В пике

Юнкерсы кружат, и небо в огне
Думай, родная, всегда обо мне
Из поднебесья мне виден
Милый твой профиль в огне

Припев
Ах эти тучи в голубом
Напоминают море
Напоминают старый дом
Где кружат чайки за окном
Где мы с тобой танцуем вальс
Где мы с тобой танцуем вальс
Где мы с тобой танцуем вальс в миноре

                                                            Муз комп. Ах, эти тучи в голубом (отрывок)
                                                            Авторы слов: Василий Аксёнов и Пётр Синявский

Глава одиннадцатая ( Фрагмент )

В трубке — дыхание Дроздовского, как после длительного бега; оно вырывалось из мембраны, горячо покалывало ухо:

— Кузнецов!.. Танки прямо! Орудия к бою! Потери есть? Кузнецов!.. Люди, орудия?
— Пока ещё точно не могу сказать.
— Где вы там сидите?.. Знаете, что у Давлатяна?
— Сижу там, товарищ комбат, где положено, — возле орудий, — ответил Кузнецов, прерывая свистящее в мембране дыхание. — С Давлатяном пока не связывался. «Юнкерсы» ходят по головам.
— У Давлатяна прямым попаданием вывело из строя орудие, — засвистел голос Дроздовского. — Двое убито. Пятеро ранено. Весь четвёртый расчёт.

«Вот оно… уже началось! — жарко ударило в голове Кузнецова. — Значит, у Давлатяна уже потери, семь человек. И одно орудие. Уже!» (! ОЛЛИ)

— Кто убит? — спросил Кузнецов, хотя знал только по лицам и фамилиям этот четвёртый расчёт и не знал жизни ни одного из них.
— Танки… — задышал в трубку Дроздовский. — К бою, Кузнецов! Танки идут!
— Понял, — проговорил Кузнецов. — Хочу доложить вот о чём. К моим орудиям вышел раненый разведчик.
— Какой разведчик?
— Из тех, кого ждали. Требует, чтобы отправили в штаб дивизии.
— Немедленно! — крикнул Дроздовский. — Ко мне его на энпэ! (*)

Кузнецов вскочил в окопчике, глядя вправо, где были орудия Давлатяна.

Там горела машина, нагруженная снарядами, дым сваливался над берегом, накрывал позиции, стекая к реке, мешаясь с огнём пожаров окраинных домов станицы.

В машине трещали, рвались боеприпасы, фейерверком взметались в небо параболы бронебойных снарядов.

Карусель самолётов сдвинулась, крутилась теперь в тылу, за рекой, «юнкерсы» ныряли над степными дорогами за высотами.

Отбомбив, часть самолётов с усталым, булькающим звуком уходила в латунном небе на юг над горящей станицей.

И несмотря на то что «юнкерсы» ещё бомбили тылы и там кто-то умирал, Кузнецов почувствовал короткое облегчение, точно вырвался на свободу из противоестественного состояния подавленности, бессилия и унижения, что называют на войне ожиданием смерти.

Но в ту же минуту он увидел ракеты — красную и синюю, поднявшиеся впереди над степью и дугами упавшие в близкие пожары.

Весь широкий гребень и пологий скат возвышенности перед балкой слева от станицы, затянутые сизой дымной пеленой, смещались, двигались, заметно меняли свои очертания от какого-то густого и медленного шевеления там серых и желтоватых квадратов, как бы совсем не опасных, слитых в огромную тень на снегу, освещённом мутным во мгле солнцем, вставшим над горизонтом утренней степи.

Кузнецов понял, что это танки, однако ещё со всей остротой не ощущая новой опасности после только что пережитого налёта «юнкерсов» и не веря в эту опасность.

Острота опасности пришла в следующую секунду: сквозь обволакивающую пепельную мглу в затемнённых низинах внезапно глухо накатило дрожащим низким гулом, вибрацией множества моторов, и яснее выступили очертания этих квадратов, этой огромной, плотно слитой тени, соединенной в косо вытянутый треугольник, основание которого уходило за станицу, за гребень высоты.

Кузнецов увидел, как тяжко и тупо покачивались передние машины, как лохматые вихри снега стремительно обматывались, крутились вокруг гусениц боковых машин, выбрасывающих искры из выхлопных труб.

— К орудиям! — крикнул Кузнецов тем голосом отчаянно звенящей команды, который ему самому показался непреклонно страшным, чужим, неумолимым для себя и других. — К бою!..

Везде из ровиков вынырнули, зашевелились над брустверами головы.

Выхватывая панораму из-за пазухи, первым выкарабкался на огневую позицию младший сержант Чубариков; длинная шея вытянута, выпуклые глаза с опасением оглядывали небо за рекой, где оставшиеся «юнкерсы» ещё обстреливали из пулемётов тыловые дороги в степи.

— К бою!..

И, выталкиваемые этой командой из ровиков, стали бросаться к орудиям солдаты, механически срывали чехлы с казёнников, раскрывали в нишах ящики со снарядами; спотыкаясь о комья земли, заброшенные на огневые бомбёжкой, тащили ящики поближе к раздвинутым станинам.

Младший сержант Чубариков, сдёрнув рукавицы, быстрыми пальцами вставлял в гнездо панораму, торопя взглядом возившийся со снарядами расчёт, и старательно - торопливо начал протирать наводчик Евстигнеев резиновый наглазник прицела, хотя в этом сейчас никакой не было надобности.

— Товарищ лейтенант, фугасные готовить? — крикнул кто-то из ниши запыхавшимся голосом. — Пригодятся? А? Фугасные?
— Быстрей, быстрей! — торопил Кузнецов, незаметно для себя ударяя перчаткой о перчатку так, что больно было ладоням. — Отставить фугасные! Готовить бронебойные! Только бронебойные!..

                                                                                                                                                 -- из романа Юрия Бондарёва - «Горячий снег»
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Ко мне его на энпэ! «Энпэ» («НП») — это сокращение от выражения «наблюдательный пункт». Это позиция командира подразделения, откуда он наблюдает за полем боя.

Она и все Её дети

Ты прекрасен на фоне храма,
Наши предки все от Авраама.
Но в отличие от Адама,
Нам другая предстоит программа -
Такими быть, как Богородица Мама!

                                                          Ты прекрасен на фоне храма (отрывок)
                                                                       Автор: Владимир Брунов

Встреча с Марией - Страсти Христовы (2004) [отрывок _ фрагмент _ эпизод]. mp4

Введение во храм ( Фрагмент )

1

Анне казалось, что не было и не будет на земле матери счастливее её.

Когда она кормила грудью Дочь, ей хотелось кричать на весь мир:

Люди! Смотрите, это я! Я! Над которой вы насмехались, это я, Анна, грудью своей кормлю Младенца!..

– Господи! Благодарю Тебя, Господи, за милость Твою, за счастье небесное, дарованное Тобой! – часто молилась она вслух.

Соседка Амиталь при встрече разделяла её радость, расспрашивала о Дочери.

– Тяжко, наверно, в твоём возрасте с младенцем? Мои дети беспокойные были в младенчестве, до трёх лет покоя не давали. Особенно по ночам. Молодая была я, а еле себя носила от недосыпания. Представляю, что было бы со мной, роди я в таком возрасте.

– Мария покойна. Я совсем не чувствую тягости ухода за ней, – с удовольствием рассказывала о своей Дочери Анна.
– Тебе хорошо, две служанки помогают.

– Помогают они днём, а ночью колыбель Марии в нашей спальне. Спит Она спокойно. Встаю покормить, будить приходится. А так жалко будить, так Она мило спит. Думаю, разбудишь, раскапризничается. Нет. Ни разу такого не было. Проснётся, распахнёт глазёнки, улыбнётся, и сама к груди тянется. Поест и спать.
– Да - да, на удивление милый ребёнок, – соглашалась Амиталь. – Ни разу я не слышала Её капризный плачь.

Иоаким по-прежнему был нежен и ласков с Анной.

Не скрывал своего счастья. Радовался всему, что делала Мария.

Вот Она улыбнулась впервые, вот впервые агукнула, вот, крепко вцепившись ручонками в его подставленные пальцы, впервые попыталась сесть.

Мария росла быстро, довольно скоро научилась сидеть, ползать, стоять, вцепившись руками в колыбель.

Иоаким следил, чтоб в доме всегда было сухо, тепло, следил, чтоб не было сквозняков.

Через полгода, весной, в солнечный день, когда было особенно тепло, Анна вынесла Марию на улицу, поставила на землю, отошла от неё на три шага, присела на корточки и нежно позвала, поманила к себе, решив проверить – сможет ли Дочь самостоятельно сделать несколько шагов:

– Мария, иди, иди ко мне!

Девочка стояла на неокрепших ногах, раскачивалась.

Иоаким из сада наблюдал за ними со счастливой и тревожной улыбкой.

Он опасался, что Дочь упадёт и ушибётся.

Мария решилась, шагнула неуверенно, робко к матери, потом смело и быстро засеменила к ней.

Анна подхватила Девочку на руки и поднялась.

– Семь шагов! Семь шагов Она сделала! – радостно крикнул Иоаким.

– Жив Господь Бог мой! – повернулась к нему Анна с Девочкой на руках, просияла улыбкой и сказала Марии. – Ты не будешь ходить по земле до тех пор, пока я не введу Тебя в храм Господень! Ты будешь служить Богу. Видишь это небо сияющее, видишь первые листочки на деревьях, слышишь, как птицы радуются яркому дню, пением своим восхваляют Господа! Всё, что Ты видишь, всё, что Ты слышишь, всё это создано Богом нашим. И Ты тоже творение Божие. Бог даровал нам Тебя, и Ты будешь служить Ему. Нет ничего более радостного на земле, чем служение Богу.

Анна устроила в своей спальне особенное место для Марии, куда не допускалось ничего нечистого.

Наняла двух девушек, отличавшихся безупречным поведением и чистотой, для ухода за Дочерью, и сама всё своё время проводила с Марией.

Когда Дочери исполнился год, Иоаким собрал родственников, священников, старейшин и друзей на торжественный пир, вынес к ним на руках Марию и попросил благословения.

– Бог отцов наших, благослови Младенца Сего и дай Ему имя славное и вечное во всех родах, – произнёс первосвященник Рувим над головой Марии.
– Аминь! Да будет, – хором ответили присутствующие.

Иоаким с волнующим душу чувством победителя слушал слова молитвы первосвященника, вспоминая, как тот выгонял его из храма.

С трепетом и робостью приглашал он Рувима на свой праздник, беспокоился, что тот откажет.

Но Рувим согласился без колебаний, несмотря на то, что за последние два года сильно постарел, поседел, сгорбился.

Болезнь точила его.

                                                                                                                   -- из исторического романа Петра Алёшкина - «Дева Мария»

( кадр из фильма «Страсти Христовы» 2004)

Приличный господин

Ты у окна стоял и взглядом
Луну брал в плен средь редких туч.
Я чай налью и встану рядом.
Момент сей сладостно тягуч.

И ночь длинна, а чай -- горячий.
И стол -- накрытый для двоих.
А вечер полон был удачи.
Ты -- у меня. А город стих.

Уснули улицы и скверы.
Проспектов шум почти исчез.
На небе чёрном -- звёзд без меры.
И задремал ближайший лес.

Ладонь в ладони -- в переплёте.
И время ускорять сейчас
Я не хочу. Душа в полёте
Из сердца в сердце. Милых глаз

Я серость яркую впитаю
В болото собственных, на дно.
И в них взаимно утопаю.
На ночь в плену? Мне всё равно...

А ход часов замедлен томно...
Напиток выпит. Он пьянит,
Поскольку шёпот монотонно
Меня сейчас заворожит.

                                                    Ты у окна стоял... (отрывок)
                                                              Автор: Mirinel Elena

Глава VII ( Фрагмент )

Ей казалось, что она окончательно укротила его.

И всё же, покидая дом госпожи Анаис, она обернулась несколько раз, чтобы убедиться, что ни Марсель, ни Ипполит за ней не следят.

Не заметив ничего подозрительного, она вернулась домой.

В тот же вечер Ипполит и Марсель сидели в баре на площади Бланш и молча пили. К ним подошёл какой-то невзрачный юноша.

– Я знаю всё, господин Ипполит, – объявил он почтительным голосом. – Я проник туда под видом электрика.

И он сообщил адрес, этаж и настоящее имя Дневной Красавицы.

Ипполит отпустил своего шпиона и сказал Марселю:

– Ну вот теперь иди туда, когда тебе будет угодно, и делай, что захочешь.

Если бы он знал, какую недобрую службу сослужит его хитрость единственному дорогому ему в этом мире человеку, Ипполит, который в общем-то не был кровожадным, убил бы невзрачного молодого человека, явившегося доложить ему о результатах своей слежки, ещё раньше, чем тот начал говорить.

VIII ( Фрагмент )

В порядочности ли тут было дело или в каком-то более сложном чувстве, против которого он тщетно пытался бороться?

Так или иначе, но в течение нескольких дней Марсель не решался воспользоваться оружием, которое у него было против Северины.

А между тем, пока он колебался, к Северине подкралась ещё одна тень.

Как-то раз в четверг около четырёх часов пополудни (все эти детали глубоко запечатлелись в памяти Северины) госпожа Анаис собрала своих пансионерок и предупредила:

– Постарайтесь выглядеть получше. Это очень приличный господин. Он хочет, чтобы присутствовали все трое.

У Северины, шедшей за своими подружками, не возникло никакого предчувствия.

Расправив свои красивые плечи, она вошла спокойным шагом в большую комнату. У окна стоял мужчина.

Видна была лишь его спина.

Однако вид этой узкой, костистой спины заставил Северину попятиться назад.

Ещё секунда, и она распахнула бы дверь, чтобы убежать, спрятаться где - нибудь в надёжном месте.

И тогда госпожа Анаис никогда бы больше её не увидела. Но Северина не успела этого сделать.

Новый клиент улицы Вирен круто обернулся, и Северина, мгновенно ослабевшая, осталась стоять, не в силах ни сдвинуться с места, ни дать выход ужасному стону, вдруг наполнившему всё её существо.

Выцветшие узкие глаза Анри Юссона остановились на ней.

Этот взгляд длился лишь одно мгновение, но у Северины возникло ощущение, словно она попалась в сети, откуда уже никакая сила не поможет ей высвободиться.

Какой же лёгкой была чудовищная масса Ипполита по сравнению с быстро скользящим остриём этого взгляда!

– Здравствуйте, уважаемые дамы, садитесь, прошу вас, – сказал Юссон.
– Какой милый, правда же, Матильда? – воскликнула Шарлотта.

Звук этих слившихся воедино двух голосов, столкновение двух её жизней окончательно подкосили Северину.

Она безвольно опустилась, как бы соскользнула, на стул, сцепила пальцы, словно пытаясь удержать застывшими в смертельной судороге ладонями те малые частицы рассудка и жизни, которые у неё ещё оставались.

– Вы не хотите, сударь, чего - нибудь выпить? – спросила госпожа Анаис.
– Разумеется… Всё, чего пожелают эти дамы… А как, кстати, их зовут? О, замечательно, мадемуазель Шарлотта, мадемуазель Матильда и… Дневная Красавица? Дневная Красавица… Звучит оригинально и свежо.

Он стал использовать неисчерпаемые музыкальные ресурсы своего голоса, своё не оставляющее в покое ни одной нервной клетки обаяние.

Руки Северины расцепились и безвольными соломенными жгутами повисли вдоль тела.

Появились напитки. Шарлотта пожелала сесть к Юссону на колени. Тот любезно уклонился.

– Попозже, мадемуазель, – сказал он. – Пока я хочу просто насладиться вашим обществом и беседой с вами.

Он говорил о тысяче самых незначительных вещей, но при этом не было в его речи ни одного выражения, в котором не чувствовалось бы тонкого расчёта: с каждым словом фразы его становились всё более хлёсткими и каждая отрывала у Северины кусочек души.

Она не испытывала ни страха, ни стыда, а только недомогание, более неприятное, чем любое из поддающихся определению ощущений.

С безошибочным чутьём хорошего психолога он провоцировал Шарлотту на двусмысленные ответы и грубые приступы смеха.

Он растянул эту эффектную игру на целый час, на протяжении которого почти даже и не смотрел в сторону Северины.

Но когда смотрел, веки его начинали слегка вибрировать, и Северина с ужасом догадывалась, как много в этих слабых подёргиваниях таится сладострастия.

"Как далеко способен он пойти ради удовлетворения этого сладострастия?" – думала она, вполне отдавая себе отчёт, в какие укрытые от света теснины заводит погоня за этим божеством.

Однако Юссон заплатил за напитки, положил несколько банкнот на камин и сказал:

– Я прошу вас поделить между собой этот сувенир. До свидания, сударыни.

Северина, уничтоженная, не шевелясь, смотрела, как он покидает комнату.

Но стоило ему выйти, как она, плохо соображая, что делает, бросилась догонять его.

Она должна знать, удостовериться… она должна… Юссон прощался в прихожей с госпожой Анаис.

Собирался ли он и в самом деле уходить, ждал ли появления Северины?

Скорее всего, он и сам этого не знал, предоставляя своим изощрённым инстинктам самим вести его к замысловатым наслаждениям, которые он получал исключительно в момент созерцания некоторых выражений на лицах собеседников и некоторых уродств.

                                                                             -- из романа французского писателя Жозефа Кесселя - «Дневная красавица»

( кадр из фильма  «Дневная красавица» 1967 )

Свидетельствующий из путешествия

Чего теперь ждать? Второго пришествия?
Динозавров? Инопланетян нашествия?
Сейчас бы свернуть на север с хорды,
И в Осло, или на Фьорды.

                                                      Заметки путешественника (отрывок)
                                                                   Автор: Максим Рудницкий

Глава девятнадцатая Бегство ( Фрагмент )

– Пусть меня убьют, если я хоть что - нибудь понимаю! – воскликнул Мига.
– Должно быть, он говорит: «Тряпка проклятая», – догадался Жулио. Думаю, что разговор идёт о тряпке, которая была у него во рту.
– Фа! Фа! – обрадовано закивал головой Скуперфильд. – Фяфка, бяфка фрофлятая! Бяфка брофлятая! Фа! Тьфу!
– Ну хорошо, хорошо, – принялся успокаивать его Мига. – Это ничего. Это естественно в вашем положении. Попробуйте, однако, взять себя в руки. Поупражняйтесь немного. Я думаю, когда язык у вас разомнётся, вы сможете говорить правильно.

Скуперфильд начал произносить разные слова для практики.

Скоро язык у него на самом деле размялся, только буква «р» у него никак не получалась.

Вместо неё он произносил букву «ф».

– Ну, это не такая уж большая беда, – сказал Мига. – Думаю, мы можем продолжать наши переговоры. Вы, как деловой коротышка, должны понимать, что нам нет никакого смысла выручать вас из беды бесплатно. Верно?
– Вефно, вефно! – подхватил Скуперфильд. – Сколько же вы намефены получить с меня?
– Три миллиона, – ответил Мига.
– Что? – вскричал Скуперфильд. – Тфи миллиона чего?
– Ну, не три миллиона старых галош, конечно, а три миллиона фертингов.
– Опять тфи миллиона фефтингов? Это гфабеж, пфовались я на этом месте! – закричал Скуперфильд.

– Стыдитесь, господин Скуперфильд! Какой же это грабёж? Мы ведь не пристаём к вам с ножом к горлу. У нас с вами обычный деловой разговор. Как говорится: мы вам, вы нам. Мы честные предприниматели, а не какие - нибудь разбойники.

– Да, не фазбойники! – проворчал Скуперфильд. – Может быть, вы и есть самые настоящие фазбойники. Откуда я знаю!
– Стыдно, стыдно, господин Скуперфильд. Зачем же вы нас оскорбляете! Мы вот тоже могли бы сказать, что вы разбойник. Честных коротышек в лесу не привязывают.
– Ну ладно, – проворчал Скуперфильд. – Все фавно тфи миллиона слишком кфупная сумма.
– Сколько же вы хотите заплатить нам? – спросил Жулио.
– Сколько?.. Ну я мог бы дать вам пять… нет, я могу дать тфи фефтинга.

– Что? – возопил Жулио. – Три фертинга? За кого же вы нас принимаете? Мы не нищие и в ваших подачках не нуждаемся. Вы, видимо, не хотите, чтоб вас спасли. Ну что ж, мы насильно никого освобождать не собираемся.

– Как так не хочу? – возразил Скуперфильд. – Мне, повефьте, нет никакой фадости здесь тофчать.
– Так что же вы предлагаете три фертинга? Это же курам на смех.
– Ну ладно, пусть будет пять фефтингов. Пять фефтингов тоже хофошие деньги, увефяю вас.
– Пойдём отсюда! – сказал Мига со злостью. – Он, видно, не хочет, чтобы его спасли.

Мига и Жулио решительно зашагали прочь.

– Эй, – закричал Скуперфильд. – Что же вы так уходите? Хотите десять фефтингов? Эй! Стойте! Двадцать даю!.. Не хотите, ну и шут с вами, пфовались вы на месте! Меня кто - нибудь дфугой дешевле спасёт!

Увидев, что Мига и Жулио скрылись из виду, Скуперфильд приуныл и пожалел, что не согласился на условия вымогателей, но тут снова послышались шаги.

Увидев, что его «спасители» идут обратно, Скуперфильд обрадовался.

«Ну, теперь все в порядке! – подумал он. – Раз они возвращаются значит, решили взять двадцать фертингов. Чёрта с два я теперь дам двадцать. Хватит с них и пятнадцати».

Трудно сказать, чему больше радовался Скуперфильд.

Тому ли, что в конце концов получит свободу, или тому, что сэкономит пять фертингов.

Его удивило, однако, что Мига и Жулио не торопились освободить его.

Подойдя к дереву, они принялись озабоченно бродить вокруг и что-то искать в траве.

– Что вы там ищете? – забеспокоился Скуперфильд.

– Тряпку, – ответил Мига. – Мы ведь должны оставить вас здесь в том же виде, как и нашли. Кто-то, понимаете ли, трудился, затыкал вам рот тряпкой, а мы пришли, тряпку выбросили. Это, по-вашему честно? Чужой труд уважать надо, голубчик! Или вы, может быть, хотели бы, чтоб мы совершили бесчестный поступок?

Тут Жулио отыскал тряпку и принялся засовывать её обратно в рот Скуперфильду.

– А-а! – заорал Скуперфильд. – Не надо фафки! Тьфу! Фафки, фяфки, бяфки не надо! Аф! Аф!
– Дадите три миллиона? – угрожающе спросил Жулио.

Скуперфильд закивал головой. Жулио вытащил у него изо рта тряпку.

Скуперфильд принялся старательно отплёвываться. Отплевавшись, сказал:

– К сожалению, у меня нет с собой денег.

                                                                                               — из сатирической романа - сказки Николая Носова - «Незнайка на Луне»

(  Иллюстратор: Генрих Вальк )