В богооставленности по причине спазмов
Я не хватаю с неба звёзд.
Я в небо кинулась картошкой.
Впустую заданный вопрос,
Что значит жить не понарошку.
Кто рушит правила игры
В игре, где не бывает правил?
Кто все светила и миры
Шутя местами переставил?
И кто меняет времена,
Как женщина – цветные кофты?
Зима – тоска – опять весна,
Всё перемелется, делов-то.
Пойду по серенькой земле,
Поставлю у сарая вилы
И, ноги вытянув в тепле,
Не вспомню, что там говорила,
Но на святой небесный лёд,
Невидима простому глазу,
Звездой картошка упадёт.
Потом закатится. Не сразу.
Про картошку
Автор: Ольга Кузнецова
( Фрагмент )
1. Я вышел из дома, прихватив с собой три пистолета, один пистолет я сунул за пазуху, второй - тоже за пазуху, третий - не помню куда.
И, выходя в переулок, сказал:
"Разве это жизнь? Это не жизнь, это колыхание струй и душевредительство".
Божья заповедь "не убий", надо думать, распространяется и на себя самого ("Не убий себя, как бы ни было скверно"), но сегодняшняя скверна и сегодняшний день вне заповедей.
"Ибо лучше умереть мне, нежели жить", - сказал пророк Иона. По-моему, тоже так.
Дождь моросил отовсюду, а может, ниоткуда не моросил, мне было наплевать.
Я пошёл в сторону Гагаринской площади, иногда зажмуриваясь и приседая в знак скорби.
Душа моя распухла от горечи, я весь от горечи распухал, щемило слева от сердца, справа от сердца тоже щемило.
Все мои ближние меня оставили.
Кто в этом виноват, они или я, разберётся в День Суда Тот, Кто, и так далее.
Им просто надоело смеяться над моими субботами и плакать от моих понедельников.
Единственные две - три идеи, что меня чуть - чуть подогревали, тоже исчезли и растворились в пустотах.
И в довершение от меня сбежало последнее существо, которое попридержало бы меня на этой Земле.
Она уходила - я нагнал её на лестнице.
Я сказал ей: "Не покидай меня, белопупенькая!" - потом плакал полчаса, потом опять нагнал, сказал: "Благословеннолонная, останься!"
Она повернулась, плюнула мне в ботинок и ушла навеки.
Я мог бы утопить себя в своих собственных слезах, но у меня не получилось.
Я истреблял себя полгода, я бросался под все поезда, но все поезда останавливались, не задевая чресел.
И у себя дома. Над головой, я вбил крюк для виселицы, две недели с веточкой флёр - д - оранжа в петлице я слонялся по городу в поисках верёвки, но так и не нашёл.
Я делал даже так: я шёл в места больших манёвров, становился у главной мишени, в меня лупили все орудия всех стран Варшавского пакта, и все снаряды пролетали мимо.
Кто бы ты ни был, ты, доставший мне эти три пистолета, - будь ты четырежды благословен.
Ещё не доходя площади, я задохся, я опустился на цветочную клумбу, безобразен и безгласен.
Душа всё распухала, слёзы текли у меня спереди и сзади, я был так смешон и горек, что всем старушкам, что на меня смотрели, давали нюхать капли и хлороформ.
"Вначале осуши пот с лица".
Кто умирал потным? Никто потным не умирал.
Ты богооставлен, но вспомни что - нибудь освежающее, что - нибудь такое освежающее... например, такое:
Ренан сказал: "Нравственное чувство есть в сознании каждого, и поэтому нет ничего страшного в богооставленности".
Изящно сказано. Но это не освежает, где оно у меня, это нравственное чувство? Его у меня нет.
И пламенный Хафиз (пламенный пошляк Хафиз, терпеть не могу), и пламенный Хафиз сказал: "У каждого в глазах своя звезда".
А вот у меня ни одной звезды, ни в одном глазу.
А Алексей Маресьев сказал: "У каждого в душе должен быть свой комиссар".
А у меня в душе нет своего комиссара.
Нет, разве это жизнь? Это не жизнь, это фекальные воды, водоворот из помоев, сокрушение сердца.
Мир погружён во тьму и отвергнут Богом.
Не подымаясь с земли, я вынул свои пистолеты, два из подмышек, третий - не помню откуда, и из всех трёх разом выстрелил во все свои виски и опрокинулся на клумбу, с душой, пронзённой навылет.
2. "Разве это жизнь? - сказал я, подымаясь с земли. - Это дуновение ветров, это клубящаяся мгла, это плевок за шиворот - вот что это такое. Ты промазал, фигляр. Зараза немилая, ты промахнулся из всех трёх пистолетов, и ни в одном из них больше нет ни одного заряда".
Пена пошла у меня изо рта, а может, не только пена.
"Спокойно! У тебя остаётся ещё одно средство, кардинальное средство, любимейшее итальянское блюдо - яды и химикалии".
Остаётся фармацевт Павлик, он живёт как раз на Гагаринской, книжник, домосед Павлик, пучеглазая мямля.
Не печалься, вечно ты печалишься!
Не помню кто, не то Аверинцев, не то Аристотель сказал: "Umnia animalia post coitum opressus est", то есть: "Каждая тварь после соития бывает печальной", - а вот я постоянно печален, и до соития, и после.
А лучший из комсомольцев, Николай Островский, сказал: "Одним глазом я уже ничего не вижу, а другим - лишь очертания любимой женщины".
А я не вижу ни одним глазом, и любимая женщина унесла от меня свои очертания.
А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."
(Тьфу, я не могу больше говорить, у меня спазмы.)
Я дёрнулся два раза и зашагал дальше, в сторону Гагаринской.
Все три пистолета я швырнул в ту сторону, где цвели персидские цикламены, желтофиоли и чёрт знает что ещё.
"Павлик непременно дома, он смешивает яды и химикалии, он готовит средство от бленнореи (*)", - так я подумал и постучал: - Отвори мне, Павлик.
Он отворил, не дрогнув ни одной щекой и не подымая на меня бровей; у него было столько бровей, что хоть часть из них он мог бы на меня поднять, - он этого не сделал.
- Видишь ли, я занят, - сказал он, - я смешиваю яды и химикалии, чтобы приготовить средство от бленнореи.
- О, я ненадолго! Дай мне что - нибудь, Павлик, какую - нибудь цикуту, какого - нибудь стрихнину, дай, тебе же будет хуже, если я околею от разрыва сердца здесь, у тебя на пуфике! - Я взгромоздился к нему на пуфик, я умолял: Цианистый калий есть у тебя? Ацетон? Мышьяк? Глауберова соль? Тащи всё сюда, я всё смешаю, всё выпью, все твои эссенции, все твои калии и мочевины, волоки всё! Он ответил: - Не дам.
- Ну прекрасно, прекрасно. В конце концов, Павлик, что мне твои синильные кислоты, или как там ещё? Что мне твои химикалии, мне, кто смешал и выпил все отравы бытия! Что они мне, вкусившему яда Венеры! Я остаюсь разрываться у тебя на пуфике. А ты покуда лечи бленнорею.
А профессор Боткин, между прочим, сказал: "Надо иметь хоть пару гонококков, чтобы заработать себе бленнорею".
А у меня, у придурка, - ни одного гонококка.
А Миклухо - Маклай сказал: "Не сделай я чего - нибудь до 30 лет, я ничего не сделал бы и после 30".
А я? Что я сделал до 30, чтобы иметь надежды что - нибудь сделать после?
А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."
(О нет, я снова не могу продолжать, снова спазмы.)
из эссе Венедикта Ерофеева - «Василий Розанов глазами эксцентрика»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) он готовит средство от бленнореи - Бленнорея — это острое гнойное воспаление конъюнктивы глаза, обычно вызываемое гонококком (1). Реже наблюдается негонококковая бленнорея, вызванная хламидиями, стрептококками и другими инфекционными агентами.
(1) вызываемое гонококком - Гонококк (Neisseria gonorrhoeae) — бактерия, возбудитель гонореи (триппера) — инфекционного заболевания, передающегося половым путём.
