Вот такие мы простые Многостаночницы

Полчаса до рейса полчаса до рейса,
Мы почти у взлётной полосы.
И бегут быстрее всех часов на свете
Эти электронные часы.

Припев:
Вот и всё, что было вот и всё, что было
Ты как хочешь это назови
Для кого-то просто лётная погода,
А ведь это проводы любви.

                                                                Муз. комп. Лётная погода (отрывок)
                                                                            Автор слов: Михаил Танич

Полуодетая Таня сидит на кровати и читает «Справочник молодого ткача», держа в руке очень похожий на фаллос предмет; это челнок - самая важная деталь ткацкого станка.

Вдруг её что-то осеняет – видимо, у неё в сознании завершается формирование той схемы, благодаря которой она теперь сможет легко обслуживать  шестнадцать ткацких станков одновременно!

Крепко зажатый в руке челнок страстно подносится к пылающей щеке, что приводит Таню в состояние крайнего возбуждения.

Она начинает декламировать, как бы заклиная, следующие слова:

«Сердце бьётся, бьётся, бьётся и добьётся своего!»

В этот  момент её застают вернувшиеся домой подруги, которые буквально остолбенивают в дверях – настолько сильно Танино возбуждение.

А одна из подруг, Маруся, даже произносит: «Психичка!»

Тем временем «психичка» начинает метаться по комнате, словно у неё приступ маниакального психоза, а затем бросается к телефону, чтобы немедленно оповестить Пронину о своём открытии.

Естественно, что она получает одобрение на партийном уровне, но встречает сопротивление на уровне руководства фабрики – в лице директора - ретрограда.

Интересно, что на домашнем письменном столе директора - ретрограда челнок ткацкого станка - никчёмная штуковина, в то время как в Таниной руке  он является орудием производства.
   
Таким образом, любовь Тани к инженеру Алексею Лебедеву сублимируется в деятельность ткачихи - многостаночницы и получает добро со стороны самой высокой моральной инстанции – партии.

Конфликту между «Я» и «сверх - Я» приходит конец.

Лебедев уходит на второй план, так как Таня теперь входит во вкус многостаночной деятельности, одержимая вдруг ставшей навязчивой для неё идеей постоянного увеличения количества обслуживаемых станков.

Вполне возможно, что сублимировавшееся любовное чувство пробудило у неё что-то вроде нимфомании, которая собственно и стала проявляться под видом вышеназванной навязчивой идеи, - как нельзя лучше соответствующей её профессиональной деятельности.
   
Конец фильма – встреча Тани и Алексея на Олимпе трудовой славы –  Выставке достижений народного хозяйства, где Таня, инженер и депутат Верховного Совета, должна выступать перед съехавшимися отовсюду выдающимися деятелями соцтруда.

Таня, пройдя «светлым путём», на который её вывела любовь к Алексею, достигла своей цели: выучилась на инженера, прославилась и даже стала депутатом Верховного Совета.

Далее она пойдёт по тому же пути, но уже не одна, а вместе с Алексеем. Правда, стоя под занесёнными над ними серпом и молотом знаменитых мухинских «Рабочего и колхозницы», они общаются уже не как влюблённые, а как коллеги или товарищи по борьбе.

Что поделаешь - на то она и сублимация!
     
И последнее. В фильме есть один интересный персонаж – годовалый мальчик Миша, сын хозяйки, у которой Таня в начале фильма служит домработницей.

Но он не просто Миша, а Михаил Сергеевич – тёзка Михаила Сергеевича Горбачёва.

Миша из фильма всего на годик старше реального Михаила Сергеевича, который тоже имеет отношение к «светлому пути» - и не к одному, а, как минимум, к двум.

                Fin

                                                                                                                                             Советский фильм Светлый путь (отрывок)
                                                                                                                                                                 Автор: Ник Гурин

( кадр из фильма «Светлый путь» 1940 )

Потянешься - то ( © )

Когда-то в царстве светлом за морями
Пришла на небо Туча, да с дождями.
Была темна, угрюма, непогожа,
Ни на кого в том царстве непохожа.

Она повисла тяжко и уныло,
Закапала дождинками, заныла.
А плакать в светлом царстве и не гоже.
Ведь тот, кто любит свет, всегда поможет!

                                                                        Когда - то в царстве светлом... (отрывок)
                                                                                           Автор: Егорова Ольга

Часть 2. ( Фрагмент )

... с третьего дня поусытится радость твоя постепенно.

Чувство закопошится такое, будто забылось чего.

А вспомнить засилишься, то не дастся оно тебе.

Обеспокоится дух твой да округ себя оглядываться зачнёт, да только нет подле него никого и ничего.

Себя чует он, но более никого не видать и не слыхать.

Встревожится дух тогда.

Радостное ушло, будто в воду кануло, и не знает он теперь, куда деть себя, куда направить себя.

Мысли земные ему припомнятся, что думалось ему о царстве посмертном.

Метаться он начнёт – кто в розыске бога своего, в которого веровал, кто в поиске душ иных умерших, которым находиться на свете том в неисчислимом множестве должно.

Всякий в разное верует, каждый своё ищет.

Да только не находится им ничего.

Ничегошеньки.

К концу третьего дня в ужас, невиданный и незнанный ранее, дух смертного приходит.

От смерти чувство такое испытал, будто на твёрдое ступил, много лет по волнам метаемый, с мига на миг погибель ожидаючи.

И вот она, земля будет, твердыня твёрдая, спасение его!

Но опосля искать зачнёт другую душу живую, да только не найдёт он никого, ни единой душеньки иной.

Один только он и есть.

Ни зверя там дикого, ни птицы певчей, никого там нету, окромя его одного - одинёшенька.

Вот как на острове мёртвом этом, так и в царствии смертном, – одного только и жаждать начинаешь, пускай бы тока не одному тебе остаться.

Тады спасённый, на смертную землю ступивший, в окиян бросается плыть, а дух наш – на землю воротиться заторопится, к людишкам мурашливым, коих ранее оставил он.

И те, кого он уже букашками земляными почуял, опять для него дороже золота станут.

Как из-за морей на землю родную воротишься да зачнёшь по знакомым людям бегать, радуясь им, радуясь встрече вашей после долгой разлуки, – так и дух человеческий, на землю идя, в каждом чуть ли не брата кровного своего узрит.

От третьего дня до третьей ночи, людей живых чуя, от уничижениях их до обожания оных преобразишься.

Сначала они тебе были, словно жуки земляные, потом опять равными их своему почуял, а потом и вовсе нуждой в них проникся великой, дороже всего на свете показалась тебе их жизня земная, страстью и болью одолеваемая.

И даже тот, кто жизнь свою потерял в страдании великом, пытаемый природой или недругом своим, – всё одно, тока и хотел бы, что воротиться туда обратно.

Воротиться обратно легко будет: тока захотел, так и там ты уже, где помыслил.

Ничего в мире смертном проще нет, чем назад к людям обернуться.

Но вот им, земным, тебя уже не узрить более.

Ушёл ты для них в никуда, на веки вечные.

Рассуди, оно и верным будет: нет тебе ни бога, ни архангелов, ни душ иных смертных, ни сада райского, ни пепелища адова, а тока одно бездонное ничего и есть округ тебя.

Лети вечность целую, тысячу жизней, хоть устремись к звёздам – не найти тебе ничего и никого, а пустынность тока одно и есть.

Вот и потянешься-то обратно к людишкам земным, ибо как более не к чему тягаться будет.

                                                                                                                      — из книги Вита Ценёва - «Протоколы колдуна Стоменова»

Милюков, почему Временное, а не Пространственное ?

Эй, братцы!

За трещинами ваших граций и меж выбора вариаций я буду вечность сомневаться за судьбину гниющей нации, в которой кричат в рацию:

- Ловите засранца! Ведь он не там танцует танцы. Ну-ка, бросьте его в карцер! Перетасуйте ему сланцы, и приставьте ему засланца, чтоб он смог приспособиться и разобраться.

Ах, да вы ведь и сами самозванцы!

Что лежит у вас в кармансах? Для вас чуждо улыбаться, для вас чудо – выставляться.

Заигрались в свои дартсы, ложные заимодавцы, прид(т)ворные противоборцы.

Это о вас твердил Карцев:

- Чего больше всего хочется
Когда лезешь наверх? – помнится?
Плюнуть вниз!

Или опомниться?

Уже поздно опоминаться.

Слышу стук
позади своего ранца.

Ко мне, видимо, кто-то ломится. А я хватаюсь за карниз всей силой своих хилых рук.

И не хочется оглядываться, за мной по-любому кто-то гонится, разрывается рация:

- Сильней вяжите засранца!

Видимо, сказал вслух, что нету в списке слуг.
И так до конца?
И там нет конца!
Только по рельсам стук.

                                                                                                                                                              Несанкционированный митинг
                                                                                                                                                                         Автор: Игорь Саулев

Мой маленький друг. ( Фрагмент )

Не каждый может похвастаться, что у него есть друг на всю жизнь.

У меня есть.

Мой друг черноглаз, молод и прекрасен. Ему пять лет.

Он носит клетчатую юбку в двадцать пять сантиметров длины, подстриженную чёлку и круглый берет.

В дружбу его я верю.

Вчера, когда его отвозили в школу, куда-то за Париж, он сказал матери:

– Передай ей (это значит мне), что я ей друг на всю жизнь.

Это было сказано очень серьёзно, и не верить нет никаких оснований.

Познакомились мы в прошлом году.

Друга моего привезли из Лондона с настоящим английским паспортом, с первой страницы которого в радостном изумлении глядят четыре круглых глаза: это портрет моего друга с кошкой на руках.

На следующей странице написано, что паспорт выдан мисс Ирен Ш. с правом разъезжать по всему Божьему миру без всяких виз.

Я позавидовала и мисс, и кошке…

Порог моей квартиры переступила эта самая мисс, уцепившись одной рукой за юбку матери, а другой прижимая к себе большую книгу – сказки Андерсена.

Окинув меня зорким взглядом, сказала деловито:

– Я вас могу очень легко обратить в лебедя.

Этот проект, конечно, страшно меня заинтересовал.

Обычно гости, входя в первый раз в мой дом, говорят такую ненужную дребедень, что даже не знаешь, что и ответить.

– Мы давно собирались…
– Как вы мило устроились…
– Мы столько слышали…

Отвечаешь по очереди:

– Благодарю вас.
– Вы очень любезны.

Иногда и некстати. Спросят:

– Вы давно на этой квартире?

Ответишь:

– Вы очень любезны.

Спросят:

– Как вам удалось найти?

Ответишь:

– Благодарю вас.

Но ведь первые любезности журчат так одинаково, что никому и в голову не придёт в них вслушиваться.

А тут вдруг сразу такое деловое предложение.

И видно, что человек опытный, – одного беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить во мне самый подходящий материал для производства лебедей.

– Как же вы это сделаете? – спросила я с интересом.
– Очень просто, – ответил мой будущий друг, влезая всем животом, локтями и коленями на кресло. – Очень просто: я пришью вам гусиное лицо, куриную шею, а в руки натыкаю перьев из подушки.

Гениальная простота изобретения поразила меня.

Я пригласила гостью сесть.

Гостья села, сейчас же открыла своего Андерсена и стала читать вслух.

Читала плавно, иногда чуть - чуть улыбаясь, иногда щуря глаза, вглядывалась в строки.

И странное дело – случайно подняв голову и заметя на столе варенье, с интересом на него уставилась, а голос продолжал так же плавно читать.

Тут-то и выяснилась удивительная штука: будущий друг мой оказался особой абсолютно безграмотной, но обладающей феноменальной памятью, и читал сказки наизусть.

Познакомившись поближе, мой друг усаживался иногда на диван, закидывал ногу на ногу и принимался читать мне вслух газету.

В газете, конечно, много места уделялось политике.

– Большевики ассигновали декларацию, – старательно выговаривал мой друг и бросал на меня быстрый взгляд исподлобья: оценила ли я красоту стиля.
– Последнее известие: в Берлине разрезалось яблоко с червяком. И все куры упали в обморок.

Иногда за чтением непосредственно следовала декламация. Декламировались с чувством и жестами стихи Саши Чёрного:

– Кто живёт под потолком?
– Гном!!

Когда мать моего друга уходила по делам, мой друг спрашивал:

– Идёшь зарабатывать сантимы? Заработай только один сантим. Нам его на сегодня хватит. И возвращайся поскорее домой.

Потом начиналась дружеская беседа.

Самая неприятная часть этой беседы была часть вопросительная.

– Отчего деревья зелёные?
– Отчего рот один, а уха два? Надо два рта. Один ест, а другой в то же время разговаривает.
– Как лошади сморкаются?
– Отчего у собаков нет денег?
– Куда девается огонь, когда дунуть на спичку?
– Кто такое икс?
– Икс, – отвечаю, – это вообще неизвестное.
– Его никто не знает? Никто в целом мире… А, может быть, всё - таки кто - нибудь?
– Нет, никто.

С последней надеждой:

– Может быть, Милюков знает?

Уныло:

– Никто в целом свете его не знает…

Вздох:

– Вот, должно быть, скучно-то ему!

Самая интересная часть его беседы фантастически научная.

Иногда в проектах о реформах я замечала у моего друга даже некоторое влияние ленинизма и коммунизма.

– Хорошо бы устроить на улице большую дырку, налить в неё чернил. Кому нужно написать, тот сразу побежал бы на улицу и обмакнул перо.

Потом помню интересный проект о всеобщем образовании у животных:

– Послать укротителей (выговаривалось почему-то «прекратителей») прямо в леса. Они бы там и научили зверей всяким штукам.

Обо всём, обо всём приходилось самому подумать – этому маленькому человеку в клетчатой юбке.

Одеть лошадей в штаны.

Пересаживать деревья с места на место, чтобы им не было скучно.

Выстроить отдельный домик для всех мышей.

Чтобы мореплаватели собирали ветер, когда его много, в бутылки, а потом, когда нужно, дули бы им в паруса…

                                                                                                                                                                      Мой маленький друг (отрывок)
                                                                                                                                                                              Автор:  Н. А. Тэффи