ЗАПАХ МИРА (©) 

А чем пахнет мир и пахнет ли вовсе?
Откуда источник и чей аромат?
И кто в этот мир, запахи вносит,
Запахов в мире целый парад.
Так чем пахнет мир, в пёстрых соцветиях?
В рассвете, закате, словно бутон,
Чем пахнет мир, в разных столетиях?
Схожие запахи, разных времён.
Запахи зла, веками витали,
Запах войны.. люди любят, хотят,
Запах лжи и измен.. пахнет меньше едва ли,
Ненависть, гордость, эфиром парят.
Запах амбиций, превозношения,
Пахнет как смрад, словно падаль гниёт,
Запах такой, словно яд разрушения,
Множество травит и внутренне рвёт.
Запах мирской, от людей он исходит,
Сердце людей, как колодец... исток,
Но есть ещё один запах.. свободы,
Чистый, прохладный и свежий глоток.
Запах любви, что людей окрыляет,
Пахнет прощением, милостью к нам,
Это тот запах что Бог источает,
Запах который ведёт к небесам.
Весь этот мир, будто сад, это точно,
Только не все с ароматом цветы,
Сердце людей, это главный источник,
И запах идёт, от его полноты.

                                                            Запах мира
                                         Автор: Любовь Нюнько Гамаюнова

Сомалийские пираты покидают Олабаму, взяв в плен Капитана Филлипса. Капитан Филлипс .

Воскресенье, 25 февраля

Мне снился странный сон – не совсем ужасный, но достаточно плохой, чтобы назвать его кошмаром.

Меня задержали на пропускном пункте, я стояла на дорожке со множеством других женщин. Я пыталась понять, что происходит. У меня были мысли о том, что я потерялась, ведь я помнила все те истории о неожиданных нападениях, вынуждавших людей бежать – некоторых с узлами, а некоторых с пустыми руками и даже без семьи.

И теперь вот уже около часа я снова пытаюсь заснуть.

Кричат петухи.

Кажется, в этом месте отражаются звуки. Я могу слышать шаги и скрип пола. Я могу слышать, как шумит какое-то животное, но я не могу понять, какое, может быть, обезьяна.

Я пробую подольше полежать с закрытыми глазами.

Сегодня воскресенье, и до окончания молитв почти ничего не происходит.

Я только что вернулась с прогулки. После завтрака я решила потратить немного времени на то, чтобы посмотреть, где нахожусь. Мне сказали, что этот район безопасен.

Я сняла солнечные очки, как только вышла. Хотя солнце было слепящим, я чувствовала, что будет безопасней, если люди будут видеть мои глаза. Они смогут понять, что я не являюсь угрозой.

Когда повстанцы уходят пешком, они иногда берут заложников просто для того, чтобы те помогали им нести украденное.

Кроме того, я не хотела демонстрировать что-либо ценное не потому, что боялась кражи, а потому, что чувствовала, что это будет неправильно. Я шла среди людей, которые жили на гроши.

Очень скоро мои ступни и брюки покрылись красной пылью.

Один из охранников УВКБ, уроженец Сьерра-Леоне по имени Уильям, спросил, может ли он показать мне район (армейские казармы и больницу). Я сразу же согласилась.

Мы пошли вверх по дороге и наткнулись на Джорджа.

Больше года Джордж работал в УВКБ, занимаясь готовкой завтраков и обедов. Это хорошая работа, но она не обеспечивала достаточно денег для того, чтобы содержать себя, не говоря уже о его семье.

Но он не жаловался. Единственное, о чем говорили эти мужчины, – о том, каким красивым было когда-то это место. Некогда все люди хорошо относились ко всем. Теперь все страдают. Они надеются, что однажды жизнь здесь снова будет хорошей, но трудно сохранять надежду или веру, что она на самом деле когда-нибудь улучшится.

Я спросила Джорджа о его семье. Он сказал, что его мать только что вернулась из лагеря для беженцев в Гвинее. Я спросила, все ли у нее хорошо. Он ответил, что сейчас лучше, но она до сих пор простужена, потому что там, где она сейчас живет, ей приходится спать на полу.

Джордж был захвачен повстанцами. Он сказал: «Они пришли ночью. Мы все попытались бежать. Мама так волновалась обо мне».

У Джорджа трое детей. «Одного я ещё не видел», – сказал он.

Мы подошли к больнице. Это было очень старое, небольшое здание с почти полностью ободранной краской.

Здесь две палатки Красного Креста. Предполагаю, что в каждой могло бы поместиться около пяти коек. Возможно, причина того, что коек нет вовсе, – на полу может устроиться больше людей.

Сегодня многие вышли прогуляться, большинство надело, должно быть, лучшую праздничную одежду – яркую и чистую. Я не знаю, как они умудряются иметь хорошую одежду, но эта воскресная традиция важна для них. Так прекрасно это видеть.

Мы продолжали идти по грунтовой дороге мимо скал, воды и потоков того, что, как я решила (из-за ужасного запаха), было сточными водами.

Я услышала напевы и барабанную дробь. Уильям и Джордж ткнули пальцами и сказали: «Церковь!»

Церковь была маленьким бетонным зданием, окруженным валунами. Я заглянула внутрь и увидела множество ярких силуэтов, двигавшихся в ритме барабанного боя. Какие прекрасные люди молятся!

Я заплакала, впервые с тех самых пор, как приехала сюда. Постаралась сдержать слёзы и пошла дальше.

Рядом со мной шли маленькие дети. Я улыбнулась им, а они ответили самыми приятными, самыми широкими улыбками, какие я когда-либо видела.

Один маленький мальчик с вызовом спросил очень серьёзным тоном:

– Ты кто?
– Энджи.

Он хихикнул, улыбнулся и ушёл.

                                                                                                                         из книги Анджелины Джоли - «Я изменилась навсегда»

И это не огульное обвинение ...

Это проекция, конфлюенция, ретрофлексия, дефлексия и интроекция.

                                                                                                    -- Олег Сыропятов «Техники психотерапии при ПТСР» (Цитата)

Что творится в новом веке…
Стоматологи стали злы и жадны.
Так зачем, скажи на милость,
Им лечить гнилые зубы или корни?
Стоматологи не хотят лечить гнилые зубы —
Подбирать антибиотики,
Делать культевые штифты или вкладки,
А потом коронку,
Или сделать профессиональную реставрацию зуба.
Многим стоматологам не знаком
Учение Фолля (*).
Видимо в институте на данном уроке
Они бухали или списывали.
Стоматологи сейчас не лечат
Гнилые зубы и корни —
Они их сразу удаляют —
Повышают производительность труда -
Не беспокоятся о гармоничном здоровье пациента.
Какие они врачи?? —
Они просто рвачи.

                                              Зачем лечить гнилые зубы?
                                             Автор: Григорий Флейшер
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Учение Фолля - Учение Фолля — это метод электроакупунктурной диагностики, разработанный немецким врачом Рейнхольдом Фоллем.
Этот метод объединяет основы китайского учения об акупунктуре и возможности современной электроники. В основе метода Фолля лежит определение электропроводности акупунктурных точек и исследование динамики установления тока в них.

Метод Фолля позволяет:

— выявлять степень имеющихся нарушений в различных органах и системах конкретного больного;
— производить раннюю диагностику на стадии доклинических проявлений;
— существенно сократить время обследования пациента;
— повысить достоверность диагностики при резком снижении её трудоёмкости.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Пассажир

Пассажир, он же турист - "случайный" человек на тюрьме.

Под прикрытием дня или ночи,
По клетушкам панельных квартир.
Когда слышать уже нету мочи,
Про таких же, покинувших мир.

Каждый день наступивший "легенда",
Ночь удобней, но меньше видать.
Сжился с ролью давно претендента,
Рассказать - вам умом не понять.

"Агентурные", рваные встречи,
За паролем меняя пароль.
Каждый день задуваются свечи,
Боль сменяя, на новую боль.

Что то в школе касаемо Дружбы,
Первый курс, что то "пел" о  Любви.
Обниматься с могилой радушно,
Раза два приходилось, иль три ...

Телефонных звонков вереницы,
Без "прозвона" - ищи дурака!
Эпопеи, в слезах небылицы,
Как на ощупь взведение курка.

                                                Под прикрытием (Отрывок)
                                                Автор: Андрей Кочкарёв

Арест

Случилось невероятное –  меня арестовали.  И хотя с детства каждый в нашей лагерной стране знает, что от тюрьмы и сумы не зарекайся, мало, кто примеряет эту мудрость на себя.

Не буду здесь описывать причины ареста и сам процесс. Скажу лишь, что всё случилось, как в кино. Причём режиссёр довольно основательно потрудился над сценарием. Чего только не было при моём задержании: десяток оперативников, засада, подстава, подслушивающая аппаратура, подкинутый пистолет, обыск в квартире и офисе и чёрт знает, что ещё.

Когда меня привезли в отдел, то без промедления, ещё тёпленького, взяли в обработку. Никого не интересовал пистолет, который был подкинут в качестве основания для ареста. От меня требовали признания в том, что я заказал похищение человека с целью завладения его бизнесом.

Версия у ментов была такая: по моей наводке бандиты, вооружённые автоматами, в камуфляже и масках, на двух джипах захватили жертву с его машиной и вывезли в загородный лес. Там его пытали, угрожали убийством, сожгли его новенький автомобиль. Истерзанного парня выбросили на обочине дороги… Ну чем не сценарий для телевизионного боевика.

Меня допрашивал некий полковник Козлов, который заявил, что всё обо мне знает, и, если я сознаюсь, то суд это учтёт. Он подсовывал мне уже заполненный протокол допроса. Когда же я напрочь отказался с ним разговаривать, в кабинет вошёл огромного роста мордоворот в милицейской форме.

– Через пятнадцать минут ты подпишешь всё, но со здоровьем у тебя будут проблемы, - с недоброй ухмылкой сказал полковник.

Холодный пот, вызванный животным страхом, выступил у меня на лбу, когда я заглянул в глаза громилы. В них не было злобы, ненависти, даже малейшего намёка на интерес к моей персоне. Пустые замызганные серые стекляшки выглядывали из - под низкого валуевского лба.

От первого удара по голове я рухнул, как подкошенный. Пришёл в себя, уже сидя за столом. Полковника в кабинете не было. Мент времени не терял, сунул мне в правую руку ручку, а между пальцами левой руки вставил карандаши. Его ручища сдавила мои пальцы, и жуткая боль пронзила руку.

Я понял, что полковник не шутил, и моего здоровья вряд ли хватит, чтобы выдержать «допрос» этого изверга в погонах.

- Дай прочитать протокол, - прохрипел я, пытаясь выдернуть руку из его тисков.

Всё так же молча он отпустил мою кисть, пододвинул ко мне протокол.  В ушах у меня стоял такой звон, что казалось, вот - вот полопаются перепонки, пальцы левой руки занемели, я смотрел на листок бумаги и не мог уловить смысл написанного. Предательский внутренний голос твердил: «Подписывай. Иначе тебя искалечат или убьют».

- Не вижу, что здесь написано, голова гудит, не могу сосредоточиться, - пролепетал я дрожащим голосом и незамедлительно получил второй удар по шее. В этот момент дверь отворилась, вошёл какой - то чин и сказал, что сейчас мы поедем в мой офис, где забаррикадировались сотрудники.  Если бы я на воле выиграл миллион, то наверно меньше бы обрадовался. Я готов был ехать куда угодно, лишь бы подальше от этого изверга.

Меня привезли в офис нашей компании. Возле крыльца стояли двое в штатском и участковый.

- Крикни своим, чтобы открыли, или мы выломаем дверь, - приказали мне милиционеры.

Смысла протестовать и требовать разрешения на обыск не было, учитывая, что вся их операция по моему задержанию – настоящий беспредел. Да и компромата никакого в нашей конторе отродясь не было. Правда, у меня мелькнула мысль, что эти бандиты в погонах запросто могут подбросить всё что угодно. Пистолет то они уже мне подложили, теперь логично найти в офисе, например, патроны к нему или наркотики. Однако упираться тоже смысла не имело.

Я голосом обозначил себя и попросил открыть дверь. Представляю, что пережили мои друзья - коллеги, пока держали оборону от ментов. Но именно они, сами не зная об этом, своим сопротивлением спасли меня от допроса «с пристрастием».

Щёлкнул замок, и в дверном проеме показался Серёга, мой заместитель.  Милиционеры ринулись в офис и приказали всем сотрудникам встать лицом к стене. После обыска мужчин оставили в той же позе, а женщинам разрешили сесть на диван. Я смотрел в эти перепуганные лица и молил Бога, чтобы их отпустили. Менты между тем хаотично блуждали по комнатам и выворачивали на пол содержимое тумбочек и шкафов.

Когда они увидели два сейфа, всё остальное перестало их интересовать. Содержимое сейфов их очень обрадовало. Два пистолета, пачки долларов и рублей, толстая тетрадь с записями и цифрами. Правда, их радость поубавилась, когда выяснилось, что оружие газовое, а записи в тетради не о тайных миллионах, а о продаже путёвок туристам.

Деньги пересчитали и разложили на столе. Пригласили понятых, которые сидели в прихожей и не могли видеть, как идёт обыск. Я знал, что рубли являются выручкой от продажи путёвок за день, а доллары – личные сбережения сотрудников, которые, опасаясь воров, хранили их в сейфе офиса. Там же лежала тетрадь, в которой было записано, кто и сколько денег хранил в сейфе.

Мне совали под нос разные платёжки и документы, сопровождая свои действия одним и тем же вопросом: «Вы признаете, что это Ваши документы?». Я признавал, хотя не мог понять, для чего им банковские платёжки и договора с туристами. Развеселил меня ретивый оперативник: размахивая перед моим лицом какими - то накладными, шипящим голосом он пугал меня: «Ну, теперь не отопрёшься». Накладные же были выписаны на продукты для судового ресторана теплохода. И в чем нас обвиняли, никто из присутствующих понять не мог, в том числе и сам обвинитель.

Потом сели составлять протокол изъятия. Записали все, кроме газовых пистолетов, которые видимо решили прикарманить. Я не стал настаивать, так как понимал, что это самая малая потеря в этой истории.

Один из ментов, обнаружив в холодильнике колбасу и бутылку коньяка, посоветовал мне выпить и закусить, так как, судя по всему, я теперь   долго не увижу этой благодати. Я последовал его совету и потом не пожалел об этом.

Первый застенок

Под утро после обыска в офисе меня заперли в «обезьяннике» отделения милиции, а потом перевезли в изолятор временного содержания (ИВС). Не знаю, почему допрос с «пристрастием» не был продолжен. Возможно, из - за того, что при обыске на моей квартире, который проводился одновременно с обыском в офисе, им удалось подкинуть компромат.

Этого хватило, чтобы упечь меня в тюрьму, а именно такая задача и стояла перед ментами.

В ИВС меня осмотрели, описали синяки на шее и пальцах, забрали нательный крест, обручальное кольцо, ремень и отправили в камеру, первую в моей жизни. Тёмная, освещённая одной тусклой лампой под потолком и небольшим зарешеченным окошком, комната. Стены, выкрашенные какой - то зелёной краской, имели внушительные выбоины, словно по ним стучали молотком. Окошко размером с форточку находилось так высоко, что заглянуть в него было практически невозможно.

Четыре железные кровати (без матрасов), металлический стол –  вот и вся мебель.  В углу, источая ужасный запах бомжатины, кто - то спал. Судя по тряпью, в которое было укутано немытое тело, там лежал именно бомж. Тряпье зашевелилось, и с кряхтением из него образовался колоритный старик лет семидесяти, грязный и насквозь пропахший мочой. Глянув на меня замутнёнными, бесцветными глазами, он отошёл в угол и в порядке вещей пописал на пол. Я думал, что после прошедшей ночи меня уже трудно чем - либо удивить, но эта выходка откровенно возмутила.

На моё замечание дед сказал, что у него недержание, а охрана водит в туалет только утром и вечером. И вместо извинения он попросил у меня закурить. С омерзением я протянул ему сигарету и лёг на кровать. Голова гудела, в ушах по - прежнему стоял звон.  Лишь только я закрыл глаза, в голову полезли тревожные мысли: знают ли дома, куда я попал, как переживут эту ужасную новость, что теперь со мной будет, как доказать, что пистолет мне подкинули. С этими мыслями, измученный событиями последних суток, я и забылся сном.

                                                                                                                                          Тюрьма глазами пассажира. Мемуары (Отрывок)
                                                                                                                                                               Автор: Вячеслав Ковалёв

Подсудимые ..  они такие подсудимые ..

! Вот он упадёт в камере .. несколько раз.. Отобьёт себя всего.. А потом же на тебя, на честного оперативника, всё это и навешает.. !

Тяжёлая жизнь у мента:
Сплошная кругом суета,
Тюрьма, и за дверью стена,
И денег нема нихрена,
И давит фуражка на мозг,
И надо опять на мороз
Идти и лицом торговать.
Хреновая жизнь, вашу мать!
Но не унывает боец –
И швец он, и жнец шо трындец:
Читает Шекспира и Канта,
Жене собирает на банты
В бутылку по десять копеек,
Гоняет по рынку злодеек,
Кропает приказы и письма,
Жалеет, что мало напился,
Поёт украинские песни –
Ну не придерёшься, хоть тресни…
Нам стоит признать, наконец:
У нас что ни мент – то мудрец,
У нас что ни мент – то герой.
Народ у нас, видно, такой..

                                                          Тяжелая жизнь мента (Отрывок)
                                                            Автор: Оксана Кубатченко

Незримый бой. Песня из кинофильма «Следствие ведут знатоки».

.. свой парень был на редкость широкого профиля. Возле гостиницы выглядел, как фарцовщик, у комиссионного, как спекулянт, в белом халате — медицинское светило, в синем — грузчик. Без лицемерия. Разве хамелеон лицемерит? Таково условие существования.

Весной на кладбище его тоже приняли за своего парня. Среди крестов и надгробий властвовала полу уголовная кодла: не нравятся наши цены, неси усопшего до дому, пока денег не накопишь. Отрадой были редкие похороны со священником. Тут могильщики оказывались как - то ни при чём. Притулятся на земле поодаль и в глухом смятении наблюдают строгий обряд.

Молитвенные слова нараспев мутили им душу, пробирали до печёнок. После таких похорон завязывались особо лютые пьянки и драки. Одному истерику он после «Со святыми упокой» своротил скулу за «жидовскую морду». Еврейской крови в нём не было, а то бы скулой не ограничился. Врезал с интернациональной платформы.

Вообще - то, драк боялся, как всякий оперативник, потому что не мог всерьёз дать сдачи. Задержанный предъявит синяк тюремному врачу, и покатят на тебя телегу. Правда, и в камере может нарочно набить шишек и повесить их на тебя. Но истерику он врезал и почувствовал облегчение. А то уже ржаветь начал, как некрашеная оградка…

Да и оградок он вдосталь накрасил, и могил покопал, покуда не узнал, у кого из кладбищенских отсиживаются два мужика, взявших в соседней области кассу. Пил тогда безотказно всякие напитки, не до капризов было: мужики сторожа порешили.

Старые мастера сыска (он ещё застал некоторых) накрепко вдолбили, что это тебе не театр — одну сцену не дотянул, зато в следующей блеснул. В службе единственная фальшивая интонация, невыверенный жест — и, может случиться, нет тебя или товарища.

Соседи совсем поправились, принялись за еду, обратились к темам производственным. Не иначе, сослуживцы. Ага, воронок к судебной вывеске подъехал. Пора. Он доел сосиски, пожал протянутые руки и покинул свою позицию (спиной к стене, лицом к двери, как всегда и везде).

Пересекая улицу, прикидывал. Дело хозяйственное. Не сенсационное. Значит, народ в зале состоит из родни да косвенно причастных. От себя — человека постороннего — надо чем - то простеньким отвести нежелательное внимание. Может, он ждёт встречи с кем - то… на часы поглядывает… или любопытствует насчёт судьи: за что тот цепляется, какие любимые мозоли…

Да, именно его интересует судья, потому что предстоит собственный процесс. Тогда и в перерыв есть о чём перемолвиться. Это лучше. Если не напорешься на кого - нибудь, с кем сталкивала работа. Ну, тут он среагирует первым, обычно автоматика зрительной памяти не подводила. Сигнал «я его видел там - то» выдавался сразу.

Тесными кучками свидетели. В первый день их вряд ли будут вызывать. Но толкутся. То снаружи — увидеть своих, когда доставят в автозаке. Теперь подкарауливают момент, как по коридору поведут.

Дверь открыта. Он приостановился на пороге, охватил взглядом зал. Не взглядом опытного сыщика, нет. Таковым не обладал. Вернее, сумел с превеликим трудом от него избавиться.

Опытный преступник определяет опытного сыщика (они говорят — срисовывает) как раз по взгляду. Простой человек смотрит без этой короткой фотографирующей задержки на каждой фигуре, без расширения - сужения зрачков, без запоминающего движения по кругу.

Так что смотрел он с порога взором скользящим, не интересующимся, почти тусклым. Сигнал поступил один — от адвокатского стола. Долгоносый, узкогубый и безбровый блондин. Факторов. В прошлом судья. Из - за тёмной истории, припахивавшей взяткой, удалён с должности. Чтобы бывший адвокат сделался судьей или следователем, такого не бывает. А вот наоборот — пожалуйста.

Сядем скромненько в заднем ряду. Не из - за Факторова. Он - то не знает, кто вошёл — капитан Томин. Томину его показали недавно издали. К слову пришлось.

Полезная штука автоматика, только требует длительной отладки. Началось, как игра на первом курсе юрфака. Профессор по уголовному праву посоветовал тренировать наблюдательность.

Прошёл мимо витрины магазина, зыркни через плечо, а дома нарисуй на бумажке, где что расположено. Позже, естественно, проверь. Бегло загляни в аудиторию и перечисли, кто с кем сидит. Студенты месяца четыре состязались в этом занятии, он побеждал и нахально полагал, что с памятью у него отлично. Но вдруг еле признал парня, с которым разок подрался. Правда, в доисторические времена, ещё в Киеве.

Пойманный после лекции профессор покосился сверху выпуклым оком в седых ресницах (был он очень высок и худ) и объяснил всё научно — про кратковременную память и долговременную, про то, как переводить впечатления из первой во вторую. Выработался новый тренинг: несколько раз в неделю на ночь неожиданно для себя самого объявлять ревизию.

Вспомнить всех подряд, с кем сегодня хоть коротко встречался. Сначала последовательно, с внутренним проговариванием, кто есть кто, затем ещё раз, уже в обратном порядке, быстро «листая» перед мысленным взором только лица, лица, лица, считываемые, как с фотографии, — без имени, без голоса, без жеста. Круговерть их укачивала, усыпляла, похоже, продолжаясь и во сне и позже, уйдя куда - то ниже порога сознания.

Не забывать с годами сделалось привычкой и стоило половины университетской премудрости. Каждый увиденный человек мгновенно отсылался в хранилища памяти. Уж что там творилось: целиком его облик прогонялся сквозь «картотеку» запечатленных образов или в кишении отдельных примет происходило сличение глаз, носов, подбородков, ушей, но ответ был готов почти одновременно с запросом — прошагал навстречу такой - то, мелькнул в проехавшей машине такой - то.

Тщедушный Факторов шевелит узкими губами, переговаривается с другими адвокатами. За шумом публики не разберёшь о чём. Кстати, прежде работал в этом же суде. Восседал на возвышении, на одном из тронов с гербами. Всегда они Томина раздражали. Понимай — храм правосудия. А напротив зала — сортир без лампочки.

Ладно, минюст очень беден, самое нищее ведомство. Всё пыльное, обшарпанное, на окнах тряпочки, об которые руки вытереть побрезгуешь. Ладно. Но как ихним сортиром пользоваться? Не затворяя дверь? Уж лампочку - то могли бы… Вроде пора начинать. Ага, топают голубчики под конвоем.

Томин в расследовании дела не участвовал. Но обвинительное заключение можно не слушать, Паша дал ему прочесть. Обычная расхитительская механика. Только пункт 16 - й претендовал на остроумие замысла.

Районная газовая контора направляла предприятиям резко завышенные счета за пользование газом. Кому придёт в голову проверять подобную оплату, тем более по «безналичке»? А контора полученные деньги переводила (тоже по «безналичке») магазину хозтоваров за якобы постоянно приобретаемое оборудование. И уж в хозтоварах лишние тысячи изымались из кассовой выручки.

Дальние вязались узлы на одной верёвочке. Если б Паша сумел доказать всё, что подозревал, на скамье подсудимых сейчас царила бы форменная давка. А так, просторно сидели, впятером - то. Их фотографии Томин видел вместе с обвинительным. Типичные деловые люди с физиономиями служащих среднего круга.

                                        Ольга Лаврова Александр Лавров - Следствие ведут знатоки ― Дело № 1 ― ЧЁРНЫЙ МАКЛЕР (ОТРЫВОК)