная шалость,
Больше страшной, нет подружки.

Время спрятало красотку,
В крепкой маске, под морщины.
Съело девичью походку,
Дав ненужные седины.

Не украсят их наряды,
Украшения - безделушки.
Деньги копят на обряды,
И с опилками подушки.

Они тихо повторяют,
Из молитв слова прощенья.
Нам года всем изменяют,
Внешность и мировоззрение.

                                                      Старость хочет кушать
                                                         Автор: Елизавета Захария

— Он был слабак, — констатировала она. — Слабый человек, которому когда-то сказали, что он красив. Мне он никогда не казался красивым, с этим его псевдоаристократическим носом и уклончивым взглядом. Ему не стоило принимать сан, у него не было призвания, он решил, что может очаровать Бога, как очаровал старых дам, проглядевших, что перед ними пустой человек. Что до меня, я считаю… Клайд, смотри на меня, когда я говорю, — ему совсем не удалось развить в себе качества Божьего слуги.

— Сомневаюсь, что прихожане унитарной церкви так уж думают о Боге, — тихо отвечал он, всё ещё надеясь, что удастся почитать. Квазары, пульсары, звёзды испускают каждую миллисекунду потоки материи, более мощной, чем та, что содержится во всех планетах: возможно, в таком космическом безумии он сам искал старомодного небесного Бога. В то далёкое наивное время, когда его считали «подающим надежды», он написал большую курсовую работу по биологии на тему «Мнимый конфликт между наукой и религией», из которой следовал вывод, что такого конфликта нет. Хотя тридцать пять лет назад эта работа была оценена на пять с плюсом женоподобным, с одутловатым лицом мистером Турманном, Клайд теперь видел, что он солгал. Конфликт был налицо, и наука побеждала.

— Жажда вечной молодости, именно это привело Эда Парсли в объятья жалкой маленькой бродяжки, — изрекла Фелисия. — Должно быть, он однажды посмотрел на эту абсолютно ничтожную Сьюки Ружмонт, которая тебе так нравится, и понял, что ей уже за тридцать и лучше найти любовницу помоложе, иначе он сам начнёт стареть. Как может эта святая Бренда Парсли мириться со всем, не могу себе представить.

— А разве у неё есть выбор? — Клайд терпеть не мог ее проповедей, однако ему приходилось то и дело отвечать.

— Ну, она его доконает, эта новенькая подруга, абсолютно точно добьёт его. Он и года не протянет в какой - нибудь лачуге. С исколотыми венами. Эда Парсли мне совсем не жалко. Я плюну на его могилу. Клайд, перестань читать журнал. Ну, что я только что сказала?

— Что ты плюнешь на его могилу.

Невольно он передал её небольшую шепелявость. Он посмотрел на неё как раз вовремя, чтобы увидеть, как она сняла с губ белую пушинку.

Проворными нервными пальцами свернула её в плотный катышек и продолжала говорить:

— Бренда Парсли рассказывала Мардж Перли, что, может быть, твоя подруга Сьюки подтолкнула его, переметнувшись к этому типу, Даррилу Ван Хорну. Хотя, судя по тому, что я слышала в городе, он уделяет внимание… всем трём каждый… вечер в четверг.

Непривычная неуверенность её тона заставила Клайда оторваться от зубчатых графиков вспышек пульсаров.

Фелисия сняла с губ что-то ещё и сворачивала второй катышек, испытующе глядя на мужа сверху вниз и явно ожидая его реакции.

В юности у Фелисии были светящиеся круглые глаза, но теперь лицо не то чтобы толстело, но как-то забирало, втягивало в себя глаза, они стали как у поросёнка и мстительно посверкивали.

— Сьюки мне не подруга, — мягко возразил он, ему не хотелось спорить. «Ну, хоть на этот раз пронеси», — безбожно взмолился он. — Она просто служащая. У нас нет друзей.

— Ты бы лучше сказал ей, что она служащая, а то по тому, как ведёт себя в городе эта особа, можно подумать, что она настоящая королева. Бегает туда - сюда по Портовой, будто улица её собственность, виляя бёдрами, вся в дешёвых побрякушках, а у неё за спиной все смеются. Самое умное, что когда-то сделал Монти, это когда её  бросил. Не знаю, зачем живут такие женщины, половина города с ними спит и даже не платит. А их бедные заброшенные дети! Это же просто преступление.

В какой-то момент, которого она, без сомнения, добивалась, терпение его кончилось: расслабленность и бесчувственность от выпитого шотландского виски вдруг обратились в ярость.

— А причина, почему у нас нет друзей, — прорычал он, и журнал с небесными новостями упал на ковёр, — в том, что ты, чёрт побери, слишком много треплешь языком!

— Шлюхи и невротики — позор всего города. А ты, в то время как «Уорд» должен быть голосом всего общества, ты даёшь работу этой вертихвостке, не умеющей прилично написать по-английски ни одного предложения, и позволяешь ей в её разделе отравлять слух всяким вздором, сбивать с толку тех немногих добрых людей, что ещё остались в городе, пугать их, заставляя прятаться по углам от этого порока и бесстыдства.

— Разведённые женщины вынуждены работать, — сказал Клайд, вздохнув и стараясь изо всех сил сохранить благоразумие, хотя оставаться благоразумным становилось всё труднее. — Замужние женщины, — объяснял он, — не должны ничего делать и могут от нечего делать заниматься добрыми делами.

Казалось, его не слышат.

Когда закипал её гнев, начиналась неуправляемая химическая реакция: глазки становились острыми, как гравировальные иглы, лицо застывало, всё бледнея и бледнея, а невидимая аудитория становилась многочисленней, и поэтому Фелисия должна была повысить голос.

— Этот ужасный человек, — взывала она к массам, — строит теннисный корт прямо на заливной земле, говорят, — она сглотнула слюну, — говорят, он использует свой остров для контрабанды наркотиков, их доставляют в лодке во время прилива…

На этот раз она, не таясь, вытащила изо рта маленькое пёрышко с голубыми полосками, как у сойки, и быстро зажала его в кулаке.

Клайд встал, настроение вдруг переменилось. Гнев и ощущение, что он в ловушке, пропали, с губ сорвалось старое ласковое прозвище:

— Лиши, какого чёрта?..

Он не верил своим глазам, поглощённые галактическими загадками, они могут откалывать ещё не такие штуки. Он разогнул безвольный кулак жены. На ладони покоилось мокрое кривое пёрышко.

                                                                                  из романа американского писателя Джона Апдайка - «Иствикские ведьмы»

За столиком на глубине признаний

Ветер.
И чайки летящей крыло.
Ложь во спасение.
Правда во зло.
Странно шуршащие камыши.
Бездна желаний
над бездной души.
Длинный откат шелестящей волны.
Звон
оглушительной тишины.
Цепкость корней
и движение глыб.
Ржанье коней.
И молчание рыб.
Парус,
который свистит, накренясь…
Господи,
сколько намешано в нас!

                                                 Ветер. И чайки летящей крыло…
                                                     Автор: Роберт Рождественский

Заржавленный «Шевроле» 1959 года, с корпусом как крылья чайки, чуть не задел их хромированным бампером, когда подъезжал через бордюр тротуара к зеленовато - коричневому окошку.

Сьюки тронула девушку за рукав, чтобы предостеречь, и потом не отпустила её, убедив перейти на другую сторону улицы к «Немо».

Портовую улицу не раз расширяли, потому что в этом веке движение транспорта стало напряжённым, кривые тротуары местами сузили настолько, что двоим не разойтись, и некоторые старинные здания выступили какими-то странными углами.

Кафе «Немо», где готовили вкусные и недорогие блюда, помещалось в небольшой алюминиевой коробке с закруглёнными углами и широкой красной полосой по бокам.

В этот час народ толпился только у прилавка — безработные или пенсионеры, некоторые из них кивнули или помахали рукой, приветствуя Сьюки, но не так радостно, как прежде, до того, как Клайд своей смертью поверг в ужас весь город.

Маленькие столики у окна были свободны, а окно на улицу, из которого открывался красивый вид, запотело, и по нему стекали струйки воды.

Когда Дженнифер прищурилась от солнца, в светлых уголках её глаз обозначились морщинки, и Сьюки увидела, что она не такая юная, как показалось на улице.

Да ещё эти старые тряпки.

Грязную парку (*), заклеенную прямоугольными заплатками из рыжеватого винила, она несколько церемонно перекинула через спинку стула рядом с собой и положила сверху свернутый длинный лиловый шарф.

Под паркой оказалась простая серая юбка и свитер из белой овечьей шерсти.

У неё была аккуратная пухлая фигурка, и во всём проглядывала простоватая округлость — руки, груди, щёки и шея — всё было одинаково округло.

Ребекка, неряшливая уроженка Антигуа, с которой, как известно, водил компанию Фидель, подошла, покачивая крутыми бёдрами, её толстые серые губы сморщились, казалось, они скрывали всё, что она знала, а знала она многое.

— Что желают леди?
— Два кофе, — попросила Сьюки и неожиданно заказала также маисовые лепёшки. Они были её слабостью, такие рассыпчатые и жирные, а сегодня такой холодный день.
— Почему вы говорите, что я могу вас ненавидеть? — спросила девушка с удивительной прямотой, но мягким тихим голосом.
— Потому, — Сьюки решила с этим разделаться сразу, — что я была с твоим отцом. Ты знаешь. Была его любовницей. Но не долго, только с лета. Я не хотела сложностей, я просто хотела ему что-то дать, самое себя, больше ничего у меня нет. А он был милым человеком, как тебе известно.

Девушка не выказала удивления, а задумалась, опустив глаза.

— Знаю, — сказала она. — Но последнее время не очень милым. Даже когда мы были маленькими, он казался рассеянным и удручённым. И потом, по вечерам от него исходил какой-то странный запах. Однажды я хотела обнять его и задела большую книгу у отца на коленях, она упала, а он начал меня шлёпать и не мог остановиться. — Она подняла глаза, собираясь сделать ещё одно признание, но замолчала, в ней чувствовалось смешное самолюбие, самолюбие кроткого человека, даже в том, как аккуратно поджимала она красивые не накрашенные губы. Верхняя губка брезгливо приподнялась. — Расскажите мне о нём вы .

— Что именно?
— Каким он был.

Сьюки пожала плечами.

— Мягкий. Благодарный. Застенчивый. Он слишком много пил, но, если знал, что мы встречаемся, старался не пить. Он не был глупым, скорее — несколько заторможенным.
— У него было много женщин?
— Нет. Не думаю. — Сьюки обиделась. — Только я, уверена. Знаешь, он любил твою мать. По крайней мере, пока у неё не появилась навязчивая идея.
— Какая навязчивая идея?
— Уверена, ты знаешь лучше меня. Усовершенствовать этот мир.
— Довольно благородно, не правда ли?
— В общем, да. — Сьюки никогда не считала это благородным. Вечные публичные придирки Фелисии, злобные нападки, — она была более чем истерична. Сьюки не хотелось защищаться от этой вежливой замороженной девицы, от одного звука голоса которой можно простудиться. Сьюки предложила: — Знаешь, если ты одинока в таком городе, как этот, хватай, что найдёшь, не раздумывая, что к чему.
— Видите ли, — мягко сказала Дженнифер, — я не очень во всём этом разбираюсь.

«Что она имеет в виду? Что она девственница?

Трудно сказать, то ли и в самом деле девственница, то ли её странное спокойствие — доказательство исключительной внутренней уравновешенности».

— Расскажи о себе, — попросила Сьюки. — Ты собираешься стать врачом? Клайд так этим гордился.
— Но это всё неправда. Мне не хватало денег, и я пропускала занятия по анатомии. Мне нравилась химия. Работа техника - рентгенолога — это самое большее, на что я могу реально рассчитывать. Я увязла.
— Тебе надо познакомиться с Даррилом Ван Хорном. Он пытается нам всем помочь освободиться .

Неожиданно Дженнифер улыбнулась, а её маленький ровный носик побелел от напряжения. Передние зубы были круглыми, как у ребёнка.

— Какое роскошное имя, — сказала она. — Звучит как придуманное. Кто он такой?

«Но она должна была слышать о наших шабашах», — подумала Сьюки. Эта девушка — твёрдый орешек, в глазах такая неестественная наивность, она словно мешала телепатическому проникновению, как свинцовый лист лучам рентгена.

— Один эксцентричный, довольно молодой мужчина, купивший дом Леноксов. Помнишь, тот большой кирпичный особняк у пляжа.
— «Плантация призраков» — так мы называли это место. Мне было пятнадцать лет, когда мы переехали сюда, и я плохо знаю окрестности. Кажется, это огромная территория, хотя на карте она почти не обозначена.

Нагловатая Ребекка принесла им кофе в тяжёлых белых фирменных кружках «Немо» и золотистые маисовые лепёшки, одновременно с их сильным тёплым ароматом они почувствовали какой-то острый пряный запах, и Сьюки решила, что так пахнет от официантки, от её широких бёдер и тяжёлых грудей кофейного цвета, когда она, наклонившись над полированным столиком, ставила кружки и тарелки.

                                                                              из романа американского писателя Джона Апдайка - «Иствикские ведьмы»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Грязную парку - Парка — длинная тёплая куртка, как правило, с капюшоном. В классическом понимании — это куртка длиной примерно до середины бедра, как правило, утеплённая, с капюшоном, отороченным мехом, и высоким воротником, с регулируемым поясом на кулиске. Изначально парки использовались для защиты от холода и сильных ветров. Конструкция одежды включала утеплённый капюшон, длинный подол и часто меховую отделку. Сегодня парка может быть и зимней тёплой одеждой, и лёгкой летней.

В исцеляющей добродетели арт - фантазий

В рыбьем глазу «отсырел» холод –
Ей всё равно, стар ли ты, молод.
Ей безразлично совсем, кто ты,
Любишь треску или ешь  шпроты.

Рыба плывёт – не достать, в небе,
Тонет блаженно в своей неге,
Словно вещает  таким видом:
«Тут, наверху, я божок, идол!»

Ладно тебе, я сама – рыба!
Ох, и дружили с тобой мы бы!
Ты улыбнись, подмигни глазом,
Всё засияет вокруг сразу!

По-батискафски плывёшь гордо,
Облако гонишь своей «мордой».
Место твоё-то не там – в море,
Но не хочу я с тобой спорить!

Свалишься вниз – не ругай ветер,
Он, сколько мог, помогал. Эти
Рыбьи дороги средь  звёзд – нонсенс!

(А вот гляди-ка, плывёт в космос!)

Иль в голове у меня – комплекс?

                                                                      Рыбье
                                                  Автор: Виктория Дорошенко

Слуга в пижаме цвета хаки, жалкой, бесформенной да ещё и с намёком на военную угрозу, принёс напитки и блюдо с huevos picantes  / Яйца под пикантным соусом ( исп. ) / и пальмовыми ядрами.

В отсутствие Дженни, что удивительно, беседа тянулась медленно, они успели привыкнуть к ней, как привыкают к тому, перед кем можно хвастаться, кого можно развлекать, шокировать и наставлять.

Им не хватало её молчания и широко распахнутых глаз.

Александра, в надежде, что искусство, любое искусство, сможет остановить непрерывное истечение меланхолии, двигалась между гигантских гамбургеров и керамических мишеней для дротиков, как будто никогда раньше их не видела; она и в самом деле видела не всё.

На четырёхфутовом постаменте из чёрной крашеной фанеры, под прозрачным колоколом покоилась иронически - реалистическая копия — трёхмерный Уэйн Тибо (*) — белый глазированный свадебный торт.

Тем не менее, вместо привычных жениха и невесты на самом верху стояли две обнажённые фигуры, женская розовая, белокурая и округлая, и черноволосая мужская более тёмного оттенка розового, но с мертвенно - белым полу эрегированным пенисом длиной в сантиметр.

Александру интересовало, что за материал использовался для этого сооружения: торту не хватало литой бронзы, а также покрытия из обливной керамики.

Она решила, что это акриловый гипс.

Никто, кроме Ребекки, несущей тарелку маленьких крабов, фаршированных пастой хихи, не мог её видеть, и Александра подняла колокол и дотронулась до глазированного края.

Нежный кусочек его отломился под её пальцем. Она взяла палец в рот. Сладко. Он был действительно покрыт глазурью, настоящий торт, и свежий.

Даррил, широко и размашисто жестикулируя, обрисовывал Сьюки и Джейн другой подход к вопросам энергетики.

— Геотермальная энергетика, если вырыть шахту. А почему, чёрт возьми, нет? В Альпах каждый день роют туннели тридцатикилометровой длины — единственная проблема, чтобы не сгорел трансформатор. Металл будет плавиться, как оловянные солдатики на Венере. А знаете, каков ответ? Он невероятно прост. Камень. Нужно делать все машины, все приводы и газотурбины из камня. Это возможно! Можно резать гранит так же хорошо, как фрезеровать сталь. Можно отливать пружины из цемента, представляете? Всё происходит на уровне элементарных частиц. И в металле так же, как в кремне, когда наступил бронзовый век.

Другое творение, которое Александра раньше не замечала, было блестящей обнажённой женщиной - манекеном без обычно матовой кожи и подвижных конечностей на шарнирах, произведение Кайенхольца, обладавшее присущей этому мастеру резкостью, но привлекательное и незначительно отличающееся по манере от Тома Вессельмана.

Женщина нагнулась как будто для того, чтобы её трахнули сзади, с лицом бессмысленным и ласковым и спиной достаточно ровной, чтобы служить столешницей.

Ложбина её позвоночника была прямой, как желоб для стока крови на колоде мясника. Ягодицы напоминали два белых мотоциклетных шлема, соединенных воедино.

Статуя взволновала Александру богохульным упрощением её собственных женских форм.

Она взяла ещё один бокал «Маргариты» с подноса Фиделя, добавила соли (это миф и абсурдная клевета, что ведьмы терпеть не могут соль; селитра и жир из печени трески, которые ассоциируются с христианской добродетелью, вот чего они не выносят) и подошла к хозяину.

— Я что-то сегодня возбуждена, и в то же время мне немного грустно, — сказала она. — Хочу принять ванну, выкурить свой джойнт (**) и ехать домой. Я поклялась няне, что вернусь в половине одиннадцатого. Это была пятая девушка, которую я пыталась нанять, и я слышала, как мать кричала на неё во дворе. Родители не хотят, чтобы их дети приближались к нам.

— Ты разбиваешь моё сердце, — сказал Ван Хорн, потный и смущённый после того, как заглянул в геотермальную топку. — Не торопи события. Я чувствую, что недостаточно выпил. У нас всё рассчитано. Дженни должна скоро спуститься.

Александра увидела новое выражение в мутных, налитых кровью глазах Ван Хорна: он казался напуганным. Но что могло его напугать?

                                                                                  из романа американского писателя Джона Апдайка - «Иствикские ведьмы»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) трёхмерный Уэйн Тибо (*) — белый глазированный свадебный торт - «Торты» — одно из известных произведений Уэйна Тибо. Картина создана в 1963 году, её размеры — 152,4 × 182,9 см. На полотне изображён стеклянный стенд, заполненный разнообразными хлебобулочными изделиями с разноцветными узорами. Тибо создавал торты с высокой степенью точности и вниманием к деталям. Чтобы показать текстурированную поверхность, он писал каждый десерт толстыми, тяжёлыми мазками. Для белой глазури художник использовал не только белую краску, но и оранжевую, голубую и бежевую. Уэйн Тибо прославился благодаря картинам с изображением конфет, тортов, пирожных и мороженого. Его работы наполнены яркими цветами и детализированными сверхреалистичными тенями.

(**)  Хочу принять ванну, выкурить свой джойнт - В жаргонном употреблении — это самокрутка с марихуаной или гашишем.

В собрании с этикетом

Попал однажды я в места,
где властвует кошмар.
Вдруг отворились мне врата
под скорбный звон фанфар.
Смолисто - чёрная река
куда-то вдаль текла,
и ни дымка, ни огонька…
На берегу ветла,
как сирота, одна растёт,
и больше ничего.
Смертельный ужас здесь живёт –
кошмарней нет его.
Мне стало страшно. Я бежал
куда глаза глядят,
но мрак угрюмый окружал –
и нет пути назад!
И я схватил какой-то сук
и ткнул куда-то в тень,
и засияло всё вокруг –
я спас тебя, мой день!

                                                    Кошмар
                                             Автор: Rocktime

Диана Гурцкая - Подруги | Премьера клипа 2020

У Сьюки не было художественных наклонностей, но она любила общение, а жизненные обстоятельства, сопровождающие развод, побудили её начать писать в местный еженедельник «Иствик уорд».

Стремительной гибкой походкой шла она по Портовой улице, выслушивала сплетни, заглядывала в магазины, замечая яркие статуэтки Александры в витрине «Тявкающей лисицы» или афишу в окне скобяной лавки, извещавшую о концерте камерной музыки с участием Джейн Смарт (виолончель), который состоится в унитарной церкви.

Новости волновали её, как блеск стекляшек на пляжном песке или как монета в двадцать пять центов, сверкнувшая на грязном тротуаре жизни в соре ежедневной рутины, — звенья, связующие внешний и внутренний мир.

Она любила двух своих подруг. И они её тоже.

Сегодня, после того как она напечатала отчёт о вчерашних заседаниях в ратуше: Коллегии податных чиновников (скука: всё те же бедные вдовы, владелицы старопахотных земель, хлопочут о снижении налога) и Отдела планирования (не было кворума: Херби Принз на Бермудах), Сьюки с радостью предвкушала, как Александра и Джейн приедут к ней выпить.

Обычно они договаривались о встрече у одной из них на четверг.

Сьюки жила в центре, что было удобно для работы, хотя её дом постройки 1760 года в кривом Болиголовом переулке, начинающемся от Дубравной улицы, был похож на миниатюрную солонку и, конечно, был хуже того просторного фермерского дома с шестью спальнями, на тридцати акрах земли, с автофургоном, спортивной машиной, джипом и четырьмя собаками, в котором они жили раньше с Монти.

Подруги считали её теперешний домик забавным: то ли с претензией, то ли с особым очарованием.

Для своих сборищ они, как правило, одевались как - нибудь необычно. Вот и сейчас Александра вошла в расшитой золотом персидской шали.

Она пригнулась у входа в кухню, держа в руках, как гантели или какую-то кровавую улику, две одинаковые банки томатного соуса с перцем и базиликом.

Ведьмы поцеловали друг друга в щёку.

— Вот, дорогая. Знаю, ты больше всего любишь острое, на, — произнесла Александра волнующим глубоким контральто.

Сьюки взяла дары тонкими руками, кисти её с тыльной стороны были усеяны веснушками.

— Почему-то в этом году прорва томатов, — продолжала Александра, — я заготовила уже около сотни банок соуса и вот на днях вышла в сад, когда стемнело, и закричала: «Чёрт побери, остальные пусть хоть сгниют!»

— Помню, в один год была такая же прорва кабачков цуккини, — откликнулась Сьюки, послушно ставя на полку в буфет банки, которые она никогда отсюда не вынет.

Сьюки любила всё пикантное — сельдерей, орехи кешью, пилав (*), сухие солёные крендельки — лакомства, которые сжимали в лапках её предки обезьяны, прыгая по деревьям.

Она никогда не садилась, чтобы нормально поесть, если была дома одна, просто макала крекер в йогурт, стоя у кухонной раковины, или прихватывала пакетик картофельных чипсов с луком и стаканчик неразбавленного бурбона и садилась к телевизору.

— Чего я только не делала, — продолжала она, всплёскивая руками, в восторге от собственной фантазии. — Хлеб с цуккини, суп с цуккини, салат, оладьи с цуккини, цуккини, фаршированные гамбургерами и запечённые, цуккини, поджаренные ломтиками, нарезанные соломкой, с подливкой. Это был кошмар.

Я даже бросила несколько штук в мешалку и велела детям намазывать пюре на хлеб, как арахисовое масло.

Монти был в отчаянии, он говорил, что даже его дерьмо пахнет цуккини.

Хотя это воспоминание, безусловно, было из числа приятных, но оно относилось к долгим годам её семейной жизни: упоминание о бывшем муже было некоторым нарушением этикета и едва не заставило Александру рассмеяться.

Сьюки осталась одна совсем недавно и была среди них самой молодой.

Стройная, рыжеволосая, густые, аккуратно перехваченные у шеи волосы зачёсаны назад, на длинных руках веснушки цвета кедровой стружки.

На запястьях медные браслеты, а на шее пентаграмма (**) на тонкой дешёвой цепочке.

Александре, с её тяжеловатыми эллинскими чертами лица, с ямочкой на подбородке и раздвоенным кончиком носа, нравилось задорное обезьяноподобное личико Сьюки.

Ряд крупных зубов под коротким носиком, пухлый ротик с выпяченной верхней губой, более длинной и изогнутой, чем нижняя, придавали ей проказливый вид, словно она всё время шалила.

И ещё у неё были довольно близко поставленные круглые глаза орехового оттенка.

Сьюки ловко передвигалась в тесной старой кухоньке с маленькой грязной раковиной.

Здесь пахло бедностью многих поколений, живших в Иствике и веками вносивших свои усовершенствования, когда старые, срубленные вручную дома, такие, как этот, больше уже не считались престижными.

Сьюки одной рукой вытащила из буфета коробку солёных орешков к пиву, а другой взяла с сушки на раковине окованную медью плоскую вазочку с рисунком «пейсли» (***) , чтобы их туда пересыпать.

С треском открыв коробки, высыпала горку крекеров на блюдо рядом с куском сыра «гауда» в красной оболочке и паштетом в плоской банке с весёлым гусем на крышке.

На грубом керамическом блюде, покрытом глазурью рыжевато - коричневого цвета, было рельефное изображение Краба. Рак.

Александра его страшилась и встречала повсюду в природе его символ — в гроздьях черники, растущей в заброшенных местах, где - нибудь у камней или в болоте, в винограде, что свисает с кривого гнилого дерева у окон кухни, у муравьёв, воздвигающих пористые конические холмики в трещинах на асфальтированной дороге к дому, во всех действующих вслепую неодолимых плодоносных силах.

— Как обычно? — ласково спросила Сьюки, когда Александра, не сняв шали, со старческим вздохом опустилась в единственное гнутое кресло, стоявшее на кухне, — старое синее кресло, которое было бы неприлично поставить где - нибудь ещё: из швов вылезла набивка, а углы грязных подлокотников, хранивших следы многих рук, лоснились.

— Думаю, сейчас самое время выпить, — сказала Александра. После разразившегося на днях шторма было прохладно. — Как насчёт водки?

— Однажды кто-то ей сказал, что от водки не только меньше полнеют, но что она раздражает слизистую меньше, чем джин. Физическое раздражение, как и химическое, — причина рака. Те, кто этого не понял, заболевают, даже если распалась одна - единственная клетка.

Природа выжидает, наблюдает, когда ты потеряешь бдительность, чтобы нанести свой роковой удар.

Сьюки широко улыбнулась:

— Я знала, что ты придёшь, — и показала непочатую бутылку с изображением головы кабана, глядящего круглым оранжевым глазом. Между зубами и кривым клыком торчал красный язык.

                                                                                      из романа американского писателя Джона Апдайка - «Иствикские ведьмы»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Сьюки любила всё пикантное — сельдерей, орехи кешью, пилав - Пилав — турецкое блюдо из варёного риса и жареной вермишели. Иногда в состав входит тушёная баранина или говядина.

(**) а на шее пентаграмма - Пятиугольник, на сторонах которого построены равнобедренные треугольники, в средние века распространенный магический знак на амулетах. Примечание редактора.

(***) плоскую вазочку с рисунком «пейсли» - Пейсли — город в Шотландии, славится пестрыми шалями с характерным рисунком. Примечание редактора.