Ключи к реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключи к реальности » Свободное общение » Кунсткамера расплывшегося восприятия


Кунсткамера расплывшегося восприятия

Сообщений 111 страница 120 из 121

111

Хвостом вперёд (©)

Не друг,
Так приятель,

А то
И
Сосед

Читает
Тетради

Твоих
Стёртых
Лет.

Но
Каждый
Читает

С
Позиций
Своих….

Твоя
Мелодрама –

Лишь
Фарс
Для иных.

                      Страница из Любовного Романа
                                Автор: Д.И.М.А. Пинский

Ум животных

Под окном Васька кричал, ему ответили, как всегда: «Васенька!» — и он прыгнул на подоконник, но неудачно: окно оказалось сзади него.

Что делать?

Если обернуться на узком месте, то непременно упадёшь вниз; броситься вниз и ещё раз прыгнуть?

С узкого места неудобно приобернуться наперёд и прыгнуть.

Кто-то из нас, чтобы решить дело, позвал: «Васенька!» — и тогда, глядя на Васькин поступок, все на разные голоса воскликнули: «Вот так умница! Какой ум!»

А между тем, если взять наш обычный человеческий ум, то что же особенно умного сделал кот?

Он только, видя, что обернуться нельзя на узком месте, прыгать вниз — опасно, взял и подался задом и вошёл в окно не головой вперёд, а хвостом.

Диво какое! Хвостом вперёд!

И вот как все мы ценим, как любим свой ум человеческий, что, заметив только признаки нашего ума у животного, кто-то из нас даже ахнул и сказал:

— Государственный ум!

Раз читал книгу, и когда оторвался от чтения, то увидел перед собой козу, привязанную за кол на траве возле картофеля.

Натянула верёвку — не рвётся.

Вернулась к колу — и бац в него лбом! Кол тронулся.

Натянула верёвку — стала, поближе, ещё раз — бац!

Ещё стала ближе, и так раз за разом вытянула кол. Наелась картофеля.

А дача стояла под огромной ветлой (*), и крыша дома с одной стороны, покрывая тоже сарай, спускалась до земли.

Коза, когда наелась, залезла на крышу и под ветлой наверху легла.

Пришли хозяева — нет козы.

Стали искать — нет нигде, стали, ждать, и, как в сказке: нет козы с орехами, нет козы с калёными!

И когда уже спать ложились, слышат с крыши: «Мэ-мэ!»

У меня толкование: она виноватая спряталась, а когда люди стали жалеть, то явилась.

— Коза — известно, умное животное, — сказала Катя. — А вот кто поверит, что блоха умная, да ещё какая умная! — Рассказала, как она выискивала блох у Васьки и заметила: он их выгрызал.
— Поверите ли, блохи стали жить у него на щеках и особенно близко к носу. Когда начну вычёсывать их — найду на всем коте одну - две, а на щеках по десятку, и всегда кучкой, штук до пяти. Какие умные!
— Никакого ума у блохи: нос — это остров спасения, — ответил я.

А вот было у меня с гусем. Читаю очень скучную книгу.

Читаю, больше листая. Это листанье услышал гусь, обошёл меня, и как только я листану — он: «Га-га-га!»

Никогда я так резко не встречаюсь с природой, как если я читаю рассеянно: какой - нибудь паучок с булавочную головку — и как он интересен!

Гусь же меня очень заинтересовал.

Я уже нарочно стал листать, и чем больше — гусь всё ближе.

Листану — а он: «Га-га-га!»

Но мне надо было прочитать, я принудил себя и про гуся забыл.

Листал я, листал — и вдруг: «Га-га-га!»

И прямо из-под рук гусь вырвал целую страницу из скучной книги.

Чем же не ум?

— Ум замечательный, — ответила Катя, — только дурно направленный.

                                                     из сборника произведений Михаила Михайловича Пришвина - «Глаза земли. Корабельная чаща»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) А дача стояла под огромной ветлой - Ветла — это другое название ивы белой (ивы серебристой).

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

112

В моменте векторного равновесия

1
В результате постепенной
Перестройки сфер во мгле
Восемь векторов Вселенной
Проявились на Земле:
Половина встала снизу,
Остальным дались верха –
Если ты готов к сюрпризу,
Следуй вектору стиха.

4
Бережливости заложник,
Запретивший всё почти –
Это наш поджарый Кожник,
Дисциплина во плоти.
Закреплённый за кухарней,
Он частенько щучит честь,
Чтоб как можно регулярней
Можно было плотно есть.

7
Наряжается по будням
Так, что меркнет белый свет,
Не всецело чуждый блудням
Тонкий Зрительный эстет.
Обделённый за обедом,
Он стенает в пустоту,
Что уродам быть неведом
Должен страх за красоту.

10
Вот такой глобальный танец
Пляшем мы с времён зари.
Каждый – Вечности посланец,
Каждый связан изнутри.
И в награду за мученье
Дан нам шанс открыть сердца
И постичь Предназначенье,
Дар Системного Творца.

                                             Роковые вектора (избранное)
                                                        Автор: Данил Рудой

Какое небо голубое! Мы - не сторонники разбоя.( Песня лисы Алисы и кота Базилио )

Дни проходили за днями, наступила вторая половина ноября, а Саккар каждое утро откладывал своё посещение, закружившись в уносившем его потоке.

Курс перешёл за две тысячи триста франков, и он был в восторге, хотя чувствовал, что на бирже начинается противодействие, что оно усиливается вместе с горячкой повышения: видимо, появилась группа понижателей, которые занимали позицию и начинали враждебные действия, пока ещё робко, позволяя себе только отдельные вылазки на аванпостах.

И для того, чтобы восходящее движение курса не остановилось, Саккару уже дважды пришлось самому покупать акции, прикрываясь именем подставных лиц.

Началась гибельная тактика покупки собственных акций и спекуляции ими, тактика общества, пожирающего самого себя.

Как-то вечером, подстёгиваемый обуревающей его страстью, Саккар не удержался и заговорил об этом с Каролиной.

— Кажется, скоро станет жарко. Да, мы слишком сильны, мы стесняем их. Я чую тут Гундермана, это его тактика: он пустит в ход регулярные продажи — столько-то сегодня, столько-то завтра — и будет увеличивать цифру до тех пор, пока мы не пошатнёмся…

Она перебила его своим серьёзным тоном:

— Если у него есть акции Всемирного, то он правильно делает, что продаёт.
— Что?.. Правильно делает, что продаёт?
— Разумеется! Ведь брат говорил вам: курс сверх двух тысяч — это совершенное безумие.

Он смотрел на неё с изумлением и, наконец, разразился, вне себя от гнева:

— Ну что ж, — если так, продавайте и вы, почему бы нет? Продавайте!.. Да, да, играйте против меня, раз вы хотите моего поражения.

Она слегка покраснела, потому что как раз накануне продала тысячу акций, выполняя распоряжение брата, успокоенная этой продажей, словно запоздалым актом честности.

Но так как он не задал ей прямого вопроса, она не призналась ему в этом — тем более что он ещё сильнее смутил её, добавив:

— Вчера были изменники, я уверен. Кто-то выбросил на рынок целую пачку акций, и курс непременно поколебался бы, если б не вмешался я… Но это не Гундерман. У него другой метод — более медлительный и в результате более изнуряющий… Ах, дорогая моя, я вполне спокоен, и всё - таки я дрожу. Ведь защитить свою жизнь — это пустяки. Гораздо труднее защитить деньги — свои и чужие.

И действительно, с этого дня Саккар перестал принадлежать себе.

Он превратился в раба миллионов, которые выигрывал, торжествуя и в то же время непрестанно рискуя оказаться побеждённым.

Он даже не успевал теперь видеться с баронессой Сандорф в маленькой квартирке на улице Комартен.

По правде сказать, ему наскучил обманчивый огонь этих глаз и холодность, которую не могли согреть даже его извращённые выдумки.

Кроме того, он испытал неприятную минуту, такую же, какую, по его милости, однажды испытал Делькамбр: как-то вечером, на этот раз просто из-за неловкости горничной, он застал баронессу в объятиях Сабатани.

Произошло бурное объяснение, и он успокоился лишь после полной исповеди: оказывается, всё дело было в любопытстве — преступном, конечно, но вполне понятном.

Все женщины рассказывали об этом Сабатани такие чудеса, что она просто не могла удержаться, чтобы не убедиться самой.

И Саккар простил её, когда на его грубый вопрос она ответила, что, право же, ничего особенного.

Теперь он виделся с ней не чаще раза в неделю — не потому, чтобы он продолжал сердиться на неё, а по той простой причине, что она ему надоела.

Тогда, чувствуя, что он отдаляется от неё, баронесса Сандорф впала в свои прежние колебания и сомнения.

С тех пор как она выспрашивала его в интимные минуты, она играла почти наверняка и много выигрывала, деля с ним его удачу.

Теперь она ясно видела, что он не хочет отвечать на её вопросы, и даже опасалась, что он солжёт ей.

И как-то раз — было ли это дело случая, или он действительно решил забавы ради направить её по ложному следу — она даже проиграла, последовав его совету.

Её доверие к нему сразу поколебалось.

Если уж он обманывает её, кто же будет теперь руководить ею?

И хуже всего было то, что лёгкое, едва ощутимое недоброжелательство на бирже по отношению к Всемирному банку с каждым днём становилось всё заметнее.

Пока что это были только слухи, ничего определённого, ни один факт не подрывал прочности учреждения.

Но некоторые намекали, что тут что-то неладно, что внутри плода завёлся червь… Это, впрочем, не мешало курсу взлетать всё выше и выше, на чудовищную высоту.

После неудачной операции с итальянскими баронесса окончательно встревожилась и решила зайти в редакцию «Надежды», чтобы попытаться выведать что - нибудь у Жантру.

— Послушайте, что происходит? Уж вы-то должны знать… «Всемирные» поднялись сегодня ещё на двадцать франков, и всё - таки ходят какие-то слухи — никто не мог мне сказать, какие именно, но только что-то неблагополучно.

Но и сам Жантру был не менее растерян, чем она.

Находясь у самого истока слухов, фабрикуя их сам по мере надобности, он в шутку сравнивал себя с часовым мастером, который живёт среди сотен часов и никогда не знает точного времени.

Благодаря своей рекламной конторе он был в курсе всех секретных сообщений, зато для него не существовало единого и твёрдого мнения, так как все сведения противоречили друг другу и одно уничтожало другое.

              -- из романа - «Деньги»  французского писателя Эмиля Золя, входящего в двадцатитомный цикл «Ругон - Маккары»

( кадр из фильма «Приключения Буратино» 1975 )

Обрывки мыслей

0

113

Странные передачи (©)

Ночной мрак заполняет мой разум. Свет фонаря исчез как в чёрной дыре. И ты утонешь в ней разом, Твой облик растаял, как лёд на жаре.
                                                                                              -- Александр Нарычев Стихотворение "Сумрак разума" (Цитата)

Тихая взадвперёдная мышь
На пригорке сидела
На мягком одеяле
Её хоботок был украшен
Совсем чуть - чуть
Чем-то странным
И ещё чуть - чуть
Чем-то блестящим.
Мышь приподнималась порой
А порой замирала
Вот так вела она себя
Короче, мышь отдыхала

                                                  Тихая мышь
                                Автор: Андрей Флаймитузэмун

Вне зоны действия сети ( Фрагмент )

Жил - был старый человек мужского пола, то есть старик.

Ему было уже столько лет, сколько было Сталину, когда тот умер или погиб, тайно убитый товарищами.

Мы тут Сталина приплели неизвестно зачем, вернее вот зачем: без него теперь ничего не обходится – ни телевизионные передачи, кроме тех, которые про еду, ни… ну, собственно, опять же телепередачи и, пожалуй, интернет.

А кроме телевизора и интернета, как известно, ничего нет в мире.

Так что без Сталина не обойдёшься, вот мы и решили в первых строках от него отделаться.

А дальше никакого Сталина не будет.

Да, старик.

Собственно, мы однажды уже писали про старика.

Точнее, не однажды, а по крайней мере дважды.

Даже чёрт его знает, сколько раз.

Но из этого не следует, что больше про старика писать не следует…

Вот язык! Ну что с ним делать? Не следует, что не следует.

Тут в двух строках два раза одно слово вылезает, не говоря уж о повторении корней, а классик издевательски требует, чтобы в пределах страницы ни - ни.

Да наплевать на его требования! И впредь, сколько потребуется, столько и будем повторять.

Итак, жил - был старик, то есть пенсионер.

Как же он умудрялся жить в таком незавидном качестве?

Ну во-первых, будучи пенсионером, он получал пенсию.

Вот все говорят, что на пенсию жить невозможно, и старик то же самое говорит, но на самом деле возможно, вот старик и жил.

Больше выделять курсивом повторы не будем, что хотели сказать, то уже сказали.

Получал пенсию, да.

Пенсия была довольно большая, потому что старик много лет до того, как стал пенсионером, работал довольно большим начальником и получал довольно большую же зарплату.

В общем, пенсия была побольше, чем у многих зарплата, так что её вполне хватало на сосиски баварские белорусские и картошку в обед, помидор с огурцом к этому обеду и бутылку водки «Ужасная классическая» ноль семь на три дня, для несильно пьющего как раз хватает.

А других потребностей, для удовлетворения которых требуются деньги, у него и не было.

В общем, неплохо жил этот человек.

Если не придавать значения бессоннице, которая его мучила много лет, пожалуй, лет двадцать или даже больше, так что попробовал бы он не придавать ей значения.

Тут не то что значение придашь, а просто умом двинешься, если ночь за ночью не спишь, ворочаешься под неприятным светом прикроватной лампы, которую когда-то сам и повесил так, что светила она прямо в глаза, да все руки не доходили перевесить.

И свет её пробивался сквозь закрытые веки, приобретая неприятный кровавый оттенок…

С вечера, в одиннадцать - двенадцать, засыпал быстро, будто в обморок падал, а часов около трёх ночи просыпался – и всё, хоть глаз коли.

Вообще три ночи – время важное.

Как раз многие самоубийцы начинают осуществлять своё намерение.

Уже не сидят, обхватив голову ладонями и уперев локти в колени, так что на ляжках остаются красноватые вмятины, не размышляют о прекращении личного физического существования и о бессмертии метафизическом, а занимаются делом.

Тащат из кухни шаткую табуретку, снимают с крюка и ставят к стене чешскую ещё советских времен люстру, с третьего раза вяжут более или менее скользящий узел, натирают его крошащимся мылом…

И, повисев секунд десять, рушатся на пол вместе с крюком и здоровенным куском потолочной штукатурки.

Лёгкое сотрясение мозга от штукатурки и жуткий кровоподтёк на шее, под нижней челюстью.

Это всё в три ночи.

А наш герой в это время встаёт и начинает одеваться.

…он одевается тихо, осторожно становясь на скрипучий пол (вокруг него всё скрипит, шатается, рвётся и ломается, поскольку всё такое же старое, как он сам)

…боясь потерять равновесие, когда с трудом продевает ногу в штанину…

…опасаясь что - нибудь задеть и уронить (например, пульт от телевизора, который всё же задевает и роняет)

…он почти не дышит, будто, если его одевание обнаружит кто - нибудь из домочадцев, наступит конец света.

Между тем все в доме крепко спят. Чтобы он не слишком гордился своей бессонницей, все жильцы дома тоже жалуются на бессонницу

и даже иногда встают с постелей,

зажигают под потолком нелепый в ночное время яркий свет,

включают, приглушив, телевизоры

и смотрят ночные странные передачи,

но быстро устают, свет гасят, телевизоры выключают

и ложатся снова в постели.

Они знают по многолетнему опыту, что оденется он тепло, по погоде и по ночной температуре,

и как бы ни оделся, далеко не уйдёт

и не потеряется,

и под утро вернётся, замёрзший, несмотря на одежду, усталый, но довольный тем, что вернулся, а не упал на шоссе, сбитый с ног вихрем, несшимся за гигантским полуприцепом, называемым в народе фурой.

                                                                                                                          из рассказа Александра Кабакова - «Вне зоны действия сети»

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

114

Это Морское

Однажды  леди вышла замуж за араба,
Её соседей целый год душила жаба.
Не просто вышла  за араба, а за принца,
От злости можно было  удавиться.

А если б вышла за простого программиста,
Шипели б недруги, что что-то тут нечисто,
А если б вышла за матросика в тельняшке,
Все были б рады – прогадала наша няшка.

                                                                             Выйти замуж за матроса (отрывок)
                                                                                                     Автор: Viki L

На морском песочке я Марусю встретил х.ф. Свадьба в Малиновке

«Свадьба». Трагикомедия.

Автор: Антон Павлович Чехов

***

Сюжет пьесы А. П. Чехова «Свадьба» разворачивается в доме кухмистера Андронова, где готовятся к праздничному ужину в честь свадьбы оценщика ссудной кассы Эпаминонда Максимовича Апломбова и дочери мещан Жигаловых Дашеньки. Одним из условий жениха является присутствие на свадебном пиру «генерала», ведь оно поднимет авторитет жениха в глазах других людей. Настоящего генерала у героев нет, поэтому они нанимают отставного Ревунова - Караулова, чтобы он придавал празднику «важности» и «солидности». В какой-то момент «генерал» начинает рассказывать о своих морских приключениях, но его истории скучны для гостей, которые быстро теряют интерес и возвращаются к еде и спорам. Ситуация обостряется, когда один из гостей, телеграфист Ять, подвыпив, начинает подтрунивать над Апломбовым, намекая на его скромное положение и напыщенные манеры. Апломбов, оскорблённый, отвечает грубостью, и между ними завязывается перепалка, которая грозит перерасти в скандал. В итоге выясняется, что «генерал» — вовсе не генерал, а всего лишь капитан 2-го ранга (подполковник). Свадьба расстраивается.

***

Сцена в одном действии

_________________________________________________________________________________________________________________________________________________

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ( ПРЕДСТАВЛЕННОЙ СЦЕНЫ )

Настасья Тимофеевна, жена отставного коллежского регистратора Евдокима Захаровича Жигалова;
Фёдор Яковлевич Ревунов - Караулов, капитан 2-го ранга в отставке;
Евдоким Захарович Жигалов, отставной коллежский регистратор;
Эпаминонд Максимович Апломбов,  жених;
Дмитрий Степанович Мозговой, матрос из Добровольного флота;
Андрей Андреевич Нюнин, агент страхового общества;
Иван Михайлович Ять, телеграфист;
Шафер.

Дашенька, невеста, дочь четы Жигаловых (участвует в представленной сцене, но не подаёт реплик).

Действие происходит в одной из зал кухмистера Андронова.
Ярко освещённая зала. Большой стол, накрытый для ужина. Около стола хлопочут лакеи во фраках. За сценой музыка играет последнюю фигуру кадрили.

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Настасья Тимофеевна. Садитесь, ваше превосходительство! Будьте такие добрые! Кушайте, ваше превосходительство! Только извините, у себя там вы привыкли к деликатности, а у нас просто!

Ревунов (не расслышав). Что - с? Гм... Да - с.

Пауза.

Да-с... В старину люди всегда жили просто и были довольны. Я человек, который в чинах, и то живу просто... Сегодня Андрюша приходит ко мне и зовёт меня сюда на свадьбу. Как же, говорю, я пойду, если я не знаком? Это неловко! А он говорит: «Люди они простые, патриархальные, всякому гостю рады...» Ну, конечно, если так... то отчего же? Очень рад. Дома мне одинокому скучно, а если моё присутствие на свадьбе может доставить кому - нибудь удовольствие, то сделай, говорю, одолжение...

Жигалов. Значит, от души, ваше превосходительство? Уважаю! Сам я человек простой, без всякого жульничества, и уважаю таких. Кушайте, ваше превосходительство!

Апломбов. Вы давно в отставке, ваше превосходительство?

Ревунов. А? Да, да... так... Это верно. Да-с... Но позвольте, что же это, однако? Селёдка горькая... и хлеб горький. Невозможно есть!
Все. Горько! Горько!

Апломбов и Дашенька целуются.

Ревунов. Хе - х е- хе... Ваше здоровье!

Пауза.

Да-с... В старину всё просто было и все были довольны... Я люблю простоту... Я ведь старый, в отставку вышел в 1865 году... Мне семьдесят два года... Да. Конечно, не без того, и прежде любили при случае показать пышность, но... (Увидев Мозгового.) Вы того... матрос, стало быть?
Мозговой. Точно так.

Ревунов. Ага... Так... Да... Морская служба всегда была трудная. Есть над чем задуматься и голову поломать. Всякое незначительное слово имеет, так сказать, свой особый смысл! Например: марсовые по вантам на фок и грот! Что это значит? Матрос небось понимает! Хе - хе... Тонкость, что твоя математика!

Нюнин. За здоровье его превосходительства Фёдора Яковлевича Ревунова - Караулова!

Музыка играет туш. Ура.

Ять. Вот вы, ваше превосходительство, изволили сейчас выразиться насчёт трудностей флотской службы. А разве телеграфная легче? Теперь, ваше превосходительство, никто не может поступить на телеграфную службу, если не умеет читать и писать по-французски и по-немецки. Но самое трудное у нас, это передача телеграмм. Ужасно трудно! Извольте послушать. (Стучит вилкой по столу, подражая телеграфному станку.)
Ревунов. Что же это значит?

Ять. Это значит: я уважаю вас, ваше превосходительство, за добродетели. Вы думаете, легко? А вот ещё... (Стучит.)
Ревунов. Вы погромче... Не слышу...

Ять. А это значит: мадам, как я счастлив, что держу вас в своих объятиях!
Ревунов. Вы про какую это мадам? Да... (Мозговому.) А вот, если идя полным ветром и надо... и надо поставить брамсели и бом - брамсели! Тут уж надо командовать: салинговые к вантам на брамсели и бом - брамсели... и в это время, как на реях отдают паруса, внизу становятся на брам и бом - брам - шкоты, фалы и брасы...

Шафер (вставая). Милостивые государи и милостивые госуд...

Ревунов (перебивая). Да-с... Мало ли разных команд... Да... Брам и бом - брам - шкоты тянуть пшел фалы!! Хорошо? Но что это значит и какой смысл? А очень просто! Тянут, знаете ли, брам и бом - брам - шкоты и поднимают фалы... все вдруг! причём уравнивают бом - брам - шкоты и бом - брам - фалы при подъёме, а в это время, глядя по надобности, потравливают брасы сих парусов, а когда уж, стало быть, шкоты натянуты, фалы все до места подняты, то брам и бом - брам - брасы вытягиваются и реи брасопятся соответственно направлению ветра...
Нюнин (Ревунову). Фёдор Яковлевич, хозяйка просит вас поговорить о чём - нибудь другом. Это непонятно гостям и скучно...

Ревунов. Что? Кому скучно? (Мозговому.) Молодой человек! А вот ежели корабль лежит бейдевинд правым галсом под всеми парусами и надо сделать через фордевинд. Как надо командовать? А вот как: свистать всех наверх, поворот через фордевинд!.. Хе - хе...

Нюнин. Фёдор Яковлевич, довольно! Кушайте.

Ревунов. Как только все выбежали, сейчас командуют: по местам стоять, поворот через фордевинд! Эх, жизнь! Командуешь, а сам смотришь, как матросы, как молния, разбегаются по местам и разносят брамы и брасы. Этак не вытерпишь и крикнешь: молодцы, ребята! (Поперхнулся и кашляет.)

Шафер (спешит воспользоваться наступившей паузой). В сегодняшний, так сказать, день, в который мы, собравшись все в кучу для чествования нашего любимого...

Ревунов (перебивая). Да-с! И ведь всё это надо помнить! Например: фока - шкот, грота - шкот раздёрнуть!..

Шафер (обиженно). Что ж он перебивает? Этак мы ни одной речи не скажем!

Настасья Тимофеевна. Мы люди тёмные, ваше превосходительство, ничего этого самого не понимаем, а вы лучше расскажите нам что - нибудь касающее...

Ревунов (не расслышав). Я уже ел, благодарю. Вы говорите: гуся? Благодарю... Да... Старину вспомнил... А ведь приятно, молодой человек! Плывёшь себе по морю, горя не знаючи, и... (дрогнувшим голосом) помните этот восторг, когда делают поворот оверштаг! Какой моряк не зажжётся при воспоминании об этом маневре?! Ведь как только раздалась команда: свистать всех наверх, поворот оверштаг — словно электрическая искра пробежала по всем. Начиная от командира и до последнего матроса — все встрепенулись...

                                                                                                                                  -- из пьесы  Антона Павловича Чехова - «Свадьба»

( кадр из фильма «Свадьба в Малиновке» 1967 )

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

115

Ты только останься живой

«Ты только останься живой»,-
Усталой рукой вывожу
И нет никаких мне забот -
Тебя умоляю, пишу…

Глаза застилает туман,
тот самый, что там впереди
друзьям всем твоим и врагам
встречающийся на пути.

Пусть солнце палит и дожди,
Пусть снова метель и пурга.
Пусть снова  беда на пути,
пусть жизни шальной ураган.

И пусть разделяют посты,
и части, и горы, и тьма,
Я верю, что там, впереди,
тебя пожалеет судьба.

                                   Ты только останься живой (отрывок)
                                             Автор: Светлана Перегудова 2

Залп самого большого в истории человечества артиллерийского орудия Дора ВМВ.

Часть вторая. Глава III. ( Фрагмент)

Генриетта всю ночь не могла заснуть. Её мучила мысль, что муж в Базейле, так близко от немецких позиций.

Тщетно она убеждала себя, что он обещал вернуться при первой же опасности; ежеминутно она прислушивалась, думая: «Вот он!»

Часов в десять она собралась лечь в постель, но открыла окно, облокотилась о подоконник и задумалась.

Было очень темно; внизу едва виднелась мостовая улицы Вуайяр — тесный чёрный коридор, зажатый между старыми домами.

Только вдали, над школой, мерцала чадящая звезда фонаря.

Оттуда веяло запахом селитры — сырым дыханием погреба, слышалось неистовое мяуканье кота, тяжёлые шаги заблудившегося солдата.

И во всём Седане раздавались необычные звуки — внезапный топот коней, беспрестанные гулы; они проносились подобно предсмертным судорогам.

Генриетта прислушивалась; её сердце учащённо билось, и она всё ещё не улавливала шагов мужа за поворотом улицы.

Прошли часы.

Теперь её тревожили далёкие огни, показавшиеся за городом, над крепостными валами.

Стало совсем темно; она старалась восстановить в памяти местность.

Широкий белый покров внизу — это затопленные луга.

А что за огонь вспыхнул и погас наверху? Наверно, на холме Марфэ.

Со всех сторон — в Пон - Можи, в Пуайе, во Френуа — горели какие-то таинственные огни, они мерцали, кишели во тьме, словно над несметными полчищами.

Но ещё страшней были долетавшие до неё небывалые шумы: топот надвигающихся толп, фырканье коней, лязг оружия, целое нашествие из недр этого адского мрака.

Внезапно грянул пушечный выстрел, единственный, но грозный, страшный в наступившей полной тишине. У Генриетты застыла кровь в жилах.

Да что ж это такое? Наверно, сигнал: какое - нибудь удавшееся передвижение, известие, что они там готовы, что солнце может взойти.

Часа в два Генриетта, не раздеваясь, не потрудившись даже закрыть окно, бросилась в постель.

Она чувствовала себя разбитой от усталости и тревоги.

Почему её так трясет? Ведь обычно она так спокойна, ходит так легко, что её даже не слышно!

Она с трудом задремала, оцепенев в неотступном предчувствии беды, нависшей в чёрном небе.

Внезапно из глубин тяжёлого сна она опять услышала грохот пушек; глухие отдалённые выстрелы раздавались равномерно и упорно.

Генриетта вздрогнула и села на постель. Где это она? Она ничего не узнавала, не видела: комнату, казалось, окутал густой дым.

Вдруг Генриетта поняла: в дом, наверно, нахлынул поднявшийся от реки туман.

Пушки гремели всё сильней. Она вскочила с постели и подбежала к окну.

На колокольне пробило четыре часа.

Сквозь рыжеватый туман просачивался мутный, грязный рассвет.

Ничего нельзя было разобрать; Генриетта не узнавала даже здания школы, в нескольких шагах от окна.

Боже мой! Где же стреляют?

Прежде всего она подумала о брате: выстрелы звучали так глухо, что казалось, они раздаются на севере, над городом.

Но вскоре Генриетта убедилась, что стреляют близко, где-то впереди, и ей стало страшно за мужа.

Стреляют, конечно, в Базейле. Всё - таки на несколько мгновений она успокоилась: залпы раздаются иногда справа.

Может быть, сражаются в Доншери; она знала, что французам не удалось взорвать там мост.

Её мучило жесточайшее сомнение: где это стреляют — в Доншери или в Базейле? Она не могла определить, в ушах звенело.

Скоро её волнение достигло предела; она почувствовала, что не может дольше оставаться здесь и ждать.

Она трепетала от потребности узнать всё немедленно и, накинув на плечи шаль, пошла за известиями.

На улице Вуайяр Генриетта на минуту остановилась в нерешительности: город чернел в густом тумане.

Рассвет ещё не достиг сырой мостовой между старыми закопчёнными домами.

На улице О - Бер, в окне подозрительного кабачка, где мигал огонь свечи, она заметила только двух пьяных тюркосов (*) с девкой.

Пришлось свернуть на улицу Мака, там было кой - какое движение, тени солдат украдкой пробирались вдоль домов, может быть, это трусы искали, где бы укрыться; заблудившийся рослый кирасир, которого послали за капитаном, изо всех сил стучал в двери; большая группа обывателей, обливаясь потом от страха, боясь опоздать, взгромоздилась на двуколку, чтобы ещё успеть пробраться в Буйон, в Бельгию, куда за последние два дня уже переселилась половина жителей Седана.

Бессознательно Генриетта направилась к префектуре: там-то можно узнать всё; чтобы избежать каких бы то ни было встреч, она решила пройти переулками.

Но на углу улицы дю Фур и улицы де Лабурер она поняла, что дальше не пройти: там стояли пушки, бесконечная вереница орудий, зарядных ящиков, лафетов; их, должно быть, поставили здесь накануне и забыли, никто их даже не охранял.

У Генриетты сжалось сердце при виде всей этой бесполезной, мрачной артиллерии, спавшей сном запустения в тиши безлюдных переулков.

Ей пришлось вернуться по Школьной площади на Большую улицу; там, перед гостиницей «Европа», вестовые держали под уздцы коней, ожидая высших офицеров, чьи голоса доносились из ярко освещённой столовой.

На площади Риваж и на площади Тюренна было ещё больше народу; кучками стояли встревоженные жители — женщины, дети, — смешавшись с бежавшими испуганными солдатами; из гостиницы Золотого креста, бранясь, вышел генерал и помчался верхом, чуть не передавив всех на своём пути.

Сначала Генриетта хотела войти в здание ратуши, но потом отправилась по улице Пон - де - Мез к префектуре.

Никогда ещё Седан не являлся ей таким трагическим городом, как теперь, на рассвете, утопая в грязном тумане.

Дома словно вымерли; многие из них уже два дня были покинуты и пусты; некоторые наглухо заперты, в них чуялись страх и бессонница.

Казалось, дрожит само утро; улицы были ещё безлюдны; шныряли только редкие беспокойные тени, кое  -кто спешно уезжал, — здесь уже накануне шатался подозрительный сброд.

День светлел; над городом навис ужас бедствий.

Было половина шестого; едва слышался гул пушек, заглушённый стенами высоких чёрных домов.

                                                    из романа входящего в цикл «Ругон - Маккары» французского писателя Эмиля Золя - «Разгром»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) она заметила только двух пьяных тюркосов с девкой - Тюркос — это стрелок из туземцев - алжирцев во французских колониальных войсках во второй половине XIX — начале XX веков.

Городской сумрак

0

116

Допилос

Как я люблю тебя, больничный халат!
Это вам не тюремная роба!
Но рубашке смирительной больше я рад,
Лучше "дурочка", чем вшивая зона.

                                                                              Автор: Bella

Секретный фарватер. Побег Шубина с немецкой подлодки.

Глава 14. Мясная порода мамонтов ( Фрагмент )

Будкин сидел за рулём и довольно хехекал, когда «Запор» особенно сильно подкидывало на ухабах.

Тарахтя задом, «Запор» бежал по раздолбанной бетонной дороге.

Параллельно бетонке тянулись рельсы, и некоторое время слева мелькали заброшенные теплушки.

За ними влажной сизой полосой лежала Кама.

Небо было белое и неразличимое, словно его украли, только полупрозрачные столбы света, как руины, стояли над просторной излучиной плёса.

В текучем и водянистом воздухе почти растворился дальний берег с бурыми кручами песка и косой фермой отшвартованной землечерпалки.

На реке бледно розовел одинокий бакен.

Бетонка и рельсовый путь вели на завод.

Уже началась дамба, и справа от дороги в голых низинах блестели плоские озёра на заливных лугах.

В этих озёрах заканчивался рукав затона.

Заросли кустов и редкие деревья вдоль обочины стояли голые, прохудившиеся, мокрые от холодной испарины утреннего тумана.

Служкин и Надя сидели на заднем сиденье «Запора».

Надя держала Тату, одетую в красный комбинезон, а Служкин читал газету, которой была закрыта сверху сумка, что стояла у него на коленях.

– Будкин, – раздражённо сказала Надя. – Если ты на шашлыках будешь пить, я обратно с тобой не поеду. Пойду с Татой пешком.
– Фигня, – хехекнув, самоуверенно заявил Будкин. – Я по этой дороге полным крестом миллион раз ездил. К тому же чего мне будет с двух бутылок красного вина на троих? Это Витус сразу под стол валится, когда я только - только за гармонь хватаюсь.
– Ну скажи ему что - нибудь, папаша! – Надя гневно взглянула на Служкина, и Служкин виновато вздохнул.
– Пишут, что в бассейне Амазонки нашли секретную базу фашистов времён Второй мировой, – сказал он.
– И чего там на ней? – поинтересовался Будкин. – Секретные фашисты?

Будкин лихо свернул на грунтовый съезд, уводящий в кусты.

– Цистерна, а в ней семнадцать тонн спермы Гитлера.
– К-кретин!.. – с бессильным бешенством выдохнула Надя.

«Запор» продрался сквозь акацию и, весь облепленный серыми листьями, точно камуфляжем, выехал на площадку у берега затона.

Площадку живописно огораживала реденькая роща высоких тополей. Площадка была голая и синяя от шлака.

Посреди неё над углями стоял ржавый мангал, валялись ящики.

Вдали в затоне виднелся теплоход – белый - белый, вплавленный в чёрную и неподвижную воду, просто ослепительный на фоне окружающей хмари, походивший на спящего единорога.

Все вылезли из машины: Будкин ловко вынул Тату, а Служкин долго корячился со своей сумкой.

– Ну и чего здесь хорошего? – мрачно огляделась Надя.
– Традиция у нас – есть шашлыки тут, – пояснил Будкин. – Летом тут хорошо, травка всякая. Мы без трусов купаемся – никого нет.
– Только на это у вас ума и хватает…
– Надя, а мы приехали? – спросила Тата.
– Приехали, – убито вздохнула Надя
.

Тата присела и начала ковырять лопаткой плотно сбитый шлак.

– Так, – деловито распорядился Будкин. – Сейчас я, как старый ирокез, пойду за дровами, а ты, Надюша, доставай мясо из уксуса и насаживай на шампуры.
– Я тебе домохозяйка, что ли? – возмутилась Надя.
– Надю-ша, не спорь! – игриво предостерёг её Будкин, обнимая за талию и чмокая в щёку. – Мужчина идёт за мамонтом, женщина поддерживает огонь.

                                                                                                                               из романа Алексея Иванова - «Географ глобус пропил»

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

117

Так воздух влюблённый в огонь любви разгорается пламя

Воздушность, мягкость, поэтичность
И эфемерность грёз мечты
Несут Сильфиду в бесконечность,
Где мир туманной красоты

И иллюзорности явлений,
Недосягаемость высот,
Зовут любовию веленья,
Где поцелуй любви живёт.

                                      Балет. Сильфида. Воздушность, мягкость, поэтичность (Избранное)
                                                                             Автор: Тася Мейерхольд

Ах, как темно было внутри, ещё хуже, чем под мостком через водосточную канаву, да ещё и тесно в придачу!

Но оловянный солдатик не потерял мужества и лежал растянувшись во весь рост, не выпуская из рук ружья…

Рыба заходила кругами, стала выделывать самые диковинные скачки.

Вдруг она замерла, в неё точно молния ударила.

Блеснул свет, и кто-то крикнул: «Оловянный солдатик!»

Оказывается, рыбу поймали, привезли на рынок, продали, принесли на кухню, и кухарка распорола ей брюхо большим ножом.

Затем кухарка взяла солдатика двумя пальцами за поясницу и принесла в комнату.

Всем хотелось посмотреть на такого замечательного человечка — ещё бы, он проделал путешествие в брюхе рыбы!

Но оловянный солдатик ничуть не загордился.

Его поставили на стол, и — каких только чудес не бывает на свете! — он оказался в той же самой комнате, увидал тех же детей, на столе стояли те же игрушки и чудесный дворец с прелестной маленькой танцовщицей.

Она по прежнему стояла на одной ноге, высоко вскинув другую, — она тоже была стойкая.

Солдатик был тронут и чуть не заплакал оловянными слезами, но это было бы непригоже.

Он смотрел на неё, она на него, но они не сказали друг другу ни слова.

Вдруг один из малышей схватил оловянного солдатика и швырнул в печку, хотя солдатик ничем не провинился.

Это, конечно, подстроил тролль, что сидел в табакерке.

Оловянный солдатик стоял в пламени, его охватил ужасный жар, но был ли то огонь или любовь — он не знал.

Краска с него совсем сошла, никто не мог бы сказать, отчего — от путешествия или от горя.

Он смотрел на маленькую танцовщицу, она на него, и он чувствовал, что тает, но по-прежнему держался стойко, не выпуская из рук ружья.

Вдруг дверь в комнату распахнулась, танцовщицу подхватило ветром, и она, как сильфида, порхнула прямо в печку к оловянному солдатику, вспыхнула разом — и нет её.

А оловянный солдатик стаял в комочек, и наутро горничная, выгребая золу, нашла вместо солдатика оловянное сердечко.

А от танцовщицы осталась одна только блёстка, и была она обгорелая и чёрная, словно уголь.

                                                                                               из сказки Ганса Христиана Андерсена -  «Стойкий оловянный солдатик»

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

118

В богооставленности по причине спазмов

Я не хватаю с неба звёзд.
Я в небо кинулась картошкой.
Впустую заданный вопрос,
Что значит жить не понарошку.

Кто рушит правила игры
В игре, где не бывает правил?
Кто все светила и миры
Шутя местами переставил?

И кто меняет времена,
Как женщина – цветные кофты?
Зима – тоска – опять весна,
Всё перемелется, делов-то.

Пойду по серенькой земле,
Поставлю у сарая вилы
И, ноги вытянув в тепле,
Не вспомню, что там говорила,

Но на святой небесный лёд,
Невидима простому глазу,
Звездой картошка упадёт.
Потом закатится. Не сразу.

                                                         Про картошку
                                               Автор: Ольга Кузнецова

( Фрагмент )

1. Я вышел из дома, прихватив с собой три пистолета, один пистолет я сунул за пазуху, второй - тоже за пазуху, третий - не помню куда.

И, выходя в переулок, сказал:

"Разве это жизнь? Это не жизнь, это колыхание струй и душевредительство".

Божья заповедь "не убий", надо думать, распространяется и на себя самого ("Не убий себя, как бы ни было скверно"), но сегодняшняя скверна и сегодняшний день вне заповедей.

"Ибо лучше умереть мне, нежели жить", - сказал пророк Иона. По-моему, тоже так.

Дождь моросил отовсюду, а может, ниоткуда не моросил, мне было наплевать.

Я пошёл в сторону Гагаринской площади, иногда зажмуриваясь и приседая в знак скорби.

Душа моя распухла от горечи, я весь от горечи распухал, щемило слева от сердца, справа от сердца тоже щемило.

Все мои ближние меня оставили.

Кто в этом виноват, они или я, разберётся в День Суда Тот, Кто, и так далее.

Им просто надоело смеяться над моими субботами и плакать от моих понедельников.

Единственные две - три идеи, что меня чуть - чуть подогревали, тоже исчезли и растворились в пустотах.

И в довершение от меня сбежало последнее существо, которое попридержало бы меня на этой Земле.

Она уходила - я нагнал её на лестнице.

Я сказал ей: "Не покидай меня, белопупенькая!" - потом плакал полчаса, потом опять нагнал, сказал: "Благословеннолонная, останься!"

Она повернулась, плюнула мне в ботинок и ушла навеки.

Я мог бы утопить себя в своих собственных слезах, но у меня не получилось.

Я истреблял себя полгода, я бросался под все поезда, но все поезда останавливались, не задевая чресел.

И у себя дома. Над головой, я вбил крюк для виселицы, две недели с веточкой флёр - д - оранжа в петлице я слонялся по городу в поисках верёвки, но так и не нашёл.

Я делал даже так: я шёл в места больших манёвров, становился у главной мишени, в меня лупили все орудия всех стран Варшавского пакта, и все снаряды пролетали мимо.

Кто бы ты ни был, ты, доставший мне эти три пистолета, - будь ты четырежды благословен.

Ещё не доходя площади, я задохся, я опустился на цветочную клумбу, безобразен и безгласен.

Душа всё распухала, слёзы текли у меня спереди и сзади, я был так смешон и горек, что всем старушкам, что на меня смотрели, давали нюхать капли и хлороформ.

"Вначале осуши пот с лица".

Кто умирал потным? Никто потным не умирал.

Ты богооставлен, но вспомни что - нибудь освежающее, что - нибудь такое освежающее... например, такое:

Ренан сказал: "Нравственное чувство есть в сознании каждого, и поэтому нет ничего страшного в богооставленности".

Изящно сказано. Но это не освежает, где оно у меня, это нравственное чувство? Его у меня нет.

И пламенный Хафиз (пламенный пошляк Хафиз, терпеть не могу), и пламенный Хафиз сказал: "У каждого в глазах своя звезда".

А вот у меня ни одной звезды, ни в одном глазу.
 
А Алексей Маресьев сказал: "У каждого в душе должен быть свой комиссар".

А у меня в душе нет своего комиссара.

Нет, разве это жизнь? Это не жизнь, это фекальные воды, водоворот из помоев, сокрушение сердца.

Мир погружён во тьму и отвергнут Богом.

Не подымаясь с земли, я вынул свои пистолеты, два из подмышек, третий - не помню откуда, и из всех трёх разом выстрелил во все свои виски и опрокинулся на клумбу, с душой, пронзённой навылет.

2. "Разве это жизнь? - сказал я, подымаясь с земли. - Это дуновение ветров, это клубящаяся мгла, это плевок за шиворот - вот что это такое. Ты промазал, фигляр. Зараза немилая, ты промахнулся из всех трёх пистолетов, и ни в одном из них больше нет ни одного заряда".

Пена пошла у меня изо рта, а может, не только пена.

"Спокойно! У тебя остаётся ещё одно средство, кардинальное средство, любимейшее итальянское блюдо - яды и химикалии".

Остаётся фармацевт Павлик, он живёт как раз на Гагаринской, книжник, домосед Павлик, пучеглазая мямля.

Не печалься, вечно ты печалишься!

Не помню кто, не то Аверинцев, не то Аристотель сказал: "Umnia animalia post coitum opressus est", то есть: "Каждая тварь после соития бывает печальной", - а вот я постоянно печален, и до соития, и после.

А лучший из комсомольцев, Николай Островский, сказал: "Одним глазом я уже ничего не вижу, а другим - лишь очертания любимой женщины".

А я не вижу ни одним глазом, и любимая женщина унесла от меня свои очертания.

А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."

(Тьфу, я не могу больше говорить, у меня спазмы.)

Я дёрнулся два раза и зашагал дальше, в сторону Гагаринской.

Все три пистолета я швырнул в ту сторону, где цвели персидские цикламены, желтофиоли и чёрт знает что ещё.

"Павлик непременно дома, он смешивает яды и химикалии, он готовит средство от бленнореи (*)", - так я подумал и постучал: - Отвори мне, Павлик.

Он отворил, не дрогнув ни одной щекой и не подымая на меня бровей; у него было столько бровей, что хоть часть из них он мог бы на меня поднять, - он этого не сделал.

- Видишь ли, я занят, - сказал он, - я смешиваю яды и химикалии, чтобы приготовить средство от бленнореи.

- О, я ненадолго! Дай мне что - нибудь, Павлик, какую - нибудь цикуту, какого - нибудь стрихнину, дай, тебе же будет хуже, если я околею от разрыва сердца здесь, у тебя на пуфике! - Я взгромоздился к нему на пуфик, я умолял: Цианистый калий есть у тебя? Ацетон? Мышьяк? Глауберова соль? Тащи всё сюда, я всё смешаю, всё выпью, все твои эссенции, все твои калии и мочевины, волоки всё! Он ответил: - Не дам.

- Ну прекрасно, прекрасно. В конце концов, Павлик, что мне твои синильные кислоты, или как там ещё? Что мне твои химикалии, мне, кто смешал и выпил все отравы бытия! Что они мне, вкусившему яда Венеры! Я остаюсь разрываться у тебя на пуфике. А ты покуда лечи бленнорею.

А профессор Боткин, между прочим, сказал: "Надо иметь хоть пару гонококков, чтобы заработать себе бленнорею".

А у меня, у придурка, - ни одного гонококка.

А Миклухо - Маклай сказал: "Не сделай я чего - нибудь до 30 лет, я ничего не сделал бы и после 30".

А я? Что я сделал до 30, чтобы иметь надежды что - нибудь сделать после?

А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."

(О нет, я снова не могу продолжать, снова спазмы.)

                                                                                            из эссе Венедикта Ерофеева - «Василий Розанов глазами эксцентрика»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) он готовит средство от бленнореи - Бленнорея — это острое гнойное воспаление конъюнктивы глаза, обычно вызываемое гонококком (1). Реже наблюдается негонококковая бленнорея, вызванная хламидиями, стрептококками и другими инфекционными агентами.
(1) вызываемое гонококком - Гонококк (Neisseria gonorrhoeae) — бактерия, возбудитель гонореи (триппера) — инфекционного заболевания, передающегося половым путём.

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

119

И тогда он понял, что ему нужно срочно связаться с самым секретным  отделом самых секретных Спецслужб

Х: Так, ладно, подождите. Хорошо, ладно, допустим. Но вот это вот изнасилование Татьяны, уроженки Кисловодска. Это как вы объясните?
М: Давайте прекратим трындеть, послушаем авторитетного милиционера.

Х: Послушаем, хорошо.
М: Рафик в этот день с утра что-то подозревал. Он мне рассказывал, говорит: «я утром встал, точно думаю, что сегодня изнасилование будет. Пойду в лес спрячусь». Он говорит, точно знал: сегодня в ауле будет изнасилование, у него интуиция есть. Он поехал в лес. Для храбрости выпил бутылку водки, ну чтоб как, такое известие внутреннее. Он спрятался за дубом, «чтоб вообще ни с кем не встречаться, хочу» - говорит. И тут, вот эта жительница Кисловодска целенаправленно через лес шла. Целенаправленно. Видит - Рафик прячется за деревом - она к нему. Он за другое дерево - она к нему. Он говорит: « Что ты от меня хочешь?». Она на себе платье порвала, насильно вытащила ремень у Рафика, связала себе руки, а после уже посадила его в машину, нажала на газ. Рафик уехал в аул, а она вот так вот кувырками упала в овраг, потеряла сознание.

Х: Специально?
М: Специально! И Рафик приехал сразу к нам говорит: « там сумасшедшая, с порванным (платьем), ремень жалко. Верните мне его и приведите её в чувства»
.

                                                                                          Рафик не виноват (отрывок) © Озвучка: Харламов; Мартиросян.   

СТО ЛЕТ ТОМУ ВПЕРЁД | ПОБЕДА НАД ГЛОТОМ

Граф и графиня рады были, что я разговорился.

— А каково стрелял он? — спросил меня граф.
— Да вот как, ваше сиятельство: бывало, увидит он, села на стену муха: вы смеётесь, графиня? Ей - богу, правда. Бывало, увидит муху и кричит:
«Кузька, пистолет!» Кузька и несёт ему заряженный пистолет. Он хлоп, и вдавит муху в стену!

— Это удивительно! — сказал граф, — а как его звали?
— Сильвио, ваше сиятельство.

— Сильвио! — вскричал граф, вскочив со своего места, — вы знали Сильвио?
— Как не знать, ваше сиятельство; мы были с ним приятели; он в нашем полку принят был, как свой брат товарищ; да вот уж лет пять, как об нем не имею никакого известия. Так и ваше сиятельство стало быть знали его?

— Знал, очень знал. Не рассказывал ли он вам... но нет; не думаю; не рассказывал ли он вам одного очень странного происшествия?
— Не пощечина ли, ваше сиятельство, полученная им на бале от какого-то повесы?

— А сказывал он вам имя этого повесы?
— Нет, ваше сиятельство, не сказывал... Ах! ваше сиятельство, — продолжал я, догадываясь об истине, — извините... я не знал... уж не вы ли?..

— Я сам, — отвечал граф с видом чрезвычайно расстроенным, — а простреленная картина есть памятник последней нашей встречи...
— Ах, милый мой, — сказала графиня, — ради бога не рассказывай; мне страшно будет слушать.
— Нет, — возразил граф, — я всё расскажу; он знает, как я обидел его друга: пусть же узнает, как Сильвио мне отомстил.

Граф подвинул мне кресла, и я с живейшим любопытством услышал следующий рассказ.

Пять лет тому назад я женился. — Первый месяц, the honey - moon  /медовый месяц (англ.) /провёл я здесь, в этой деревне. Этому дому обязан я лучшими минутами жизни и одним из самых тяжёлых воспоминаний.

Однажды вечером ездили мы вместе верхом; лошадь у жены что-то заупрямилась; она испугалась, отдала мне поводья и пошла пешком домой; я поехал вперёд.

На дворе увидел я дорожную телегу; мне сказали, что у меня в кабинете сидит человек, не хотевший объявить своего имени, но сказавший просто, что ему до меня есть дело.

Я вошёл в эту комнату и увидел в темноте человека, запылённого и обросшего бородой; он стоял здесь у камина.

Я подошёл к нему, стараясь припомнить его черты.

«Ты не узнал меня, граф?» — сказал он дрожащим голосом.

«Сильвио!» — закричал я, и признаюсь, я почувствовал, как волоса стали вдруг на мне дыбом. — «Так точно, — продолжал он, — выстрел за мною; я приехал разрядить мой пистолет; готов ли ты?»

Пистолет у него торчал из бокового кармана.

Я отмерил двенадцать шагов и стал там в углу, прося его выстрелить скорее, пока жена не воротилась.

Он медлил — он спросил огня. Подали свечи.

Я запер двери, не велел никому входить и снова просил его выстрелить.

Он вынул пистолет и прицелился... Я считал секунды... я думал о ней... Ужасная прошла минута! Сильвио опустил руку.

«Жалею, — сказал он, — что пистолет заряжен не черешневыми косточками... пуля тяжела. Мне всё кажется, что у нас не дуэль, а убийство: я не привык целить в безоружного. Начнём сызнова; кинем жребий, кому стрелять первому».

Голова моя шла кругом... Кажется, я не соглашался...

Наконец мы зарядили ещё пистолет; свернули два билета; он положил их в фуражку, некогда мною простреленную; я вынул опять первый нумер.

«Ты, граф, дьявольски счастлив», — сказал он с усмешкою, которой никогда не забуду.

Не понимаю, что со мною было и каким образом мог он меня к тому принудить... но — я выстрелил, и попал вот в эту картину.

( Граф указывал пальцем на простреленную картину; лицо его горело как огонь; графиня была бледнее своего платка: я не мог воздержаться от восклицания. )

                      -- из повести А. С. Пушкина - «Выстрел»  входящей в цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина»

( кадр из фильма "Профессионал" 1981 )

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

120

В картинах за плотными занавесями

Захожу в российский кабак, снимая дублёнку, спрашиваю, - где тут у вас Сомерсет Моэм?...

Отвечают, вручая номерок - Сомерсет за крайним, слева, столом... а Моэм куда-то вышел...

Заказываю на троих и присаживаюсь за крайний, слева, стол...

Сомерсет с удивлением смотрит на меня.... я, постукивая пальцами по столу, задаю вопрос - Моэм, где?....

Тишина... пальцы уже поглаживают не совсем свежую скатерть....

Вытирая на ходу руки вернулся Моэм... сел рядом с Сомерсетом...

Подумалось - удивительно гармоничная парочка...

Водки не хватило...

Шедевр французской репризы только улыбался... а я мысленно перебирал его рассказы... то ли Сомерсета... то ли Моэма....

                                                                                                                                                                                        На Троих
                                                                                                                                                                                Автор: Игорь Белов

Глава 4. (Фрагмент)

Я свернул на Хаф - Мун - стрит.

После весёлой суматохи Пиккадилли здесь царила приятная тишина.

Это была почтенная, респектабельная улица.

В большинстве домов здесь сдавались квартиры, но об этом не извещали вульгарные объявления: на некоторых об этом гласили начищенные до блеска медные таблички, какие вывешивают врачи, на окнах других было аккуратно выведено:

«Квартиры».

На одном - двух особенно благопристойных домах просто была обозначена фамилия владельца: не зная, в чём дело, можно было подумать, что здесь помещается портной или ростовщик.

В отличие от Джермин - стрит, где тоже сдают комнаты, здесь не было такого напряжённого уличного движения; только кое - где у дверей стояли пустые шикарные машины да иногда такси высаживало какую - нибудь пожилую леди.

Чувствовалось, что здесь живут не весёлые обитатели Джермин - стрит с их чуть сомнительной репутацией – любители скачек, встающие по утрам с головной болью и требующие рюмочку, чтобы прийти в себя, – а респектабельные дамы, приехавшие из провинции на шесть недель в разгар лондонского сезона, и пожилые джентльмены, принадлежащие к клубам, куда не всякого пускают.

Чувствовалось, что они из года в год приезжают в один и тот же дом и, может быть, знавали его владельца, ещё когда он был в услужении.

Моя хозяйка мисс Феллоуз когда-то служила кухаркой в нескольких очень хороших домах, но вы бы никогда об этом не догадались, увидев её идущей за покупками на рынок.

Она была ни толстой, ни краснолицей, ни неряшливой, какими мы обычно представляем себе кухарок: это была женщина средних лет, худая, с решительным выражением лица; держалась она очень прямо, одевалась скромно, но по моде, красила губы и носила монокль.

Она отличалась деловитостью, хладнокровием, спокойным цинизмом и брала очень дорого.

Я снимал у неё комнаты в первом этаже.

Гостиная была оклеена старыми обоями под мрамор, а на стенах висели акварели, изображавшие всякие романтические сцены: кавалеров, расстающихся со своими дамами, и рыцарей былых времён, пирующих в роскошных залах.

В комнате стояли высокие папоротники в горшках, а кресла были обиты выцветшей кожей.

Комната чем-то странно напоминала о восьмидесятых годах, только за окном вместо собственных экипажей проезжали «крайслеры».

Окна задёргивались занавесями из тяжёлого красного репса.

                                                                                          из романа Сомерсета Моэма - «Пироги и пиво, или Скелет в шкафу»

Кунсткамера расплывшегося восприятия

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»


phpBB [video]


Вы здесь » Ключи к реальности » Свободное общение » Кунсткамера расплывшегося восприятия