Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Свободное общение » Кунсткамера расплывшегося восприятия


Кунсткамера расплывшегося восприятия

Сообщений 41 страница 50 из 52

41

Повестка "В молодость"

Молодость и зрелость сели на скамейку…
Молодость сказала: «Ты как я сумей-ка…»
Зрелость отвечала: «Красота не вечна,
Научись делиться красотой сердечной…»
Молодость, с насмешкой: «Что в тебе такого?
Дом, семья, работа… Скучные оковы…»
Зрелость улыбалась, будто младшей дочке:
«Без оков семейных люди — одиночки…»
Молодость твердила: «Всё во мне прекрасно,
Молода, свободна, и красива, ясно?»
Зрелость отвечала: «Я тебя мудрее,
И с тобой, малышка, спорить не посмею…
Повзрослей, узнаешь, счастье не в свободе,
Не в ночных гуляньях, не в Парижской моде…»
Молодость смеялась: «Глупости всё это,
Раз не в этом счастье, значит счастья нету»
Зрелость отвечала: «Нет, оно бывает,
Если жить с любимым небо позволяет..

                                                                     Молодость и зрелость сели на скамейку (отрывок)
                                                                              Автор: Ирина Самарина - Лабиринт

В Париж! (отрывок)

Ларе уже в продолжение нескольких дней учил Брике играть в теннис.

Она оказалась очень способной ученицей. Но Ларе знал тайну этой способности больше, чем сама Брике: она обладала тренированным телом Анжелики, которая была прекрасной теннисисткой.

Когда-то она сама учила Ларе некоторым ударам. И теперь Ларе оставалось только привести в соответствие уже тренированное тело Гай с ещё не тренированным мозгом Брике — закрепить в её мозгу привычные движения тела.

Иногда движения Брике были неуверенные, угловатые. Но часто неожиданно для себя она делала необычайно ловкие движения.

Она, например, чрезвычайно удивила Ларе, когда стала подавать «резаные мячи» — её никто не учил этому. А этот ловкий и трудный приём был своего рода гордостью Анжелики.

И, глядя на движения Брике, Ларе иногда забывал, что играет не с Анжеликой. Именно во время игры в теннис у Ларе возникло нежное чувство к «возрождённой Анжелике», как иногда называл он Брике. Правда, это чувство было далеко от того обожания и преклонения, которым он был преисполнен к Анжелике.

Брике стояла возле Ларе, заслонившись ракеткой от заходящего солнца — один из жестов Анжелики.

— Сегодня мы не будем играть.
— Как жалко! А я бы не прочь поиграть, хотя у меня сильней, чем обычно, болит нога, — сказала Брике.
— Идёмте со мной. Мы едем в Париж.
— Сейчас?
— Немедленно.
— Но мне же необходимо хоть переодеться и захватить кое - какие вещи.
— Хорошо. Даю вам на сборы сорок минут, и ни минуты больше. Мы заедем за вами в автомобиле. Идите же скорее укладываться.

«Она действительно прихрамывает», — подумал Ларе, глядя вслед удаляющейся Брике.

По пути в Париж нога у Брике разболелась не на шутку. Брике лежала в своём купе и тихо стонала. Ларе успокаивал её как умел. Это путешествие ещё больше сблизило их.

Правда, он ухаживал с такой заботливостью, как ему казалось, не за Брике, а за Анжеликой Гай. Но Брике относила заботы Ларе целиком к себе. Это внимание очень трогало её.

— Вы такой добрый, — сказала она сентиментально. — Там, на яхте, вы напугали меня. Но теперь я не боюсь вас. — И она улыбалась так очаровательно, что Ларе не мог не улыбнуться в ответ. Эта ответная улыбка уже всецело принадлежала голове: ведь улыбалась голова Брике. Она делала успехи, сама не замечая того.

А недалеко от Парижа случилось маленькое событие, ещё больше обрадовавшее Брике и удивившее самого виновника этого события. Во время особенно сильного приступа боли Брике протянула руку и сказала:

— Если бы вы знали, как я страдаю...

Ларе невольно взял протянутую руку и поцеловал её. Брике покраснела, а Ларе смутился.

«Чёрт возьми, — думал он, — я, кажется, поцеловал её. Но ведь это была только рука — рука Анжелики. Однако ведь боль чувствует голова, значит, поцеловав руку, я пожалел голову. Но голова чувствует боль потому, что болит нога Анжелики, но боль Анжелики чувствует голова Брике...» Он совсем запутался и смутился ещё больше.

— Чем вы объяснили ваш внезапный отъезд вашей подруге? — спросил Ларе, чтобы скорее покончить с неловкостью.
— Ничем. Она привыкла к моим неожиданным поступкам. Впрочем, она с мужем тоже скоро приедет в Париж. Я хочу её видеть... Вы, пожалуйста, пригласите её ко мне. — И Брике дала адрес Рыжей Марты.

Ларе и Артур Доуэль решили поместить Брике в небольшом пустующем доме, принадлежащем отцу Ларе, в конце авеню дю Мэн.

— Рядом с кладбищем! — суеверно воскликнула Брике, когда автомобиль провозил её мимо кладбища Монпарнас.
— Значит, долго жить будете, — успокоил её Ларе.
— Разве есть такая примета? — спросила суеверная Брике.
— Вернейшая.

И Брике успокоилась.

Больную уложили в довольно уютной комнате на огромной старинной кровати под балдахином.

Брике вздохнула, откидываясь на горку подушек.

— Вам необходимо пригласить врача и сиделку, — сказал Ларе. Но Брике решительно возражала. Она боялась, что новые люди донесут на неё.

С большим трудом Ларе уговорил её показать ногу своему другу, молодому врачу, и пригласить в сиделки дочь консьержа.

— Этот консьерж служит у нас двадцать лет. На него и на его дочь вполне можно положиться.

Приглашённый врач осмотрел распухшую и сильно покрасневшую ногу, предписал делать компрессы, успокоил Брике и вышел с Ларе в другую комнату.

— Ну, как? — спросил не без волнения Ларе.
— Пока серьёзного ничего нет, но следить надо. Я буду навещать её через день. Больная должна соблюдать абсолютный покой.

Ларе каждое утро навещал Брике. Однажды он тихо вошёл в комнату. Сиделки не было. Брике дремала или лежала с закрытыми глазами. Странное дело, её лицо, казалось, всё более молодело. Теперь Брике можно было дать не более двадцати лет. Черты лица как-то смягчились, стали нежнее.

Ларе на цыпочках подошёл к кровати, нагнулся, долго смотрел на это лицо и... вдруг нежно поцеловал в лоб. На этот раз Ларе не анализировал, целует ли он «останки» Анжелики, голову Брике или всю Брике.

Брике медленно подняла веки и посмотрела на Ларе, бледная улыбка мелькнула на её губах.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Ларе. — Я не разбудил вас?
— Нет, я не спала. Благодарю вас, я чувствую себя хорошо. Если бы не эта боль...
— Доктор говорит, что ничего серьёзного. Лежите спокойно, и скоро вы поправитесь...

Вошла сиделка. Ларе кивнул головой и вышел. Брике проводила его нежным взглядом. В жизнь её вошло что-то новое. Она хотела скорее поправиться.

Кабаре, танцы, шансонетки, весёлые пьяные посетители «Шануар» — всё это ушло куда-то далеко, потеряло смысл и цену.

В сердце её рождались новые мечты о счастье. Быть может, это было самое большое чудо «перевоплощения», о котором не подозревала она сама, не подозревал и Ларе!

Чистое, девственное тело Анжелики Гай не только омолодило голову Брике, но и изменило ход её мыслей. Развязная певица из кабаре превращалась в скромную девушку.

                                                              из научно - фантастического романа  Александра Беляева - «Голова профессора Доуэля»

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

42

Лжепророк

Семь часов.
Немного смурно,
Будто вечером -
Плохое кино.
Будто в нОчи -
Напряг мозгА,
И -
Тоска...

Семь часов.
Словно, вставая,
Запираешь
Избу
На засов,
Непромытым глазом
Моргая...

Семь часов.
Снова светел
Тот
Окоем
В невозможном
Круженьи картин...
Мы втроеём...
Мы - вдвоём?
Мы -
ЖИВЁМ??
Я один...

Семь часов...

                                      Семь часов
                           Автор: Николай Поздеев

Гремучая змея - Русский трейлер (2019) #триллер #детектив #фэнтези #трейлер

Александр был высок ростом, красив, имел в себе, действительно, что-то божественное, кожа его отличалась  белизной, подбородок был покрыт редкой  бородой; волосы Александр носил накладные, чрезвычайно искусно подобрав их к своим, и большинство не подозревало, что они чужие.

Его глаза светились сильным и вдохновенным блеском. Голос он имел очень приятный и вместе с тем звучный.

Словом, Александр был безупречен, с какой стороны на него ни посмотреть.

Такова была его внешность.

Душа же его и направление мыслей... 

О Геракл, избавитель от зла! 

О Зевс, отвратитель несчастий!

О Диоскуры - спасители! (1)

Лучше встретиться с врагом и недругом, чем иметь дело с человеком, похожим на Александра.

Он отличался природными дарованиями, гибкостью и остротой ума; был в значительной степени наделён любознательностью, понятливостью, памятью, способностью ко всем  наукам, но пользовался всем этим в самую дурную сторону.

Одним словом, представь себе, воспроизведи своим воображением пёстрый состав его души - это смешение лжи, хитрости, клятвопреступлений, козней.

Представь себе человека без предрассудков, готового на опасный шаг, терпеливого в исполнении задуманного, обладающего даром убеждения и умеющего внушить доверие, изобразить добрые чувства и представить все противоположное своим истинным намерениям.

К  Александру присоединился ещё один ловкий проходимец по имени Коккон, и они вдвоём решили заняться пророчеством, ("стричь толстокожих людей", как говорит Лукиан.)

И вот наши два дерзких негодяя, способные на всякие  злодеяния, сойдясь вместе, без труда поняли, что человеческая жизнь находится во власти двух величайших владык - надежды и страха - и что тот, кто сумеет по мере надобности пользоваться обоими, очень скоро разбогатеет.

Они видели, что и боящийся и надеющийся - каждый чувствует страстное желание и необходимость узнать будущее.

В былое время таким путём  разбогатели Дельфы и стали знамениты также Делос, Клар и Бранхиды (2).

Благодаря надежде и страху, этим двум тиранам, о которых я упомянул выше, люди постоянно идут в святилища и, стремясь узнать будущее, приносят гекатомбы (3) и жертвуют целые кирпичи золота.

Разбирая своё положение со всех сторон, они задумали учредить прорицалище и устроить оракул. Они надеялись, что, если им это дело удастся, они тотчас же станут богатыми и обеспеченными.

Успех превзошёл их ожидания и расчёты.

Они прошли в Халкедон и закопали в храме Аполлона, самом древнем у халкедонян, медные дощечки, гласившие, что вскоре прибудет в Понт Асклепий (4) вместе со  своим отцом Аполлоном и будет иметь своим местопребыванием Абонотих.

Эти дощечки, кстати найденные, заставили предсказание очень легко распространиться по всей Вифинии и Понту, в особенности же в Абонотихе.

Жители тотчас постановили построить храм и стали рыть землю для закладки оснований. Коккон остаётся в Халкедоне, сочиняя двусмысленные, неопределённые и непонятные предсказания; в непродолжительном времени он умирает, кажется, от укуса гадюки.

Александр же появляется в торжественном виде: с  длинными  распущенными волосами, одетый в пурпурный хитон с белыми полосами, с накинутым поверх него белым плащом, держа в руках кривой нож, как Персей, от которого он вёл свой род с материнской стороны.

Возвратившись спустя долгое время на свою родину при такой театральной обстановке, Александр приобрёл известность, прославился и стал предметом удивления.

Иногда он изображал из себя одержимого, и из его рта выступала пена, чего он легко достигал, пожевав корень красильного  растения струтия. А для  присутствующих эта пена казалась чем-то божественным и страшным.

Кроме того, для них уже давно была изготовлена из тонкого полотна голова змеи, представлявшая некоторое сходство с человеческой.

Она была пёстро раскрашена, изготовлена очень правдоподобно и раскрывала  посредством сплетённых конских волос свою пасть и снова закрывала её; из её  пасти высовывалось чёрное, также приводимое в движение посредством волос, раздвоенное жало, вполне напоминавшее змеиное.

Змея, приобретённая в Пелле, находилась у Александра и кормилась в его жилище; ей надлежало  своевременно появиться и вместе с ним разыгрывать театральное представление, в котором ей была отведена первая роль лицедея.

Когда наступило время действовать, вот что было придумано. 

Ночью Александр пошел к недавно  вырытым ямам для закладки основания будущего храма. В них стояла вода, набравшаяся из почвы или от выпавшего дождя.  Он положил туда скорлупу гусиного яйца, в которую спрятал только что родившуюся змею, и, зарыв яйцо глубоко в грязь, удалился.

На рассвете Александр выбежал на площадь обнажённым, прикрыв свою наготу  лишь  золотым  поясом,  держа  в руках кривой нож и потрясая развевающимися  волосами, как нищие одержимые жрецы Великой Матери {Малоазийский культ Кибелы, популярный в Риме, носил оргиастический характер.}.

Он взобрался на какой-то высокий алтарь и стал произносить речь, поздравляя город со скорым приходом нового бога.

Присутствующие - а сбежался почти весь город с женщинами, старцами и детьми - были поражены, молились и падали ниц.

Александр произносил какие-то непонятные слова, вроде еврейских или финикийских, причём привёл всех в изумление, так как они ничего не понимали в его речи, кроме имени Аполлона и Асклепия, которых 0н всё время упоминал.

Затем обманщик бросился бежать к строящемуся храму; приблизившись к вырытым углублениям и к приготовленному им  заранее источнику оракула, он вошёл в воду и громким голосом стал петь гимны Аполлону и Асклепию, приглашая бога явиться, принося счастье в город. 

Затем Александр попросил чашу, и, когда кто-то из присутствующих подал ему сосуд, он погрузил  его  в воду и без затруднения вытащил вместе с водой и  илом  яйцо,  в  котором  он заранее спрятал бога, залепив отверстие в скорлупе воском и белилами.

Взяв яйцо в руки, он говорил, что держит самого Асклепия. А собравшиеся внимательно смотрели, ожидая, что произойдёт дальше, очень удивлённые уже и тем, что в воде нашлось яйцо.

Разбив его,  Александр взял в руки змейку. Присутствовавшие, увидев, как она движется и извивается вокруг его пальцев, тотчас же закричали и стали приветствовать бога, поздравляя город с новым счастьем. Каждый жадно молился, прося у бога богатств, изобилия, здоровья и прочих благ.

Александр снова отправился домой, неся с собой новорождённого Асклепия, появившегося на свет  дважды, а не один  раз, как все прочие люди, и рождённого не Коронидой (5) и не вороной, а гусыней. Весь народ следовал за ним, и все были одержимы и сходили с ума от больших надежд.

Несколько дней Александр оставался дома, рассчитывая, что под влиянием распространившейся молвы в город сбежится множество пафлагонцев (6).

Так и случилось. Город переполнился людьми, лишёнными мозгов и рассудка, совершенно не похожими на людей, питающихся хлебом, и  только по  виду отличающимися от баранов.

                                                                            Александр, или лжепророк (Отрывки)
Автор: ЛУКИАН. Переводчик: Д.В.Сергеевского. По техническим причинам текст подвергся небольшой редактуре Гусевым, без утери смысла его содержания. Источник:  Том 1. Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева - "Греческая литература".
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) О Диоскуры - спасители! - Диоскуры. Братья - близнецы Кастор и Полидевк в древнегреческой и древнеримской мифологиях. Они были детьми Леды от двоих отцов — Зевса и Тиндарея. На протяжении своей жизни совершили ряд подвигов: участвовали в походе аргонавтов, калидонской охоте, возвратили свою похищенную сестру Елену. В Древней Греции братьев считали покровителями путешественников и мореплавателей. В Древнем Риме их в первую очередь считали олицетворением воинской доблести. Связь братьев с морем привела к тому, что их именем называли корабли. В частности, согласно «Деяниям святых апостолов», на «Диоскурах» плавал апостол Павел.

(2) В былое время таким путём  разбогатели Дельфы и стали знамениты также Делос, Клар и Бранхиды - Перечисление Оракульский Центров греческой античности.

(3) приносят гекатомбы - Гекатомба — в Древней Греции торжественное жертвоприношение из ста быков. В поэмах Гомера (например, в «Илиаде») — от 12 до 100 голов скота. Впоследствии — любое большое торжественное жертвоприношение, этим словом обозначалось любое количество жертвенных животных, даже если оно не доходило до ста. В переносном смысле гекатомба — огромные жертвы войны, террора, эпидемии и т. д..

(4) что вскоре прибудет в Понт Асклепий - Асклепий — в древнегреческой и древнеримской мифологиях бог медицины. Он сын Аполлона и нимфы Корониды (по другой версии — сын Арсинои). Асклепий научился не только лечить самые разнообразные болезни, но и воскрешать мёртвых. В Древнем Риме культ греческого бога медицины официально признали в III веке до н. э.. Греческое имя Асклепия романизировали в Эскулапа, или Эскулапия.

(5) и рождённого не Коронидой - Коронида. Персонаж древнегреческой мифологии, дочь Флегия, возлюбленная Аполлона и мать бога врачевания Асклепия. Согласно классической версии мифа, забеременев от бога, Коронида изменила ему с обычным смертным Исхием, и Аполлон в ярости поразил её стрелами. На погребальном костре Аполлон достал ребёнка из чрева убитой и отдал его на обучение кентавру Хирону. Кроме того, Коронида может упоминаться в других контекстах, например:
Одна из кормилиц Диониса, которую изнасиловал фракиец Бут. Коронида попросила Диониса о помощи, и тот наслал на Бута безумие; насильник прыгнул в колодец и погиб. 
Спутница Тесея, упомянутая в одной греческой надписи (CIL IV 8185 b). 
Возлюбленная Диониса, родившая трёх харит, описанная у Нонна Панополитанского.

(6) в город сбежится множество  пафлагонцев - Пафлагонцы — это уроженцы, жители Пафлагонии (исторического района на севере Малой Азии). Пафлагонцы слыли за отважный, смелый и добрый народ, были превосходными наездниками и воинами.

Это интересно?

0

43

В мерцанье глаз .. Друг напротив друга .. Двух близких .. родственных душ

Одна ткачиха молодая,
Евфимия, милá собой,
Вся хохотушка удалая,
Лобзаема зело судьбой,
Жила в Ивáнове, молилась
Святым порою образáм,
А жизнь весёлая искрилась
Из глаз её, то тут, то там
Её заливистые смехи
Могли услышать, ничего
Не удручало: ни огрехи
У ткацкого станка того,
Ни смутное же ожиданье
Каких-то сумрачных чудес,
Была весёлое созданье,
Не сторожил ткачиху бес.
От Фимы люди не слыхали
С пелёнок нецензурных слов,
Её соседи уважали,
Не тяготел над нею ков (*).
Цвела она, благоухала,
Юнцов пленяла красотой,
Порока с юности не знала,
Жила не телом — головой

                                                        ивáновская ткачиха Глава 1.
                                                             Автор: Tomas Gravis
_______________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Не тяготел над нею ков - Устаревшее значение — тайный злой умысел, коварное намерение; заговор; козни.
________________________________________________________________________________________________________________________________________

Дмитрий Проникновенный - Мерцание милых глаз

.. Жила - была голова. У неё , как и у всех голов, было два глаза, два уха, нос, рот и… что там ещё подобает носить голове?…. ах, ну да, волосы.

Голова была красивой. …. Ну не так чтобы очень, но что-то такое было в ней, что давало все основания называть её красивой головой.

А ещё, к её глубочайшему сожалению – или как знать? к  радости – она  была немного умной головой.  ... Не так чтобы можно было назвать её гениальной, но что-то всё - таки было в этой голове такое, что позволяло называть её не только красивой, но и умной головой.

И всё бы ничего, да только вот беда – не было у этой головы дома.

Как так? – спросите вы. Да всё очень просто – не было у этой головы туловища.

Вот и путешествовала она по самым разным домам - туловищам,  то есть – и постоянно приходила к одному и тому же печальному выводу – всё это были не её туловища – дома, то есть.

Ну и соответственно, со всеми вытекающими из этого последствиями, эта голова была ужасно одинока.

И вот, однажды, приходя в себя после очередного туловища – иллюзии, сидела она на скамейке, размышляя о судьбе своей неустроенной.

Смотрела она на звёзды, считала оставшиеся на деревьях листья – дело-то было уже глубокой осенью, и вдруг увидела одиноко бредущее по парку туловище.

Было видно сразу – что-то у этого туловища не в порядке. Что-то очень серьёзно не в порядке – а различать радостные туловища от грустных голова за это время, поверьте мне, научилась очень хорошо.

- Привет, туловище!
- Привет, - услышала она после долгой паузы.
- Ты чего одно гуляешь? Что-то случилось?
- А разве не заметно, что случилось?

И только сейчас голова заметила, что у  этого туловища совсем не было – чего бы вы думали? – ну конечно же, головы.

- Извини, я сразу не заметила! Хочешь, посидим вместе?
- Хочу!

И стали они сидеть вместе, считать звёзды и оставшиеся на деревьях листья – дело-то ведь было уже глубокой - глубокой  осенью. Вот собственно и вся сказка. Смешная и наивная... зато правдивая.

... И как у всех сказок, у нее, конечно же, есть продолжение.......)

... Туловище было такое грустное и одинокое, что голове всё время хотелось чем - нибудь его развеселить. Думала она, думала и придумала написать ему сказку – специально для него. И звучала эта сказка вот так.

Жило - было туловище. И на первый взгляд оно совсем ничем не отличалось от всех остальных туловищ. Но это только на первый взгляд.

Потому что, если приглядеться повнимательнее, становилось заметно, что у этого туловища совсем нет головы.

И страшно по этому поводу туловище мучилось, особенно когда окончательно в этом убедилось, внимательно разглядев себя в зеркале.

Первое время туловище суетилось, пытаясь найти свою голову, но  испробовав массу способов – и всё тщетно, оно окончательно смирилось  с существующим положением вещей, да и стало так  жить, без головы.

И вроде бы всё было сносно, но если быть совсем искренним, ему, конечно же, вся эта ситуация в глубине души ой как не нравилась – вроде как неполноценное оно что-ли  получалось.

И вот однажды, гуляя по парку и в очередной раз уговаривая себя, что всё и так неплохо и не нужна ему вовсе никакая голова – появится, начнёт командовать (а туловище, надо признаться, страх как не любило, когда им командовали), встретило это туловище голову.

На первый взгляд – это была самая обычная голова – каких тысячи вокруг – но если приглядеться повнимательнее, оказывалось, что у этой головы совсем не было туловища.

Удивившись поначалу такому странному стечению обстоятельств – не каждый же день можно встретить гуляющих в парке голов без туловищ – через несколько минут туловище смирилось с этим  и принялось мирно беседовать со своей новой знакомой.

Вообще-то беседовать – это громко сказано, потому что  они просто сидели рядом на одной скамейке, просто молча смотрели на звёзды и считали оставшиеся на деревьях листья – дело-то было уже глубокой – глубокой осенью.

Вот такую сказку рассказала голова безголовому туловищу.

- Хорошая сказка. Правдивая. - Сказало на это туловище.
- Правда? А мне подумалось, что сказка совершенно дурацкая, - ответила голова.
- Тогда зачем же ты мне её рассказывала? – спросило туловище.
- Чтобы тебя развеселить, - откликнулась голова.
- И что в этой сказке весёлого? – снова спросило  туловище.
- Извини, весёлого, действительно, нет. Я же говорю – дурацкая сказка, - заметила голова.
- Да…….. действительно……очень  дурацкая сказка…….. ты права, - сказало туловище и вновь уставилось на звёзды.

А голова подумала про себя – «Удивительно! Ничего не происходит……. А так хорошо!»

И тоже уставилась на звёзды. Так они и сидели каждый вечер на одной скамейке – голова без туловища и туловище без головы. Смотрели на звёзды и считали опавшие листья – дело-то было глубокой - глубокой  осенью, уже к началу зимы.

А потом пришла зима. И снова они сидели в парке, на той же самой скамейке.

И уже было собирались вновь смотреть на звёзды и считать оставшиеся на деревьях листья. И тут вдруг оказалось, что небо в этот вечер совсем без звёзд, а листьев на деревьях уже совсем - совсем не осталось.

- Что ещё будем делать? - спросила голова.
- Давай посчитаем снежинки, которые падают с неба, - предложило туловище.
- Давай, - согласилась голова.
- Что-то я сбиваюсь со счёта, - через несколько минут произнесло туловище.
- Ты знаешь, я тоже, - ответила голова, - сложно считать снежинки, которые то и дело тают, даже не успевая долететь до земли.

И что-то в её голосе было такое, что туловищу захотелось обнять её, прижать к себе и больше никогда уже с ней не расставаться. Но оно не сделало это – это было очень сдержанное туловище.

А голова, будто почувствовав эту неуловимую перемену в атмосфере, вдруг засобиралась домой, да и ушла, даже не попрощавшись, чем очень озадачила туловище.

- Неужели я ей нравлюсь? – размышляло оно потом само с собой. – Да нет! Кому может понравиться  туловище без головы! Разве что только…………голове без туловищу! - и тут от своей неожиданной догадки туловище впервые за долгое время рассмеялось.

Как может смеяться туловище без головы? – спросите вы. Ещё как может! Просто это не слышно тому, кто не умеет видеть.

А на следующий вечер туловище принесло для головы маленький подарок – букет фиалок – но голова почему-то не пришла, и букет фиалок остался лежать на скамейке.

А на следующий день на скамейке появился ещё один букет фиалок, и ещё один, и ещё………. пока к концу зимы вся скамейка не превратилась в прекрасную  серебристо - фиалковую скульптуру.

Что случилось с головой и почему она перестала приходить в парк? – спросите вы. А разве вам не понятно? Она испугалась. Испугалась, что однажды придётся расстаться с очередной иллюзией и вновь проживать весь связанный с этим кошмар.

Но голова головой, а есть ещё неисповедимые пути, предугадать направление которых не дано никому, даже самой умной и проницательной голове на свете.

И так случилось, что однажды проходя мимо парка, голова увидела толпу людей, что-то бурно обсуждающих. Надо сказать, наша голова не была любопытна, но что-то всё-таки подтолкнуло её подойти. И что же вы думаете она увидела?… Ну конечно же, фиалковую скамейку.

- Надо же, когда–то мы  сидели тут вместе с туловищем, считали звёзды и оставшиеся на деревьях листья, а сейчас вот тут расцвели фиалки.

Как интересно и красиво! – подумала голова, – может быть зря я тогда  вот так, не попрощавшись……..,  - она глубоко вздохнула и засобиралась было продолжить свой путь дальше, как поняла, что стоит в полной тишине, толпа людей уставилась на неё, а из глубины парка, улыбаясь, к ней приближается – кто бы вы думали? – ну, конечно же, туловище без головы.

Хотя, назвать его туловищем без головы было теперь очень сложно, так как голова у этого туловища была, и очень красивая голова, надо заметить. ….

Впрочем, за всё это время и с нашей  головой произошли кое - какие изменения – теперь у неё было красивое великолепное и очень грациозное тело, ну просто загляденье, а не тело!

Так и стояли они друг напротив друга, смотрели друг другу в глаза и считали мерцающие там, в глубине глаз друг друга, маленькие улыбки.

Как улыбки могут мерцать в глубине глаз? – спросите вы.

Ещё как могут! – Просто это не видно тем, кто не умеет слушать…….

                                                                                                                                                                               Сказка про голову
                                                                                                                                                                            Автор: Наталия Новак

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

44

! Горло !

«Няня, что-то всё не сладко!
Дай-ка сахар мне да ром.
Всё как будто лихорадка,
Точно холоден наш дом».

- «Ах, родимый, бог с тобою:
Подойти нельзя к печам!
При себе всегда закрою,
Топим жарко - знаешь сам».

- «Ты бы шторку опустила...
Дай-ка книгу... Не хочу...
Ты намедни говорила,
Лихорадка... я шучу...»

- «Что за шутки спозаранок!
Уж поверь моим словам:
Сестры, девять лихоманок,
Часто ходят по ночам.

Вишь, нелёгкая их носит
Сонных в губы целовать!
Всякой болести напросит,
И пойдёт тебя трепать».

- «Верю, няня!.. Нет ли шубы?
Хоть всего не помню сна,
Целовала крепко в губы -
Лихорадка ли она?»

                                                    Лихорадка (1847)
                                                 Поэт: Афанасий Фет

***

Les ames sombres dans le silence se cachent
Ils attendent...

Skyner dans la fivre (*)

______________________________________________________________

(*) Les ames sombres dans le silence se cachent
Ils attendent... - Тёмные души в тишине прячутся,
Они ждут.. (фр.)

Skyner dans la fivre - Скайнер в лихорадке (фр.)

_______________________________________________________________

… Лихорадка иссушала тело, наполняла его ноющей слабостью. Голова была тяжёлой, словно окаменела… Я ворочался в постели, терзаемый болезнью и был не в силах заснуть и, откинувшись на подушках, смотрел на маленький столик со всевозможными средствами, призванными облегчить моё состояние. Но лучше мне не становилось.

Утомившись от городской суеты, я позавчера вернулся в имение. Без всякого успеха исходив с ружьём окрестные леса, в которых царили тишина и наводящий грусть аромат увядания, я, в довершение всего, попал на обратном пути под пронзительно - холодный дождь, вымок до нитки, а назавтра свалился с сильнейшей лихорадкой.

Визит доктора Меткалфа, воркование моей старушки - экономки, никогда не доверявшей моё бренное тело в болезни попечению слуг, всё происходило для меня как в тумане и каком-то странном отдалении, словно это случилось не со мной, а если со мной, то очень - очень давно, когда ты силишься припомнить полузабытые подробности далёкого дня, обрывки разговоров, неяркий свет…

… Очнулся я уже вечером, когда мрачные сумерки прочно завладели окружающим миром и не в силах терпеть изнуряющий дурман лихорадки, но и не желая беспокоить славную миссис Бэннистер или кого либо из слуг, силился отвлечься на мысли о каком - нибудь предмете или событии, которые занимали меня до дня этой злополучной охоты.

А потом неожиданно меня осенило: почему бы не обратиться за утешением к одному из томов богатой библиотеки моего батюшки? Взявши свечу, озарявшую мою спальню тёплым светом, я, не вполне твёрдо держась на ногах, направился в библиотеку…

Эта комната, обшитая тёмными дубовыми панелями и щеголявшая строгими тёмно - бордовыми портьерами, как нельзя лучше соответствовала моему подавленному настроению.

Паркет тихонько поскрипывал под моими ногами,  в воздухе чувствовался тонкий, ни на какой другой не похожий, запах книг.

Оглядев массивные стеллажи, представлявшиеся в полутьме загадочными полутёмными колоссами, я, на несколько секунд прикрыв глаза и смочив пересохшее горло и спёкшиеся губы глотком воды из графина, принялся за поиски подходящего чтения.

Выбор мой остановился на старинных летописях нашего рода, которые некогда вёл монах из монастыря, находящегося поблизости и ныне лежащего в руинах, имя которого сгинуло в веках, ибо он его почему-то не стал указывать на страницах своего труда.

Лишь недавно обнаружив его на пыльном чердаке, где к нему очевидно очень давно не прикасалась ничья рука, я, по-прежнему страдая духовно и телесно, углубился в чтение древнего фолианта…

Видимо сначала монах пересказывал то, что ему было известно с чьих-то слов, наверное человека, гораздо старше его самого, а быть может и из каких-то более ранних хроник.

Года, десятилетия, века… На страницах летописи они выступали из тени на свет моей одинокой свечи, освещающей стол, оставались на какое-то время, рассказывая о распрях и мировых, женитьбах и смертях и уходили обратно в тень вместе с переворачиваемой мною страницей…

Рассказ постепенно обрёл конкретность, большее количество деталей, видимо безвестный монах уже рассказывал то, что было при его жизни, о том, что он видел или слышал самолично.

И тут я наткнулся на рассказ о несчастном семействе д’Эрбенвилей, вечно раздираемом необузданными страстями, поспешными решениями и преждевременными смертями. 

О нашем не очень близком родстве с которыми как-то рассказывал мне отец. А сейчас я читал жуткие подробности о том, как этот род, словно преследуемый роком или чьей-то неумолимой злой волей прервался навсегда…

“Отец, Алан д’Эрбенвиль, сполна унаследовавший от предков крутой нрав и вспышки бешеного гнева, которые случались с ним время от времени по самым мелким поводам, имел двоих сыновей.

Рано овдовев (к смерти жены против всех ожиданий по уверению летописца он причастен не был) он воспитывал двоих наследников в крайней строгости …

Старший сын, которому отходила большая часть богатств семьи и бывший по характеру точной копией отца, платил родителю той же монетой, свары и скандалы меж ними были наиобычнейшим делом и никакие наказания не могли усмирить Гая, старшего сына.

Младший же был тихим и смиренным, что было так не похоже на его сородичей как в прошлом, так и в настоящем…

Он изо всех сил старался избегать ссор и споров и как мог, старался наладить мир в семье. Но что мог сделать младший сын? И всё шло к тому роковому дню, когда отец с сыновьями отправился на охоту с несколькими дворянами, их соседями.

Направляемый загонщиками в сторону своих господ кабан выскочил столь внезапно и стремительно, что Гай промахнулся, а отец, едва с кабаном было покончено, обрушился на сына с проклятиями и в ярости приказал трубить окончание охоты.

Вечернее застолье не охладило, а только распалило ссору, издёвки отца становились всё яростней и изощрённей, и в конце концов Гай сверкнув глазами и улыбнувшись страшной улыбкой мрачно произнёс  “уж теперь-то я не промахнусь” с быстротой молнии выхватил нож и ударил отца в грудь…

Как громом поражённые сидели гости и стояли слуги…пока кто-то наконец не очнулся и не удостоверился в том, что Алан д’Эрбенвиль мёртв. Гай, застывший без движения, вдруг дёрнулся и, словно окончательно потеряв рассудок, заметался по зале размахивая окровавленным клинком, от его руки пали несколько слуг, прежде чем его связали…

Замок погрузился в мрачную тишину, которую нарушали вой холодного осеннего ветра, да пронзительные вопли и проклятья Гая, запертого в старой и безлюдной северной башне…

Соседи собирались было послать гонца, чтобы известить королевского судью, но этого не понадобилось – на следующее утро Гая нашли в башне повесившимся …

Младший сын, оставшийся единственным наследником и последним отпрыском рода имел и кроткий нрав, и желание не повторять безрассудных деяний своих родичей, но неведомая сила продолжала преследовать и его.

Некоторое время спустя он женился и жена его, из сильно обедневшего дворянского рода, бывшая сперва образцом добродетели, постепенно обнаружила свою истинную природу.

Словно хищница, рвущая добычу, она изводила кроткого мужа, превратив дом в настоящий ад, а по округе поползли слухи, что однажды кто-то из крестьян возвращаясь поздно из лесу видел странные огни, а подошедши поближе видел молодую хозяйку за исполнением странных ритуалов, описать которые он не брался, у него начинал заплетаться язык…

Хозяин дома чах и высыхал на глазах.

А однажды ночью челядь разбудили крики их хозяина…

Взломавши дверь спальни под не стихающие а затем резко оборвавшиеся крики они увидели окровавленную постель и пол и бездыханного хозяина с ножом в груди, а перед ними ухмыляясь окровавленными губами стояла его жена, рассмеявшись нечеловеческим смехом на их глазах, она перерезала себе горло…

Правая рука хозяина, как потом увидели слуги, была искусана, видимо он заслонялся от…”

… Дошедши до этих строк, я тревожно огляделся вокруг поражённый оглушающей тишиной…ни звука не доносилось из комнат и снаружи замка. Звенящая тишина словно вибрировала…

Тут мне показалось что я слышу какие-то очень тихие и неразборчивые звуки. Напрягая слух и дрожа в лихорадке я вскочил из-за стола. Кровь ударила мне в голову, в ушах зашумело… Вот… отчётливо слышны крики… крики полные муки и отчаяния…

Схватив свечу и неровно ступая, я очутился в коридоре… спальня… из моей спальни… Свеча от моего быстрого шага мигнула и погасла. Но непроницаемую темноту прорезал другой, мрачный свет, шедший из приоткрытой двери спальни… и только тут я осознал что крики были женскими.

Распахнув дверь я застыл на пороге. Мужчина крепкой наружности и свирепого вида держал за волосы хрупкую женщину и заносил над ней невесть от чего ярко поблескивающий нож. Женщина вскрикнула ещё раз и вырвавшись бросилась ко мне.

Изящные руки, которыми она ухватилась за меня были исхудалыми, а взгляд запавших глаз был полон такой исступлённой мольбы, что у меня перехватило дыхание.”Пожалуйста, пожалуйста…” горячечный шёпот был сильнее всякого крика. И упала не то в беспамятстве, не то…

Мужчина меж тем, гадостно ухмыляясь, направился с ножом  ко мне:

”Внешний вид бывает обманчив, дорогой родич…Особенно если ты видел его только на картине…”. От дикого смеха у меня закружилась голова.

И тут словно острая игла пронзила меня, я вспомнил…и вздрогнул всем телом.

Портрет крепкого мужчины, тем не менее выражавшего всем своим видом благодушие и веселье, и женский портрет, взгляд полный внутренней жестокости и порок, затаённый в чуть изогнутых губах.

Я стоял и смотрел на подходящего ко мне с ножом. Взгляд бешеного кабана…

Он тем временем скривил губы в ироничной усмешке: “До чего хилый то… Весь прямо этакий ухоженный папенькин сынок…”. Усмешка пропала, осталась только ледяная жестокость: “Я оказался неплохим летописцем, как думаешь?

Сейчас разберёмся с тобой, а потому уж и доберёмся до нашей ненаглядной сестрички…”. Он снова улыбался, но глаза затуманились, словно он потерял остатки разума и занёс нож…

Отпрыгнув в сторону, я, неожиданно для самого себя вцепился ему в руку зубами…Нож с глухим стуком упал на пол и комната огласилась его вскриком, отпрыгнув от него снова, я еле держался на ногах, в висках стучало…

Заревев он кинулся на меня, пока я подбирал нож… Стук сердца словно замедляется… медленно - медленно он заносит кулак… я медленно - медленно сжимаю ручку ножа с такой силой, что чувствую каждый дюйм его поверхности…

Нож входит неслышно, словно его вообще нет в моей руке и становится невесомым… легче волоса… Красная пелена словно живая, она обволакивает всё вокруг, от ударов сердца дрожат горные пики под закатным солнцем…

“Внешний вид бывает обманчив, родич” шепчу я.   
           
… Меня нашли в моей спальне на полу, бредящего в лихорадке.

Оправившись от болезни спустя несколько дней, я не нашёл в летописи того отрывка, который прочёл в ту ночь, но зато увидел два портрета, которых не видел до сих пор: крепкий мужчина со взглядом полным внутренней ледяной жестокости и пороком, притаившемся в надменных губах и портрет женщины с изящными руками и мягким светом в глазах…

                                                                                                                                                                                      Лихорадка
                                                                                                                                                                           Автор: Игорь Таратенко

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

45

Распятый на это кино

или .. Фрагменты ощущений, данного в осмысление нам мира.

Распятый смотрит в тишине...
распятый смотрит на кресте...
и хоть от слёз глаза дрожат,
Он не изменит кроткий взгляд.
Он не посмеет так взглянуть,
чтоб осудить толпу иуд.
Его скользит потуплен взор,
всего лишь в том Его позор,
что Он умеет их любить.
Ничтожных, мерзких и любых,
не разделяя никого.
Всех на земле до одного.

Он просто молча смотрит в даль,
и только скорбную печаль,
природа, чувствует с тоской,
что умирает Бог Живой.
Распятый где-то на кресте,
принявший плоть и по земле,
ступавший некогда. И вот
приходит час и Он умрёт...

Но злобы нет в Его глазах...
Он побеждает страхом - страх.
Он побеждает смертью - смерть.
И пробивает в небо дверь.
Оковы ада рушит кровь,
и слышен всем последний вздох:
-"Элой, лама савахфани !" (*)
-"страданья кончены Мои..."

За каплей капля - хлынет дождь,
и смоет вековую дрожь.
Сверкнёт в безмолвии гроза
на вечно образ сохраня:
Распятый Бог, прибит к Кресту,
едва сокрывший наготу.
Бездомен, брошен, не прощён...
Он руки людям распростёр,
чтоб их в объятья заключить.
И сам покорный этот вид
быть может тронет их сердца,
и дрогнет взгляд у гордеца...

                                                                    РАСПЯТЫЙ
                                                     Автор: Земля_для_подошв
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) -"Элой, лама савахфани !" - «Элои! Элои! ламма савахфани?» — слова Иисуса Христа, обращённые к Богу Отцу во время распятия. Перевод: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Эти фразы приведены в Евангелиях от Матфея (Мф. 27:46) и от Марка (Мк. 15:34).
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Один из любимейших островов Настасьи, где Пётр Первый выстроил дворец для наблюдения за входящими в Неву кораблями, был остров Овчий.

Я постоянно забывал название «Овчий», заменяя его топонимом «Козий».

Вот меня и настигла история о некоем Козьем острове, находившемся на Большой земле, в чахлых ингерманландских лесах Карельского перешейка, потому что наши оговорки, ошибки, неверные представления и т. п. частенько нас настигают, слегка сменив форму.

Героя истории увидел я впервые в возрасте четырнадцати лет. Мы по чистой случайности оказались соседями по даче.

Обстоятельный мальчик в очках, крепенький, точно небольшой боровичок, с несколько преувеличенной длины причёскою (чёлку имею я в виду, постоянно падавшую на глаза и на очки, точно у норовистого жеребёнка; волосы до плеч тогда ещё не вошли в моду), нежно любивший маленькую сестру и нянчившийся с нею.

Остальное я тоже знаю только по слухам. Он рано женился на хорошенькой смешливой соученице, как мне рассказывали общие знакомые. Его забрали в армию.

Что с ним делали в армии, покрыто мраком неизвестности. Одно время газеты и журналы разоблачали наперебой армейские быт и нравы, сериалы уголовных сюжетов, называемых «дедовщиною», описывались мелкие издевательства, травля, избиения, убийства, изнасилования и так далее, и тому подобное.

Придя из армии, юноша — назовём его Никитой — развёлся, сошёлся с женщиной старше его лет на десять, слывшей наркоманкой, считавшейся не вполне нормальной и обожавшей коз.

Коз его новая жена разводила с детства.

Видимо, козы были под стать хозяйке, то бишь отчасти с приветом, к тому же невезучие, вечно влипавшие в истории: козы ломали ноги, рога, забредали на территорию электростанции, травились травобоем, одна даже свалилась в выгребную яму, в отстойник, но была хозяйкой вытащена, хозяйка не погнушалась скакнуть в нечистоты, спасая любимое животное, обе торжественно прошли по дачному посёлку, и Эсмеральда, и её козочка, по уши в дерьме.

Я так понял, Никита подсознательно надеялся, что Эсмеральда вытащит и его из отстойника, куда погрузился он во время службы в армии.

Он не учился, не работал; новая жена его, кроме коз, держала свору приблудившихся собак, бездомных или найденных; круглый год жила наша пара на даче, такие новоявленные дети природы.

Собаки с голоду и по недостатку воспитания озоровали в посёлке отчаянно; в конце концов кто-то из жителей посёлка устроил небольшую собачью бойню, всех собак пристрелил, грозился то же сделать и с козами, и с хозяевами; грозился, впрочем, просто так, куражась, нюхнув собачьей кровушки, наслушавшись Эсмеральдиных проклятий; всё в собачьей крови, Эсмеральда с Никитою рыли собачьи могилы, и заплаканная хозяйка потом долго украшала их полевыми цветами.

Никита и его козья жена варили мухоморы, пили отвар, играли в глюки. Однажды на костре, разведённом перед самым порогом, они сожгли свои паспорта, танцуя и выкрикивая одним им понятные фразы, став гражданами страны марсианских грёз.

Они ни к кому не ходили в гости, никого к себе не звали.

Обжитая территория ограничивалась колышками козьих выпасов; Козий остров был их убежищем в пучине зла и их ловушкой. У них родился мальчик, которого Никита очень любил. Мальчику не было и трёх лет, когда Никита повесился.

Мальчика забрала бабушка, моложавая бойкая женщина, славная некогда своими романами, амурами, ухажёрами и мужьями, Кармен, любовь свободно всех чарует.

Она рассказывала всем, что Никита страдал шизофренией, его лечили, он лежал в клинике, но и психиатр сказал — его не вылечить до конца, ничего нельзя сделать.

У него были: армия, шизофрения, наркомания, моложавая мать Кармен, сумасшедшая жена Эсмеральда, любимая сестра, но уже выросшая, — слишком много женского рода на одного мужика, оставалось только уйти; он и ушёл — кстати, восьмого марта, сделав подарок всем сразу.

В магазине моя дочь приметила маленького ребёнка в сидячей низкой коляске. Она наклонилась к малышу, повторяя ему одно из немногих слов, которые умела произнести: «Улыбнись!»

Это была её любимая просьба, чаще всего обращаемая к незнакомым.

Я устремился к ним с другого конца магазина, выскочив из очереди в кассу, мне казалось, ребёнок испугается, я глядел ему в лицо, ожидая гримасы плача; из неведомых глубин маленького, чрезвычайно серьёзного существа, из самых недр, из сердцевины, возникла крошечная, слабая, еле намеченная робкая улыбка.

Дочь моя Ксения повернула ко мне ликующее лицо.

Смущённый, я поднял глаза на женщину, везущую колясочку, говоря: «Ксюша, какое умное дитя, добрый, милый ребёнок, он тебе улыбнулся, он понял», — и узнал мать Никиты, узнал Кармен, хотя лицо её было отчасти ужасным, что-то выгорело дотла; со дня гибели Никиты прошло четыре месяца.

В лето, когда я увидел его сына, мы снимали дачу в том же посёлке, где впервые встретил я Никиту четырнадцатилетним с хорошенькой сестрёнкой, он водил её за руку, завязывал на её кудряшках бант, катал её на велосипеде.

Почему-то я очень тяжело переживал его гибель, хотя не был ни другом дома, ни приятелем родителей, ни хорошим их знакомым.

Даже на звёздное небо, помнится, подымая глаза, тут же их отводил, вспоминая казачье название Полярной звезды (*):

Прикол. Прикол, колышек пасущейся козы, Козий остров с мухоморами, кострами, пристреленными собаками. Мне снились тяжкие цветные сны, подобные их мухоморовым наркотическим грёзам.

Я долго не мог понять, отчего Никита повесился.

Возможно, я проявлял наивность, любой психиатр объяснил бы мне, что у шизофреников своя логика, но я не вполне верил психиатрам.

Однажды утром я понял отчего: от любви. На острове Козьем появилась любовь в виде махонького ребёнка.

Родилась любовь, а её не должно было быть в мире, где есть пыточная армия, наркомания нищих, шизофрения палаты номер шесть Удельнинского дурдома. Если можно вытерпеть всё это, любовь вынести нельзя.

— Какая красота, — говорила Настасья, — такой венецианский дворец, вырастающий из воды, особенно когда вода высока, да вот же он на гравюре. А как называется остров?
— Козий! — бойко откликнулся я.
— Да Овчий, Овчий! — вскричала она. — Ну запомни! Ну запиши!

Никиты ещё не было на свете, его Эсмеральда уже гуляла с козочкой или примерялась, вглядываясь в козьи рожки, гулять, я ничего о них не знал.

— Да запишу я, запишу, — отвечал я. — Видишь — нарисовал остров. Это остров. Надписываю: О-в-ч-и-й. Рисуем дальше. Вот трава. Вот Овцетта. Вот Козетта.
— А это кто?
— А это мы с тобой. Мы их пасём. Пастух и пастушка. Пастораль.

                                                                                                                                                                                Козий остров (отрывок)
                                                                                                                                                                 Автор: Галкина Наталья Всеволодовна
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) подымая глаза, тут же их отводил, вспоминая казачье название Полярной звезды - Темир - казак — казачье название Полярной звезды. По-казахски «темiрказык» означает «железный кол» — недвижимое основание неба.

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

46

Домино .. с элементами парашютного спорта

Река надежд и лес сомнений,
Холмы печалей и тревог,
Поля несбывшихся творений,
Невкусной радости пирог.

Сижу над пеплом вдохновений,
И чахну над восторгов бездной.
Иду я в гору откровений,
Не думая над мыслью трезвой...

Где,как,когда,
Я потерял дороги русло?
И приведёт меня куда
Костяшка домино с названьем "пусто"?

                                                                                    Домино
                                                                     Автор: Александр Горюшин

Начальник базы подходил к базе.

Изнутри раздавался странный звук, как будто кто-то стучал худыми и острыми коленками по сухому заду.

Начальник медленно открыл дверь.

За столом сидели четверо - Шмик, Козлов, Мякишко и Шефаренко Мишка.

Рука Козлова была гордо вздёрнута к небу. Она находилась в режиме ожидания и уже готова была нанести завершающий удар, но, увидев начальника, тут же перешла в режим дежурного висения.

Лицо Козлова, выражавшее до этого радость десантника, штурмующего Белый дом, стало похоже на маску самурая, готовящегося совершить харакири.

Рядом стоял Петька - "полумусор".

Откуда-то из-за шеренги шкафов "Строки - Б" показался сонный Яндульский и теперь уже вместе с Петькой они стали полным "мусором".

"Опять Шефаренко играет в рабочее время?" - произнёс начальник и посмотрел на часы.

Они показывали обед. Все облегчённо вздохнули, однако рука Козлова дрогнула и из неё выпал "лохматый".

Шефаренко тут же скис и, поднявшись, медленно превратился в "мусор".

Петька - бывший "полумусор", взвыл и забился в восторге от финала.

Лысый Яндульский, хваставшийся до этого новыми деньгами с изображением лысого аксакала, издал боевой клич - "Даёшь лысого!"

И кинулся занимать освободившееся место. Игра продолжалась до полного окончания обеда.

Все остались довольны. Каждый получил своё.

Мишка поимел "лохматого", Козлов - "козла", а лысый Яндульский - "лысого".

Ну а Шмик так и остался сыном лейтенанта Шмика.

И только отставной полковник, тоже иногда принимавший участие в игре, так и не получил столь желанного "генерала".

Пояснения:

"Полумусор" - игрок в домино не имеющий пары.
"Мусор" - два игрока, вместе составляющие пару и ожидающие своей очереди сесть за игровой стол.
"Лысый" - окончание игры дупелем "пусто - пусто".
"Лохматый" - окончание игры дупелем "шесть - шесть".
"Генерал" - окончание игры сразу двумя дупелями "пусто - пусто" и "шесть - шесть".
"Козёл" - окончание игры другими "камнями" отличными от вышеназванных, ещё его называют трудовым.

                                                                                                                                                                               Домино.
                                                                                                                                                                 Автор: Владимир Рубцов

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

47

Иродианцы и младенцы египетские

Да направится молитва моя, как фимиам, пред лицо Твое,
возношение рук моих — как жертва вечерняя.

Господи, я воззвал к Тебе, услышь меня,
внемли гласу моления моего, когда я взываю к Тебе.

Поставь стражу, Господи, к устам моим, и дверь ограждающую для губ моих.
Не уклони сердце мое к словам порочным измышлять оправдания грехам.

                                                                                                                   «Да исправится молитва моя… (Жертва вечерняя)»
                                                                                                                           Источник: Стих из 140-го псалма Давида

VIII

Опять наступило лето, и доктор приказал ехать в деревню.

Коврин уже выздоровел, перестал видеть чёрного монаха, и ему оставалось только подкрепить свои физические силы.

Живя у тестя в деревне, он пил много молока, работал только два часа в сутки, не пил вина и не курил.

Под Ильин день вечером в доме служили всенощную.

Когда дьячок подал священнику кадило, то в старом громадном зале запахло точно кладбищем, и Коврину стало скучно. Он вышел в сад.

Не замечая роскошных цветов, он погулял по саду, посидел на скамье, потом прошёлся по парку; дойдя до реки, он спустился вниз и тут постоял в раздумье, глядя на воду.

Угрюмые сосны с мохнатыми корнями, которые в прошлом году видели его здесь таким молодым, радостным и бодрым, теперь не шептались, а стояли неподвижные и немые, точно не узнавали его.

И в самом деле, голова у него острижена, длинных красивых волос уже нет, походка вялая, лицо, сравнительно с прошлым летом, пополнело и побледнело.

По лавам он перешёл на тот берег. Там, где в прошлом году была рожь, теперь лежал в рядах скошенный овёс.

Солнце уже зашло, и на горизонте пылало широкое красное зарево, предвещавшее на завтра ветреную погоду. Было тихо.

Всматриваясь по тому направлению, где в прошлом году показался впервые чёрный монах, Коврин постоял минут двадцать, пока не начала тускнуть вечерняя заря...

Когда он, вялый, неудовлетворённый, вернулся домой, всенощная уже кончилась.

Егор Семёныч и Таня сидели на ступенях террасы и пили чай. Они о чём-то говорили, но, увидев Коврина, вдруг замолчали, и он заключил по их лицам, что разговор у них шёл о нём.

— Тебе, кажется, пора уже молоко пить, — сказала Таня мужу.
— Нет, не пора... — ответил он, садясь на самую нижнюю ступень. — Пей сама. Я не хочу.

Таня тревожно переглянулась с отцом и сказала виноватым голосом:

— Ты сам замечаешь, что молоко тебе полезно.
— Да, очень полезно! — усмехнулся Коврин. — Поздравляю вас: после пятницы во мне прибавился ещё один фунт весу. — Он крепко сжал руками голову и проговорил с тоской: — Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, тёплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг — всё это в конце концов доведёт меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я — посредственность, мне скучно жить... О, как вы жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю: кому это мешало?

— Бог знает, что ты говоришь! — вздохнул Егор Семёныч. — Даже слушать скучно.
— А вы не слушайте.

Присутствие людей, особенно Егора Семёныча, теперь уж раздражало Коврина, он отвечал ему сухо, холодно и даже грубо и иначе не смотрел на него, как насмешливо и с ненавистью, а Егор Семёныч смущался и виновато покашливал, хотя вины за собой никакой не чувствовал.

Не понимая, отчего так резко изменились их милые, благодушные отношения, Таня жалась к отцу и с тревогой заглядывала ему в глаза; она хотела понять и не могла, и для неё ясно было только, что отношения с каждым днём становятся всё хуже и хуже, что отец в последнее время сильно постарел, а муж стал раздражителен, капризен, придирчив и неинтересен.

Она уже не могла смеяться и петь, за обедом ничего не ела, не спала по целым ночам, ожидая чего-то ужасного, и так измучилась, что однажды пролежала в обмороке от обеда до вечера.

Во время всенощной ей показалось, что отец плакал, и теперь, когда они втроём сидели на террасе, она делала над собой усилия, чтобы не думать об этом.

— Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения! — сказал Коврин. — Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки. Доктора и добрые родственники в конце концов сделают то, что человечество отупеет, посредственность будет считаться гением и цивилизация погибнет. Если бы вы знали, — сказал Коврин с досадой, — как я вам благодарен!

Он почувствовал сильное раздражение и, чтобы не сказать лишнего, быстро встал и пошёл в дом.

Было тихо, и в открытые окна нёсся из сада аромат табака и ялаппы (*).

В громадном тёмном зале на полу и на рояли зелёными пятнами лежал лунный свет.

Коврину припомнились восторги прошлого лета, когда так же пахло ялаппой и в окнах светилась луна.

Чтобы вернуть прошлогоднее настроение, он быстро пошёл к себе в кабинет, закурил крепкую сигару и приказал лакею принести вина. Но от сигары во рту стало горько и противно, а вино оказалось не такого вкуса, как в прошлом году.

И что значит отвыкнуть! От сигары и двух глотков вина у него закружилась голова и началось сердцебиение, так что понадобилось принимать бромистый калий.

Перед тем, как ложиться спать, Таня говорила ему:

— Отец обожает тебя. Ты на него сердишься за что-то, и это убивает его. Посмотри: он стареет не по дням, а по часам. Умоляю тебя, Андрюша, бога ради, ради своего покойного отца, ради моего покоя, будь с ним ласков!
— Не могу и не хочу.
— Но почему? — спросила Таня, начиная дрожать всем телом. — Объясни мне, почему?
— Потому, что он мне не симпатичен, вот и всё, — небрежно сказал Коврин и пожал плечами, — но не будем говорить о нём: он твой отец.

— Не могу, не могу понять! — проговорила Таня, сжимая себе виски и глядя в одну точку. — Что-то непостижимое, ужасное происходит у нас в доме. Ты изменился, стал на себя не похож... Ты, умный, необыкновенный человек, раздражаешься из-за пустяков, вмешиваешься в дрязги... Такие мелочи волнуют тебя, что иной раз просто удивляешься и не веришь: ты ли это? Ну, ну, не сердись, не сердись, — продолжала она, пугаясь своих слов и целуя ему руки. — Ты умный, добрый, благородный. Ты будешь справедлив к отцу. Он такой добрый!
— Он не добрый, а добродушный. Водевильные дядюшки, вроде твоего отца, с сытыми добродушными физиономиями, необыкновенно хлебосольные и чудаковатые, когда-то умиляли меня и смешили и в повестях, и в водевилях, и в жизни, теперь же они мне противны. Это эгоисты до мозга костей. Противнее всего мне их сытость и этот желудочный, чисто бычий или кабаний оптимизм.

Таня села на постель и положила голову на подушку.

— Это пытка, — проговорила она, и по её голосу видно было, что она уже крайне утомлена и что ей тяжело говорить. — С самой зимы ни одной покойной минуты... Ведь это ужасно, боже мой! Я страдаю...
— Да, конечно, я — Ирод, а ты и твой папенька — египетские младенцы. Конечно!

Его лицо показалось Тане некрасивым и неприятным. Ненависть и насмешливое выражение не шли к нему.

Да и раньше она замечала, что на его лице уже чего-то недостаёт, как будто с тех пор, как он остригся, изменилось и лицо.

Ей захотелось сказать ему что - нибудь обидное, но тотчас же она поймала себя на неприязненном чувстве, испугалась и пошла из спальни.

                                                                                                                                    из повести Антона Павловича Чехова - «Чёрный монах»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Было тихо, и в открытые окна нёсся из сада аромат табака и ялаппы - Ялапа — многолетнее травянистое растение из рода Ипомея семейства Вьюнковые. Лекарственное растение, из его корней изготовляют слабительное средство.

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

48

В ферзях тайного бога

Зачем терпеть?! Зачем хотеть,
Когда всё есть сейчас и здесь?
Возьми! Сожми! Зажги! Беги!
Несутся мимо фонари,

Несутся судьбы. Судят люди
Везучих, жгучих, всемогущих...
Один на всех, всех за одно –
Жизнь как волшебное кино!

Хочу – люблю, хочу – уйду
Без слов. Всё можно колдуну!
Вершитель судеб, тайный бог...
Весь новый мир у моих ног

                                                               Тайный бог
                                                      Автор: Эмуна Элиш

Кунсткамера расплывшегося восприятия

Том четвёртый. Глава III (отрывок)

Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями, продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.

Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии.

Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу.

Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде.

Немилость, в которую он впадает у правителей французов, служит ему в пользу.

Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удаётся ему определение в Турцию.

Во время войн в Италии, он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом.

Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.

По возвращении из Италии, он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются.

И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку.

Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему.

Неприступная Мальта сдаётся без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний.

И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского.

Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, — этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке.

Всё, чтò он ни делает, удаётся ему. Чума не пристаёт к нему.

Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину.

Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его.

В то время, как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.

Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.

Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, — он один может оправдать то, что имеет совершиться.

Он нужен для того места, которое ожидает его и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.

Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его.

Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены ещё более чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.

Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти.

Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющихся ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть.

Случайность посылает ему в руки герцога Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу.

Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая очевидно погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения.

Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицом, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем-то прекрасным и разумным.

                                                                                                                    из романа - эпопеи Льва Николаевича Толстого - «Война и мир»

Дизайн человека

0

49

Царь, казни опричнину, пока не пришли последние времена ...  (©)

За мир враждебный помолиться,
Чтоб в Божьем сердцем устоять,
Где светлы ангельские лица
И Всецарица Божья Мать.

За исковерканные лица
Виной запятнанных судеб
Пред смертным часом помолиться,
Тьму обличив греховных скреп.

И вот уже под власяницей
Забилось сердце не спеша.
Позволь, палач, перекреститься...
И, к Свету вырвалась душа.

                                                  Святитель Филипп митрополит Московский
                                                    Автор: Николай Валентинович Чернов

Кунсткамера расплывшегося восприятия

Глава. 1 (отрывок)

Откровенно говоря, купеческое дело у семейства не ладилось.

Когда-то в купцы их выделила сельская община, но и почти все деньги забирала община. На остаток, было не то что не разгуляться, а и на достойную жизнь денег не хватало. Лишние сапоги купить было не на что, и Данька донашивал обувь за братьями. А чем-то другим торговать не получалось.

Иностранщину перехватывали купцы из Архангельска или приближённые к Захарьевым - Юрьевым. Строгановы сдавали весь свой товар в казну, а оттуда эксклюзивный товар: соболя, песцы и белки с лисицами и соль, растекался малыми струйками опять же по «своим».

То, что на него, купеческого сына, обратил внимание боярин и воевода полка, охраняющего самого царя, было такой невероятной благостью, какой не могло случится в принципе. Купцы и купеческие дети были лишены возможности приписаться к служилым людям. Они считались тягловым сословием, таким же как крестьяне и холопы.

Фёдор, записав их себе на службу, эту систему сломал и собирался ломать дальше, набирая в приказ тайного сыска лиц, знающих всему цену.

Глава 2. (отрывок)

– Тяжёлый, – сказал Фёдор, покачав головой из стороны в сторону. – Сильные у тебя руки, государь.
– Что делать будешь? – прошептал Иван Васильевич одними губами.
– Для меня альтернативы, то есть двух путей, нет, – сказал и вздохнул Фёдор. – Я за то, чтобы всё шло так, как начертано, но ты, государь - батюшка уже пошёл не по тому пути. Зачем ты хотел меня убить? От меня ведь зависит очень многое, твоя жизнь зависит, и поэтому я должен жить долго и по возможности, счастливо.
– Ты… Вынь жало, Федюня, и мы поговорим.

Захарьин покрутил головой.

– Не получится, государь. Если я выну жало, хлынет кровь. И не только наружу, но и в чрево. Кровь вытечет через несколько минут. Сейчас надо принципиально решить, как жить дальше. Тебе и стране. Про себя я молчу. Я говорю сейчас, потому что, когда я выну из живота жало, времени уже не будет. Мне, чтобы тебя спасти, придётся заниматься только тобой, а не разговаривать. А потом ты, не слушая меня, можешь запросто меня казнить. Поэтому и говорю, пока можно. Тебе, государь, надо понять, что чтобы удержать настоящее время в том состоянии, чтобы оно перешло в «правильное» будущее, где ты живёшь долго и твой сын - наследник восседает на трон, надо сильно постараться. Я своим присутствием и общением с тобой сдвинул реальность и что будет дальше не известно.

Фёдор не выбирал слова, а Иван Васильевич не переспрашивал.

– «Наверное понимает», – подумал Захарьин и продолжил.

– Но только я смогу удержать этот мир в правильном русле, потому чт только я знаю как должно быть и какие события должны случиться. Иначе, я не уверен, что ты вообще сколько - нибудь проживёшь, ибо вокруг тебя сплошные заговоры. Сейчас к Сигизмунду сбежит Вишневецкий. Ты его отправил главой в Черкасское княжество, а он соберёт темрюковских воевод и уведёт их в Литву. Уведёт и будет разорять твои западные города и крепости. Много лет разорять, даже после того, как ты Полоцк возьмёшь. Потом сбежит Курбский и тоже будет воевать против тебя. Сбежит Бельский, сбежит даже твой любимец Алексей Басманов с сыном, и поднимутся против тебя бояре и князья. Сейчас выну жало, и начну тебя лечить. Хочешь выжить, не мешай мне и не зови никого на помощь. Только я смогу чрево твоё почистить и зашить. В том мире откуда я пришёл, я слыл хорошим лекарем. Дай Бог, получится тебе выжить, хотя жало грязное. Чего только на твоих дорогах нет… Всё это дерьмо у тебя в чреве сейчас. Промывать кишки надо, а потом складывать их обратно и зашивать. Иначе сдохнешь. Что ты со мной сделаешь потом, мне всё равно. Хочешь проверить, изменится ли будущее, если меня убить, убивай, хочешь, чтобы твой сын правил после тебя – оставь жить. Я всё сказал. Вон, Данька с моим саквояжиком бежит. Сейчас буду оказывать тебе первую медицинскую помощь.

                                                                           из книги Михаила Васильевича Шелеста - «Филарет. Патриарх Московский» Часть 2.

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

50

Чрезвычайные самолёты всемирного масштаба

Дайте, мне точку опоры,
Чтоб избежать превращения.
И изменится не скоро,
В ритме земного вращения.

Хоть, завалящий остров:
Мальту, Карибу, Гавайи.
Просто обычный постав,
Что бы проехать в трамвае.

Шире, чуть-чуть коридоры
И под бедро ведро.
Дайте мне, точку опоры,
Что бы проехать в метро.

Дайте мне, эту опору,
Дайте мне сейф с казной.
В очень холодную пору
И в самый жуткий зной.

Дайте очко мне форы,
К финишу добежать.
Главную, точку опоры,
Что бы любовь удержать!

                                              Дайте мне точку опоры
                                           Автор: Dмитрий Dудкин.
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Просто обычный постав, Что бы проехать в трамвае - Речь пойдёт о понятии “Gestell” которое было переведено на русский язык неологизмом (новым словом) “постав”. “Постав” - это скрытая сила, порождающая сущность и феномен современной техники. Но это не просто сущность техники, а её некое таинственное начало, порождающее её; “постав” - это бытие техники. Для того, чтобы не немецкому читателю понять само слово “постав” (это усечённая форма глагола “поставлять”) необходимо понять, что означает это слово в своём первозданном виде, т.е. само слово “Gestall” в немецком языке. Анализ слова Gestell предложен упомянутым выше К. Митчемом. Так он пишет: “По его (Хайдеггеру - А.А.) мнению, “за спиной” или на “изнанке” современной техники в качестве способности открытия стоит нечто, что полагает мир и бросает ему вызов. Это нечто Хайдеггер называет Gestell.

                          - ПОНЯТИЕ «ПОСТАВ» В ФИЛОСОФИИ ТЕХНИКИ МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА (Цитата) Источник: masters.donntu.ru
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Кунсткамера расплывшегося восприятия

(Об изоляции Горбачёва в Крыму)

Это была не изоляция. Это была, скажем так, попытка со стороны членов ГКЧП обеспечить якобы непричастность Горбачёва к этой непопулярной мере.

B этом была наша главная ошибка.

Если в доме пожар, то что делает хозяин? Он тушит этот пожар.

И на месте Горбачёва любой ответственный политик немедленно бы сел в самолёт и прилетел в Москву. И наводил бы порядок сам, если мы действуем неправильно.

Но если он душой с нами и выжидает, то он избрал для себя единственно правильное поведение.

Так что никто его арестовывать не собирался, а тем более физически устранять — это бред Михаила Сергеевича.

Пускай он не лжёт себе и народу. Никто на него не посягал.

Он после того, как товарищи улетели, продолжал спокойно прогуливаться по даче с Раисой Максимовной. Охрана была ему верна.

Он был уверен, что ему ничего не угрожает… Мы отключили связь только в его кабинете, чтобы создать видимость изоляции.

Но в боксах-то стояли правительственные автомобили, в которых была связь…

                                                     Геннадий Иванович Янаев (1925 – 2010) — советский партийный и государственный деятель

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Свободное общение » Кунсткамера расплывшегося восприятия