Викинги. Частная жизнь и ареал обитания. Ч4.
Продолжение, начало тут
Из плавника
исландцы и другие островитяне строили небольшие лодки, которые позволяли ловить рыбу близ берегов; улов, впрочем, бывал значительный. На зиму рыбу, прежде всего треску, запасали, высушивая ее на ветру. Для охоты на китов в открытом море исландские лодки — как, впрочем, и лодки большинства скандинавов той эпохи, — не годились. Маловероятно также, чтобы исландцы умели загонять китов в заливы, с тем чтобы те выбрасывались на берег. Тем не менее им порой перепадало китовое мясо — туши выносило на берег море.
Развитие общества с неизбежностью стала определять конкуренция между потомками иммигрантов за скудные природные ресурсы островов. Поскольку популяции были оседлыми, каждый землевладелец должен был иметь в собственности обширные территории для выпаса скота. Летом стада паслись на общинных землях (исл. Almenning). В Исландии большинство ягнят и валухов (кастрированных баранов) выгоняли на самые высокогорные пастбища, а овец и коров держали на пастбищах пониже, где стояли небольшие дома с хлевом для дойки (исл. sel). Постройки эти обычно принадлежали кому-то из землевладельцев; в них доили коров и овец и делали из молока сыр и масло.
Овцы, которых не доят, дают более качественную и более обильную шерсть, а на шерсти зачастую держались островные экономики. Из-за ее высокой ценности молочные продукты делали в основном из коровьего молока, и самый важный из них — так называемый скир (исл. skyr), похожий на кефир продукт, богатый белком и хорошо хранящийся зимой. Сворачивали скир с помощью сычужка, содержащегося в оболочке телячьих желудков. Исландцы едят скир и до сих пор, он имеет консистенцию жирного йогурта. Его хранили в главной постройке на хуторе в больших, частично врытых в землю, холодных деревянных кадках с кислой сывороткой; скир пили, смешав его дополнительно с кислой сывороткой, — большую часть года молока в стране не было, поэтому скир оставался главным молочным продуктом. Коровы (в те времена они были намного мельче, чем сейчас) переживали зиму на сене, запасенном за лето на хуторе, и молоко у них появлялось лишь к весне.
Уход за молочными коровами и получение молочных продуктов — дело весьма трудоемкое. Летом очень много времени уходило на дойку, изготовление скира и транспортировку его на хутор. Производство шерсти и сукна, которыми платили за импорт, обеспечивалось трудом, вложенным в производство скира и заботу о скоте. Дойкой и изготовлением скира занимались женщины, мужчины же пасли скот, ремонтировали дерновые постройки, ловили рыбу, собирали доступную в дикой природе пищу и плавник, транспортировали скир .
В первые годы после заселения, пока стада овец и коров были немногочисленны, выживание хуторян во многом зависело от успеха в охоте на птиц и тюленей, в рыбной ловле и собирательстве. После того как поголовье достигло максимума, залогом выживания стало скотоводство, каковое включало и уход за полудикими пони, которых в том числе забивали на мясо.
На каждой островной группе была выведена своя порода этих замечательных лошадей:
исландский пони
шетлендский пони
гебридский пони – эрискай
фарерский пони
готландский пони – скогрусс
корнуолльский пони – эксмур
и т.д.
Животные, однако, представляли собой большую ценность, и свежее мясо островитяне, как правило, ели лишь осенью. Если судить по положению вещей в позднейшие времена, от забитой туши почти ничего не оставалось — использовали и заготавливали на зиму все, что только можно. Головы овец, бараньи яйца, вымя и желе из копыт — все это шло в запасы. Какую-то часть мяса коптили, в основном же его варили и хранили после этого в деревянных кадках с кислой сывороткой (исл. súrr; ср. англ. sour «кислый»), служившей консервантом (бактерии в молоке перерабатывали молочный сахар в молочную кислоту). Разумеется, мясо, хранящееся в кислой сыворотке, само становится на вкус кислым, и даже в недавнее время исландцы считали, что если мясо недостаточно кислое, то есть его нельзя. По мере сведения лесов главным топливом становился сушеный помет скота — им отапливали дома, на нем же коптили мясо и рыбу, которые, разумеется, также приобретали весьма характерный привкус, сообразный топливу. От островных скандинавов вообще удушливо воняло ворванью, тухлой рыбой и мочой – в старой моче стирали белье и мылись, так как мыло было неизвестно. В Исландии и по сию пору можно купить, скажем, лосося, копченного на овечьем помете. Мясо из бочек с кислой сывороткой можно было есть без дальнейшей кулинарной обработки — преобладание подобных консервированных продуктов позволяло ощутимо экономить на топливе в зимнее время.
В Исландии и на других островах почти не было соли, поэтому мясо и не засаливали, а делали из него колбаски в смеси с нутряным жиром, которые затем варили; точно так же поступали с печенью и кровью (из нее делали кровяную колбасу). Оболочкой для всего этого служили овечьи и коровьи кишки и желудки. Масло, сбитое на летних выгонах, хорошо хранилось в деревянных ящиках и небольших бочках, зимой его добавляли в любую еду. Поскольку, как сказано, соли практически не было, незасоленное масло ферментировалось и делалось на вкус кислым — зато в таком состоянии оно не портилось в течение долгого времени.
Из практики позднейших времен мы также знаем, что при случае исландцы употребляли в пищу и съедобные лишайники типа исландского мха (исл. fjallagrǫs, лат. Cetraria islandica). Другой важной пищей являлись кролики и северная куропатка (англ. ptarmigan, лат. Lagopus alpinus, Lagopus mutus); птицу отличают покрытые перьями лапы, окрас — коричневый летом и белый зимой, она в изобилии водится в северных и приарктических регионах. Кроме того, на островах обычно множество водоплавающих птиц, а целый ряд мигрирующих видов там останавливается, среди прочих — бесчисленные утки, гуси и лебеди. Например, едва ли не в любом уголке Исландии можно найти фьорд под названием Лебединый фьорд (исл. Álptafjǫrðr), и в этих фьордах по сию пору гнездятся сотни диких лебедей.
Типичное «норвежское» меню в известной мере зависело от региона. Люди, жившие на прибрежных хуторах, ели свежую рыбу, яйца морских птиц и самих птиц, например тупиков. Топонимы вроде «Моржовый мыс» (исл. Rosmhvalanes) вкупе с моржовыми костями, найденными при раскопках, говорят о том, что в первые годы много охотились и на моржей и тюленей, пока не истребили их — слишком ценны были мясо, жир и моржовая кость. Внутри страны и даже на не слишком удаленных от моря хуторах свежей рыбы, скорее всего, не видели, хотя тюленье мясо и яйца, вероятно, привозили и туда. Так на побережье Исландии много тюленей, в холодные зимы их то и дело прибивает на льдинах к острову. Тюлений жир был особенно важным продуктом — как и жир других морских млекопитающих, его использовали для жарки и даже ели вместо масла, а также пропитывали им кожаную одежду, чтобы придать ей водоотталкивающие свойства. Им же обрабатывали и лодки — для кораблей он не годился, а для небольших лодок вполне служил заменителем сосновой смолы, которой на островах и в Исландии не было. Делалось это так: сначала щели между досками плотно затыкали домотканым сукном, а затем сукно пропитывали горячим тюленьим жиром. В «Саге об Эйрике Рыжем» говорится, что лодки, обработанные этой «тюленьей смолой» (дисл. seltjara), служили дольше, так как их дерево не пользовалось успехом у морских древесных вредителей.
Тюлений и акулий жир считались, кроме того, лучшим топливом для масляных ламп. Делались лампы очень просто — брался камень, в нем выдалбливалось углубление, вот и лампа. Фитили мастерили из пушицы (исл. fífa, лат. Eriophorum), которая произрастает на болотах. В конце лета соцветия становятся похожи на хлопок, скандинавы издревле сравнивали их с длинными женскими светлыми волосами. Фитиль лежал на краю лампы, несгоревшее масло капало с него в другую лампу, побольше, в которую ставили первую. Когда нижняя лампа наполнялась, масло из нее переливали обратно в верхнюю.
В Исландии и Норвегии в изобилии водится форель разных видов, и для многих хуторов это был важный ресурс, особенно зимой, — форель можно ловить сетями подо льдом. Морская форель бывает очень большой, в наши дни рыбакам попадаются особи весом свыше 14,5 кг. Как и лосося (также чрезвычайно важный ресурс), форель можно коптить. До долинных хуторов добиралась, кроме копченой, и сушеная рыба, обычно треска. Треска богата жиром и благодаря этому хорошо консервируется. Сушили ее на ветру, на специальных деревянных стойках; рыбину вскрывали и привязывали к деревянной палке (исл. stokkr; ср. русское «шток»), отсюда ее английское название stockfish, буквально «палочная рыба». Соль для этой процедуры не нужна, поэтому сушка рыбы почти не требовала вложений, рыбаки обычно занимались ею сами. Исландия, северная Норвегия и Лофотенские острова — в числе очень немногих регионов мира, где треску можно сушить на ветру, несмотря на высокое содержание жира; возможно, это из-за холодных северных ветров с полюса, которые, на фоне мягкого морского климата, обеспечивают частые переходы через ноль. Там, где таких ветров нет — например, на юге Норвегии, — сушить треску на ветру бессмысленно. Мы точно знаем, что селёдка и сушеная рыба стала одним из основных продуктов питания во всей Скандинавии, особенно во время постов…
Заготовка сена на низинных лугах была жизненно необходима — без сена хуторянам нечем было кормить коров и овец в течение долгой зимы, а прокормить требовалось максимально возможное число голов. В стадах большинство составляли валухи, баранов обычно держали лишь несколько, на развод. Валухи вырастали огромные и жирные, по весне с них состригали сугробы шерсти. Олав Стефенсен (исл. Ólafur Steffensen), губернатор Исландии с 1793 по 1803 год, заметил как-то, после окончания особенно жестокого голода, что овцы, самостоятельно пасущиеся на воле зимой, — не что иное, как «столп, на котором стоит наше сельское хозяйство». На Оркнейских островах в процессе эволюции вывелась единственная на Земле порода овец, которые могут питаться водорослями.
Численность скандинавов во все времена была невелика. О числе исландцев времен народовластия можно лишь гадать, несмотря на то что источники содержат кое-какие совершенно уникальные данные. Так, в период, когда близился конец эпохи викингов, в стране было тридцать восемь «сотен» землевладельцев, обязанных платить так называемый тинговый налог. Речь идет о главах хозяйств, владевших собственностью достаточно крупной, чтобы претендовать на полный объем прав в судах и на сходках. «Сотня», вероятно, была «длинная», то есть это слово означало, как обычно в исландских источниках тех времен, число 120 (десять дюжин); таким образом количество исландцев могло простираться до 4.560 человек…
Независимость исландских землевладельцев поддерживалась также институтом общины, так называемым хреппом (исл. hreppr, мн. ч. hreppar). Каждая община состояла как минимум из двадцати землевладельцев, обязанных платить тинговый налог (исл. þingfararkaupsbœ́ndar). Такие землевладельцы были относительно близкими соседями — община имела четкие границы. Община была независима как от годи, так и, позднее, от приходских священников, не совпадая с границами прихода. Также известно, что исландские общины, как и на остальных островах, были самоуправляемыми, впрочем, как именно осуществлялось самоуправление, источники не сообщают.
Во главе каждого исландского хреппа стоял комитет из пяти человек. Ни в каких других странах аналогичные хреппам институты неизвестны, скорее всего, это уникальная исландская особенность. На какой стадии развития исландского общества и при каких обстоятельствах были созданы общины, неясно, но весь остров был поделен на хреппы.
Общины обеспечивали землевладельцам локальную безопасность и — в известной мере — свободу выбора политических союзов. В 1803 году таких общин в Исландии было 162. Учитывая территориальную природу общины и глубокий консерватизм, свойственный исландской хуторской жизни, разумно предполагать, что число общин в эпоху народовластия было примерно таким же. Хотя, повторим, никаких документальных свидетельств на этот счет у нас нет. Отсутствие у годи рычагов давления на своих сторонников и конкуренция с другими годи за бондов делали затруднительным, если не вовсе невозможным ввод сколько-нибудь серьезных налогов. Но это в Исландии — а в других скандинавских странах лидеры не были столь стеснены.
Например, на Оркнейских и Гебридских островах местные ярлы (по сути это типа графы, то есть ЯРЛ – это человек получивший ЯРЛЫК на управление) облагали население тяжелыми податями и ввели для землевладельцев фактически воинскую повинность. Как и Исландия, Оркнейские и Гебридские острова были заселены вероятно норвежцами, но разительно отличались близостью к Норвегии и Британским островам — то есть угроза внешней агрессии была там куда более реальной.
«Сага об оркнейцах», составленная в Исландии, представляет острова с самого заселения как страну ярлов, централизованной власти и жесткой военной организации. Так, мы находим в саге рассказ об Эйнаре сыне Сигурда, которому удалось взять под контроль две трети островов после гибели отца под Дублином:
«Тогда Эйнар подчинил себе две трети островов, стал человеком могущественным и при нем было много людей, летом он все чаще воевал и требовал со всей страны корабли и воинов к себе в войско, а из походов возвращался когда с обильной добычей, а когда со скудной. Бондам вскоре стали поперек горла эти поборы да служба, но ярл со всей суровостью изымал все и никому не спускал противных слов. Права других ярл почитал за ничто, и по этой части с ним мало кто мог сравниться. И так в его стране начался тяжелый голод, а все от поборов да податей, какими он обложил бондов.»
Не похоже, чтобы оркнейские ярлы тратили много времени на представительство интересов землевладельцев в судах, как это было в Исландии, где годи искали всякой удобной возможности «быть полезными» бондам. Поскольку годи не могли требовать подчинения, они были принуждены конкурировать друг с другом за поддержку и за клиентов. Власть годи держалась на родовых связях и союзах с влиятельными членами общества и просто с любыми землевладельцами, обязанными платить тинговый налог. С другой стороны, имущество всех бондов, вместе взятое, заведомо и многократно превосходило имущество самого богатого годи. Без этих земель и имущества, им не принадлежащих, годи вообще не могли отправлять властные полномочия, и на всем протяжении эпохи народовластия перед ними стоял трудный вопрос: как получить доступ к этим ресурсам, не настраивая против себя их независимых хозяев. Решать этот вопрос нацеленному на власть годи было не так-то просто, ибо система сдержек и противовесов, которую мы в общих чертах описали в предыдущих главах и подробно разберем на примерах в последующих, довольно эффективно защищала свободных землевладельцев от чрезмерно агрессивных действий элиты.
Исландский альтинг, хотя по-прежнему собирался ежегодно на Полях тинга, стал лишь судом последней инстанции. Затем и эту функцию у альтинга отобрали, в 1800 году его полномочия отошли суду в Рейкьявике. Этот век был, бесспорно, не самым лучшим в исландской истории. Страну разоряли вулканические извержения, эпидемии оспы и голод. Но в 1801 году второй по величине остров Европы всё-таки насчитывал 47 тысяч жителей. Одновременно абсолютный контроль со стороны метрополии блокировал возможности для экономического роста. Торговая политика Копенгагена продолжала душить экономику Исландии вплоть до середины XIX века. Лишь в 1854 году исландцы получили равные права с датчанами на международную торговлю. (собственно здесь описаны 2 разные истории, история когда Исландия была колонией датчей-галландцев и новая история, когда колониями в Исландии рулил Копенгаген.SKUNK69)
Несмотря на все эти трудности, Исландия оставалась страной широкой грамотности и сквозь века пронесла верность своему языку, культуре и литературе. И вот в XIX веке задули ветры перемен. В 1845 году в Рейкьявике был созван обновленный альтинг, получивший статус консультативного органа при датской короне.(здесь прямым текстом говорится что т.н. “эпоха народовластия” была в Х1Х веке, а первый альтинг собрался только в 1845 году.SKUNK69) Спустя три года король отменил абсолютизм, но только в отношении метрополии, и в Исландии королевская власть оставалась абсолютной.
Начался период национальной борьбы, которую многие десятилетия возглавлял Йон Сигурдссон (ум. 1879). Проекты исландской конституции составлялись датчанами с завидной регулярностью, но альтинг под водительством Йона Сигурдссона не желал уступать. Наконец в 1871 году датский король выпустил эдикт, определявший статус Исландии в рамках датского королевства, но исландцы снова отказались признать его законность на том основании, что с ними не было проведено консультаций. В 1874 году Исландия получила очередную конституцию, которая была много лучше, чем прежние, и все равно исландцы не были ни в коей мере полностью удовлетворены. Альтинг получал законодательную власть, которую осуществлял совместно с королем, автономию во внутренних делах и контроль над исландскими финансами.
Исполнительную власть в Исландии осуществлял губернатор [исл. landshöfðingi] — но в том-то и дело, что подчинялся этот губернатор министру по исландским делам, а тот не только что жил не в Рейкьявике, а в Копенгагене, но вдобавок еще и отвечал не перед альтингом, а перед датским ригсдагом. Все же, несмотря на недовольство исландцев, перспектив улучшения ситуации не виделось, так как до самого конца XIX века у руля в Дании оставалась консервативная партия. Но в 1901 году к власти пришли либералы, и в результате с 1903 года министру по исландским делам было положено жить в Рейкьявике и отвечать перед альтингом. Это был большой шаг вперед, но к тому времени движение за национальную независимость набрало силу, и недовольство Данией ничуть не затихло.
В конце XIX века в Исландии появились первые намеки на города. Населенных пунктов со статусом города в 1880 году насчитывалось в Исландии лишь три, а жило в них 3.630 человек, что составляло 5 % населения. Далее урбанизация шла полным ходом, и, несмотря на все трудности, к 1920 году городов стало семь, а их население увеличилось до 29 тысяч жителей и составило 31 % от населения страны. И тем не менее Исландия оставалась островом разрозненных хуторов и рыбацких поселков. Коммерческим и административным центром страны стал Рейкьявик. В 1911 году там открылся университет — национальная гордость всех исландцев, — а население столицы скоро перевалило за 30 тысяч.
В 1918 году Исландия получила полную автономию во внутренних делах. Иностранные дела, однако, продолжал контролировать Копенгаген, и датский король оставался главой государства. Страна обрела полную независимость лишь в 1944 году, когда в конце Второй мировой войны объявила об окончательном разрыве унии с Данией. Победа в борьбе за независимость породила период небывалой национальной гордости, которая находила выражение в самых разнообразных формах, включая популярность социалистических партий, и характеризовала все аспекты исландской культурной жизни. Один из наиболее известных романов Халльдора Лакснесса, «Самостоятельные люди» (исл. Sjálfstætt fólk), вышедший в двух томах в 1934–1935 годах, живописует социальную и интеллектуальную жизнь Исландии между войнами. В романе прославляются достоинства исландской нации и одновременно высмеивается исландский национализм. Национализм фонтаном бил во все стороны и забрызгал даже национальное сокровище, саги об исландцах. Особенно остро стояла перед исландскими интеллектуалами следующая проблема: как вырвать саги из плена устной традиции, конкретнее — из уст «неграмотных хуторян», и переместить их на первые места в табели о рангах мировой литературы, да так, чтобы саги при этом остались плотью от плоти Исландии и ее культуры.
Исландские филологи, жившие в Копенгагене, такие как Арнгрим сын Йона Ученый (исл. lærdi) и Арни Магнуссон, собиратель исландских рукописей, — боготворили саги (абсолютно щикккарная фраза, “исландские филологи жившие в Копенгагене” помните “немецких эстофилов” из прошлой статьи?! SKUNK69). Другие смотрели на саги свысока, презрительно отзываясь о них как о грубо слепленных полуисторических поделках, которым не место в одном ряду с великой литературой Европы. Один такой исландец, с известными претензиями на ученость, заявлял, что в сагах мы не видим ничего, кроме «хуторян за мордобоем» (исл. bændur flugust á). Но к началу же двадцатого века среди образованных «исландцев» точка зрения на саги стала меняться, и в моду вошла теория «книжной прозы», согласно которой саги были впервые созданы в древности на пергаменте.
В те времена многие исландские интеллектуалы жили то в Рейкьявике, то в Копенгагене, и почти все были ярыми националистами. Именно из этой, так сказать, интеллектуальной буржуазии и вышли главные пропагандисты теории «книжной прозы». Нельзя не отметить, что им частенько приходилось слышать отповеди ученых старшего поколения, таких как Финн Йонссон, и консервативно настроенных хозяев традиционных исландских хуторов. Тон их бесед слышится в следующей фразе Финна: «Пусть мои слова звучат пафосно, но я буду сражаться за то, что саги суть надежные исторические источники, пока меня силой не заставят отложить перо». Их современники-хуторяне, жившие на тех самых хуторах, что упоминаются в сагах и по сию пору сохранили свои саговые названия, соглашались с Финном и тоже не сомневались в надежности саг, которые читали часто и с большим удовольствием. Лакснесс, которому еще лишь предстояло стать лауреатом Нобелевской премии по литературе за 1955 год, шутливо описывает конфликт между этими двумя непримиримыми исландскими партиями в романе «Атомная станция» (исл. Atómstöðin), опубликованном в 1948 году. Главная героиня романа, юная девушка, переехавшая с удаленного хутора в Рейкьявик работать горничной у богатого соотечественника, говорит: «Меня учили не верить ни единому слову, напечатанному в газетах, а только тому, что есть в сагах».
Ставки в этой игре были велики. Возможность укоренить саги в высокой литературе означала не просто достойное место для «одной из самых великих литературных школ в истории человечества», как Нордаль называл саги, — сама Исландия обеспечивалась в этом случае культурным наследием, достойным независимого государства. Здесь, конечно, исландские интеллектуалы шли по проторенной дорожке — аналогичные процессы происходили в Европе в XIX веке, когда в Норвегии и в Германии сказки и былинки были подняты на котурны и объявлены национальным достоянием, перед которым современная литературная публика, воспитанная на письменном слове, обязана стать на колени.
Но, несмотря на бурные события той эпохи, Исландия осталась целиком хуторской страной, и большая часть населения жила так же, как первопоселенцы, разбросанные тут и там по просторам острова, на своей земле, передаваемой от отца к сыну из поколения в поколение. В стране действовали те же самые законы, освященные традицией, в ней была та же культура и то же социальное устройство…»
Извините, но к ЭТОМУ мне фактически уже больше нечего добавить, здесь буквально всё написано прямым текстом…Как, КАК ВОТ ЭТИ(!) могли стать потрясателями “средневековой” вселенной?! Понятно конечно, что так же как и не менее нелепые “монголы”, но будем неторопясь разбираться, чтобы у нас над і стояли точно все точки.
Продолжение следует…
источник
)
